Декабристы в Петропавловской крепости
Декабристы в Петропавловской крепости
14 декабря 1825 года, в день присяги войск столичного гарнизона императору Николаю I, офицеры-декабристы вывели на Сенатскую площадь верные им воинские части – более 3000 солдат лейб-гвардии Московского и Гренадерского полков и матросов Гвардейского экипажа. Хронологически точно, час за часом, в литературе описано, как выходили и в каком порядке строились на Сенатской площади войска, как рухнули надежды декабристов обнародовать «Манифест русского народа», составленный К.Ф. Рылеевым и С.П. Трубецким: в нем объявлялось об уничтожении самодержавия, крепостного права и введении некоторых демократических свобод.
Восстание оказалось плохо подготовленным, а избранный накануне диктатором С. Трубецкой, решив, что у восставших мало сил, на Сенатскую площадь не явился. Восставшие не привлекли на свою сторону народ и, не проявив вовремя решительность, утеряли инициативу действий. Император Николай I успел за это время стянуть на площадь надежные войска и артиллерию, и восстание было подавлено.
Декабристы, казненные в Петропавловской крепости. С обложки журнала «Полярная звезда» за 1861 г.
В ночь на 15 декабря начались аресты: наиболее опасных по повелению императора Николая I помещали в Алексеевский равелин, и первым в него посадили К.Ф. Рылеева. Препропровождая его туда, царь писал коменданту крепости: «Присылаемого Рылеева посадить в Алексеевский равелин, но не связывая рук; без всякого сообщения с другими, дать ему и бумагу для письма, и что будет писать – собственноручно приносить мне ежедневно».
Вслед за К.Ф. Рылеевым в равелин доставили Горского, Вишневского, Арбузова, Бодиско, В.К. Кюхельбекера («Строжайше за ним наблюдать»). Потом в равелин попали А.И. Якубович, Е.П. Оболенский, Н.А. Панов, братья Бестужевы, П.Г. Каховский и другие. Об М.А. Бестужеве император сделал особую приписку: «За ним всех строже смотреть, особенно не позволять никуда выходить и ни с кем не встречаться». После подавления восстания Черниговского полка в равелин посадили и П. Пестеля. Впоследствии некоторых декабристов заковали в кандалы. Были арестованы и посажены в крепость А.Н. Сутгоф, Д.А. Щепин-Ростовский Д.И. Завалишин, И.Д. Якушкин, И.И. Пущин, А.И. Одоевский, С.П. Трубецкой и другие.
Комендантом Петропавловской крепости был тогда генерал от инфантерии, кавалер многих орденов Александр Яковлевич Сукин, которому на другой день после восстания император пожаловал звание генерал-адъютанта. На следствии комендант говорил декабристам: «Вы, господа, читали все: и Дессю, и Констана, и Бентама, и вот куда попали. А я всю мою жизнь читал только Священное Писание, и смотрите, что заслужил».
Следствие по делу декабристов возглавлял сам император Николай I, и, по воспоминаниям многих из них, на допросах царь ругался, грозил, льстил, увещевал… После допроса декабристов опять отводили в крепость с записками от императора, в которых коменданту указывалось, как содержать заключенных. Одним из главных требований было – содержать декабристов в одиночном заключении.
Они сидели в Секретном доме Алексеевского равелина, в сырых и темных казематах Зотова и Трубецкого бастионов, казематах Никольской, Кронверкской и других куртин. Некоторые декабристы одно время содержались в казематах Невской куртины, и с наступлением лета жены заключенных начали подъезжать сюда на яликах, чтобы через окна переговариваться с ними. Об этом тотчас же стало известно коменданту, и узников перевели в другие тюрьмы.
А.А. Бестужев весь период следствия провел в камере № 1 Никольской куртины. Его сестра впоследствии вспоминала, как она старалась подольше задержаться при входе в крепость, так как «Александр Александрович сидел у Никольских ворот, к парку, по левой руке – крайнее окно». Размещали арестованных и в казармах, которых вскоре тоже не хватило, после чего были заняты часть лаборатории и Монетного двора. Когда же и эти помещения оказались переполненными, Николай I повелел построить в крепостных амбразурах особые клетки, которые были страшнее самых ужасных казематов Алексеевского равелина.
В декабре 1825 года арестантских помещений в Кронверкской куртине не существовало. На втором ярусе во всех казематах ее правой части находились казармы Сводного пехотного батальона. Чтобы оборудовать камеры, 31 декабря батальон вывели за пределы крепости – на Выборгскую сторону в «сухопутный госпиталь», а в куртине начались спешные работы по сооружению новых казематов, которые велись даже ночью, при свечах. Когда в начале января Н.Р. Цебрикова привели в одну из только что оборудованных камер Кронверкской куртины, то рядом «плотники еще пристраивали к каждому окну по крошечной комнате, четыре шага в диаметре, так что в каждом каземате под сводом было три комнаты». А уже через две недели в этой куртине было «отделено бревенчатыми перегородками для содержания арестантов 35 мест». Новые камеры строились из совершенно сырого леса и, по описанию Д.И. Завалишина, «были так тесны, что едва доставало места для кровати, столика и чугунной печи. Когда печь топилась, то клетка наполнялась непроницаемым туманом, так что, сидя на кровати, нельзя было видеть дверь на расстоянии двух аршин. Но лишь только закрывали печь, то делался от нее удушливый смрад, а пар, охлаждаясь, буквально лил потоком со стен, так что в день выносили по двадцать и более тазов воды».
Похожая камера в Кронверкской куртине была и у старшего адъютанта Главного штаба 2-й армии Н.В. Басаргина: «Каземат мой был чрезвычайно сыр, будучи построен наскоро, перед тем как меня туда посадили. Со стен текло, теснота не позволяла мне делать никакого движения». Находясь в таких условиях, многие арестованные болели. «Флюсы, ревматизмы, страшные головные боли и прочее были неизбежным следствием такого положения. Само пребывание арестантов в таких клетках было уже пыткой и притом пыткой непрерывной». У Н.В. Басаргина открылось кровохарканье, тюремный лекарь дал ему порошки и предписал давать к обеду полбутылки пива, но ничего не помогало… Наконец доктор заявил, что в этом каземате узник не может поправиться, и только после этого Н.В. Басаргина «перевели в другой конец куртины, где было не так сыро, и поместили в каземат более просторный, но зато столь темный, что, пришедши туда, он долго не мог различать предметы, пока глаза не освоились с мраком».
Крепость была переполнена. Вопреки правилам в каземат сажали по 2–4 человека, однако совместное сидение продолжалось недолго, и при первой же возможности начальство старалось разместить декабристов по одиночным камерам. А.П. Беляев так пишет о своем новом помещении: «Меня перевели в каземат… в четыре шага величиною, немного больше гроба, и заключили одного. Тут была страшная сырость, а утром топили железную печь, труба которой проходила над головой». Отсюда его перевели в каземат Невской куртины: «В одном углу стояла кровать с шерстяным одеялом, а в другом – стол, на котором стояла лампадка с фонарным маслом, копоть от которого проникала в нос и грудь, так что при сморкании и плевании утром все было черно, пока легкие вновь не очищались в течение дня. Окно в этом каземате было замазано известкой, только оставалось незамазанным одно верхнее звено».
Почти все камеры Петропавловской крепости кишели насекомыми, из-за которых декабристы проводили бессонные ночи. А.С. Гангеблов, описывая один из своих казематов, сообщает: «Низкий свод этого каземата был обвешан паутиной и населен множеством тараканов, сороконожек, мокриц и других, еще не виданных мною гадов, которые только наполовину высовывались из сырых стен».
Часто вместо обеда узникам давали кусок черного хлеба и воду. Полковник А.М. Булатов объявил голодовку и отказывался от пищи, а на девятый день разбил себе голову о стену и от полученных ран умер. Нижние чины охранной команды не всегда строго соблюдали правила и втайне передавали узникам булки и даже носили от них на волю записки. Одна такая записка, переданная И.И. Пущиным, была перехвачена, после чего император написал коменданту крепости: «Узнать непременно, через кого Пущин писал, и запретить впредь сметь то делать, взяв меры против того». Рядовой А.О. Рыбаконенко, видя удручающее состояние В.И. Штейнгейля, вызвался передать записку его родным, но об этом стало известно коменданту крепости. Солдата наказали шпицрутенами, а потом отправили служить в один из дальних гарнизонов.
Однако не физические страдания, а испытание одиночеством тяжелее всего переносили декабристы. Впоследствии А.П. Беляев вспоминал: «То полное одиночество, какому мы… подверглись в крепости, было хуже казни. Каких страшных чудовищных помыслов и образов оно ни представляло, куда ни уносились мысли, и о чем не передумал ум! И затем еще оставалась целая бездна, которую надо было чем-нибудь наполнить». В такой обстановке у некоторых узников начиналось психическое расстройство, появлялись мысли о самоубийстве. Покушался на свою жизнь И.А. Анненков, дважды пытался лишить себя жизни П.Н. Свистунов…
Заседания Следственного комитета из Зимнего дворца впоследствии были перенесены в Комендантский дом Петропавловской крепости, в приемной которого вызванные на допрос декабристы часами ожидали своей очереди. Потом узника вводили в комнату и приказывали снять покрывало. В первый момент его ослеплял свет множества свечей, потом бросался в глаза огромный стол с канделябрами, за которым сидели члены Следственного комитета.
Пятеро декабристов (П.И. Пестель, К.Ф. Рылеев, П.Г. Каховский, М.П. Бестужев-Рюмин и С.И. Муравьев-Апостол) были приговорены к смертной казни через повешение. О приговоре им объявили 12 июля 1826 года в Комендантском доме, в присутствии священника, лекаря и двух цирюльников – на случай оказания врачебной помощи. Но она не потребовалась: приговоренные мужественно встретили это известие и были совершенно спокойны даже в мучительные часы ожидания казни. Последнюю ночь они провели в камерах Кронверкской куртины: К.Ф. Рылеев писал прощальное письмо жене, С.И. Муравьев-Апостол ободрял находившегося в соседней камере М.П. Бестужева-Рюмина… Свидетели рассказывали, что в последние минуты декабристы сидели на траве и тихо разговаривали. Один из нижних полицейских чинов впоследствии сообщил: «Мы были бледнее преступников и более дрожали, так что можно было сказать скорее, что будут казнить нас, а не их».
Исполнение приговора было назначено на ранний час следующего утра – 13 июля 1826 года и должно было состояться на валу в десяти шагах от восточных ворот Кронверка[48]. Вначале вывели тех, кого осудили на каторгу и ссылку. В знак гражданской смерти над их головами ломали шпаги, бросали в костры сорванные мундиры и ордена, а затем всех снова увели в крепость… Тела казненных тайно похоронили на острове Голодай. В 1926 году это место было переименовано в остров Декабристов, а потом на берегу Финского залива установили обелиск с именами казненных.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.