АННА ДЕ БОЖЕ — «САМАЯ РАЗУМНАЯ ЖЕНЩИНА ВО ФРАНЦИИ»
АННА ДЕ БОЖЕ — «САМАЯ РАЗУМНАЯ ЖЕНЩИНА ВО ФРАНЦИИ»
…и я не знаю никого, кто бы превосходил ее умом!
Людовик XI
Шалости короля забавляли не только простой люд. Князья из царственных домов развлекались этим не меньше. Карл Орлеанский, например, сидя у себя в Блуа и пописывая баллады, очень любил послушать очередные сплетни из Плесси-ле-Тур.
Как-то вечером, когда один из собеседников выразил сочувствие Шарлотте, по-прежнему томившейся в Амбуазе, другой в ответ на это произнес фразу, которую потом повторил Ф. де Коммин:
— Королева, конечно, не из тех, кто может доставить удовольствие, но женщина она добрая.
Карл Орлеанский расхохотался.
Увы! У бедняги герцога не было ни малейших сомнений в том, что его собственная супруга, Мария Клевская, увлекалась живущими в замке молодыми людьми ничуть не меньше, чем Людовик XI увлекался девицами.
Миниатюрная герцогиня, которой герцог годился в дедушки — он был старше ее на сорок лет, — выросла при Бургундском дворе, имевшем репутацию самого развращенного на Западе. Внешне это была маленькая обаятельная блондинка, носившая расшитые золотом платья и высокие конусообразные головные уборы. Она обожала борзых, украшения и меха. Она сочиняла поэмы, полные нежности и грусти. И как тут было не влюбиться в Марию всем этим молодым людям, которыми окружил ее герцог?
Все вокруг за ней ухаживали, и она не хотела никого обидеть.
Нечего и говорить, что столь благородный характер не мог не доставить ей некоторых хлопот. Так, в один прекрасный день она, к изумлению своего мужа, родила дочь. Какое-то время все со страхом ждали, что теперь бедняга наконец раскроет глаза и осознает свое несчастье. Но нет, маленькая плутовка сумела найти слова, которые не только успокоили герцога, но и наполнили его чувством законной гордости.
Людовик XI все это знал и лишь посмеивался про себя.
Однако когда в 1462 году Мария Клевская произвела на свет мальчика, отцом которого был ее кастелян Рабаданж <Малерб писал: «Было бы безумием похваляться принадлежностью к старой аристократии, ибо чем она старее, тем сомнительнее. Достаточно было одной похотливой женщины, чтобы нарушить чистоту крови Карла Великого или Людовика Святого. И тот, кто считал себя потомком этих великих героических личностей, на самом деле, быть может, происходил от какого-нибудь кастеляна или скрипача…»>, королю стало не до смеха. Потому что этот ребенок, которого Карл Орлеанский без колебаний признал своим, становился наследником Орлеанского дома. Было ясно, что со временем Людовику XI придется считаться с его существованием. До полного осознания случившегося король дошел, когда его пригласили стать крестным отцом новорожденного. Прибыв в Блуа, он позволил себе несколько колких замечаний, смысл которых был ясен любому, но только не Карлу, после чего король вместе со всеми последовал за крестником к купели. Во время церемонии крещения младенец обмочил рукав королевского камзола. У Людовика XI это вызвало страшный гнев. Как человек суеверный, он увидел в случившемся дурное предзнаменование для своего потомства.
И действительно, никто не мог предположить в младенце, щедро окропившем короля Франции, будущего Людовика XII.
Вернувшись в Плесси-ле-Тур, Людовик XI задумался над тем, как бы «нейтрализовать» своего некстати появившегося крестника.
«Надо, чтобы у меня тоже был сын», — сказал он себе. А подумав так, вскочил в седло и направился в Амбуаз, где, позабыв произнести слова приветствия, немедленно потащил изумленную Шарлотту в постель.
В течение некоторого времени король продолжает появляться в Амбуазе и делает все от него зависящее, чтобы обеспечить будущее династии. И в 1463 году Шарлотта сообщает ему о своих «больших надеждах». Людовик XI так счастлив, что даже обнимает жену, «чего с ним не случалось очень давно».
Увы! Вместо сына на свет 23 апреля 1464 года явилась дочь. Еще хуже было то, что девочка оказалась горбатой, уродливой, рахитичной и с искривленной ступней.
Впав в ярость, король покинул Амбуаз, не сказав ни слова Шарлотте, и вновь возвратился в Плесси-ле-Тур.
Вот тогда-то и пришла ему в голову дьявольская мысль: немедленно обручить маленькую калеку с Людовиком Орлеанским.
Недолго думая, он написал «отцу» мальчика о своем матримониальном замысле, забыв, разумеется, сообщить, как сурово природа обошлась с бедной Жанной.
Карл Орлеанский, польщенный предложением короля, тут же согласился, и обручение детей состоялось через четыре дня путем обычной переписки.
Месяц спустя был подписан брачный контракт, к вящему удовольствию Людовика XI, который посмеивался про себя: с Жанной Французской у Людовика Орлеанского никогда не будет потомства. Угаснет последний феодальный род, и все его владения будут присоединены к французской короне.
Тогда же Людовик XI написал своему фавориту Антуану де Шабану, графу Данмартенскому конфиденциальное и очень циничное письмо:
«Господин главный нотариус, я принял решение устроить брак моей маленькой дочери Жанны и маленького герцога Орлеанского, потому что, как мне кажется, содержание их будущих детей обойдется мне не очень дорого. Сообщаю вам, что я полон решимости заключить этот брак, тому же, кто встанет на моем пути, не будет места в моем королевстве».
Вот так, ясно и просто!
* * *
Пока Жанна была маленькой девочкой, все ее недуги не бросались в глаза. К тому же Шарлотта старалась всячески их скрыть с помощью длинных платьев и разных нелепых ухищрений. Когда Жанне исполнилось двенадцать лет, Людовик, уже пятнадцатилетний молодой человек, без конца льнувший к подругам матери, чтобы «в разгар своей цветущей юности поскорее впитать дух сладострастия и похотливости», неожиданно узнал, что ему в жены предназначено уродливое существо, и ужаснулся. С приближением дня бракосочетания Людовик решительно заявил, что отказывается брать в жены кривоножку. Поддержанный в этом матерью (Карл Орлеанский к тому времени уже скончался), он сообщил о своем настроении Людовику XI.
— Уж лучше я женюсь на простой девушке из Боса! — восклицал он неоднократно.
Король страшно разгневался, пригрозил выслать Марию Клевскую за Рейн и предупредил юного герцога, что если он будет упорствовать в своем нежелании, его отправят в монастырь.
В конце концов в 1476 году Людовик Орлеанский был вынужден согласиться на этот брак, но тут же поклялся себе сохранить в неприкосновенности целомудрие Жанны Французской, и потому многие месяцы несчастный юноша спал один. Это стало известно Людовику XI. Разъярившись, он призвал к себе зятя и потребовал, чтобы тот приступил к супружеским обязанностям. А так как юноша не обнаружил никакого энтузиазма, он приказал ему немедленно отправиться в постель к супруге, а придворным медикам встать за дверями спальни.
— Внимательно прислушивайтесь, что там происходит, — сказал он им, — и сообщайте мне, как будут развиваться события.
Четверо свидетелей, спрятавшись за портьерами, ждали очень долго, прежде чем услышали легкий вздох, причину которого никто никогда так и не узнал. Все сразу бросились сообщить об этом королю, который, казалось, был удовлетворен известием.
Гораздо меньше был удовлетворен Людовик Орлеанский, и на другой день изо всех сил постарался забыть об этой кошмарной ночи. С какой-то отчаянной энергией он предался невиданному разврату, затаскивая к себе в комнату всех женщин, которые ему попадались, будь то уличные потаскушки или добродетельные девушки и замужние дамы. В результате одной из таких связей Церковь, между прочим, обрела благороднейшего из своих представителей. Ведь именно благодаря эротическим экстравагантностям герцога Орлеанского и хорошенькой прачки, служившей при дворе, на свет появился достойнейший кардинал де Бюси <Это была не первая прачка, удостоенная подобной чести. Нормандские хронисты утверждают, что мать Вильгельма Завоевателя, имя которой не то Арлет, не то Арлев, как-то «по обыкновению стирала белье у фонтана, а герцог Робер, выглянув в окно своего замка, увидел ее и сразу влюбился, да так, что стал возить ее в дом своих родителей до тех пор, пока они не дали согласие на их брак, если только невеста не возражает, а невеста и не возражала». (Бургвиль. Исследования и Древности герцогства Нормандского).>.
* * *
Спустя год Людовик Орлеанский с полным основанием мог гордиться тем, что уложил к себе в постель всех женщин, живших при дворе в Амбуазе.
Всех, кроме одной. И как раз той, которая хотела бы стать его возлюбленной. Речь идет об Анне Французской, старшей дочери Людовика XI.
Анна давно была влюблена в кузена. Они знали друг друга с детства, и уже тогда изящество, красота, мягкость и элегантность Людовика произвели на девочку сильное впечатление. Настолько сильное, что, когда ей было двенадцать лет, она призналась отцу:
— Мне бы хотелось, чтобы Людовик стал моим мужем.
Король встревожился. Ему не хотелось, чтобы эта любовь разрушила его планы, и потому он тут же занялся поисками мужа для своей рано созревшей дочери. Выбор пал на одного из ближайших советников короля, тридцатитрехлетнего Пьера Боже, человека «мирного, благодушного и доброжелательного». Бракосочетание состоялось 30 ноября 1473 года.
Анна быстро оценила мужа, который относился к ней с большой нежностью, и, казалось, его переполняло лишь одно желание — понравиться ей. Однако в глубине души она продолжала любить Людовика Орлеанского, и когда он через три года женился на Жанне, Анна не могла скрыть своей печали. Потом Людовик с головой окунулся в разврат, тратя на случайных любовниц весь свой юношеский пыл, которым не желал осчастливить Жанну. Анна надеялась, что он обратит, наконец, на нее внимание. Увы! Молодой человек не замечал взглядов, которые бросала на него свояченица, и не просил ее ни о чем таком, что осуждается моралью, но на что она надеялась в глубине души <Соваль: «Людовик, герцог Орлеанский, имел несчастье понравиться Анне Французской, дочери Людовика XI. Я говорю несчастье, потому что эта принцесса оказалась отчасти причиной всех невзгод его жизни. Она призналась ему в своих чувствах. И хотя герцог отвечал на это скорее с почтительностью, нежели с нежностью, она толковала это так, как ей хотелось, и верила в то, что любима, потому что считала, что заслуживает этого». (Галантные похождения французских королей, 1752 г.).>.
* * *
В течение нескольких лет Людовик XI очень боялся, что Людовик Орлеанский, ссылаясь на невозможность иметь нормальные отношения с Жанной, добьется от папы расторжения брака. Вот почему каждые полгода он заставлял зятя появляться в Линьерском замке, в Берри, где жила несчастная калека, и демонстрировать ей свое расположение.
Само собой разумеется, эти посещения были для Людовика сущей пыткой. Он являлся в замок в сильнейшем раздражении из-за вынужденной разлуки со своими подружками, оставленными в Блуа или Амбуазе, и оттого с еще большим презрением смотрел на страдающее, уродливое существо, которое ему навязали. Ей хотелось поцеловать мужа — ведь она его обожала, но он грубо отталкивал ее:
— Отправляйтесь к себе! — кричал он. — Я буду спать один. Я устал с дороги.
На следующий день он без конца находил всякие предлоги, чтобы уклониться от супружеских обязанностей. Тогда, по указанию короля, гвардейцы охраны отправлялись с ним сыграть несколько партий в лапту с тем, «чтобы тело его разогрелось и чтобы он пришел в возбуждение, необходимое для занятий любовью». Обычно этот прием давал удовлетворительные результаты: ослепленный желанием, Людовик после таких игр спешил к Жанне в спальню.
И тут же из замка отправляли вестника в Плесси-ле-Тур. Людовик XI, получив донесение, потирал руки и посмеивался.
Но на всякого мудреца довольно простоты. Однажды, поняв, что он стал жертвой бесчестной игры, юный герцог привез с собой в Линьер куртизанку. После нескольких партий игры в мяч он укрылся с нею в одной из комнат большой башни…
* * *
О разладе в семействе молодоженов вскоре узнали не только в Берри и на берегах Луары, но и в Париже, где все тут же принялись с жаром обсуждать это событие. Одни жалели юную герцогиню Орлеанскую, другие защищали Людовика, «которого женили насильно», и все вместе дружно обвиняли Людовика XI в несчастье обоих.
Правда, был момент, когда о супружеских неурядицах в Орлеанском доме не вспоминали несколько недель. Всеобщее внимание было поглощено деталями ужасного преступления на почве ревности: убийца имел титул сенешаля, а одной из жертв была старшая из дочерей Агнессы Сорель и Карла VII.
Эту даму звали Шарлотта. Людовик XI выдал ее замуж за Жака Брезе, маршала и Великого сенешаля Нормандии. Наделенная несколько избыточным темпераментом, умиротворение которому она искала отнюдь не на супружеском ложе, Шарлотта совершила несколько неосторожных поступков, вызвавших подозрение мужа. Он не только распорядился проследить за ней, но и сам усердно шпионил. Однажды поздно вечером он заметил, что Шарлотта не спешит лечь в постель, где он ее ждал.
— Что вы там делаете, Шарлотта?
— Я заканчиваю свой туалет, — отозвалась она, — спите, я сейчас приду.
Хитрый муженек притворился спящим.
Час спустя аптекарь и брадобрей сенешаля, которым было поручено следить за упомянутой дамой, явились незаметно к нему в дом и сообщили, что Шарлотта и один из слуг дома, Пьер де ла Вернь, «улеглись в постель и занимаются адюльтером в комнате наверху». Жак Брезе встал, взял кинжал и шпагу, поднялся по лестнице и неожиданно появился в комнате, где любовники неистово предавались любви.
Не говоря ни слова, он одним ударом шпаги пригвоздил слугу, затем, повернувшись к закричавшей от страха Шарлотте, вонзил ей в грудь кинжал.
Арестованный по приказу короля, сенешаль был посажен в большую башню Вернона, и все королевство ломало голову над тем, какое же наказание понесет убийца.
Дебаты в суде были долгими. В конце концов, судьи посчитали вполне нормальным тот факт, что рогоносец проявил некоторый характер, и осудили Жака Брезе на пять лет тюремного заключения.
Вздохнув с облегчением, публика получила возможность вернуться к спорам о Жанне и Людовике Орлеанском. В марте 1479 года эту тему вновь пришлось отложить, поскольку все забеспокоились о здоровье короля, вдруг заболевшем какой-то неведомой болезнью. Утверждали, что у него частичный паралич и потеря речи, а также что какой-то божий человек по имени Франсуа де Поль, прибывший из Калабрии, сидя у постели больного, совершает некие чудеса, чтобы поразить обычных врачей.
Пока мелкий парижский люд питался самыми невероятными слухами, в Амбуазе Анна де Боже, семнадцатилетняя красавица-принцесса, не находила себе места из-за Людовика Орлеанского.
На протяжении многих месяцев она была доверенным лицом своего отца, который восхищался ее живым умом, ее политическим чутьем, находчивостью, хитростью. Иногда он говорил, улыбаясь: «Это самая разумная женщина во Франции, и я не знаю никого, кто бы превосходил ее умом». Именно ей король поручил охрану дофина Карла, своего позднего сына, которому предстояло со временем унаследовать «самое прекрасное королевство на земле».
Но вот Анне сообщили, что группа мятежных вассалов короля готовит похищение ее маленького брата, а главное, во главе заговора стоит тот самый человек, которого она любит больше всех на свете.
Конечно, Анне были известны честолюбивые замыслы Людовика Орлеанского, невероятно гордившегося титулом первого принца крови, но она никогда бы не подумала, что он способен пойти на уничтожение Карла ради того, чтобы занять трон после смерти короля.
И потому «с болью в сердце» она приняла все необходимые меры, чтобы не допустить похищения.
* * *
Людовик XI поправился. Тревога оказалась ложной. А раз так, Людовик Орлеанский, человек легкомысленный и сластолюбивый, тут же оставил политику и снова окунулся в беспутную жизнь. Именно к этому времени относится его связь с известной куртизанкой, красавицей Амазией, чья неверность доставляла ему много огорчений.
Стоило ему оставить ее хоть на мгновение, как она тут же оказывалась в объятиях какого-нибудь слуги, лакея, а то и случайного прохожего. Дошло до того, что юный герцог заперся с нею в собственном доме, без всякой свиты, и даже кухней занимался сам, лишь бы в один прекрасный день не застать Амазию на коленях у повара…
Однажды вечером с ним произошла история, о которой он потом не раз рассказывал со смехом. В тот момент, когда он поджаривал на огне голубей, в дверь постучали.
— Пойду посмотрю, кто это рвется к нам, — сказала плутовка. — Наверное, принесли абрикосовый торт. Вы только, ради бога, не пережарьте мясо. Продолжайте потихоньку вращать вертел…
Людовик подождал минут пять. Потом, заподозрив что-то неладное, он оставил вертел с голубями и, неслышно ступая, направился к входной двери: то, что он увидел, заставило его побагроветь от злости. Лежа на сундуке, Амазия «с удовлетворением принимала щедрые знаки внимания, оказываемые средоточию ее чести».
В ответ на упреки Людовика она призналась, что, когда постучали, она нашла только один способ впустить галантного кавалера.
Как сообщает историк, Людовик простил ее, «потому что вся эта история была в высшей степени непристойной, а он просто обожал женщин подобного сорта».
Из-за этой же склонности он, поддавшись порыву, в день Рождества 1480 года щедро одаривал деньгами девиц, промышлявших на улицах Тура. Его от души позабавило, как чиновники с важным видом вручали золотые монеты всем этим особам, выражавших свою благодарность похабным жестом задранной вверх юбки.
* * *
В 1483 году Людовик XI умер. Новый король, Карл VIII, которому было всего тринадцать лет, не мог сам править страной. Поэтому Анна де Боже в свои двадцать два года стала регентшей.
И снова, в который раз, она с нежностью подумала о Людовике, потому что все еще было возможно. Она могла простить попытку похищения 1477 года, аннулировать свой брак с Пьером де Боже, равно как и брак, соединяющий Людовика и Жанну… Да, все еще было возможно. Стоило только Людовику улыбнуться.
Проявив впервые в своей жизни слабость, она осыпала Людовика подарками и благодеяниями; назначила губернатором Иль-де-Франса, подарила дорогое кольцо и серьги из чистого золота, послала двух борзых.
Напряженная, взволнованная, она бросала на него еще более пылкие взгляды, чем когда бы то ни было. Он же притворялся, что не замечает этого, и оставался бесстрастным.
И тогда она отступилась от него, отступилась окончательно и бесповоротно.
В первую очередь это было потерей для герцога, если верить Брантому, который писал: «Если бы Людовик Орлеанский хоть немного откликнулся на любовь м-м де Боже, он бы имел от этого немалую выгоду; она была очень влюблена в него, об этом мне сказал хорошо осведомленный человек».