Национальное, современное, популярное

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Национальное, современное,

популярное

Достигнутый в результате драматических событий государственный суверенитет, естественно, стал центральной темой культурной жизни молодой республики. Поскольку гражданская война окончилась победой буржуазного лагеря, в сфере культуры отныне преобладало представление о Финляндии как о белой и, прежде всего, аграрной стране, национальное выживание которой гарантировалось боеготовностью и сильной верой в будущее. Во многих отношениях подобное представление можно назвать ограниченно-исключающим: в нем практически вообще не было места пролетарскому населению, питавшему симпатии к социалистам. К тому же образ страны был сформирован под сильным влиянием «истинных финнов» — фактор, в свою очередь отпугивавший шведскоязычных граждан Финляндии. В то же время в национальном сценарии присутствовала масса более ранних и универсальных элементов — таких, как идеализация народа и внутренних озерных областей страны, с частым привлечением цитат из Рунеберга, Лённрота и Топелиуса.

Симфоническая музыка Яна Сибелиуса и живопись Аксели Галлен-Каллелы также имели общечеловеческий культурный потенциал, но, поскольку эти деятели культуры обладали столь высоким престижем, их неизбежно трактовали как живые символы белой Финляндии. Особенно это касалось художника Галлен-Каллелы: именно по его эскизам создавалась большая часть официальных орденов и эмблем молодой республики. Отношение Сибелиуса ко всему этому национальному «хороводу» с самого начала было более противоречивым. Благодаря своему «Маршу егерей» (1918), невероятно популярному в близких к Шюцкору кругах, композитору было обеспечено почетное место во многих сферах жизни. Но прежде чем вдохновение полностью оставило Сибелиуса в конце 20-х годов, он успел сочинить четыре из своих самых значительных произведений, проникнутых духом универсализма.

То же можно утверждать о многих скульптурах Вяйнё Аалтонена, придававшего классический об- лик национальным образам. Известнейшим примером этого стала скульптура, изображающая прославленного бегуна Пааво Нурми. Статуя была впервые показана публике в 1925 г. и тут же сделалась одним из самых долговечных символов Финляндии. Нурми, бесспорно, отличался и атлетическим телосложением, и экономным стилем бега, но необходимо отметить, что Аалтонен придал ему облик античного полубога, излучающего все добродетели, с которыми желала ассоциироваться молодая республика, — юность, красоту и стоическую силу воли. Огромная популярность скульптуры как вида искусства в Европе межвоенного периода объяснялась потребностью в монументах, являющихся наглядным выражением коллективной воли. Таким скульптурным произведениям отводилось видное место в аппарате фашистской пропаганды Германии и Италии. В Северной Европе Аалтонена и его скандинавских коллег Карла Миллеса и Густава Вигеланда воспринимали как выразителей более размытых концепций национальной готовности к самопожертвованию, которые можно было толковать по-разному.

Однако национальное легко становилось высокопарным и ходульным. Уже в начале 20-х годов среди писателей и художников младшего поколения начал распространяться космополитический модернизм. Во многом здесь тон задавали скульпторы: их произведения в духе кубизма и сюрреализма резко отличались от традиционно-национальных. В литературе подобные тенденции развивали, прежде всего, шведскоязычные модернисты Финляндии: Гуннар Бьёрлинг, Хагар Ульссон и Эльмер Диктониус. Их дадаистские эксперименты и фрагментарные отображения городских форм жизни нашли отклик у литературных кругов Швеции.

По пятам за ними следовал кружок финноязычных писателей Tulenkantajat.[24] Их одноименный журнал то дышал преклонением перед развитием машин и городской романтикой, то изобиловал текстами в духе модернизма, пропагандировавшими социалистические или «истинно финские» идеи. Этот кружок сформировался на основе живого интереса к общественным вопросам, но из-за различия идеологических убеждений его участников раскол, в конце концов, стал неизбежен. Наибольший интерес вызывали современные зарисовки Олави Пааволайнена, в которых шикарные модные тенденции европейского континента уживались с радикальными идейными течениями, являя контраст с деревенским романтизмом Финляндии.

В своих описаниях гитлеровской Германии (1936) и сталинского Советского Союза (1938) Пааволайнен искренен и в то же время дает двойственные оценки. Речь в них идет, с одной стороны, о тоталитарных государствах с жестокими механизмами контроля, а с другой — о технически новаторских общественных экспериментах. Последние побуждают автора проводить параллели между этими государствами и Соединенными Штатами Америки. В среде интеллектуалов Европы 30-х годов такое отношение вовсе не было исключением. Подобным же образом архитектор Алвар Аалто (1898–1976), получивший после Второй мировой войны международную известность, вдохновлялся как советским, так и шведским зодчеством. В советской архитектуре его привлекали масштабность и перспектива, а в шведской — чувство стиля и идеология «народного дома», требовавшая развивать близкую к человеку и технически функциональную архитектуру на основе планового хозяйства.

Несмотря на внутренние языковые распри, межвоенная Финляндия поддерживала тесные культурные контакты со Скандинавией — прежде всего, со Швецией. Отсутствие психологического барьера объяснялось не только тем, что шведский язык являлся родным для почти десятой части населения Финляндии (в 1940 г. шведскоязычных в стране было 360 тыс. человек). Руководящие слои общества были фактически двуязычными — отчасти благодаря тому, что шведский язык был обязательным предметом для изучения в лицеях, отчасти из-за того, что шведский представлял живое культурное наследие для многих семей и различных сфер общественной жизни. Еще в конце 80-х годов XIX в., когда закладывались основы современного общества, был создан ряд скандинавских объединений с целью распространения гражданских и профессиональных идей. Такие формы сотрудничества носили практический характер. Многие жители Финляндии являлись членами этих организаций, хотя в то время страна еще не была независимой. По достижении ею государственного суверенитета взаимодействие углубилось во многих направлениях — особенно по линии сотрудничества между рабочими и спортивными движениями этих стран. В силу ряда причин такой общескандинавский контекст представлялся наиболее естественным. Связи финских социал-демократов с их скандинавскими единомышленниками способствовали активному распространению шведской идеологии «народного дома» в Финляндии, в то время как спортивное сотрудничество выражалось в регулярной организации межскандинавских чемпионатов, которые широко освещались в прессе.

Массовая культура была в целом открыта для шведских влияний. Большой популярностью пользовались журналы из Швеции, пластинки с записями шведских шлягеров, шведские художественные фильмы — все это служило образцами для создания соответствующей культурной продукции в Финляндии. Звездный час иллюстрированной еженедельной прессы наступил в обеих странах в 20-х годах, когда в результате усовершенствования типографской техники стало возможно воспроизводить контрастные фотографии массовыми тиражами. Крупнейшим в Финляндии стал еженедельник «Суомен кувалехти» (издается с 1917 г. по настоящее время). В журналистике он быстро нащупал выгодный баланс между политически актуальным материалом и информативно-развлекательными публикациями. Среди журналов для женщин необходимо назвать издававшийся с 1923 г. «Котилиеси», главной темой которого было домашнее хозяйство, а также городской журнал «Ээва» (основан в 1934 г.). Оба эти издания нашли свою постоянную публику. То же самое можно сказать и о еженедельнике шюцкоровцев «Хаккапелиитта». Его воинственные цветные обложки пропагандировали стремление защищать родину и самонадеянный патриотизм.

Несмотря на популярность шведской массовой культуры, в сфере легкой музыки и кино уже с начала 20-х годов преобладали немецкие и американские произведения. До Второй мировой войны немецкий был первым иностранным языком, который преподавали во всей Скандинавии. В индустрии развлечений это было явным преимуществом: немецкая легкая музыка гарантированно находила верных слушателей в Финляндии. Финские пластинки записывались в основном в первоклассных музыкальных студиях Берлина. Кроме того, значительная часть мелодий происходила из Центральной Европы, так что продаваемые в Финляндии пластинки почти можно было назвать немецкими полуфабрикатами. Большинство «живых картин» были импортными, а поскольку до конца 20-х кино было немым, голливудская киноиндустрия вскоре завоевала ведущие позиции также и на рынках Финляндии — причем ее популярность оставалась неизменной даже во время Второй мировой войны.

Премьера первой финской полнометражной звуковой ленты состоялась в 1931 г. Это был фильм «Невеста плотогона» режиссера Эркки Кару. Уже через десять лет в Финляндии возникла собственная кинопромышленность. Появились и свои кинозвезды, во главе с часто снимавшейся экранной парой — Ансой Иконен и Тауно Пало. В годы войны популярная культура стала важным орудием укрепления боевого духа фронтовиков и мотивации работников тыла. В большей степени, чем когда-либо, народ нуждался в утешении и развлечениях. Это не только увеличило объем продаж радиоприемников, граммофонов и кинопроекторов, но также ощутимо способствовало развитию массовой культуры — прежде всего, преодолевающей классовые различия. Более того, в ходе Второй мировой войны радиопередачи способствовали изучению мировой географии. К моменту окончания войны в разных уголках планеты были люди, знавшие, где находятся Суомуссальми, Эль-Аламейн и Хиросима.