Глава XVIII

Глава XVIII

Станичная жизнь. Казаки хотят оставаться казаками. Одежда казаков и казачек. Рождение казачьего сына. Подарки «на зубок». Воспитание молодого казака. «Малолетки». Военные игры.

Заграничные походы, начало народного образования на Дону, развивавшаяся торговля и промысл, садоводство и земледелие, а более того широкая Русская жизнь, уже заглянувшая только, как то было раньше, но тесно обступившая Донское войско и, конечно, православная церковь, ставшая в каждой станице, изменили внешний вид донских станиц и хуторов, но не сломили внутреннего быта донского казака.

Курени обвесились черешневыми, яблоневыми и грушевыми садами. Где только было можно, по южным пристенам крутых донских берегов и балок, высоко «кустами» поднялись виноградники. На станичной толоке было полно скотом и овцами. В степи паслись казачьи станичные табуны, и каждый казак стремился получить из старшинских табунов хорошего производителя.

В беленых глинкой куренях было чисто. Появились там заграничные, из походов привезенные предметы — где затейливые часы, где швейцарская гармоника или немецкая скрипка, где резной баварский ларец.

Кубанская линия отошла на восток, к Кавказским горам. Там жили Кубанские казаки. Ничто не угрожало станицам. Валы осыпались, рвы сравнивались с землею, засеки были сняты. Безмятежно и спокойно становилось на Тихом Дону.

Но казаки оставались казаками. Их учили этому отцы и деды.

Отец знаменитого донского атамана графа Платова, войсковой старшина Иван Платов, отправляя тринадцатилетнего сына Матвея урядником на службу, напутствовал его:

— Смотри, Матвей, служи Государю и Тихому Дону примерно. Помни меня. Из простых казаков дошел я до чина войскового старшины — храбростью, да примерною службою. Береги отцовские обычаи — будь казаком… Уповай на Господа Бога, и Он тебя не оставит. Слушай начальников. Будь внимательным к равным тебе, снисходителен к низшим, и строг более всего к самому себе. Но помни всегда: никогда, Матвей, и думать не моги забыть наш Тихий Дон, вскормивший и взлелеявший тебя!.. Аминь!..

Платовский завет был общим казачьим заветом всех Донцов. Такими, или подобными словами каждый казак-отец напутствовал сына на службу.

Дома, в станицах, казаки носили форменные чекмени, или кафтаны синего сукна, шаровары с алыми лампасами, высокие сапоги и барашковые папахи. Одеваться в праздник в форменную одежду, носить щегольские сабли или шашки, украшенные золотом и серебром, надевать ордена и медали, старые кивера, было в обычае. Сабля хранилась из рода в род, переходила от отца к сыну, от деда к внуку. Её украшали, вешали под образа, на почетное место. Почетом пользовалась и пика. Называли ее «дончихой». В порядке содержалось старое дедовское ружье. И еще долго стрельба из лука была любимым развлечением в станице.

Казачки дома носили повойник и кубелек. И тот, и другой из простого черного сукна. В праздник казачки надевали повойник из парчи, на повойник повязывали платок, к которому прикалывали цветы, или разноцветные страусовые перья. Носили еще собольи шапки, вышитые жемчугом, алмазами и яхонтами. Из-под шапки, по-старинному, свешивались на лоб чикилики — кружево, вынизанное жемчугом. Поверх рубашки и турецких шальвар, надевали кубелек — длинное платье, украшенное под мышками пастовками, по пояснице уперами, на груди капкачем. Кубелек застегивался жемчужными или золотыми пуговицами, имевшими форму груши. При выходе из дома богатые казачки надевали поверх кубелька карвак. Казачки носили ожерелья из камней или, чаще, из золотых и серебряных монет, браслеты из золота и жемчугов. Жемчуг был любимым украшением женщины на Дону. На ноги обували легкие туфли.

Так одевались в станицах. В Новочеркасске только лишь старые казачки блюли одеяния своих бабушек. Молодые, при атамане Иловайском 3-м (1821–1826), стали носить французские платья, и на Дону появились первые портнихи из Москвы и Варшавы.

Когда в семье рождался сын — он рождался воином. Его не называли мальчиком, но казаком, казачьим сыном.

Новорожденному на зубок — родные, друзья, знакомые, однохуторцы и однополчане отца — приносили подарки, и подарки эти всегда были какой-нибудь военный предмет: патрон пороха, стрела, лук, пули. Дед дарил свою шашку или ружье. Дареные вещи развешивались по стене в той горнице, где лежала мать.

Когда, по истечению сорока дней, мать с сыном возвращалась из церкви, их встречал отец. На дворе держали лошадь. Отец брал сына на руки, надевал на него саблю, сажал на лошадь и подстригивал ножницами волосы в кружок. После обряда он возвращал сына матери и поздравлял ее с «казаком».

Когда у младенца прорезывались зубы, отец садился верхом, брал сына на руки и ехал с ним в церковь, где служили молебен Иоанну-воину о том, чтобы сын был храбрым казаком.

Трехлетние казачата ездили верхом по двору, а пяти лет скакали, отводя коня в табун.

Сердце матери замирало от страха. Губы испуганно шептали:

— Болезненький ты мой!.. Казак ведь!.. Казак!..

А у казачонка, ловко сидящего на отцовском коне, глаза горят. Весь дышит отвагой, и в маленькой головенке — жажда подвигов и казачьей удали.

17-ти лет — он малолетка. Он в строю. Малолетки собираются на смотр. Скачка. Стрельба в цель. Стрельба в цель с коня на всем скаку. Рубка шашками. Фланировка пиками. Разгоревшись отвагою, целые станицы малолетков с полного разгона, с крутого яра кидалась в реку и плыли на другой берег с лошадьми, в амуниции и с пиками. Они рассыпались лавою, скакали друг против друга, схватывались в объятия и боролись на конях. Они лихо джигитовали.

Как сто и двести лет тому назад, зимою строили из снега крепость, водружали знамя и атаковали на конях и пешком.

— Чего не могу?! Все могу!! — задорно кричал малолетка, и мчался в самую кипень боя, навстречу туче снежков.

Кто их учил?.. Никто. Старый урядник, казак, а чаще отец — он ведь тоже казак, — покажет прием, и прием уже на лету схвачен. Один перенимает у другого. Один спешит показать другому.

— Э! да не так! Ить вот как надо-ть! Мне надысь батяня показал.

В ту пору — влюбиться в женщину, грезить о девушке?..

Какой стыд!..

…— Это горе — нам не в горе,

Не привыкли этап жить,

Чтобы по ветреной девчонке

Тосковаться и тужить…

Девушки-казачки, не знавшие рабства крепостных и неволи боярских теремов, свободные, ловкие, мало в чем уступавшие братьям, любуясь играми казаков, слушая их песни, танцуя с ними, даря им за лихость цветы и ленты, угощая их стаканом вина или меда, любили их всех, любили казачество, молодцов казаков своей станицы. Влюбиться в кого-нибудь, показать свое чувство — какой срам для девушки-казачки!