О ТЕРРОРЕ КАМИЛЬ ДЕМУЛЛЕН МЕЧТАЛ В ПОСТЕЛИ СВОЕЙ ЛЮБОВНИЦЫ

О ТЕРРОРЕ КАМИЛЬ ДЕМУЛЛЕН МЕЧТАЛ В ПОСТЕЛИ СВОЕЙ ЛЮБОВНИЦЫ

Декорации для мечтателя ничего не значат.

Д-р Ж. СИМОН

Как-то апрельским вечером 1783 года по Люксембургскому саду прогуливался молодой человек в поношенной одежде. Бледный, с озлобленным взглядом, он с завистью смотрел на людей, греющихся под первыми лучами солнца, и мысленно желал им зла. Вдруг его замутненный недобрыми чувствами глаз заметил на скамье молодую даму — ее едва прикрытая муслином грудь призывно устремилась в небо над Иль-де-Франс. Рядом играли две девочки лет двенадцати.

Молодой человек какое-то время кружил возле скамьи, обдумывая способ познакомиться с этой дамой, облик ее внезапно разбудил в нем безумное желание. Помог случай: детский мячик ударил его в плечо. Он подпрыгнул, схватил его и любезно вернул матери. Получив в ответ благодарную улыбку, он решил, что ему позволено начать разговор. Он и начал его — в напыщенной манере, которую сделал модной Жан-Жак Руссо:

— Как нежна природа-мать, позволившая этим прекрасным, как заря, созданиям играть под вековыми деревьями.

Молодая женщина, привычная к подобным речам, нисколько не удивилась, ее материнскому чувству они польстили. Тогда юноша подошел и пробурчал:

— Меня зовут Камиль Демуллен. Я студент, скоро стану адвокатом.

Когда они расставались, он уже знал о ней почти все: ее имя — Анкета Дюплеси; положение в обществе — у нее старый муж, важный служащий в Департаменте контроля за финансами; адрес — улица деТурион; увлечения и образ жизни — она держит литературный салон и у нее много свободного времени.

— Могу ли я надеяться, что боги, соблаговолившие сегодня соединить нас, будут так же добры и впредь и снова помогут нам? — Вопрос его был выдержан все в тон же витиевато-торжественной манере.

— Конечно, — просто ответила м-м Дюплеси, — до завтра. — И легкой походкой отправилась домой. Следом за ней с комической важностью выступали две девчушки, волосы их блестели в снопе света, солнце уже заходило…

Камиль Демуллен восхищенно смотрел ей вслед. Ей, видно, около тридцати — на семь лет больше, чем ему самому. И зад у нее такой аппетитный… Эта мысль была приятна, и, к несчастью, он слишком задержался на ней, развивая дальше свои представления. Возникла некоторая неловкость. Увы, у бедного студента не было ни подруги, ни любовницы, и он отнравился в Пале-Руояль — гостеприимные девицы всегда рады услужить вам всего за несколько ливров. Когда он показался, знакомые проститутки принялись насмехаться над ним.

— Смотри-ка, вон Мямля! — оповестила одна. Девушки не любили его: у него были три недостатка, которые во все времена отталкивали женщин, — беден, уродлив и печален.

Другая состроила ему гадкую гримасу:

— Приходи, когда раздобудешь денег! Третья вмешалась:

— Оставь его, а то загнется — до нервного приступа доведешь…

Демуллен бросил на них ненавидящий взгляд и ускорил шаги, чтобы выйти из состояния, в которое он попал трудами соблазнительной м-м Дюплеси, он направился к Тюильри: там объятия почти ничего не стоили и совершались в полумраке…

Около девяти часов вечера он проскользнул в королевский сад. Сразу же подошла женщина и без слов увлекла его на поляну. Вокруг раздавался концерт вздохов — звуки растворялись в свежих весенних листьях. Вот уже несколько лет, как Тюильри с заходом солнца превращался в одно из самых злачных мест столицы. Стыдливые распутники, жадные старики, женатые мсье, застенчивые священники, развратные монахи рады были тайно утолить страсть в лесной тиши, а не в специально предназначенных для этого местах. Под покровом темноты или в сумеречном вечернем свете исчезают все недостатки, все атрибуты пола становятся красивыми и приобретают право нравиться. Увядшие прелести становятся свежими, и самой омерзительной матроне удается еще торговать своим отвратительным уродством. Совершиться обману помогает определенная подготовка: сбрасываются лохмотья, щедро выливаются духи, натираются кремами старческие морщины, отбеливается и подкрашивается черная иссохшая кожа, вяжущими лосьонами стягиваются огромные щели тайных глубин, надеваются по-особому сшитые платья из тафты — и все эти древние жрицы любви становятся похожими на чистеньких, очаровательных нимф…

Способствовало успеху ночных красавиц и то, что среди них попадалось обычно несколько порядочных женщин. Одних привело сюда безумное любопытство, другие стремились утолить свой бурный темпераменте помощью мимолетных наслаждений, которые помогали сохранить добродетельный вид и спасали некоторых от мрачных последствий… Эти прелестницы особенно привлекали кавалеров.

Камилю попалась пылкая женщина. Она наградила его такими изысканными ласками, что он встал совершенно успокоенный и, вернувшись в свою комнату на улице Сеп-Андре-де-Зар, смог тихо помечтать о м-м Дюплеси.

На следующий день он снова встретился с Аннетой и вручил ей специально для нее написанную довольно пошлую поэму:

Каждый остановится насладиться ее

Красотой.

Я же, глядя на нее, никогда не мог

Понять —

Богиня она или смертная?

Как мог я это понять?

Она была так хороша, а рядом…

А рядом ворковали два прелестных голубка.

После этой встречи Камиль снова, как и в первый раз, ощутил неловкость, опять пришлось искать облегчения в Тюильрн… Это происходило каждый день, и в конце недели от скромной суммы, ежемесячно присылаемой отцом, остались лишь приятные воспоминания… Тогда молодой человек решил, что экономнее стать любовником м-м Дюплеси. Он и стал им в один прекрасный июньский полдень, пока служащий Департамента контроля за финансами прогуливался, как обычно, по набережной.

Хотя м-м Дюплеси и пошла на то, чтобы разделить с Камилем ложе, она все же не соглашалась принять его в своем салоне.

Бедняга, будучи тщеславным и ревнивым, страдал от этого. Однажды вечером он нахально, без всякого приглашения отправился на улицу де Турнон. М-м Дюплеси приняла его крайне холодно. Камиль обиделся и помрачнел. Но, безусловно, он не позволил себе того, что случилось несколько месяцев назад, у друга его отца, где он внезапно вскочил на стол, ногами стал сбрасывать посуду, а потом рухнул на пол в припадке эпилепсии. Аннета, однако, была влюблена… На следующий день она простила будущему «прокурору из башенки» и его обиду, и мрачный, надутый вид.

— Приходите когда хотите! Мой муж так наивен… Камиль Демуллен не заставил просить себя дважды. С этого дня он постоянно ужинал на улице Турнон, а по воскресеньям приезжал к семье Дюплеси в Королевское предместье — поиграть с девочками, Аделью и Люсиль, а потом подняться на чердак к ожидающей его маме… Эта идиллия длилась четыре года.

В 1785 году Камиль получил права адвоката. Дюплеси громко отпраздновали его назначение, устроив вечер в его честь.

— Наш друг завтра начнет карьеру одного из лучших адвокатов, — объявила хозяйка дома.

Но, увы, этому основанному на обожании пророчеству не суждено было сбыться. Камиль Демуллен говорил невнятно, завидовал коллегам и злобно смотрел на окружающих, что не внушало к нему доверия. Адвокатом он стал никчемным…

Чтобы на что-то жить, ему приходилось выполнять унизительную работу: переписывать роли, делать покупки, готовить дела для двух своих коллег, которых он считал идиотами, но им-то удалось преуспеть… Он озлобился…

В двадцать пять лет это был человек заносчивый, посредственно образованный, бездарный, тщеславный, мстительный и завистливый — все качества опасного неудачника. Старые друзья, уставшие от бесконечных его жалоб, оставили его. Он взялся за написание, мягко говоря, фривольных стишков, которые продавали из-под полы малоимущим старикам. Эта низкопробная писанина позволяла ему кое-как существовать. По утрам он занимался сочинительством, а после обеда таскался по кафе. Тут в нем зажигался вдруг какой-то злобный огонь: часами он разглагольствовал, оскорблял известных людей, ругал правительство, требовал какой-то справедливости…

В то время как пылкая Аннета горела страстью, Камиль смешивал удовольствие с мыслями об убийстве. Он думал обо всех этих дураках, которых однажды можно будет повысить… Каждое новое объятие значило для него еще одну каплю крови…

* * *

В начале 1787 года Камиль Демуллен внезапно заметил, что одна из дочерей м-м Дюплеси, блондинка Люсиль, пристально наблюдает за ним. Это показалось ему признаком начинающейся любви. Заинтригованный, он посмотрел на нее новыми глазами и увидел, что она красива. Маленькая девочка, когда-то бросившая ему мячик в Люксембургском саду и звавшая его мсье Хонхон — из-за своеобразного хрюканья, с которого начинались все его фразы, — стала очаровательным подростком — грудь ее могла уже соперничать с бюстом м-м Дюплеси… Он пригляделся к Люсиль внимательнее: да ведь девочка удивительно похожа на мать: теже глаза, тот же чувственный рот, вздернутый нос, теже длинные руки, хрупкая шея, волнующий зад… Он решил попытать счастья.

Однажды в Королевском предместье — он по-прежнему приезжал по воскресеньям к семье Дюплеси, — вместо того чтобы последовать за Аннетой, он устремился в сад за Люсиль и предложил ей поиграть в жмурки.

Очень трудно играть в жмурки вдвоем… а, впрочем, иногда легко. Камиль Демуллен с закрытыми глазами на ощупь искал мадемуазель Люсиль, только и мечтавшую, чтобы ее нашли, ощупали, растрепали, помяли, обласкали… В течение получаса они исполняли что-то вроде небольшого балета, похожего на брачные танцы уток, как их описывают знатоки зоологии. Игра закончилась романтической сценой: молодой адвокат упал на колени и поклялся Люсиль в вечной любви, — девушка сидела на покрытой мхом каменной скамье…

Несколько недель молодые люди в кустах скрывали свои объятия. Но однажды вечером Камиль, обливаясь слезами, решился:

— Завтра я попрошу у ваших родителей вашей руки.

Люсиль не была глупышкой. Она лишь заметила:

— А что скажет мама?

Камиль опустил голову. М-м Дюплеси по причине вполне понятной ревности могла помешать свадьбе своего любовника с дочерью.

— Она смирится, — ответил не изменивший своему стилю Камиль, — она знает, что на зов природы не наденешь намордник.

Люсиль горячо поцеловала возлюбленного, и они неуверенной походкой вернулись в дом.

На следующий день Камиль отправился к мсье Дюплеси на улицу Турнон. Восторженный вид Камиля немного удивил хозяина дома. Неожиданный гость в порыве чувств бросился на колени у самой двери.

— Что вы хотите, друг мой? — без обиняков спросил мсье Дюплеси.

Молодой адвокат умоляющим голосом произнес:

— Я прошу руки вашей дочери Люсиль!

Насмешливый огонек загорелся в глазах финансового служащего.

— Вы действительно считаете, что я могу поговорить об этом с мадам Дюплеси?

Этот вопрос сильно смутил Камиля, он растерялся: Боже, стало быть, вся семья Дюплеси знала об их связи… Мсье Дюплеси улыбнулся.

— Идите домой, я поговорю об этом с женой.

В тот же вечер на улицу Ада, куда он перевез по-житки несколько месяцев назад, принесли письмо: м-м Дюплеси сухо сообщала, что отказывает ему в руке своей дочери.

Это поражение на три года удалило Камиля Демуллена от улицы Турнон и еще больше испортило его характер… Он принялся слоняться по самым мерзким трущобам в поисках слушателей. Если ему попадались человек пять-шесть, достаточно подвыпивших, чтобы его слушать, он начинал вещать: бросал обвинения в адрес богачей, преуспевающих адвокатов, известных писателей — всех, кто занимает хорошие дома, преуспевает в жизни, и многие — просто потому, что удачно женились… Когда и этой аудитории надоедало его красноречие, он, не зная, чем ему заняться, с проклятиями, с перекошенным от ненависти лицом возвращался в свою мрачную комнату.

В течение двух лет Камиль Демуллен, «соединивший в. себе ум и удивительное безволие, падал все ниже и ниже, до самых последних ступеней разложения».

Затаив на сердце злобу, преследуемый образом Люсиль, он обвинял в своих несчастьях все человечество… Все речи его были пропитаны желчью, вдохновлены ненавистью…

Ежедневно он делал портреты влиятельных лиц, которые были не чем иным, как карикатурами на мсье Дюплеси. Он упрекал сильных мира сего во всем том, что не нравилось ему в отце Люсиль. Его личные переживания — вот что побуждало его очернять современников. Думая о девушке, в руке которой ему отказали, он восклицал:

— Нас окружают тираны! Королевство разлагается!

К таким речам стали благожелательно прислушиваться в конце 1786 года, когда кругом заговорили о государственном перевороте. Два неурожайных года разорили страну, налоги душили простой народ. В некоторых местах крестьяне ели мясо лишь три-четыре раза 8вгод и питались в основном хлебом, намоченным в подсоленной воде. Злобные памфлеты наводнили страну…

Людовик XVI хотел было изменить ситуацию, но его действия парализовал парламент, отказавшись уничтожить привилегии некоторых кланов. Тогда король решил прибегнуть к помощи Генеральных штатов. Двадцать седьмого января 1789 года он разослал пригласительные письма. Это вызвало в народе необычайное оживление: простые люди поверили, что пришел конец их несчастьям. Народ плясал на улицах Парижа…

Камиль между тем выехал в Гиз, где отцу его было поручено опубликовать королевское письмо. Неудавшийся адвокат почувствовал, что грядут события, где его ненависть окажется небесполезной. Он прибыл в город и огорчился: текст пригласительного письма читали на кафедрах кюре, а народ с признательностью слушал и обсуждал, прославляя доброту короля…

Пятого марта в Гизе были назначены семьдесят пять делегатов первого тура. Мсье Демуллен и Камиль были среди них. Отец отказался от своего мандата, но сын отправился в Лаон, где должно было произойти избрание депутатов. Однако был избран не он, а один из его кузенов — Девьефвиль. Ожесточившись, как никогда, он вернулся в Гиз, бросил отцу упрек в недостаточной поддержке и отправился снова в Париж. Здесь его ждала еще одна неприятная новость: один из его товарищей, которого он считал куда менее способным, чем он сам, был избран коллежем Арраса. Речь шла о Максимильене Робеспьере.

* * *

В начале мая пристрастившийся к политическим сборищам Камиль расхаживал по Версалю, куда Генеральные штаты привлекли толпу любопытных. Камиль перебирался от кружка к кружку, как обычно, разглагольствуя о политике. Его заметил Мирабо и взял в секретари. В этот день Камилю очень захотелось сбегать к Дюплеси. Политика полностью захватила его. Политика и события на улицах… В Версале, к великой радости Камиля, ежедневно происходили волнения…

В воскресенье 12 июля он был в Пале-Руояль в компании таких же, как он, неудачников: Коляра, аббата Бенара, Сен-Жиньяса, Сен-Гюрюжа. «Неспособные получить достойную профессию, — пишет Рауль Арно, — они считали себя вправе браться за любые обязанности, проводили время, критикуя всех и вся — что бы ни говорилось и ни делалось. У них не было ни денег, ни работы. Их цель была — привлечь внимание прохожих и вызвать аплодисменты зевак». В этот день они слонялись в надежде взбудоражить умы и вызвать беспорядки…

Вдруг по саду разнеслась весть: выслали Некера… Сразу же люди, считавшие себя хорошо осведомленными, решили, что Генеральные штаты скоро распустят… Наступило полное ослепление. Девицы из Пале-Рояль бросились бежать со всех ног. Камиль увидел возможность одним ударом смыть все оскорбления, которые ему пришлось от них вынести, и показать, на что он — мямля — способен. Он взобрался на садовый стол и обратился к толпе:

— Сограждане, вы знаете, что нация просила о том, чтобы Некера оставили и воздвигли ему памятник, а его прогнали! Можно ли еще наглее оскорбить вас? После этого они решат, что им все позволено! Может быть, они хотят устроить патриотам Варфоломеевскуюночь?! К оружию!

— К оружию! — заревела толпа.

— Браво! — заорали проститутки.

Камиль, дрожащий, взъерошенный, наслаждался победой.

— К оружию! К оружию! — вопил он, словно опьянев. — Они хотят уничтожить нас! Защитим наши свободы! К оружию!!

Возбужденная толпа ринулась к Тюильри… Через два часа войска князя де Дамбе были смяты.

Распушив хвост перед девицами легкого поведения, которые когда-то унижали его, Камиль высек искру, от которой все вокруг вскоре запылало…

Франция стояла накануне великих потрясений, которые, как мы видели, произошли не без участия очаровательных дам.

Если бы не м-м де Помпадур — она вырвала скипетр из рук Людовика XV; не м-м дю Барри — она столь изобретательно обливала грязью Мари-Антуанетту; не эта молодая королева — легкомыслие и неосмотрительность породили оскорбительные памфлеты, — если бы не эти три женщины, монархия не лишилась бы тогo престижа, который целое тысячелетие хранил ее от недовольства народа. Именно из-за этих трех женщин французы стали сомневаться в божественном происхождении королевской власти. Это сомнение, с примесью глубокого, головокружительного разочарования, породило мятежи и безумства…

Прелестные женщины, сыгравшие роль слепых орудий судьбы, толкнули нескольких, дотоле никому не известных мужчин занять места, которые позволили им опрокинуть трон и взбунтовать народ. У всех этих революционеров поневоле был тот тип мужского характера, которому свойственны и фривольность, и непостоянство.

Чтобы осуществить себя в этой надвигающейся революции, чтобы совершить ее, им необходима была весьма своеобразная поддержка. Несколько пылких, распутных, страстных, очаровательных женщин помогли им в этом.

Любовь во всех своих проявлениях еще раз сыграла определяющую роль. Тысячи мелких ее ступеней, невидимых колебаний привели в конце концов к великому потрясению…