ДОГОВОР В МО (1229)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДОГОВОР В МО (1229)

Все были немало удивлены, узнав, что молодой граф в 1228 г. внезапно решился на переговоры. Но его народ уже изнемогал, и нищета оказалась сильнее патриотических настроений. Силы определенно были неравны. Окситании неоткуда было ждать хоть какой-нибудь помощи, на ее земле обосновался враг, и всем известно, что он ничего не выпустит из рук, потому что удержаться — это вопрос жизни и смерти для французской короны. С этого времени графу, главным козырем которого было достаточно благоприятное положение в войне, кажется, что он может в этих условиях начать переговоры, предложенные регентшей через Эли Герена, аббата Грансельва. Первым актом капитуляции стало соглашение в Базьеже, подписанное 10 декабря 1228 г. Раймоном VII, по его словам, по совету тулузских баронов и горожан, и аббатом Грансельва. Граф объявил, что в целом полагается на третейский суд графа Тибо Шампанского. Последний приходился родственником и регентше, и Раймону VII. Крупный вассал, скорее непокорный, он уже в силу этого был способен, как представлялось, стать серьезным гарантом беспристрастности.

Но силы Раймона VII и Бланки Кастильской были неравны, и третейский суд Тибо Шампанского не избавил его кузена от самых унизительных условий. В 1228 г. корона уже достаточно сильна, чтобы заключить мир, не умаляя своего авторитета.

И Раймона VII поставили перед ужасной альтернативой: либо продолжать отчаянную и отныне безысходную, какими бы ни были временные успехи, борьбу, либо попытаться путем переговоров спасти то, что еще можно. После всего случившегося нечего удивляться, что он принял второй вариант. К несчастью, становясь на путь переговоров, Раймон VII практически тут же отдавался на милость противника. Иные поступки, увы, непоправимы.

Правда, условия, в принципе принятые графом Тулузским, его баронами и горожанами, были лишь предварительными. Остается заключить окончательный мир, и Раймон VII должен отправиться в конце марта 1229 г. в Mo в сопровождении солидной делегации из южной знати, горожан и прелатов. Mo избран потому, что зависит от графства Шампанского и к тому же расположен близко к Парижу. Раймон VII едет на переговоры далеко от своих владений, в самое сердце Северной Франции. Можно ли вообще говорить о переговорах? В Mo граф Тулузский окажется на настоящем соборе под председательством кардинала Ромена де Сент-Анжа. И действительно, надо мириться одновременно и с церковью, и с короной, а они объединились против Раймона VII. Теперь в Mo ему никак не защититься от таких могущественных противников, и граф Шампанский тоже обезоружен. Остается лишь принять условия победителей или прервать переговоры и возобновить войну. Раймон VII не решился на последний вариант, что удивило его современников, например, Гийома де Пюилорана, доброго католика, приближенного епископа Тулузского Фулька, но также и доброго патриота. Он не сделал это, бесспорно, потому что Юг был слишком истощен. К тому же Раймон VII, показавший себя блестящим рыцарем в сражении и хорошим военачальником, унаследовал непостоянство своего отца, а в настоящий момент торопился покончить с этим делом любой ценой.

От этого договор в Mo, главные статьи которого мы только что рассмотрели, нисколько не перестает быть «принудительным договором». По форме — это частный акт Раймона VII. Король возвращает графу Тулузскому диоцез Тулузы за исключением Терр-дю-Марешаль (оставленной семье Леви [138]), Ажене, Руэрга, Альбижуа по другую сторону Тарна (то есть на север от берегов этой реки) и Керси, кроме Кагора. Совершенно ясно, что речь идет о возвращении земель, что король вовсе не обязан был делать, поскольку все земли графа Тулузского вследствие его отлучения от церкви были объявлены «добычей» и король завладел ими на законном основании. В настоящий момент, когда граф помирился с церковью, ему вернули часть его земель, которые он, впрочем, еще не смог отвоевать.

Раймон VII, однако, теряет все земли восточного Лангедока, составившие в будущем сенешальство Бокер, а из бывших транкавельских земель было образовано сенешальство Каркассон. Граф Тулузский также отказывается в пользу церкви от Прованского маркизата, являющегося землей Священной Римской империи. Он становится светским владением церкви во Франции, где столетие спустя обоснуются папы [139]. Но самым значительным пунктом договора была статья десятая, по которой граф Тулузский отдавал замуж за одного из братьев короля свою единственную дочь Жанну девяти лет. «После моей смерти, — добавлял граф, — Тулуза и ее диоцез станут принадлежать брату короля, который женится на моей дочери, и их детям, а ежели таковых от этого брака не будет или моя дочь умрет бездетной, они отойдут королю и его наследникам, а не прочим моим детям; то есть только у детей брата короля и моей дочери будет на них право». Для Ажене, Руэрга, Альбижуа и Керси «наследование произведется, как указано выше».

Как мы видим, предприняты все предосторожности, чтобы даже в случае повторного брака графа Тулузского и рождения других детей, помимо Жанны, будь это даже сын, наследство не ускользнуло из Капетингского дома. Это не помешает Раймону VII позднее стремиться, впрочем, безуспешно, ко второму браку. Статьи, навязанные ему, были столь недопустимыми с общеправовой точки зрения, что было бы трудно настаивать на их соблюдении в случае появления у графа Тулузского законного наследника мужского пола.

Прочие статьи договора приблизительно повторяют те, что не раз навязывались Раймону VII: граф обязуется «творить скорый суд над явными еретиками и повелеть своим бальи разыскивать их вместе с пособниками. С этой целью он будет в течение двух лет выплачивать по две марки серебром, а потом по одной тому, кто схватит еретика, ежели последний будет впоследствии осужден соответствующими властями». Кроме того, граф должен «охранять мир, изгнать наемников, покровительствовать церквам и священникам, поддерживать их права, запретить давать удовлетворение отлученным, не предоставлять должностей евреям и еретикам, возвратить церквам их имущество и права, заставить платить десятину, исправить зло, причиненное церквам. Он выплатит 2 тысячи марок аббатству Сито, 500 — аббатству Клерво, 1 тысячу аббатству Грансельв, 300 — аббатству Бельперш и столько же аббатству Кандей, и 6 тысяч королю за укрепление и охрану Шато-Нарбонне. Ибо в замке будет королевский гарнизон, дабы наблюдать за Тулузой. В Тулузе создан университет, и граф должен будет выплатить в течение десяти лет 4 тысячи марок на поддержку магистров. Граф обязуется в течение года принять крест и прослужить пять лет на Святой земле. Он не обратится ни к одному из своих подданных, дабы посягнуть на выделенное в пользу церкви, короля или графа де Монфора. Король, впрочем, принимает аналогичные обязательства на своих собственных землях; но граф должен вести войну с теми, кто не пожелает подчиниться, и особенно с графом де Фуа, отказавшимся сопровождать его в Mo. Укрепления Тулузы и тридцати других городов будут разрушены…»

Никогда побежденный не подписывал более тяжких условий. Но это было еще не все. Для Раймона VII приберегли наивысшее унижение. В Чистый четверг, пришедшийся в тот год на 10 апреля, на паперти собора Богоматери собралась торжественная ассамблея. Ее возглавляли король и королева, окруженные прелатами и баронами. Перед ними появился граф Тулузский в сорочке и штанах, как некогда его отец в Сен-Жиле; из уст королевского нотариуса он выслушал чтение договора в Mo и публично подписал его. Затем кардинал де Сент-Анж, возложив ему на шею, как кающемуся, епитрахиль, подвел к главному алтарю собора, где он, наконец, помирился с церковью. Раймон VII еще в течение шести месяцев будет оставаться узником Лувра, в то время как королевские чиновники от его имени станут следить за исполнением статей договора в его собственных доменах. Пьер Бельперрон, как бы враждебно ни был он настроен к южанам, не удержался, чтобы не воскликнуть: «Этот договор таков, что даже издалека очень трудно счесть его справедливым». Я со своей стороны не думаю, что это так уж сложно. Побежденному, оказавшемуся во власти победителей, пришлось безоговорочно принять все их условия. Подобные акты никогда не бывают справедливы. В крайнем случае, описывая все по прошествии многих столетий, можно их оправдать обстоятельствами. Именно так и не замедлил сделать Пьер Бельперрон. Да, договор в Mo — один из актов, создававших французское единство. Но современники не думали и не могли думать об этом. В их глазах были нарушены в ущерб графу Тулузскому и его подданным формальные принципы права. Церковь на Латеранском соборе, как и на соборе в Mo, присвоила себе право распоряжаться по своему усмотрению светскими доменами. Граф Тулузский, неправо ограбленный Симоном де Монфором, был теперь почти столь же грубо обобран в пользу Капетингов. Можно лишь сказать, что какими бы жесткими ни были статьи договора в Mo, они все же не так несправедливы, как постановление Латеранского собора. Но церковь, даже получив в свое распоряжение светские домены, неспособна заставить исполнять свои собственные решения без помощи светской власти. Отсюда некое согласие, установившееся между ней и французской короной. Только король Франции способен реально обязать графа Тулузского сдержать свои обещания. Поэтому настоящий победитель — он. Конечно, он пообещает церкви покончить с ересью. Не случайно инквизиционный трибунал организуется почти одновременно с подписанием договора в Mo. Но, опираясь на светскую десницу, церковь лишь усиливает ее. Меньше чем через сто лет после договора в Mo внук Людовика Святого, Филипп Красивый, вступит в конфликт с Бонифацием VIII, и побежден и унижен королем будет папа, а зародыш этого есть уже в альбигойском крестовом походе и его результате, договоре в Mo. Папы, настолько одержимые идеей своей супрематии, как Иннокентий III, Гонорий III и Григорий IX [140], правивший в 1229 г., в конечном счете трудятся не столько на пользу церкви, сколько к выгоде французской монархии. И в этом великий урок Истории, достойный размышления. Теократия, которую Иннокентий III попытался установить в Европе, совершенно ослабла. Не обладая в одинаковой степени духовным и светским могуществом, она воображала, что светские власти согласятся всегда верно и покорно служить власти духовной. Мне кажется, что духовное и светское нельзя было так смешивать, и, во-вторых, даже в руках такого святого короля, как Людовик IX, светская власть никогда не согласилась бы стать простым инструментом другой власти. Тем более что церковь, располагающая огромными светскими богатствами, не обладала никакими собственными силами, способными в случае конфликта их защитить. Королям всегда удавалось добраться до церкви с ее мирским имуществом, и духовные санкции не всегда обладали достаточной властью.

Вместе с постепенным прогрессом светские власти все больше и больше сознают свою силу и самостоятельность. Подъем бюргерства, развитие торговли, распространение идей постепенно меняют средневековую атмосферу, и эти изменения происходят в ущерб церкви. Неудавшуюся попытку графов Тулузских создать относительно светское государство снова предпримут, уже без всякой ереси, французские короли. На Юге церковь смогла при поддержке капетингской монархии восстановить католичество, но она пожертвовала христианской республикой и сама положила начало эре наций.

И здесь альбигойский крестовый поход очень поучителен. Я старался показать, как этот конфликт, сначала религиозный, превратился в национальную войну. Нации не предопределены, как часто думают, географией. Никаким декретом Провидения не предусмотрено, что королевство Франция должно простираться до Пиренеев. Но именно они стали границей Галлии, и Верденский раздел включил Юг в границы королевства. Однако с тех пор в действие вступили центробежные силы: Юг осознал себя как автономную целостность. Несомненно, еще нельзя говорить о собственно национальном чувстве, но элементы его уже сформировались. Понадобятся, как мы увидим, еще долгие годы, чтобы южане смирились с тем, что они лишь часть большой общности. Мы не можем даже сказать, что на следующий день после договора в Mo дело было совершенно решено. Здание, возведенное в обстановке насилия, еще крайне хрупко. Его судьба зависит от милости политических конъюнктур, которых никто не мог предвидеть. В настоящее время происходит другая битва с совсем иными армиями. В итоге возросшее национальное чувство, более могущественное, чем с таким трудом вводимая католическая ортодоксальность, осознает самое себя.