Россия на перепутье войны и мира

Россия на перепутье войны и мира

17 (29) июня 1806 г. отставку получил фактический глава внешнеполитического ведомства России А. Чарторыйский. Таким образом, он стал ответственным в глазах русского общественного мнения за провал планов третьей коалиции в 1805 г. Чарторыйский был известен как противник русско–прусского сближения, а, кроме того, находясь в дружеских отношениях с императором, позволял себе критиковать многие его действия (имел мужество выступать против нахождения царя в армии и его вмешательства в управление войсками в 1805 г., поддерживал Кутузова в нежелании наступать и давать сражение под Аустерлицем). Эта отставка означала уменьшение влияния «молодых друзей» (членов Негласного комитета) на императора, фактически взявшего с этого момента под свой прямой контроль ведение внешней политики. После чего, как полагают многие авторы, выражаясь придворно–политическим языком, началась сплошная «Византия», что отвечало характеру и наклонностям молодого императора, которого еще называли «северным сфинксом». Министром иностранных дел был назначен генерал от инфантерии барон А. Я. Будберг. Союз с Пруссией, как считают некоторые историки, стал буквально idйe fixe (навязчивой идеей) русской политики. При этом они объясняли такую целевую устремленность Александра I его «странным почтением к прусской армии» и особыми дружескими отношениями с прусской королевской четой, особенно с королевой Луизой, как бы намекая на его роман с этой коронованной красавицей.

«Странное почтение» к армии соседей (наследникам ратной славы Фридриха Великого) объясняется военным воспитанием Александра I в гатчинском духе и всем периодом правления его отца, когда российская армия строилась на прусский манер и там господствовали прусские военные порядки. Прусская армия в глазах Александра I с юности оставалась до 1806 г. образцом для подражания и идеалом, другого он просто не знал. По поводу дружеских чувств и даже романов высших государственных мужей можно смело сказать, что они, как в прошлом, так и сейчас, возможно, и играли определенную роль в личностных взаимоотношениях, но отнюдь не главную, ибо на этом уровне всегда принимаются решения, исходя из приоритетов государственных задач и национальных интересов. Даже самодержавному монарху приходилось не забывать об этом, чтобы в итоге не потерять свое могущество и влияние. Да сама действительность сужала рамки проявления своих чувств коронованными особами (как и современных политиков), и, когда этого требовали обстоятельства, они очень даже быстро забывали о любви, дружбе, ненависти, неудовольствии и готовы были на все, чтобы сохранить главное – власть. 1806 г. не являлся исключением. Поэтому дружить Россию и Пруссию заставляла жизненная необходимость.

Альбион в континентальной блокаде. Рисунок 1800-х гг.

Весь 1806 г. российские правящие круги находились на перепутье – продолжать войну с Наполеоном или идти на заключение мира с ним, склоняясь больше к первому варианту. Собственно, смущало то, что в 1806 г. не существовало прямых точек соприкосновения с противником (кроме Котора), кроме того, для России вести военные действия, не имея, помимо Великобритании, союзником ни одной крупной континентальной державы, практически не имело смысла и мотивации, кроме как идеологических моментов. Обретя в качестве «верного друга» Пруссию, Россия окончательно решила этот вопрос и уже 30 августа (11 сентября) 1806 г. был издан манифест «О предстоящей войне с Францией»[71]. Военные действия еще не начались, но и России и Франции стало очевидно, что предстоящей войны не избежать. В манифесте содержалось подробное объяснение причин этой войны (за восстановление «общего спокойствия»), еще раз подчеркивались политические принципы («правила» и «начала»), из которых исходило российское правительство. Много говорилось о приверженности к миру, а вся вина за будущую войну естественно перекладывалась на Францию и Наполеона: «Мы желаем мира; но если мир прочный и на взаимных пользах основанный не совершится, тогда уже перейдя все степени мирных соглашений, Мы обязаны будем честию Российского имени, безопасностью Нашего Отечества, святостью Наших союзов, общим спасением Европы, поступить к усилиям, какие по всем сим уважениям представляются Нам необходимы».

Как ни покажется странным, Наполеон в тот момент тоже очень хотел мира, но мира, заключенного им с высоты позиций победителя при Аустерлице. Он не хотел отказываться от открывавшихся перед ним перспектив, ни на какие большие уступки своим противникам идти не желал и, получив преференции в Германии и Италии, проводил свою политику перекраивания Европы, не считаясь с интересами других государств. Об этом хотя бы свидетельствовали его переговоры в 1805 г. с Великобританией и Россией. А, не договорившись с этими державами, сделать Европу мирной в тех условиях жесткого противостояния было просто невозможно.

К. О. Поццо ди Борго. Художник Дж. Доу. 1823—1825 гг.

После окончания кампании 1805 г. Наполеон расположил главные силы Великой армии в Южной Германии, первоначально для того, чтобы иметь возможность контролировать выполнение Пресбургского договора с Австрией. В течение 1806 г. его части успели отдохнуть и получить значительные пополнения. Численность вооруженных сил Франции колебалась тогда около цифры в 500 тысяч человек, из которых 40 тысяч находились в Неаполе, 50 тысяч в Северной Италии, 20 тысяч в Далмации, 5 тысяч в Голландии и 170 тысяч в Великой армии (самые боеспособные части) в Германии. Уже летом 1806 г. Наполеон начал создавать резервы на случай войны, прикрыл все опасные участки от потенциальных ударов противников. Не исключая вступления Австрии в войну против него (хотя она предпочла остаться в роли зрителя), он в первую очередь усилил группировку войск в Северной Италии, а также создал надежные заслоны на Атлантическом побережье от английских десантов.

Что касается Пруссии, то все историки единодушно отмечали поднявшуюся волну патриотического воодушевления, наиболее ярко тогда проявлявшуюся в рядах офицерской молодежи, вплоть до того, что гвардейцы оттачивали сабли о ступени французского посольства в Берлине. Армия Пруссии тогда насчитывала свыше 200 тыс. человек (со значительным числом наемников), но ее военная, организационная и тыловая подготовка застыла на уровне времен Фридриха Великого, никакие нововведения и инициативы не поощрялись, господствовал догматизм прежних побед и закостенелость, а также уверенность в своей непобедимости. Одним из главных недостатков армии – она не участвовала в крупных войнах с 1762 г., не считая неудачного похода против французов в Шампань в 1792 г. Средний возраст генералитета составлял 60 – 70 лет (все высшее военное управление было представлено дряхлыми стариками), в то же время имелось много зеленой молодежи среди младших офицерских чинов. Деятельность штабов и вся структура управления были организованы на неудовлетворительном уровне. Силы, предназначенные для ведения военных действий, были разбиты на три части. Главную армию (70 тыс. человек) возглавлял престарелый герцог К. Брауншвейгский (он же являлся общим главнокомандующим). Второй армией (50 тыс. человек) командовал генерал принц Ф. Л. Гогенлоэ, а третьей (30 тыс. человек) – генерал Э. Ф. В. Рюхель. Еще оставался резерв (15 тыс. человек), но он был явно недостаточен для ведения войны. Значительные воинские контингенты были оставлены в гарнизонах крепостей. Из ближайших союзников к Пруссии присоединились лишь Саксония (18 тыс. человек) и герцог Веймарский (1 тыс. человек). Собрать воедино под эгидой Пруссии силы всех северогерманских государств для борьбы с Наполеоном они так и не смогли.

К прусской армии должны были присоединиться шведские и русские войска. В первую очередь из России должен был направиться корпус генерала Л. Л. Беннигсена. Причем пруссаки попросили, чтобы он направился в Силезию, дабы оказать давление на Австрию с целью присоединения к силам коалиции, аналогично тому, как союзники действовали на Пруссию в 1805 г. Вообще сценарий кампании 1806 г. во многом оказался схожим (как будто в зеркальном отражении) с событиями 1805 г. Так же, как и австрийцы, прусские генералы не стали дожидаться подхода русских войск. В данном случае имелся меркантильный и откровенный политический подтекст. Прусские военные явно не доверяли русским (вспомнить хотя бы недавний Аустерлиц!), да и боялись их в силу их многочисленности (ведь их надо кормить – такие огромные расходы!). Пруссия также не хотела и опасалась усиления русского влияния в Германии и самоуверенно считала, что ее армия (главное детище великого Фридриха II), безусловно, нанесет поражение «французским санкюлотам» и без русской помощи. Тогда и не будет нужды на волне военной славы делить плоды побед с северным соседом. Экономия, самоуверенность и национальный эгоизм в политике обходятся слишком дорого, в этом прусские политики (а до них австрийские) убедились очень быстро в 1806 г.

Основные силы пруссаков были выдвинуты в Саксонию и ожидали приказа о начале войны. С августа 1806 г. в Пруссии непрерывно заседали военные советы, но так и не смогли выработать приемлемую военную стратегию и план предстоявшей войны. Но, еще не начав военных действий, прусские генералы были уверены в предстоящей победе, а прусские дипломаты и король стали выдвигать предложения по отторжению территорий и обсуждать их с русскими коллегами. В Берлине лишь опасались ухода Наполеона за Рейн, хотя исходили из того, что он будет вынужден занять оборонительное положение и ожидать нападения. Прусская армия должна была атаковать и разбить его разбросанные части от Майна до Дуная. Но, в отличие от 1805 г., французскому полководцу не предстояло даже преодолевать значительных расстояний, его войска были сконцентрированы и находились в нескольких переходах от противника.