Глава 6 Как накормить страну?
Глава 6
Как накормить страну?
Где же ты, время благословенное,
Детское племя послевоенное.
Может, голодное, может быть, бедное;
Все же родное — послепобедное.
Камянчук Н.
(уральская поэтесса)
В годы «перестройки», критикуя бодрый и жизнерадостный послевоенный кинофильм «Кубанские казаки», либеральная интеллигенция долго и плутовато рассуждала об отсутствии в нем «правды жизни».
Сложно понять — прикидывались люди «творческого труда» идиотами или действительно впали в маразм. Но спустя годы потомки аборигенов «оттепели», подобно их учителям из Америки, вообще презрев всякие законы объективности, стали снимать киносказки не на бытовые, а на исторические темы. И к этому времени о «жизненной правде» уже никто не вспоминал.
Действительно, реальная жизнь послевоенной деревни значительно отличалась от той бодрой ленты 40-х, которая предстала в цветных кадрах прекрасного игрового советского фильма.
Война обезлюдила деревню, и не только потому, что миллионы крестьян не вернулись с «кровавых полей». В грозовые годы огромное количество молодежи из колхозов, в том числе и девушки подросткового возраста, пополнили цеха промышленных предприятий. Встав к станкам и машинам, деревенская молодежь заменила работников, ушедших на фронт.
Трудное положение деревни зависело не только от нехватки рабочих рук, но и тяжелых погодных условий. В результате засухи и нехватки рабочей силы в 1946 году погибли или остались неубранными зерновые на 2 млн. гектаров.
Профессор В. Сироткин, изображая сострадание, по этому поводу пишет, что «при этом колхозницам категорически запрещалось собирать колоски…». Эта кочующая по антисталинским публикациям забота либералов о «пяти колосках», за кражу которых в Советском Союзе якобы судили колхозников, могла бы умилить. Если бы она свидетельствовала только об ограниченной интеллектуальной способности людей умственного труда.
Впрочем, может быть, некоторые «аналитики», берущиеся рассуждать об исторических событиях, в самом деле не видят дальше собственного носа?
Конечно, профессор МГИМО сочиняет чушь. Неужели не ясно, что уголовные законы, принимаемые правительством, как до войны, так и после нее, не носили такой ублюдочной логики, которую им пытаются приписать «борцы за права» отдельного колхозника.
Одно из подобных постановлений — «О мерах по обеспечению сохранности хлеба, недопущению его разбазаривания, хищения, порчи» было принято ЦК ВКП(б) и Совмином СССР 27 июля 1946 года.
Следует заметить, что положение деревни послевоенных лет было значительно тяжелее, чем об этом можно судить, сидя за писательским столом. А меры, принимаемые руководством страны для обеспечения населения продовольствием, были решительнее и жестче абстрактных фантазий.
19 сентября 1946 года Совет министров СССР и ЦК ВКП(б) приняли еще одно особое постановление: «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах». В нем на основании проведенных по ряду областей проверок Совмин и ЦК партии указывали на наличие серьезных нарушений колхозного Устава.
«Эти нарушения, — говорилось в постановлении, — выражаются в неправильном расходовании трудодней, расхищении общественных земель колхозов, в растаскивании колхозной собственности, злоупотреблениях со стороны районных и других партийно-советских работников, нарушении демократических основ управления делами сельскохозяйственной артели — выборности правлений и председателей колхозов, их подотчетности перед собраниями колхозников».
В числе первостепенного нарушения постановление указывало на раздувание в колхозах штатов управленческого и обслуживающего персонала, что вызывало чрезмерно высокие затраты на административно-управленческие расходы.
В постановлении констатировалось: «Неправильное использование труда вследствие ничем не обоснованного, чрезмерного расширения штатов административного и управленческого персонала привело во многих колхозах к нехватке трудоспособных колхозников для работы в поле и на фермах. В то время как на обслуживающих должностях оказалось много людей, ничего не делающих и получающих оплату более высокую, чем на производственных работах.
На ненужных и надуманных должностях в колхозах нередко укрываются рвачи и дармоеды, уклоняющиеся от производственной работы, проедающие накопления колхозов и живущие за счет труда тех колхозников, которые работают в поле или ухаживают за скотом».
Говоря иначе, вследствие злоупотреблений в расчетах и «приятельских отношений» одна часть колхозников «недополучала по причитающимся им трудодням натуру и деньги», а другая часть получала больше, «чем им причиталось по заработанным трудодням».
Кстати, поясним и то, что пресловутый трудодень, который не очень грамотные колхозники и слишком «грамотные» историки презрительно называли «палочками», в действительности представлял собой особую форму повременной оплаты труда. В отличие от сдельной оплаты на промышленных предприятиях, где учитывалось технологическое время на изготовление каждой детали, «трудодень» брался в расчет за единицу рабочего времени.
Чтобы не оставалось никаких кривотолков и недоговоренностей, разжуем для несведущих еще одну истину. В современных «западных» странах уже давным-давно подавляющее большинство работающих получает оплату за трудодень — за «палочку»! Точнее, за «трудочас», поскольку здесь действует почасовой учет рабочего времени. Поэтому все язвительные филиппики в адрес «трудодня-палочки» не более чем глупость людей, до сих пор так и не понявших, что хлебные булки на деревьях не растут.
Наряду с отмеченными недостатками постановление указывало, что во многих колхозах за счет трудодней колхозников содержались лица, «не работающие в колхозе и не имеющие никакого отношения к колхозному производству». В их числе назывались: дежурные, сторожа и курьеры сельсоветов, начальники пожарных дружин, различного рода внештатные работники сельсоветов и районных организаций.
Кроме того, зачастую за счет трудодней в колхозах содержались парикмахеры, сапожники, портные и другие работники, обслуживающие личные нужды колхозников. Широкое место занимала также вредная практика начисления трудодней за работы, выполняемые для различных сельских и районных организаций и учреждений (строительство и ремонт помещений, заготовка дров и стройматериалов, погрузочные работы и т. п.).
Конечно, такие факты, отражавшие нарушения финансовой дисциплины, не только вредили заинтересованности колхозников в труде, но и снижали их заработки.
Еще одним нарушением Устава сельхозартели стало расхищение общественных земель. Оно шло «по линии увеличения приусадебных участков колхозников путем самовольных захватов или незаконных прирезок со стороны правлений и председателей колхозов в целях раздувания личного хозяйства в ущерб общественному.
Постановление указывало: «Расхищение общественных земель идет также по линии незаконного отвода местными советскими и земельными органами, а то и самочинного захвата общественных земель колхозов всякими организациями и лицами под видом создания на колхозных землях всякого рода подсобных хозяйств и индивидуальных огородов рабочих и служащих».
Такой самозахват общественных земель при попустительстве и приятельском покровительстве председателей и правлений колхозов использовался «в целях спекуляции и личной наживы».
Фактически это воспроизводило ситуацию, подобную групповщине в журнале «Звезда», где «писатели», присосавшиеся «по приятельским отношениям» к издательской кормушке, получали преимущественное право на публикацию своих произведений.
Впрочем, своим положением пользовались не только колхозники и писатели. Авторы постановления указывали на факты злоупотреблений, выражающихся в растаскивании колхозной собственности, со стороны районных и партийно-советских работников.
В постановлении отмечалось: «Растаскивание колхозного имущества происходит в виде взятия у колхозов бесплатно или за низкую плату колхозного скота, зерна, семян, кормов, мяса, молока, масла, меда, овощей, фруктов и т. п.
Некоторые советско-партийные и земельные районные работники вместо того, чтобы строго охранять общественную собственность как основу колхозного строя, грубо нарушают советские законы. И, злоупотребляя своим служебным положением, незаконно распоряжаются имуществом, натуральными и денежными доходами колхозов, принуждая правления и председателей колхозов выдавать им бесплатно или за низкую цену имущество, скот и продукты, принадлежащие колхозам».
Легко понять, что такие факты произвола со стороны ответственных руководителей, без стыда залезавших «в имущество колхозов, как в свой собственный карман», разлагали руководящие кадры колхозов, толкая их на беззакония.
Но особое внимание Совет министров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) обращали на нарушения «демократических основ управления колхозами».
«Эти нарушения, — подчеркивалось в постановлении, — выражаются в том, что во многих колхозах перестали собирать общие собрания колхозников, и, таким образом, колхозники оказались устраненными от участия в делах колхоза.
И фактически все дела сельскохозяйственной артели, в том числе распределение доходов, хозяйственные планы, распоряжение всеми материальными средствами, решаются только правлением или председателем колхоза, правление же колхоза и председатель не отчитываются перед общим собранием колхозников о своей деятельности.
В результате такого нарушения основ демократии общие собрания колхозников для выборов правления, председателя колхоза и ревизионной комиссии по нескольку лет не собираются, установленные Уставом сроки выборов правления и председателя колхоза не соблюдаются.
Дело доходит до такого безобразия, что председатели колхозов назначаются и снимаются районными партийно-советскими организациями без ведома колхозников.
Такое положение ведет к тому, что председатели колхозов перестают чувствовать ответственность перед колхозниками. Оказываются в независимом от них положении, теряют связь с колхозниками, что является извращением основ Устава сельскохозяйственной артели, нарушает демократические отношения между руководством колхоза и колхозниками и тем самым наносит серьезный ущерб делу укрепления колхозов.
Совет министров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) считают изложенные выше злоупотребления и нарушения глубоко вредными для дела колхозов и крайне опасными для всего социалистического строительства нашей страны».
В постановляющей части документа констатировалось: «1. Осудить указанные в настоящем постановлении извращения политики партии и правительства в колхозном строительстве и нарушения Устава сельскохозяйственной артели как противоколхозные и противогосударственные, а виновных привлекать к судебной ответственности как уголовных преступников…
3. Покончить с практикой расхищения в колхозах трудодней и неправильного распределения колхозных доходов.
В двухмесячный срок проверить по всем колхозам и сократить раздутые штаты административного и обслуживающего персонала и затраты трудодней на их оплату, а административно-хозяйственные расходы привести в соответствие с Уставом сельскохозяйственной артели.
Снять с оплаты по трудодням лиц, не имеющих отно-. шения к колхозам, и воспретить районным советским и партийным органам требовать от колхозов оплаты трудоднями работ, не имеющих отношения к колхозам…
5. Установить, что работники советских, партийных и земельных органов и председатели колхозов, виновные в расхищении и незаконном распоряжении колхозным имуществом, общественной землей, денежными средствами, будут сниматься с постов и отдаваться под суд как нарушители закона и враги колхозного строя.
Вменить в обязанность советам министров республик, крайисполкомам, облисполкомам, ЦК компартий союзных республик, крайкомам, обкомам партии обеспечить в двухмесячный срок возвращение колхозам незаконно взятого у них имущества, скота и денежных средств и в месячный срок доложить Совету министров СССР и Центральному Комитету ВКП(б) о мерах, принятых в отношении конкретных виновников в расхищении колхозного имущества…
6. Запретить под страхом уголовной ответственности районным и другим организациям и работникам требовать с колхозов хлеб, продукты, деньги на нужды различного рода организаций для проведения съездов, совещаний, празднований, финансирования районных строительств…
8. Восстановить нарушенный во многих колхозах уставной демократический порядок созыва общих собраний колхозников для обсуждения и решения вопросов колхоза, избрание правлений и председателей колхозов общими собраниями, подотчетность правлений и председателей колхозов перед колхозниками и работу ревизионных комиссий.
Воспретить под строгой ответственностью райкомам партии, райсоветам и земельным органам назначать или снимать председателей колхозов помимо общих собраний колхозников.
Провести до 15 февраля 1947 года во всех колхозах общие собрания колхозников для заслушивания отчетов правлений колхозов об итогах хозяйственной деятельности за 1946 год и провести на них выборы правлений колхозов, председателей колхозов и ревизионных комиссий в том случае, если истекли уставные сроки или когда общее собрание колхозников сочтет необходимым сделать это досрочно.
9. Обязать советы министров республик, крайисполкомы, облисполкомы, ЦК компартий союзных республик, крайкомы, обком партии представить в Совет министров СССР и Центральный комитет ВКП(б) отчет о выполнении настоящего постановления к 1 января 1947 года…
Председатель Совета министров Союза ССР
Секретарь Центрального комитета ВКП(б)
И. СТАЛИН ЖДАНОВ
19 сентября 1946 года[36]
Это никогда не цитировавшееся с ревизионистского периода постановление является весьма любопытным документом. В первую очередь потому, что фактически оно разрушает миф о «тоталитарности» советской системы.
Наоборот, сталинские колхозы в отличие от фермерско-кулацких хозяйств Запада имели действительно демократический способ управления и расходования прибыли. Уже само формирование правлений колхозов и назначение председателей являлось особой формой народной демократии предусматривающей выборность органов управления членами колхозов.
Что может быть еще демократичнее, чем колхозная демократия? Фактически это закрытое акционерное общество, где не тунеядцы-акционеры, владеющие акциями, а люди, непосредственно трудившиеся на земле, получали прибыль. И через выборность правления они могли осуществлять управление своим хозяйством.
Конечно, война с ее лозунгом «все для фронта — все для победы» и объективно востребованным возрождением единоначалия не могла не внести диссонанс в порядок «колхозной демократии».
Но уже то, что для восстановления норм сельскохозяйственного Устава правительство поставило вопрос ребром, свидетельствует, что Сталин не намеревался терпеть извращений в колхозной системе.
И правительство не ограничилось «обещаниями» суровых мер в отношении нарушителей. В 1946 году за должностные нарушения к уголовной ответственности было привлечено 9 тыс. 511 руководителей сельского хозяйства. По современным критериям это стало борьбой с коррупцией в деревне.
Твердый порядок, устанавливаемый Сталиным во второй половине сороковых годов, был продуманной линией по укреплению социалистической собственности и правовой системы, разбалансированных милитаризацией государства в условиях военного режима его существования.
И советский Вождь отдавал себе отчет, что за его действиями и поступками пристально наблюдают не только соотечественники, но и люди по другую сторону советских границ.
Еще в дни войны, когда весь мир с глубочайшим напряжением и вниманием следил за битвой гигантов, разворачивающейся на необъятных просторах таинственной России, в сознании сотен миллионов людей образ Сталина стал неотъемлемо ассоциироваться с фигурой великого полководца.
Человек, поднявший на защиту своей земли «народ и его ратников» в лице своих армий и возглавивший тяжелую оборону, отразившую нашествие завоевателей Европы, не мог не вызывать симпатий и признания прогрессивного человечества.
Мало известен факт, что респектабельный американский журнал «Тайм» дважды признавал Сталина выдающимся человеком года. Первый раз в 1939 году за пакт о ненападении с Германией и позже «за выдающиеся заслуги в деле лидерства и успешную борьбу против Гитлера». Тем более признание заслуг Вождя в Великой Отечественной войне не могло не укрепиться в умах и сознании победившего советского народа. И, как это обычно бывает, восторженная интеллигенция не скупилась на эпитеты в желании возвеличить Сталина.
Психологический парадокс в том, что после его смерти та же самая интеллигенция, провоцируемая негодяем Хрущевым, впав в маразм очернительства памяти великого гражданина, станет называть результат собственного экзальтированного восторга «культом личности».
Но даже среди трезво мысливших людей мало кто озадачился мыслью: как сам Сталин относился к безудержным стремлениям подхалимов неуклюже гиперболизировать и без того заслуженную им славу? Поощрял ли он ретивых служителей бойких перьев?
Между тем с началом «холодной войны» на Западе все чаще стали публиковаться злобные измышления, касавшиеся как идеологии Советского Союза вообще, так й эпизодов биографии Сталина в частности.
Тем более что в действительности западной публике было трудно что-либо понять и оценить. Фигура советского лидера казалась скрытой покровом таинственности. Впрочем, и в СССР его жизнь была скудно представлена лишь брошюрой «краткой биографии» и книгой Анри Барбюса, написанной в 1936 году.
Конечно, Сталин понимал истоки человеческого любопытства, заставлявшего иных заглядывать в замочную скважину, а в общей массе охотно довольствовавшегося плодами средств информации. Эта страсть неистребима; и в XXI веке она вообще превратилась в патологическую болезнь.
Конечно, он понимал пропагандистское значение издания такой политической книги. Однако человек, всегда тщательно взвешивающий необходимость на весах целесообразности, он не мог пустить работу над его биографией на самотек.
И в конце 1946 года он вынес биографическую тему на заседание Оргбюро. 23 декабря в 7 часов вечера генерал-майор Галактионов, Иовчук, Федосеев, Кружков, Мочалов и работники ЦК Поспелов, Александров, Кузнецов и Патоличев вошли в кабинет Вождя.
Сталин встретил приглашенных, стоя возле большого стола. Он начал говорить сразу после того, как все расселись. Из-за стука стульев, шуршания вынимаемых листков бумаги и блокнотов его первые слова даже трудно улавливались.
— Изучение Ленина, — говорил он, — обычно начинают с биографии. Так знакомится с Лениным громадное большинство людей.
Я говорю о простых людях, а не о тех, что сидят в канцеляриях. Они не могут читать 30 томов, им не под силу. Поэтому нужна хорошая биография Ленина.
Здесь начальник Управления пропаганды и агитации ЦК Александров вполголоса заметил, что ИМЭЛ издал биографию Ленина.
— Уж я знаю, как у вас ИМЭЛ издает, — несколько возбужденно заметил Сталин. И последующую попытку Александрова продолжить реплику он прервал:
— Вы в отношении ИМЭЛ покровительственно настроены… Но, когда ИМЭЛ издает что-либо без подписи, без фамилии авторов, это хуже воровства. Нигде в мире ничего подобного нет.
Почему вы боитесь поставить фамилии авторов?
Надо, чтобы люди имели свободу писать, но нужна и свобода высказываться, чтобы было кого критиковать. А когда спросишь, то Управление пропаганды ссылается на ИМЭЛ, а ИМЭЛ прикрывается именем ЦК как будто ЦК написал. За спиной ЦК вы все храбрые люди…
Нужна свобода высказываться, а то никто никого не смеет «трогать». Какие взаимоотношения у Агитпропа ЦК с ИМЭЛ?
Историк В. Мочалов пояснил, что согласно Уставу партии, принятому на XVIII съезде, ИМЭЛ значится Управлением пропаганды ЦК ВКП(б), а до этого был Отделом ЦК.
Считая тему исчерпанной, Сталин заключил:
— Тогда Агитпроп ЦК должен дать обстоятельную, вернее, среднюю по размерам биографию Ленина. Это очень большое пропагандистское дело.
Пока Сталин говорил, он держал в руках экземпляр своей биографии, представленный ему на просмотр институтом Маркса-Энгельса-Ленина. Приподняв томик, он сказал:
— Очень много ошибок. Тон нехороший, эсеровский. — И с иронией продолжил: — Получается, что у меня всякие учения вплоть до какого-то учения о постоянных факторах войны. Оказывается, у меня есть учение о коммунизме, об индустриализации, о коллективизации и т.п.
Похвал много в этой биографии — возвеличивание роли личности. Что должен делать читатель после прочтения этой биографии? Стать на колени и молиться на меня?
Мочалов отметил в своих записках, что после этого Сталин высказал ряд «сердитых характеристик», отражавших глубину его недовольства:
— Марксизму не воспитываете… Все рисуете так, что становись на колени и молись… о ком вы пишете… Нам идолопоклонники не нужны…
— Вот вы пишете, что у меня есть учение о постоянных факторах войны, тогда как в любой истории войн об этом написано. Может быть, у меня это же сказано несколько шире, но и только…
У меня, оказывается, есть учение о коммунизме. Как будто Ленин говорил только о социализме и ничего не говорил о коммунизме. В действительности о коммунизме я говорил то же, что есть и у Ленина.
Дальше. Будто бы у меня есть учение об индустриализации страны, сельского хозяйства и т.п. и т.п. На самом деле именно Ленину принадлежит заслуга постановки вопроса об индустриализации нашей страны, так же и относительно вопроса о коллективизации сельского хозяйства…
Сталин заключил свои соображения выводом:
— У нас есть учение Маркса-Ленина. Никаких дополнительных учений не требуется.
Продолжая мысль о пороках партийной пропаганды, он упрекнул ученых и пропагандистов:
— Рабов воспитываете… А если меня не станет?… Любовь к партии воспитывайте… Меня не станет, тогда что?…
Он поднял лежавшее на столе богато оформленное, иллюстрированное издание его биографии:
— Такое издание для чего?
Начальник Управления пропаганды Александров стал оправдываться, объясняя издание иллюстрированной биографии необходимостью оснащения библиотек и клубов. Сталин не поддержал его:
— Библиотек у нас сотни тысяч. От такого издания тошнота берет…»
Эти записи, сделанные участником совещания работником Академии наук В.Д. Мочаловым, пролежавшие в его архиве более полувека, воссоздают иной образ Вождя. Отличный от плебейских пасквилей, создаваемых хрущевской и другими формами либеральной пропаганды.
Мочалов рассказывал своей жене Р.П. Конюшей, что Вождь обрушился на ученых, составлявших его биографию, гневной филиппикой:
— Вы что эсеровщиной занимаетесь? Народ, партия — ничто, Сталин — все? Сталин стар. Сталин скоро умрет. Хотите, чтобы народ в панику впал — раз все делает он, то без него конец?»
Трагикомедия в том, что, борясь с «культом личности», более, полусотни лет профессионалы-историки буквально ломились в открытую дверь. Выходит, они не знали о резко негативной реакции Вождя на медвежьи «услуги» подхалимов. Но незнание — это невежество, а оно не является добродетелью.
Впрочем, была ли атака на Вождя после его смерти объяснима только невежеством? Нет, антисталинисты не случайно просиживали штаны в теплых кабинетах и не зря ели хлеб, выращенный народом. «Воспитатели чертовы» копали под тот фундамент, на котором держалось созданное Сталиным государство. И подкопались…
Но продолжим пересказ записей очевидца истории В.Д. Мочалова. Сталин указал и на другие недостатки в книге:
«— Вот относительно Баку. Говорится, что, дескать, до моего приезда там у большевиков ничего не было, а стоило мне появиться, как все сразу переменилось… Один все устроил… Хотите — верьте, хотите — не верьте!…
На самом деле как было дело? Надо было собрать кадры… Такие кадры большевиков в Баку сложились… Имена этих людей я в соответствующем месте перечислил… То же касается и другого периода… Ведь такие люди, как Дзержинский, Фрунзе, Куйбышев, жили, работали, а они в книге отсутствуют…
Это же относится и к периоду Отечественной войны… Надо было взять способных людей, собрать их, закалить… Такие люди собрались вокруг главного командования Красной Армии…»
Все это так, но все-таки прервем еще раз записанные историком по памяти воспоминания о беседе в Кремле. Конечно, Сталин не имел намерения воспрепятствовать созданию его краткой биографии. Однако он не желал, чтобы такая книга представляла его подхалимами в утрированном виде.
Человек, прекрасно разбиравшийся в литературных жанрах, он пояснял историкам те азы здравого смысла, которые нельзя переступать. Указывая на рамки корректности, он продолжал:
«— Нигде не сказано, что я ученик Ленина… Не помню, только где-то глухо об этом упоминается… На самом деле я считал и считаю себя учеником Ленина. Об этом я ясно сказал в известной беседе с Людвигом… Я — ученик Ленина. Ленин меня учил, а не наоборот. Он проложил дорогу, а мы по этой проторенной дороге идем.
Он резюмировал свою мысль:
— Надо написать биографию Ленина. Это первоочередная задача. Все прежние биографии — Керженцева, Ярославского и др. — устарели…
В продолжение разговора Сталин остановился на книге «История западноевропейской философии» профессора, доктора философских наук (1939), академика АН (1946) Александрова. Он вернулся к своему столу и, взяв лежавший там том, обратился к автору:
— Я хотел сказать относительно вот этой книги. Она не понравилась мне. Неудачная книга получилась. Читал ее и товарищ Жданов. Она ему также не понравилась. Это написал не боевой марксист, а книжник.
В прошлом были социалисты в кавычках и социалисты без кавычек. Легальные марксисты, они не были марксистами. Были катедер-социалисты[37]. Они занимались пережевыванием бумажек. От настоящего марксизма они далеки.
И я боюсь, что у нас также будут катедер-коммунисты. Автор этой книжки смахивает на катедер-коммуниста. Может, это грубо сказано, но для ясности необходимо. Досадно, что такая книга появилась.
Непонятно, почему в Греции появилось много философов? Почему там получила такое развитие философия?
Привычно прохаживаясь по кабинету и обобщая главные вехи формирования философии цивилизации, он пояснял:
— Появился торговый класс из среды свободных граждан. Греки вели тогда большую торговлю со всем миром, а мир того времени — это район Средиземноморья. Они торговали со всеми средиземноморскими городами, везде по берегам имели свои колонии, тянули за собой всех «свободных». Греки объехали весь мир и развили науку.
Нечто подобное произошло в Европе и в эпоху Возрождения, когда корабли европейцев — итальянцев, испанцев, голландцев — весь мир обошли, стали бродить по свету…
Сталин остановился и продолжил мысль:
— Принято считать, что Гегель был идеологом немецкой буржуазии. Это не так. Философия Гегеля отражала реакционные стремления аристократии, боязнь немецкого дворянства Французской революции.
Поход на французский материализм — вот подоснова немецкой философии.
— Вот вы ловите Фурье[38] на противоречиях, — обратился Вождь к профессору Александрову. — Ругаете его за эти противоречия. К чему это? Хорошо, что у них были противоречия.
Все они (немецкие философы) были против революции. Они были запуганы Французской революцией.
Без всего этого совершенно нельзя понять те или иные философские школы, чем объясняется их появление…
Он приподнял книгу, которую продолжал держать в руке, как бы демонстрируя ее:
— Вы на протяжении всей книжки не видите различия между понятиями «реакционный» и «консервативный», не различаете их между собой. Реакционный — значит идущий назад от того, что есть. Консервативный — значит стремящийся к сохранению того, что есть.
Гегель, Кант, Фихте тянули назад. Все, что угодно, только не идти по стопам Французской революции.
Льюис[39] так писал историю философии. Марксист так не должен писать. Надо уму дать пищу…
Сталин остановился и, открыв заложенную страницу, процитировал абзац, касающийся системы Фурье: «Большим достижением социальной философии Фурье является учение о развитии человечества…»
— Что же это за «большое достижение»? — риторически спросил Сталин. И уже иронически продолжил цитату: — «В своем развитии общество проходит, по Фурье, четыре фазы: 1) восходящее разрушение, 2) восходящую гармонию, 3) нисходящую гармонию, 4) нисходящее разрушение…»
Закончив чтение, Вождь посмотрел прямо в глаза Александрова:
— Это же сумасбродство, глупость, а не «большое достижение». Вы поднимаете из пыли то, что забыто.
Конечно, эти отвлеченные рассуждения французского философа, пытавшегося в XVIII веке сконструировать проект общества гармонии, в котором человеческие способности развернутся на основе законов «притяжения по страсти», утратили свою просветительскую значимость.
Человек действия, реалист и прагматик, Сталин трезво смотрел на вещи и не видел необходимости в популяризации идей, не получивших научного развития. Он пояснял:
— Затем, нельзя все публиковать из того, что самим автором не предназначалось для печати… Вот «Философские тетради» Ленина. Их надо брать и цитировать только принципиальное, а не все, что там есть…
Откуда вы почерпнули какое-то «учение о кругах»? Какое это учение? Подумайте! Вы пустили в оборот «учение о кругах»… Молодой марксист ухватится за это и будет наворачивать, сбивая с толку массу рядовых читателей…
Учений всяких было много в истории. Но надо чувствовать различия между авторами учений — лидерами, как, например, Ленин, за которым шла масса. И философами, тоже имевшими учения, но с которыми они существовали сами по себе, — писали для себя.
Марксизм — это религия класса. Хочешь иметь дело с марксизмом, имей одновременно дело с классами, с массой…
Мы — ленинцы. То, что мы пишем для себя,— это обязательно для народа. Это для него и есть символ веры!»
Мысль о научном марксизме как религии выглядела почти еретически. Но в сказанном Сталиным не было ниспровержения марксизма. Действительно, любое философское учение принимается людьми определенных убеждений как вера. И в этом нет парадокса.
Собственно говоря, и наоборот. Любая религия с ее набором убеждений, правил и понятий в конечном итоге является ранней, примитивной формой философии. Системой понятий, еще не отягощенной научно-техническими знаниями развивающейся цивилизации.
«Сталин подытожил свой критический обзор:
— Эта книжка, конечно, не учебник. Разумеется, когда нет хлеба, едят и жмых, и лебеду едят…
— Я, товарищ Сталин, книжку переработаю, — поспешно заверил профессор Александров.
— Я хотел бы, — отреагировал на обещание доктора философии Сталин, — чтобы вы все это продумали… Возражайте! — добавил он, несколько повысив тон, — а то, как «системы перечислять», это вы Льюису предоставьте.
А вы социально объясните подоснову немецкой философии… У Гегеля и других немецких философов был страх перед Французской революцией. Вот они и били французских материалистов, — еще раз резюмировал свою мысль Сталин.
Уже завершая встречу, он заговорил о полученном им. письме профессора Белецкого:
— Если человек вынужден был писать мне, когда я был в отпуске, значит, он уже доведен до крайности.
Речь шла о том, что профессор жаловался Вождю на притеснение по национальному признаку. Присутствующие стали говорить о том, что отец профессора русский, до сих пор жив, и Белецкому напрасно предъявляют претензии, что он скрывает еврейское происхождение.
На это Сталин отреагировал жестко:
— Тот, кто скрывает национальное происхождение, трус, гроша ломаного не стоит…
Но нападки на профессора он решительно отмел:
— Нам нельзя бросаться людьми…
Заместители начальника Управления пропаганды Иовчук и Федосеев охарактеризовали Белецкого «как человека не позитивного, не способного к положительной работе, а склонного только к критике». Но даже после нелестных характеристик в адрес профессора Сталин не изменил позиции:
— Неряха, но человек думающий…
Говоря о письме Белецкого, он пояснил, что автор хотел бы «подискутировать» с Александровым по поводу его книги.
— Разрешим мы такую дискуссию? — спросил он секретарей ЦК Кузнецова и Патоличева. Те нехотя были вынуждены согласиться.
Конечно, не описанное событие составляло в это время предмет главных забот советского Вождя. И одной из окружавших его проблем стала необходимость восстановления обессиленного войной сельского хозяйства.
Великая Отечественной война, навязанная советскому государству немецкими захватчиками, задержала развитие в СССР колхозного сектора; и еще в ее ходе на селе возникли серьезные трудности. Из колхозов, МТС и совхозов была отвлечена в армию значительная часть кадров, тракторов, лошадей и автомашин. Работавшая на военные нужды промышленность прекратила производство для сельского хозяйства тракторов и значительно сократила выпуск сельскохозяйственных машин, запасных частей, удобрений и горючего.
Оккупанты разрушили и разорили захваченные территории, но в годы войны пострадали и не захваченные агрессором районы. В колхозах сократились посевные площади, уменьшилась площадь обрабатываемых паров, зяблевой вспашки, серьезно сократилось травосеяние. Все это не могло не отразиться на снижении урожайности в колхозах и совхозах, на уменьшении поголовья скота и понижении его продуктивности.
И все-таки в годы военного лихолетья колхозное сельское хозяйство не рухнуло. Более того, оно смогло максимально обеспечить потребности армии и сохранить достаточно прочный уровень жизни населения в тылу. Это доказало преимущества коллективного хозяйства и убедительно свидетельствовало о предусмотрительной политике Сталина, решившего накануне войны зерновую проблему.
Уже в 1940 году валовой сбор зерна в СССР превысил семь миллиардов пудов, а товарного зерна крестьяне произвели почти вдвое больше, чем в 1913 году. Одновременно в колхозах и совхозах был обеспечен значительный подъем животноводства.
Все, вместе взятое, позволило государству создать накануне войны полноценные стратегические резервы зерна, мяса, жиров и других сельскохозяйственных продуктов в размерах, обеспечивших продовольственные нужды страны и армии на протяжении всех военных лет; а промышленность в это время была обеспечена сырьем.
Благодаря победившему и окрепшему колхозному строю советское сельское хозяйство в период войны с успехом справилось с военными трудностями. И уже сразу после войны государство оказало колхозам освобожденных районов помощь тракторами, сельскохозяйственными машинами, автомашинами, оборудованием для МТС, лошадьми, продуктивным скотом для колхозов, семенами и фуражом.
Начиная с 1945 года на освобожденной территории была проведена значительная работа по восстановлению общественных построек и домов колхозников. В основном были восстановлены все машинно-тракторные станции. Принятые меры дали возможность обеспечить уже в 1946 году возобновление в колхозах и в крестьянских хозяйствах освобожденных районов до трех четвертей от довоенного уровня посевных площадей и более чем наполовину — животноводства в колхозах и у колхозников.
В колхозах и совхозах возрождались технологии сортовых посевов и травосеяние, стали возобновляться нарушенные во время войны и вводиться в действие новые севообороты. В результате принятых мер были достигнуты успехи в деле расширения посевных площадей и повышения урожайности хлопка.
Однако именно в 1946 году значительную часть европейской территории СССР охватила сильная засуха, по размерам она превосходила засуху 1921 года. Валовой сбор и товарное производство зерна по стране оказались ниже, чем в 1945 году. Природная катастрофа не могла не повлиять на ухудшение снабжения населения продовольствием.
На эти погодные трудности глава правительства и партии Сталин отреагировал без промедления и масштабно. Он не стал откладывать решение проблемы в дальний ящик. В феврале 1947 года в Москве прошел Пленум ЦК ВКП(б). С докладом «О мерах подъема сельского хозяйства в послевоенный период» на нем выступил заместитель председателя Совета министров СССР Андрей Андреев.
В пространном докладе, сделанном им от имени Совета министров, говорилось, что после перехода к мирному строительству перед партией и государством во весь рост снова встала самая неотложная задача: обеспечить такой подъем сельского хозяйства, который бы позволил в кратчайший срок создать обилие продовольствия для населения, сырья для легкой промышленности и обеспечить накопление необходимых государственных продовольственных и сырьевых резервов.
Эта мысль и легла в основу решения Пленума. В нем указывалось: «Для того, чтобы успешно и в кратчайший срок решить эту задачу, необходимо:
1. Улучшить руководство сельским хозяйством со стороны партийных и советских органов, Министерства сельского хозяйства СССР, Министерства совхозов СССР и их местных органов. Все руководство сельским хозяйством снизу доверху должно быть поднято на более высокий уровень, соответствующий огромным задачам, стоящим перед сельским хозяйством.
Необходимо покончить с такими серьезными недостатками в руководстве сельским хозяйством, как отсутствие должной оперативности и запаздывание в подготовке и проведении сельскохозяйственных работ, с неправильным подходом к оценке работы колхозов, совхозов, МТС и районов по средним данным вместо дифференцированного подхода…
Нельзя терпеть таких недостатков, как подмена упорной систематической организаторской работы в колхозах и воспитания кадров администрированием, частой сменой председателей колхозов, нарушением внутриколхозной демократии».
В числе мер, направленных на кардинальный подъем сельского хозяйства, указывалось на необходимость устранить уравниловку в оплате труда колхозников на основе выработки новых «способов оплаты труда и поощрения хорошо работающих».
Директивы Пленума 2 февраля 1947 года опубликовала на своих страницах газета «Правда». Этот объемный документ касался всех отраслей и специальных аспектов сельского хозяйства. Он охватывал все стороны деятельности, но основным направлением оставалось резкое увеличение производства зерна.
Постановление обязывало партийные, советские организации, Министерство сельского хозяйства СССР, Министерство совхозов СССР и их местные органы:
«Восстановить в течение трех лет (1947-1949 гг.) по валовому сбору довоенный уровень производства зерна и значительно превзойти его к концу пятилетки. Обеспечить безусловное выполнение и перевыполнение поставленной пятилетним планом задачи получения валового сбора зерна в 1950 году в размере 127 миллионов тонн:
а) по озимой пшенице — в Украинской ССР, Краснодарском, Ставропольском краях, Ростовской, Крымской, Воронежской, Курской областях и Молдавской ССР восстановить в 1949 году до довоенного уровня производства… Значительно повысить урожайность, увеличив посев… в колхозах этих районов осенью 1947 года на 1500 тыс. гектаров по сравнению с уборочной площадью 1946 года и довести его до 7,2 миллиона гектаров, в том числе по Украинской ССР до 4,4 миллиона гектаров, и в 1948 году — до 8,3 миллиона гектаров, в том числе по Украинской ССР до 4,8 миллиона гектаров.
Обеспечить значительное повышение урожайности и увеличение валового сбора в остальных районах возделывания озимой пшеницы, особенно в районах Поволжья, Узбекской, Таджикской ССР, южных областях Казахской ССР, в Киргизской и Азербайджанской ССР;
б) по яровой пшенице — в колхозах восточных районов (Сибири, Урала и северо-восточных областей Казахской ССР) в соответствии с решением Совета министров СССР увеличить посевную площадь на 1324 тыс. гектаров. И довести ее в 1947 году до 7,9 млн. гектаров, в 1948 году до 9,4 млн. гектаров и в 1949 году до 11,4 млн. гектаров, обеспечив повышение урожайности. Размещать яровую пшеницу в первую очередь по пласту и обороту пласта целинных и залежных земель, по чистым перепаханным осенью парам и по зяблевой вспашке.
В Поволжье (Куйбышевской, Саратовской, Сталинградской и Ульяновской областях) принять меры к значительному расширению посевных площадей яровой пшеницы, в особенности сортов твердой пшеницы. Увеличить посев яровой пшеницы в колхозах этих областей на 300 тыс. гектаров. И довести его в 1947 году до 2,4 млн. гектаров и в 1948 году до 3 млн. гектаров…
Увеличить площади яровой пшеницы в колхозах областей Нечерноземной полосы на 200 тыс. гектаров и довести их в 1947 году до 1,6 млн. гектаров и в 1948 году до 1,8 млн. гектаров. Обеспечить повышение урожайности и валового сбора яровой пшеницы в остальных районах ее возделывания».
Уже сама масштабность планов советского правительства свидетельствует о наивности рассуждений профессора Сироткина, утверждающего, что успехи Сталина якобы «достигались за счет нечеловеческой работы в колхозе и на своих «шести сотках» от зари до зари». Но несомненно, что нелегкий крестьянский труд на полях отличался от «непыльного» профессорского времяпрепровождения, да и вознаграждение за него было поменьше в разы.
Однако хозяйственная политика и «громадье планов» Вождя строились совсем на иных предпосылках, чем те, которые ему пытаются приписать «остепененные» дилетанты. Да и могло ли быть иначе?
Забота о селе началась сразу с окончанием войны. Уже к началу 1947 года в стране были восстановлены тракторные заводы в Сталинграде и Харькове. Появились новые тракторные заводы — Алтайский и Владимирский. Возобновилось производство тракторов на Челябинском предприятии, заканчивалось строительство Липецкого тракторного завода.
К этому же времени находились в стадии восстановления и заводы сельскохозяйственного машиностроения, подвергшиеся разрушению во время оккупации. Одновременно были переведены на производство сельскохозяйственных машин многие предприятия, ранее занятые выполнением военных заказов.
Впрочем, даже по представлениям наших «профессоров» трудно допустить, что крестьянин мог бы насытиться только «пятью колосками», как Буратино — «тремя корочками хлеба». И хотя общий подъем страны уже был увязан с пятилетним планом, Вождь детализировал задачи для сельского хозяйства.
Правительственной программой предусматривалось не только восстановление довоенного уровня производства зерна. На повестку дня вставала необходимость резкого увеличения посевных площадей и производства зернобобовых культур (гороха, чечевицы, фасоли). Намечалось расширение посевов гречихи и элитных семян кукурузы, повышение урожайности проса и риса.
Причем работа по увеличению выращивания зерновых и других культур должна была вестись на основе внедрения «и быстрейшего размножения новых, более урожайных селекционных сортов», приспособленных к местным условиям.
Важной задачей правительство считало и восстановление до довоенного уровня производства технических культур: хлопка, льна-долгунца, сахарной свеклы. В связи с этим намечалось: «Для повышения урожайности размещать технические культуры на лучших землях… увеличить применение минеральных удобрений и полностью использовать орошаемые земли».
Так, с целью увеличения урожаев сахарной свеклы в 1947 году предписывалось «обеспечить подготовку ядохимикатов для борьбы с вредителями, завоз 397 тонн минеральных удобрений». В районах наибольшей транспортировки сахарной свеклы планировалось осуществить строительство шоссейных и узкоколейных железных дорог.
Программа Совета министров распространялась на все отрасли сельского хозяйства. Для удовлетворения потребностей населения отводилось свое место производству цитрусовых и зеленого чайного листа. В 1947 году предусматривалось увеличить площадь под цитрусовые культуры до 20,8 тыс. га, а под чайные плантации — до 55,6 тыс. га. С тем чтобы уже в 1949 году довести эти площади до 27,5 тыс. га и под чайные плантации до 60 тыс. га.
Увеличение площадей под цитрусовые культуры предлагалось производить исключительно за счет выращивания апельсинов и лимонов. Бралось во внимание и обеспечение развития других субтропических плодовых культур — маслин, инжира, граната, хурмы.
Широкая закладка новых садов вообще стала одной из особенностей послевоенного развития сельского хозяйства СССР. В 1947 году их площадь в колхозах должна была увеличиться на 16 700 гектаров, ягодников на 6700 га и на 11 400 га — виноградников. В 1948 году соответственно намечалось ввести еще 25 000 га садов, 10 000 га ягодников и виноградников — на площади в 25 000 га. Причем посадку кустов и плодовых деревьев планировалось осуществлять не только на государственных землях, но и на приусадебных участках колхозников, рабочих и служащих.
И все-таки переломным должен был стать 1947 год. Перспектива роста распространялась на все отрасли сельского хозяйства. Так, перед партийными и советскими организациями Молотовской, Свердловской, Челябинской, Кемеровской и Московской областей, Алтайского края, Удмуртской АССР, Грузинской, Армянской и Азербайджанской ССР, достигших и превысивших довоенный уровень производства картофеля и овощей в колхозах, была поставлена задача дальнейшего расширения посевных площадей и повышения урожайности этих культур.
В 1947 году требовалось расширить по СССР посевные площади овощных культур на 138 тыс. гектаров, в том числе в колхозах на 120 тыс. га. Из них по луку на 26 тыс. га и по капусте на 49 тыс. га. Довести посев овощных культур в 1947 году до 1800 тыс. гектаров, в том числе в колхозах до 835 тыс. га, и в 1948 году до 2000 тыс. гектаров, в том числе в колхозах до 900 тыс. га.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.