Из цесаревен младшая

Из цесаревен младшая

Завещания не было. Точнее — не должно было быть. Все знали — Петр думал о старшей дочери. Откладывал венчание с надоевшим Голштинским герцогом. Толковал с Анной о государственных делах. Заставлял сидеть на советах. После шумной истории с красавцем Монсом Екатерине не приходилось рассчитывать на престол. Вместе с упавшей на плаху головой любимца рушились все ее и без того сомнительные надежды. Коронация вчерашней Екатерины Трубачевой имела совсем особую цель — Петр хотел узаконить положение ее дочерей рядом с ненавистным потомством царевича Алексея.

Но никто не сомневался — в предстоявшем розыгрыше решающее слово принадлежало царедворцам: на кого сделают ставку, кого поддержат. Трудно нацарапанные на грифельной доске слова одинаково могли быть правдой, легендой или полуправдой. «Все отдать…» — имя (стертое, стершееся, ненаписанное?) перед лицом наступающей смерти не имело значения. Приказ позвать Анну опоздал — ее искали так долго, пока не угас последний проблеск сознания.

Кто-то вспомнит о погребальных свечах — надо зажечь у постели. Кто-то позовет живописцев — пусть займутся последними (на всякий случай!) портретами. Кто-то распорядится попами — чтоб читали псалтырь — и захлопнет дверь за дочерьми: в них уже не было нужды. В соседней комнате (хрип умирающего — не помеха!) решается судьба престола.

Меншиков назовет Екатерину — ему ответит молчание. Тех, кто и думать не хотел о Катерине Трубачевой. Но и тех, кто знал последнюю, единственную волю Петра. Смолчит кабинет-секретарь А.В. Макаров — былая должность останется за ним! Смолчит духовник императора Федосий Яновский — ему слишком нужно первое место в синодских делах. Блеснувшие в дверях штыки преображенцев утвердят нежданную победу: «Да здравствует императрица!» После страха разоблачения, суда, развода Екатерина тем более не может не оценить оказанной услуги. Но Меншиков и сам не спустит цены. Завещание! Только завещание — в пользу его дочери и обвенчанного с ней сына царевича Алексея. О своих дочерях Екатерина должна забыть — сегодня они угрожают ее власти. Анна и Елизавета… Пусть (от злых языков!) займут место в очереди за Петром II и его потомством. Потомством Александра Даниловича Меншикова. И еще. Анну надо обвенчать — тем более голштинцы сумели заслужить неприязнь русских. И выслать в Киль. Но главное — чтоб никто и никогда не поминал ее имени.

Отправить в Устьвилюйское зимовье и содержать под крепким караулом и никуда и ни для каких нужд его не отпускать и смотреть за ним крепко, чтоб он над собою чего не учинил, или куда бы не ушел, а также не давать ему ни чернил, ни бумаги, и никого к нему не подпускать.

Приказ из Тобольской губернской канцелярии о ссыльном графе Санти. 1734

…А живем мы, он Сантий, я и караульные солдаты, в самом пустынном крае, а жилья и строения никакого нет, кроме одной холодной юрты, да и та ветхая, а находимся с ним Сантием во всеконечной нужде: печки у нас нет и в зимнее холодное время еле-еле остаемся живы от жестокого холода; хлебов негде испечь, а без печеного хлеба претерпеваем великий голод; и кормим мы Сантия и сами едим болтушку, разводим муку на воде, отчего все солдаты больны. А колодник Сантий весьма дряхл и всегда в болезни находится, так что с места не встает и ходить не может.

Из донесения подпрапорщика Бельского. 1738

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Санти Франц Матвеевич (1683–1758) — граф, уроженец Пьемонта. Состоял на службе у графа Гессен-Гомбургского, откуда был приглашен Петром I в качестве товарища герольдмейстера для сочинения гербов, в частности русских городов. В феврале 1725 г. назначен обер-церемониймейстером. В 1727 г. за участие в заговоре в пользу Анны Петровны сослан в Сибирь. Возвращен из ссылки Елизаветой Петровной в 1742 г.

Завещание понадобилось много раньше, чем могла предполагать императрица. Слишком рано — как показалось многим из очевидцев. В январе 1725 года не стало Петра I, 6 мая 1727 года — Екатерины I. Дорога к единоличному управлению Российской империей была для Меншикова открыта.

Елизавета? Оставалось всего лишь поторопиться с браком. Карл Август епископ Любский уже находился в Петербурге, с ним цесаревну ждала дорога все в те же прибалтийские земли. Правда, 1 июня, накануне венца, жениха, унесла «простудная горячка». Другим вариантом «светлейший» заняться не успел — 7 сентября он был арестован по обвинению… Впрочем, обвинение удалось сочинить спустя несколько месяцев. Главное — меншиковское правление не состоялось, несметное состояние «светлейшего» нетерпеливо и жадно расхватывали члены царской семьи.

И небольшая подробность. Палаты в многочисленных московских и петербургских меншиковских дворцах были увешаны портретами — Петр I, Екатерина I, царевич Алексей и его супруга София Шарлота, герцог Курляндский и вдовствующая герцогиня Курляндская Анна Иоанновна, дочери старшего брата Петра Иоанна Алексеевича, французский и прусский короли, турецкий султан и — ни одного изображения Анны и Елизаветы Петровны. В розыгрыше Меншикова места для них не существовало.

Ехать из Раненбурга водою до Казани, и до Соли Камской, а оттуда до Тобольска; сдать Меншикова с семейством губернатору, а ему отправить их с добрым офицером и солдатами в Березов. Как в дороге, так и в Березове иметь крепкое смотрение, чтоб ни он никуда и ни к нему никаких писем и никакой пересылки ни с кем не имел.

Из указа о ссылке А.Д. Меншикова. 8 апреля 1727 г.

Теперь все зависело от капризов не знавшего отказа своим желаниям мальчишки. В двенадцать лет свобода от вчерашних воспитателей уже сама была сознанием власти, а общность игр — основанием для привязанностей и царских милостей. Цесаревна скачет вместе с мальчишкой-императором на лошадях, превосходно охотится и до упаду танцует. Брак с племянником (какое значение могли иметь в перспективе престола шесть лет разницы в возрасте!) позволял решить конфликт между старшими и младшими потомками Петра. И не Елизавете ему противиться: Царское село и Александрова слобода — слишком жалкое доставшееся от матери наследство, чтобы ограничить ими свои прихоти и жизнь.

Но около императора тесной стеной выстраиваются Долгорукие. Фавор Ивана Алексеевича, которого Петр II даже ночью не отпускает из своей спальни, должен быть закреплен браком его сестры. Екатерина Алексеевна получает громкий и заново придуманный титул «государыни-невесты». Брат может ее ненавидеть — семейных уз никто из Долгоруких не предаст. Елизавете остается поторопиться.

Значит, несмотря ни на что, Александрова слобода — Петр и слышать не хотел о возвращении в Петербург, жалкая видимость собственного двора из ближайших родственников и полунищих дворянчиков, штат, который едва-едва удавалось прокормить, и постоянный ненавистно-напряженный досмотр Долгоруких: лишь бы ничего не упустить, никакой провинности цесаревны не забыть, каждый шаг переиначить в глазах императора и большого двора.

Все благонамеренные люди радуются уменьшению царского фаворитизма принцессы Елизаветы, которая четыре дня тому назад отправилась пешком за десять или двенадцать миль на богомолье в сопровождении одной дамы и Бутурлина.

Из дневника герцога де Лириа-Бервика, испанского посланника при русском дворе. 5 августа 1728 г.

По сему отправили к нему (действовавшему на Украине против татар Голицыну. — Н. М.) три полка под начальством генерал-майора Бутурлина, которого выбрали не потому, что считали его способным, а для того, чтобы удалить его от принцессы Елизаветы, которой он был фаворитом и камергером.

Из дневника герцога де Лириа. 1729 г.

Человек, который пороха не выдумает, но которого господь бог в гневе своем сделал генерал-майором.

Из донесения саксонского посла Лефорта об Александре Бутурлине. 1729 г

Всемилостивейшая государыня цесаревна, вашего императорского высочества обичайная ко всем милость, паче же та предовольно мною следованная, приводит в дерзновение меня неподлежащим чрез сие представить себя пред ваше императорское высочество во всемилостивейшее предприятие, которым столько премного награжден бывал, что в жизни моей не достанет всерабственно отслужить, и тая самая усердность привлекает меня завсегда предстоять пред вашим императорским высочеством в раболепнейших замыканиях, еже и чиню от соискательной моей вседолжной верности, когда явлюсь угоден быть под высочайшим повелением по делам имеющим здесь домовым. Ваше императорское высочество, то всемилостивно мною взыскательным прошу приказывать, то не токмо с охотным желанием, но и крайнею ревностною прилежностью во всеповиновении моей простираться рабски долженствую; понеже как известился от управителя вашего императорского высочества, не без нуждных дел находится, кои все и себя самово подвергаю во всемилостивейшее высочайшее призрение.

Вашего императорского высочества наипослушнейший одолженной раб Александр Бутурлин. А.Б. Бутурлин — Елизавете Петровне. 27 марта 1741 г. Москва

Отпускается к поставцу ее высочества и служителям, окроме банкетов и приказов, водка, вино, пиво.

Духовник Федор Яковлев

Фрелина Анна Карловна [Скавронская, двоюродная сестра Елизаветы Петровны, будущая жена М.И. Воронцова]

Фрелины Симоновы [Гендриковы, двоюродные сестры Елизаветы Петровны]

Села Царского священник

Камор-юнкер Александр Шувалов

Дьякон Иван Лаврентьев

Г-н Воронцов [Михаил Илларионович, будущий канцлер]

Г-н Возжинский

Пимен Лялин, Петр Гагин — камер-фурьеры

Камер-паж Шубин

Василий Чулков, Игнатий Полтавцев — камор-динеры

Певчему Алексею Григорьеву [Разумовскому] чрез день и два дни водки и вина по крушке, пива по 4, по 6 и 7 кружек на каждый день

Авдотья Павлова, Устинья Никитина, Анна Самарина, Акулина Чулкова, Катерина Яблонская, Агафья Яковлева, Авдотья Селихова — камор-юнгферы

Елизавета Ивановна

Лекарь Ведре мадамы

Кристина Крестьянова

Мадама что при фрелинах

Мадама что шьет золотом кормилица Василиса Степанова кофишенки: Василий Страшников, Карл Сиверс музыканты: Штройс, Иван Матвеев кухмистер Яган Фукс футер-маршал Ратков лейб-кучер Скорняков бандурист Григорий Михайлов валторнисты 2 человека певчие: Иван Петров, Кирила Степанов, Петр Еремеев, Петр Лазорев, Федос Мосеев, Иван Федоров капрал Купреянов что у строения кузнец Яган Карла

Татьяна Тютчева

Яков Дмитриев мадам Пангорша

Штат цесаревны на время между апрелем 1729-го и апрелем 1730 г.

Можно было лишиться и больше не искать милостей взбалмошного мальчишки. Уехать в глухую Александрову слободу и месяцами не наведываться в старую столицу. Забыть о похоронах родного дяди и пренебречь обязательным придворным празднованием собственных именин. Развлекаться строительством — хоть всего-то дела был дом на Торговой площади слободы, верх деревянный, низ каменный. Высчитывать гроши на новые салфетки — старые давно излохматились — и пару ситцевых платьев. Устраивать домашние праздники (откуда взять гостей!) и сочинять стихи:

Я не в своей мочи огнь утушить,

Сердцем болею, да чем пособить?

Что всегда разлучно и без тебя скучно —

Легче б тя не знати, нежель так страдати

Всегда по тебе.

Затишной жизни не получалось. Все равно цесаревна. Все равно теперь уже единственная — Анна Петровна умерла годом позже матери — дочери Петра. Самого Петра. Обходительная. Улыбчивая. Ловкая в седле и в танцевальном зале. Не знавшая усталости. Каждому припасавшая ласковое словцо. Ее легкомыслие готово было для современников смотреться непосредственностью, слабость к увлечениям искренностью.

Долгорукие, как никто, умели ее оценить. И они не сомневались: единственная надежная защита от цесаревны — монастырь. Чем быстрее по времени, чем дальше по расположению, тем лучше. Былой фаворит Петра II, Иван Алексеевич Долгорукий, подтвердит это через много лет сибирской ссылки, на дыбе, чтобы оказаться приговоренным к казни через четвертование.

Иван Алексеевич Долгорукий при подписывании допроса один на один с канцеляристом сказал: «ныне-де фамилия и род наш весь пропал; все де это… нынешняя наша императрица (Анна Иоанновна. — Н. М.) разорила, а все де послушала цесаревны Елизаветы Петровны за то, что я де хотел ее за непотребство сослать в монастырь».

В допросе у дыбы Долгорукий показал: «что будто ее императорское величество послушала цесаревны Елизаветы Петровны, и о том он, князь Иван, говорил, вымысля собою, потому что во время ево князь Иваново благословенные и вечно достойные памяти при его императорском величестве Петре Втором, когда ее высочество государыня цесаревна Елисавет Петровна приезжала во дворец и в поступках своих казалась ему, князь Ивану, и отцу ево, князь Алексею, к ним немилостива, и думал он, князь Иван, что ее высочество имела на него какой гнев, и как он де, князь Иван, с отцом своим и с матерью и с женою его и братьями и сестрами послан в ссылку, мыслил, что ее императорское величество с совету цесаревны Елисавет Петровны его в ссылку сослала, для того и говорил; а в том он, князь Иван, ни от кого никогда не слыхал, и никто ему не сказывал, а говорил подлинно вымысля собою. А ее де высочество благоверную государыню цесаревну Елисавет Петровну сослать в монастырь намерение он, князь Иван, имел и с отцом своим о том наодине говаривал для того, что в поступках своих казалась ему, князь Ивану, и отцу ево, князь Алексею, немилостива, а чтоб сослать в который монастырь именно, такого намерения у него, князь Ивана, и отца его еще не было положено…»

Из пыточных допросов И.А. Долгорукого. 1738

И снова смерть. На этот раз пятнадцатилетнего подростка. В переполненной съехавшимися на его свадьбу дворянами Москве. Только не просто смерть императора — конец наследников от первой жены Петра I Евдокии Лопухиной. Годом раньше, в одночасье, то ли от кори, то ли от «простудной горячки» — никто ничего не стал выяснять — умерла во Всехсвятском, на пути в Москву, старшая и единственная сестра Петра II. Царевна Наталья умела при случае взять в руки брата, распорядиться его капризами, ограничить фаворитов. Долгоруким она была не нужна, зато как же им необходим сам император!

Удержать власть всеми правдами и неправдами — подложным завещанием в пользу «государыни-невесты», простым утверждением якобы заключенных в самом ее титуле прав. Но у членов Верховного тайного совета свои планы. Освободиться от ненавистных Долгоруких, а с ними вместе и от своеволья самодержца, найти гарантии собственного положения и власти в стране. Ограничительные условия — «кондиции» в свою пользу только на них должен быть выбран новый правитель. Именно выбран как в незапамятные времена Годунова, Шуйского, первого из Романовых.

Взвесить, все учесть, предусмотреть — полунищая, на вечном содержании русского двора вдовствующая герцогиня Курляндская подойдет как нельзя лучше. За двадцать лет рабской униженности при ничего не значившем титуле научилась Анна Иоанновна не подымать голоса, не иметь своих желаний, каждому кланяться, в каждом заискивать и благодарить. Без конца благодарить. Ей ли не принять любых условий, не подписать «кондиций», не согласиться даже на разлуку с безответно любимым, знающим цену своей власти над ней Бироном.

Здесь дела дивные творятся. По кончине его величества выбрали царевну Анну Иоанновну с подписанием пунктов, склонных к вольности, и чтоб быть в правлении государством Верховному совету 8 персонам, а в Сенате одиннадцати; и в оном спорило больше шляхетство, чтобы быть в верховном совете двадцать одной персоне и выбирать оных балотированием, а большие не хотели оного, чтобы по их желанию было восемь персон. И за то шляхетство подали челобитную Ее величеству, чтоб быть в двадцать одной персоне, и оная челобитная ее величества собственною рукою тако: «тако по сему рассмотреть», и потом имя ее; и оную челобитную изволила отдать князю Алексею Михайловичу Черкасскому; и с шляхетством подавал челобитную князь Алексей Михайлович. И потом с опасностью шляхетство подали челобитную другую ее величеству, чтобы изволила принять суверенство, и тако учинилась в суверенстве, и присягу вторично сделали, и оное делал все князь Алексей Михайлович, и генералитет с ним, и шляхетство, и что из того будет впредь, бог знает.

…А большие в большом стыде и подозрении обретаются, две фамилии, а с ними Матюшкины, Измайловы, Еропкин, Шувалов, Наумов, Дмитриев, Матвей Воейков. И такого дива от начала не бывало…

М.М. Волынский, нижегородский вице-губернатор — Артемию Волынскому. 1 марта 1730

Вы усмотрите из нее [депеши], какое важное событие совершилось здесь вчера вечером — восстановление самодержавной власти, которая, казалось, была уничтожена с вступлением царицы на престол.

Из донесения французского посла Маньяна. 9 марта 1730

Русские упустили удобный случай освободиться от своего старинного рабства лишь по собственной своей ошибке и по тому, что дурно взялись за дело.

Из донесения Маньяна. 3 апреля 1730

Пир был готов, но гости были недостойны его! Я знаю, что я буду жертвою. Пусть так — я пострадаю за отечество! Я близок к концу моего жизненного поприща. Но те, которые заставляют меня плакать, будут проливать слезы долее меня.

Д.М. Голицын, один из «верховников», по поводу восстановления самодержавия. 1730

Мне также в настоящее время сообщают, что герцогиня Макленбургская Екатерина Ивановна и сестра ее великая княжна Прасковья Ивановна тайно стараются образовать себе партию, противную их сестре императрице. Однако мне трудно поверить этому, ибо успешный исход невозможен, и они этим делом нанесут наибольший вред самим себе.

Из донесения прусского королевского посланника барона Густава фон Мардефельда. 2 февраля 1730

Великая княжна Елизавета Петровна нисколько не беспокоится относительно этого дела и послала уже свои поздравления герцогине Макленбургской.

Он же. 6 февраля 1730

Как был выбор государынин в Сенате, так Иван Алексеевич Мусин-Пушкин сказал: «а цесаревна Елисавет Петровна?» Так князь Михайло Михайлович Голицын сказал: «та-де побочная» и все закричали, что царевна Анна Иоанновна! Разве девяностый год вспомнить хотите… того году бунт был! И Иван Алексеевич, чаю, рад был, что из Сената вышел, чтоб не убили!

Расспросные речи Егора Столетова в Тайной канцелярии. 1736

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Столетов Егор (1706–1736) состоял при канцелярии Вилима Монса для особых поручений, между прочим, писал для него любовные письма и стихи. Замешанный вместе с Иваном Балакиревым в дело Монса, был наказан кнутом и сослан солдатом на работы в Рогервик на десять лет. После смерти Петра I назначен Екатериной I в штат цесаревны Елизаветы Петровны. С избранием на престол Анны Иоанновны перешел от Елизаветы к В.В. Долгорукову, вместе с которым сослан в начале 1732 г. на вечные работы в Нерчинск. В 1735 г. пропустил заутреню в день тезоименитства Анны Иоанновны, о чем было донесено начальнику Нерчинских заводов, будущему историку В.Н. Татищеву. Татищев отдал приказ о строительстве за городом двух специальных изб и сарая «для розыска» и начал «следствие с пристрастием» — дыбой и всеми другими видами пыток. Следствие велось с такой жестокостью, что Столетов выдал много того, о чем сумел в свое время промолчать в Тайной канцелярии.

Когда князь (Михаил Бельсельский-Белозерский. — Н. М.) был за государеню цесаревною в походе у Троицы, то воротясь в Москву, сказывал мне наедине: государыня-де цесаревна сказывала ему, князь Михайле, что «государыня-де императрица дивится сама, как бог пронес без бунта во время выбора.

Расспросные речи Егора Столетова после получасовой пытки на виске и трехсот ударов «изредка». Нерчинск. 1735

Когда в 1731 году я уезжал из Москвы в Петербург, Столетов приезжал ко мне проститься и со мною вместе ходил в церковь для слушания молебна напутственного. Он говорит, будто я, услыхав звон, сказал: «точно набат… не к бунту ли? Я бы рад был!» Это неправда. И то ложь, будто я прибавил: «нашей братьи, кои тому рады, человек с триста».

Расспросные речи М. Белосельского-Белозерского в Тайной канцелярии. Петербург. 1736

Якобы я, без указа, в розыски важных дел вступил, в которые бы вступать мне не надлежало, и хотя я сначала от великого страха не мог опамятоваться и того числа изготовленный Столетову розыск остановил, но ныне едва опамятовался, мню, что об оном вашего императорского величества присланном мне о Столетове и других указе, как господам министрам, так и в Тайной канцелярии, неизвестно, и для того еще вчера им, Столетовым, розыскивал жестоко, токмо, почитай, более прежнего ничего не показал.

В.Н. Татищев — Анне Иоанновне. Август 1735

Оный экстракт хотя я с великою прилежностью сочинял, смотря, чтоб не проронить, излишнего не писать и ясно истину донести; однако ж, как оное, а паче его повинные весьма коварно, скрыто, но и с ненадлежащим смешав писаны, я же в моем здоровье слаб и в том сам себя опасаюсь; довольно ль я то сделал, подлинных же до указа вашего величества послать не смел, а понеже мню, что ему, для улики оных, ежели будет запираться, надобно там быть, здесь же для превожания людей способны нет и поверить опасаюсь. Того ради, не соизволите ль ваше величество по него послать надежного человека и подлинное дело взять, а между тем стану еще из него подлинное вытягивать…

В.Н. Татищев — Анне Иоанновне о розыске над Егором Столетовым. Сентябрь 1735

Легкомыслие? Неспособность к интригам? Безразличие к власти? Или страх потерять то пусть немногое, что уже есть, оказаться в ссылке, того хуже — в монастыре?

Поздравление именно герцогини Макленбургской говорилось совсем о другом. Елизавета куда как неплохо разбиралась в расстановке сил, и это ей принадлежали слова о выборе на престол Анны Иоанновны: «Народ наш давно душу свою черту продал». Могли не доглядеть, ошибиться в своих догадках иностранные дипломаты — Елизавета ясно представляла, какой силой обладали эти две ее двоюродные сестры — Екатерина и Прасковья, измайловские царевны. Властные. Крутые нравом. Окружившие себя достаточным числом сторонников. И как же похожи они на свою тетку — царевну Софью!

Так же любят театр. Так же сами сочиняют и исполняют пьесы. В Измайлове, родном их гнезде, каждый съезд гостей заканчивается представлением. Может не быть стола и угощения — безденежье былых лет сменилось откровенной скупостью, зато театр будет непременно с большим составом актеров, откуда только их удастся набрать — от придворных чинов до простой прислуги. С париками и кафтанами, которые часто приходилось одалживать у гостей. С темным зрительным залом, как только закрывался занавес, — специальной опускающейся люстры так и не удалось завести.

Так же строили свою жизнь. Упрямо. Уверенно. Не считаясь даже с волей Петра. Для старшей, Екатерины, был выбран нужный жених — Россия заинтересована в союзе с Мекленбургом. Венчание в Гданьске ошеломило Европу размахом празднеств — фонтаны вина, жареные быки, столы на всех улицах, иллюминация, фейерверки.

Только герцог Мекленбургский не подошел Екатерине. Просто не подошел. Буянил, все время проводил на охотах, был груб во хмелю. И с годовалой дочкой на руках герцогиня Мекленбургская появляется в России, чтобы отказаться вернуться к мужу. Ни уговоры, ни угрозы ни к чему не приведут. Она поселится с матерью и младшей сестрой, согласится на безденежье, найдет замену герцогу — появятся князья М. Белосельский-Белозерский и Борис Туркестанский. И письма любимцам будет писать, не боясь ни царского окрика, ни чужих пересудов.

Прасковья и вовсе без венца родит сына от И.И. Дмитриева-Мамонова. И у Петра не будет иного выхода, как согласиться на «необъявленное» их венчание. К тому же Прасковья заблаговременно устроит свои денежные дела, поделит по-хозяйски имущество с сестрами и матерью, сумеет для выгодного раздела подкупить доверенную горничную Екатерины I.

И совсем как у царевны Софьи, настоящая страсть измайловских царевен — политика, борьба за влияние и власть при дворе: им не на что рассчитывать и не на кого надеяться. Это в их домах собираются недовольные Петром II и Анной Иоанновной. К ним тянутся нити от пыточных допросов в Тайной канцелярии. Не где-нибудь — в Измайлове собирается «факция», первая в России политическая группа, искавшая способов законом ограничить своеволие самодержца. Своим влиянием — пока живут, — они сумеют оберегать заговорщиков.

Цесаревна — что она по сравнению с сестрами. Намного моложе — в двадцать лет не наберешься большого опыта в дворцовых интригах. Одинокая — без близких и влиятельных родных. Да и как неотступно следит теперь уже новая императрица за всеми событиями ее крохотного двора, как мгновенно удаляет каждого любимца, если, не дай бог, ловок, решителен, умеет собрать вокруг себя хоть нескольких сторонников.

Цесаревна Елизавета не проявилась никаким образом при этом случае. Она наслаждалась в это время деревенскою жизнию, и тем, кто хлопотал здесь в ее интересах, не удалось добиться даже того, чтоб она прибыла в Москву ради такой конъюнктуры, так как несколько нарочных, посланных к ней, не успели прибыть вовремя, то Елизавета могла возвратиться в Москву только по избрании герцогини Курляндской. Но если бы даже цесаревна и ранее находилась здесь, я не полагаю, чтобы ее присутствие могло послужить к чему-либо по следующим причинам, одинаково важным и препятствующим ей иметь полезных друзей в какой-либо из значительнейших русских фамилий; во-первых, вследствие вольности ее поведения, которое русские весьма не одобряют, несмотря на недостаток в них светского образования; во-вторых, вследствие неприятного воспоминания о царствовании Екатерины, когда Гольштинцы действовали во всех отношениях с крайнею заносчивостью, что делает мысль о возвращении их столь ненавистною, что ее одной достаточно для устранения принцессы Елизаветы от трона, при всем несомненном праве ее. Отсюда видно, что цесаревна Елизавета не может никоим образом смущать новое правительство, как, по крайней мере, кажется ныне, и потому гольштинские министры, предполагавшие, как уверяют, предъявить протест против избрания герцогини Курляндской, заблагорассудили воздержаться от него.

Донесение французского посла в России де Бюсси. Москва. 3 апреля 1730

В обществе она чрезвычайно жива, непринужденна до того, что в ней можно допустить легкомыслие: но в домашнем быту я от нее слышу суждения до того полные здравого смысла и твердого рассудка, что мне думается, будто веселость ее в обществе не совсем естественна, хотя и кажется всегда искренней; говорю: «кажется», потому что трудно читать в сердцах людей.

Леди Рондо о цесаревне Елизавете. 1733

По отъезде нашем отсюда открылось здесь некоторое зломышленное намерение у капитана от гвардии нашей Юрья Долгорукого с двумя единомышленниками его такими же плутами, из которых один цесаревны Елизаветы Петровны служитель, а другой гвардии прапорщик князь Борятинской, которые уже и сами в том повинились. И хотя по розыску других к ним сопричастников никаких не явилось, однако ж мы рассудили за потребное чрез сие вам повелеть, чтоб вы тотчас по получении сего отправили от себя одного доброго офицера в Ревель, которому повелеть по приезде своем туда тотчас взять из тамошнего гарнизона прапорщика Шубина, которой прежде сего жил при доме помянутой цесаревны, со всеми имеющимися у него письмами и другими причинными вещами и привезть его за крепким караулом и присмотром в Петербург и тамо посадя его в крепость, держать под таким крепким караулом до нашего приезда в тайне. А прочие его, Шубина, пожитки, в которых причины не находится, велеть оставить в Ревеле за печатями того посланного офицера и вице-губернаторскою…

Анна Декабря 22-го дня 1731 года.

Из указа Анны Иоанновны генерал-фельдцейхмейстеру графу фон-Миниху

…И по тому вашего императорского величества всемилостивейшему высокому указу, как по прибытии в Ревель помянутый поручик Трейден объявил мне, что велено ему взять Ревельского гарнизона Дерптского полку прапорщика Алексея Шубина, того же момента он, Шубин, мною и оным Трейденом, тайным повелением взят под крепкий караул, и пожитки его им, Трейденом, при мне описаны… и оный поручик фон-Трейден с ним, Шубиным, отправлены из Ревеля в Санкт-Петербург сего числа…

Донесение Ревельского коменданта Вилима фон Дальдена императрице Анне Иоанновне. 28 декабря 1731

Вместе с арестованным Алексеем Шубиным в Петербург присланы «письма деревенские, партикулярные и полковые и пожитки»: «часы золотые одни, табакерка золотая с каменьями, табакерка серебряная, запонок золотых с синими камнями две… рубашка тафтяная, одеяло тафтяное полосатое, подбитое картуком, шапка бархатная соболья с кистью серебряной, бешмет тафтяной полосатой подбит лисьим мехом, пуговицы золотом шиты, кафтан, камзол и штаны суконные, петли и пуговицы обшивные серебром, подбит серыми овчинками, камзол суконный черный простой», а также портупеи, эфесы, пряжки и два образка.

Из описи, поступившей в Тайную канцелярию

Привезенного в силу моего указа Ревельского гарнизона прапорщика Алексея Шубина за всякие лести его указали мы сослать в Сибирь, а как и где его содержать, о том посылается при сем с нашего указа губернатору Сибирскому для того нашему генерал-фельдцейхмейстеру, а по получении сего его, Шубина и с находящимися людьми его отправить прямо через Вологду в Сибирь немедленно в самый отдаленный от Тобольска городской острог, в котором таких арестантов не имеется… и везти их дорогою тайно, чтоб посторонние ведать о нем отнюдь не могли и для того в городах и других знатных местах с ним не останавливаться, а на ночлег останавливаться всегда в малых деревнях и накрепко смотреть, чтоб он, едучи деревнею, о себе никуда известить подать не мог.

Указ Анны Иоанновны Миниху. 5 января 1732

До ссылки своей Егор Столетов был в доме Ивана Балакирева, и тот говорил ему о государыне цесаревне: «боярыня-то наша, кажется, на меня сердится, и ежели изволит приехать к государыне царевне Екатерине Иоанновне, я могу повыговорить!» По этим словам Столетов помыслил: «не чрез оного ли Балакирева причина ссылки Шубину учинилась и не за толь на Балакирева государыня цесаревна сердится!»

Расспросные речи Егора Столетова в Тайной канцелярии после пытки дыбой. Петербург. 1736

Алексей Шубин имел при дворе ее высочества многих себе согласников, когда же он был послан в Рогервик, или ино куда, тогда и его приятелям некоторым не так стало доходно, и я говорил Григорью Будакову: не может ли помочь, чтобы мне хотя малое жалованье дать? На что он мне сказал: «нам, братец, самим какое жалованье!» Потом сестра моя сказывала: говорит-де государыня цесаревна — «Как Долгорукие были и меня гнали, так-де такой обиды мне не сделали, как я-де ныне изобижена!» А разумела обиду, что Шубина сослали и в деньгах отказали.

Расспросные речи Егора Столетова после пытки: висел на виске полчаса, потом получил 40 ударов и снова висел на виске полчаса. Розыск В.Н. Татищева. Нерчинск. 1735

«Указ нашим губернаторам, вице-губернаторам, воеводам и прочим управителям. Понеже объявитель сего лейб-гвардии Семеновского полку подпоручик Алексей Булгаков отправлен в Сибирь до Камчатки, где содержим был лейб-гвардии прапорщик Алексей Шубин, которого по указу нашему, отправленному еще в прошлом 1741 году от 29-го дня ноября, велено оттуда отпустить ко двору нашему, но он и поныне не явился, и где ныне обретаетца неизвестно, и для того повелено от нас вышепоказанному подпоручику Булгакову, едучи по тракту до Камчатки, об оном Шубине проведывать, не проезжал ли он где прежде его, и буде подлинно уведомится, что он то место, в котором об нем достоверное известие получит, проехал, то ему, подпоручику Булгакову, от оного места возвратиться и следовать за ним со всяким поспешением и, соединясь с ним, ехать ко двору нашему; а ежели он в пути об нем, Шубине, подлинного известия получить не может, то как наискорее ехать до Камчатки и оттуда обще с ним возвратиться сюда; буде же, паче чаяния, оный Булгаков, его, Шубина, и в Камчатке не застанет, то осведомиться ему токмо, которым он трактом оттуда проехал и по тому следовать за ним со всяким поспешением и, соединяясь с ним, ехать ко двору нашему в Санкт-Петербург.

Того ради повелеваем нашим губернаторам, вице-губернаторам, воеводам и прочим управителям: означенному отправленному от нас подпоручику Булгакову от Санкт-Петербурга по тракту до Тобольска давать почтовых, но где почт нет, ямских и уездных по две, а от Тобольска до Камчатки с провожатым по три подводы без всякого задержания и остановок, и сверх того в преосведовании по тракту об оном Шубине чинить ему везде всяческое вспоможение, и в котором месте он его, Шубина, найдет и возвратится с ним обще, то давать им обоим таких же подвод, сколько потребно… И сей наш указ прочитывая, отдавать ему подпоручику Булгакову обратно.

Дан в Санкт-Петербурге февраля 22-го дня 1743 года. Елизавета».

Князь Александр и князь Николай Алексеевы дети Долгоруковы, которые будучи в ссылке в городе Березове, в нижеследующих винах объявились, а именно: князь Александр брату своему князь Иван Алексееву сыну говорил:

1) Подьячий-де Тишин хочет на него, князь Ивана доносить, будто-де он, князь Иван, бранил государыню и говорил: «Какая-де она государыня, она — Шведка; мы-де знаем, за что она Бирона жалует… а ныне-де выбрана государынею.

2) Государыня-де императрица государыню цесаревну наказывала плетьми за непотребство, что она от Шубина…» И помянутый-де Тишин говорил: «Я-де бывал у Машкова в интендантской конторе у дел и видел прижитых от государыни цесаревны двух детей мужеска и женска полу».

Анну Иоанновну не обмануть покорностью, заискиванием, лестью. Слишком близки те годы, когда ждала от Екатерины I, как милости, ношеных платьев и капотов, радовалась старой шубейке на лисьем меху, просила о заступничестве за каждую денежную дачу, кланялась малолетним племянницам, целовала у них ручки.

Анна не из тех, кто забывает, а жизнь отучила ее доверять. Всегда настороже. Всегда готовая к доносам. Всегда исполненная крутой неисходной злобы. К тому же единственный по-настоящему дорогой человек слишком плохо скрывает (не собирается скрывать?) доброго отношения к Елизавете. Это Бирону цесаревна обязана своей свободой. Тем, что не оказалась в дальнем монастыре, того хуже — под монашеским клобуком. Пусть императрица мечтает о таком конце для ненавистной соперницы — ей не справиться с ледяным безразличием любимца и ехидным торжеством рябой Бенигны. Герцогиня Бирон готова чем угодно расплачиваться за попранное женское самолюбие, за откровенно двусмысленное положение при дворе. Сам Бирон — что ж, у герцога свои далеко идущие планы, в которые он никого и никогда не станет посвящать.

Сердечная слабость к цесаревне? Если бы такая и существовала, ради нее он не рискнет главным в своей жизни — властью. Цесаревна — слишком верный противовес, чтоб держать императрицу и ее объявленных наследников в страхе и неуверенности. Вечный шах, для которого необходима дочь Петра. Бирон не станет ей по-настоящему облегчать существование — ровно настолько, чтобы оставалась при дворе, на глазах и знала, скольким обязана именно ему, всем ненавистному и всесильному фавориту.

Экстракт из допросов бывшего фельдмаршала графа Миниха, в которых объявлено…

точию, будучи в Москве, как помнится в 731-м году, когда ему блаженные памяти государыня императрица Анна Иоанновна приказывала, что понеже де ее императорское величество ныне счастливо владеющая государыня по ночам ездит и народ к ней кричит, доказуя свою горячность, то чтоб он проведал, кто к ней в дом ездит, и понеже сие дело было для него деликатно, то он в сем деле кроме того ничего не делал как только просил Лешкова, чтоб он ему сказывал, кто к ее величеству нынешней государыне ездит… и по тому приказу требовал он к себе одного доброго урядника, почему оной Щег-ловитов был к нему представлен, но от кого именно не помнит, и он Миних оного урядника в дом ее величества и определил под претек-стом для смотрения дому, приказав ему, чтоб он о том, кто туда в дом приедет, ему Миниху репортовал и содержал сие тайно; а кроме того, что еще приказывал, не упомнит…

В 1731 году, когда ее величество послала к нему графу Миниху письменную рекомендацию о неоставлении поручика Назара Якимова, тогда оное рекомендательное письмо тот поручик ему Миниху подавал ли, того не упомнит, а такого письма в глаза ему отнюдь не бросал и притом некоторых непристойных слов не употреблял.

Из следственных материалов Тайной канцелярии. 1741

А оной арест ему для того учинила без соизволения вашего императорского величества, надеючись на сие, что всякий помещик может так поступать со своими подчиненными, ежели перед тем явятся в хищении. И оной Корницкой освобожден по приказу вашего императорского величества чрез генерала Ушакова 22 числа оного же месяца. И оное все мне сносно, токмо сие чрезмерно чувствительно, что я невинно обнесена перед персоною вашего императорского величества, в чем не токмо делом, но ни самою мыслию никогда не была противна всем указам вашего императорского величества, ниже впредь хошу быть…

Елизавета Петровна — Анне Иоанновне. 16 ноября 1736. (По поводу того, что арестованный цесаревной за растраты судья ее вотчинной канцелярии был выпущен Анной)

Сведенная Анны Иоанновны поражали точностью — слишком дорого платили те, кто их сообщал, за каждый недосмотр вольный или невольный. Очередной любимец?

Нищий певчий с Украины. Ничего, кроме голоса, не имел. Грамоты толком не знал. Смышленый, но недалекий. Любитель выпивок и самых немудреных крестьянских забав. Буйный во хмелю — не боялся поднимать руки и на цесаревну, — покладистый на каждый день. Осмотрительный. Трусоватый. Привязанный к бесчисленной оставленной в Малороссии родне: тому бы охлопотать хоть самый скромный надел землицы, той приданое для замужества с обыкновенным казаком, матери — шинок, иному и вовсе одну смушковую шапку. Многого с цесаревны получить было нельзя, несбыточного Алексей Григорьев, будущий граф Разумовский, и не требовал.

Из всех претендентов на фавор в крохотном и все сокращавшемся цесаревнином штате, конечно, самый удобный. Кто бы из родовой знати одобрил такую связь, кто бы из придворных стал делать ставку на «обесчещенную» цесаревну! Разве случайно дипломаты хранили по поводу любимца пренебрежительное молчание.

Сложившаяся семейная жизнь Елизаветы могла протекать относительно спокойно. Вчерашний певчий сам предостерегал бы от опрометчивого шага. Лучше то, что чудом получил, чем ничего — в этом Алексей Григорьев был твердо убежден. Под его же дирижерскую палочку вся малороссийская родня умела угодить «цесаревне-благодетельнице»: ни о чем не просила, хором желала всяческого благополучия и долголетия, слала при случае немудреные и трогательные деревенские подарки — как родной, как своей, семейной. Так и рождались цесаревнины слова о Разумовском: «друг нелицемерной».

Кумушка матушка! Гнев твой или спесь, что меня ни строкою своею не удостоила? А я то видя, осердясь, да и сама к тебе, матушке кумушке, еду. Сын твой и мой свой рабский поклон отдает. Остаюсь кума ваша Мавра Шувалова. Поклон отдаю Алексею Григорьевичу.

Мавра Шувалова — Елизавете Петровне. 1738

Чрезвычайно бела, с голубыми глазами, большими и живыми. Темные густые волосы, прекрасные рот и зубы довершают ее красоту. Может быть, со временем она будет очень полна, но теперь прелестна и танцует лучше всех женщин, которых я видела. Говорит по-немецки, по-французски и по-итальянски; характера чрезвычайно веселого и живого. Разговаривает с каждым, как бы велико ни было общество, и от души ненавидит придворный этикет.

Леди Рондо о Елизавете Петровне. 1733

…Притом же просил меня Алексей Григорьевич дабы я вам отписала, чтобы вы на него не прогневались, что он не пишет к вам, для того, что столько болен был, что не без опасения: превеликий жар. Однакож, слава богу, жар этот прервали, и сделалась лихорадка, и еще с постели не вставал, однако же теперь без опасения; и приказал свой должный поклон отдать и желает вас скорее видеть.

Елизавета Петровна — М.И. Воронцову. 1739

Сейчас еду в путь.

Ах, матушка! Архимандрит прекрасной в Нежине в монастыре, и я у него дважды была. Отдаю мой поклон милостивому государю Алексею Григорьевичу и прошу его ласки и ко мне. Милостивым панам и пану Лештоку (Лестоку. — Н. М.).

Мавра Шувалова — Елизавете Петровне. 1738

Всемилостивейшая государыня цесаревна Елисавет Петровна.

Указ вашего высочества, подписанный сего октября 2 дня, я с покорностью моею получил сего ж октября 9-го дня, в котором упомянуто, что как я от вашего высочества отлучился, то будто мною стали быть взятки, на что вашему высочеству всенижайшее доношу. По указу вашего высочества, как я был в Донском монастыре, а тогда холодно было, то по приятности отца архимандрита была на мне лисья его шуба, которую просил, но того не получил весьма неподатлив; да и впредь того получить не надеюсь. Больше никакого одолжения от него не имел; токмо вашему высочеству, всемилостивейшей государыне, довольно поздравляя, из рюмок пивали.

Г.А. Петрово-Соловово — Елизавете Петровне. 19 октября 1738

Сия удивлейна ныне учинилась,

Что любов сама во глупость вселилась

Тебя уязвила

Мыслила тую болей в ум вселити,

А ан! стала тая еще глупее бытии,

Ревность пресильна в ней пребывает

И себя мертвит

И сама не знает, кто ее умерщвляет;

На то уповает, что сама не знает.

В безумстве бывает

Сом.

О.

Б.

Л.

Начало акростиха, приписываемого Елизавете Петровне. 1730-е гг.

…А Соловому скажите с умом ли он, что письмо ко мне писал, а имя и числа нет: нониче нет каникул.

Елизавета Петровна — М.И. Воронцову. 1739

…При отъезде своем обещали выткать вы своими мастерами салфеток; того ради возьмите от комиссара Саблукова пряжи сколько потребно, и оные прикажи выткать, о чем оному комиссару Саблукову указ сего числа от нас послан. Однакож за оными салфетками там не мешкать, а приезжать к нам по вышеписанному; а салфетки, когда будут готовы, тогда можно и после привезть. Прошу не прогневаться, что утруждаю, надеюсь на ваше великодушие.

Елизавета Петровна — М.И. Воронцову. 1739

Думать о завещании было страшно. И думать о завещании приходилось. Брак для императрицы с самого начала отпадал. Прямых наследников быть не могло. Оставался выбор. Тем более трудный, что никого не любила, ни к кому не тянулась сердцем. Дочь старшей сестры, принцесса Мекленбургская Анна Леопольдовна, — ее сразу поместили во дворец. Выросшая на задворках Измайлова, без учителей и воспитателей. Неловкая. Замкнутая. Умевшая скрыть самую тень всяких чувств. Одинаково равнодушная к власти, придворному обиходу, самому устройству своей судьбы. Промелькнуло не вовремя и не к месту чувство к одному из посланников, великолепному графу Линату, и тут же было порушено. Во дворце появился претендент — не отозвавшийся никакой симпатией к принцессе Антон Ульрих Брауншвейгский. Это их будущему сыну была уготована русская корона — родителям навсегда отводилась роль безгласных теней у ступеней трона.

Императрица Анна Иоанновна. Гравюра А. Вортмана с живописного оригинала Л. Каравакка. 1740 г.

Правда, Анна Иоанновна не спешила с браком — боялась появления настоящего, ею самой узаконенного наследника. Время будто бы терпело, а неприязнь к угрюмой, диковатой племяннице росла. Да заполонившее дворец семейство Биронов и не допустило бы появления каких-нибудь иных чувств.

Но время у императрицы и у фаворита имело разный отсчет. Анна Иоанновна все чаще прихварывала, грузнела, на глазах «пухла». Кожа наливалась зеленоватой желтизной — в ее материнском роду, Салтыковых, женщины рано и трудно умирали «каменной болезнью». Бирон знал об этом и спешил — его никак не устраивала обычная судьба бывшего фаворита почивающей в бозе императрицы. Положение у кормила правления страной надо было заранее закрепить.

В 1739 году брак Анны Леопольдовны и Антона Ульриха состоялся. В положенный срок, как по заказу, явился на свет будущий император Иоанн IV Антонович. Оставалось добиться оговорки в завещании: за Анной Леопольдовной утверждаются права правительницы, за ним, Бироном, права регента до совершеннолетия новорожденного монарха. На русском престоле окончательно воцаряется новая династия. Отныне дочери Петра I рассчитывать было не на что.

Только в этом Бирон действительно ошибался, если полагал, что цесаревна никогда не думала о власти и собиралась примириться со своей неверной и жалкой судьбой.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Семнадцатого апреля 1735 г. был арестован регент хора цесаревны Елизаветы Иван Петров по поводу найденного у него письма «писанного полууставом на четверти листа о возведении на престол Российской державы, а кого именно того именно не изображено, и писанного по-малороссийски, на четверти листа явление, на котором упоминается о принцессе Лавре и прочее». Как установило следствие, текст представлял роль Ивана Петрова в комедии сочинения Мавры Шуваловой, которая в течение 1730–1731 гг. ставилась неоднократно в Москве, в селе Покровском, и в Петербурге на Смольном дворе. В пьесе участвовало 30 действующих лиц. В статье о престоле заключались следующие слова: «Ни желание, ни помышление, ни бог, владеяй всеми, той возведет я на престол Российской державы; тем сохраняема, тем управляема, тем и покрываема буди на веки…»

Множество дворян вместе с гвардейскими офицерами уже толкуют меж собой секретно и превозносят Елизавету; любовь к памяти ее отца еще более возвышает Елизавету в глазах недовольных дворян. Составляется заговор; цель его обязать императрицу объявить наследницей престола не племянницу свою, дочь Катерины Ивановны, а цесаревну Лизавету.

Леди Рондо. 1734

Цесаревна, сильно огорченная браком принцессы Анны, положила за непременное составить для себя партию. Действия ее при этом были столь благоразумны и хитры, что никто ее не мог заподозрить в честолюбивых планах.

Из донесения саксонского посланника Манштейна

Данный текст является ознакомительным фрагментом.