ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ: АБСОЛЮТИЗМ
ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ: АБСОЛЮТИЗМ
Тридцатилетняя война и последовавшие за ней другие затяжные войны способствовали усилению абсолютистских тенденций в целом ряде государств Европы. Войны требовали непривычно высоких расходов, увеличилась общая численность армий, она уже измерялась не тысячами, а десятками тысяч солдат. Покрывать растущие расходы было особенно трудно, когда существовала необходимость испрашивать согласия сословных собраний на введение новых налогов; устранение этой необходимости можно считать важнейшим критерием перехода от сословно-представительной к абсолютной монархии. Чтобы добиться такого успеха, монархи могли использовать рознь между отдельными сословиями (примером этого в XVII в. будут события в Дании и Швеции), могли также применять свое неоспоримое право распускать сеймы и годами не созывать их, насильственно собирая с населения новые налоги — практика, стимулировавшаяся ситуацией военного времени.
В сфере государственного права уходит в прошлое (несмотря на поддержку ее Католической церковью) популярная ранее концепция «смешанной монархии», соединенной с элементами аристократического и демократического характера. На смену ей приходит теория единого и нераздельного суверенитета, который в монархическом государстве всецело принадлежит монарху. Это, однако, не вело к оправданию деспотизма — скорее наоборот, к лучшему пониманию государем его ответственности не только перед Богом, но и перед своим государством, своим долгом правителя. Характерный для Ренессанса идеал короля как героической, почти сверхчеловеческой личности, для которой мир есть арена совершения подвигов — этот идеал перестает вдохновлять государей; постоянный труд на благо своего государства, труд управленца становится нормой поведения для образцового монарха. «Царствовать — значит трудиться, и царствуют для того, чтобы трудиться; желать одного без другого было бы неблагодарностью и дерзостью перед Богом, несправедливостью и тиранией перед людьми», — сказано в «Мемуарах» Людовика XIV.
XVII век был веком рациональной политической мысли, первым веком новой, экспериментальной науки и философии. Это не могло не оказать существенного влияния на идеологию и практику абсолютизма, в частности, благодаря закрепленной Вестфальским миром «деидеологизации» внешней политики. Рационализм был тесно сопряжен с эмпиризмом, политика еще не опиралась на разработанные теоретические схемы социологического или политэкономического характера; зато было достигнуто понимание необходимости детальных статистических обследований существующей практики, причем главным критерием при принятии решений стала возможность конкретной, сугубо практической выгоды в плане усиления власти, богатства и престижа монарха, обогащения своей страны за счет других стран.
В обстановке постоянной внешнеполитической напряженности и нужды всех государств в звонкой монете и кредите правительства активно вмешиваются в сферу экономики, широко усваивая ряд принципов экономической политики, впоследствии объединенных под названием меркантилизма, которые, впрочем, составляли скорее свод практических рецептов, чем продуманную экономическую теорию.
Становилась все ощутимее неадекватность традиционной системы налогообложения, связанной с сословными привилегиями. Призванные быть охранителями этих привилегий, европейские монархи не могли не учитывать и объективной необходимости перехода к более рациональному и равномерному обложению. Это важнейшее противоречие внутренней политики абсолютизма решалось в ту или иную сторону при разном соотношении социальных и политических сил. Возможность рационализации налоговой системы обеспечивалась относительной независимостью государства и переходом к бюрократической системе управления.
* * *
Франция Людовика XIV считается классическим примером абсолютизма XVII в. Версальский двор действительно дал пример для подражания многим европейским монархам. А между тем развитие французского абсолютизма отличалось большим своеобразием и даже уникальностью. Его характерную черту составляла особая влиятельность судейского аппарата, который благодаря продажности и наследственности должностей (гарантированной введенным в 1604 г. специальным ежегодным платежом, так называемой «полеттой», по имени собиравшего налог откупщика Ш. Поле) ощущал себя особым сословием, стоящим на страже законности. Только здесь судьи, пользуясь своим правом представления возражений (ремонстраций) на предлагаемые к регистрации фискальные эдикты, пытались присвоить себе право контроля над финансовой политикой монархии, перенять функции, которые в других странах осуществляли сословно-представительные собрания.
Главным конфликтом в истории французского абсолютизма в XVII в. стал внутренний конфликт между новым административным и традиционным судейским аппаратами, между чрезвычайными и регулярными методами управления. Происходивший во Франции процесс усиления центральной власти шел параллельно с процессом укрепления судебно-правовых начал и престижа королевских судей. Вначале обе тенденции подкрепляли друг друга, судейские не видели для себя опасности в применении административных методов управления. Но при Ришелье, особенно в связи со вступлением Франции в Тридцатилетнюю войну, перевес администрирования стал столь явным, что судейский аппарат во главе с Парижским парламентом оказался в постоянной оппозиции к политике административного нажима.
В 30-е годы XVI в. почти во всех провинциях появились правительственные комиссары — присланные из центра интенданты, главной задачей которых стало обеспечение сбора налогов; они отстранили от распределения тальи местных оффисье (должностных лиц) финансового ведомства и придирчиво контролировали провинциальных судей. Для расправы со своими противниками Ришелье в нарушение прав регулярной юстиции использовал чрезвычайные судебные трибуналы из верных ему лиц. Армейские штаты необычайно выросли, управление армией бюрократизировалось, перейдя из рук аристократов-военных к гражданским лицам — купившим свои должности ординарным военным комиссарам и назначенным из центра армейским интендантам, исполнявшим приказы госсекретариата военных дел. Соответственно выросли налоги, в первую очередь «крестьянский налог» талья, но возможности крестьянства были на пределе, и нельзя было обойтись без новых поборов с горожан, а учреждавшие их эдикты подлежали регистрации в верховных судебных палатах. Сбор налогов требовалось осуществлять быстро: не только все косвенные налоги, но даже талья стала отдаваться на откуп компаниям ненавистных народу финансистов. Так создалась ситуация Парламентской Фронды 1648–1649 гг., когда Парижский парламент благодаря своей антиналоговой программе стал лидером широкого антиправительственного движения.
Парламентскую Фронду сменила «Фронда принцев» — правительству пришлось вести вооруженную борьбу с аристократической оппозицией. Это была борьба за власть в центральном аппарате управления, причем недовольные аристократы использовали свое влияние в подвластных им губернаторствах.
Поражение Фронды привело к тому, что перевес административных методов управления был закреплен в нормальных, мирных условиях при личном правлении Людовика XIV.
Прежде всего король резко сократил число членов постоянно работавшего с ним Узкого совета (государственных министров). Из его состава были исключены (и впредь туда не допускались) принцы и вообще все аристократы, духовные лица. Новыми министрами и ближайшими советниками монарха стали люди, воспитанные в недрах административного аппарата.
Необычайно расширился круг полномочий провинциальных интендантов. Они не только организовывали сбор всех налогов, но и получили право финансовой опеки над городами и сельскими общинами в связи с проводившейся короной политикой форсированного погашения их долгов. Интенданты исполняли многообразные чрезвычайные поручения правительства (в частности, оказывая содействие организации мануфактур и торговых компаний), собирали статистическую информацию о социальной, хозяйственной и демографической ситуации на местах.
Гиацинт Риго. Портрет Людовика XIV. 1702 г. Лувр, Париж
Людовику XIV удалось добиться полного политического подчинения парламентов и других верховных судебных палат. Им было запрещено ставить под сомнение решения Государственного совета, было жестко ограничено (но отнюдь не отменено) их право на представление ремонстраций.
Перейдя к интендантской системе управления, Франция обошла по уровню централизации свою старую соперницу Испанию, ранее бывшую первой бюрократической державой континента. Этому успеху способствовало и то, что в отличие от Франции, всегда знавшей лишь одного короля, Испания возникла в результате династической унии двух равноправных королевств, Кастильского и Арагонского. До начала XVIII в., когда в политической структуре страны произошли радикальные перемены, абсолютистским, строго говоря, можно было называть лишь политический строй Кастилии (впрочем, её жители составляли 80 % населения всей Испании).
Перенапряжение сил Испанской монархии, поражение в многолетней войне сочеталось с ослаблением ее централизаторских усилий; крах жесткой политики Оливареса говорил о многом. В Кастилии стал заметен контраст между развитостью мадридской бюрократии и отсутствием надежных исполнителей на местах. Институт коррехидоров (назначаемых короной губернаторов городов), созданный еще в конце XV в., с течением времени утратил свою былую эффективность: коррехидоры обжились на своих местах, вошли в городское общество, должности их стали продаваться (как и подавляющее большинство муниципальных должностей). В повседневной жизни кастильские города пользовались почти неограниченной автономией.
Между тем в Мадриде продолжала существовать разветвленная система королевских советов во главе с Государственным советом, разделивших между собой по территориальному и функциональному признаку управление всеми землями Испанской державы. Места советников в этих советах были практически монополизированы представителями знати, продажа должностей на них почти не распространялась. Однако все советы имели свои ответвления, вспомогательные комитеты и комиссии с большим штатом служащих, должности которых по большей части подлежали продаже; так приобщались к управлению страной дипломированные в университетах специалисты (летрадо). Монарх мог осуществлять свое личное влияние на Государственный совет через секретаря своего кабинета, бывшего обычно и секретарем Госсовета, но настоящее правительство королевских секретарей-министров появится только в начале XVIII в.
Кастильские кортесы формально продолжали существовать (с XVI в. они утратили характер трехсословного собрания, превратившись в представительство двух десятков привилегированных городов), но фактически с 60-х годов XVII в. они перестали собираться: при необходимости ввести новый налог или продлить взимание старого правительство проводило опрос либо их постоянной депутации, либо, еще надежней, представленных в кортесах городов поодиночке.
XVII век стал последним веком сословно-представительных собраний в трех землях Арагонской короны (собственно Арагон, Каталония и Валенсия), как и самой этой короны. Их созыв зависел от центрального правительства, которое старалось обходиться без него — но официально все оставалось по-старому, включая обязательность присяги короля, лично или через наместников, в сохранении местных привилегий и обычаев; действовали постоянные комитеты кортесов (депутации), а за нежелание работать с сословиями Арагонской короны монархии приходилось расплачиваться: кастильская система налогов на арагонские земли не распространялась, и только местные кортесы могли вотировать прямой налог в пользу короля, так что отказ от их созыва означал вынужденное согласие правительства с привилегированным в налоговом отношении статусом арагонской части Испании.
Все изменилось в годы Войны за испанское наследство, когда Каталония, а затем Арагон и Валенсия изменили новой, бурбонской династии, став на сторону австрийского претендента. После победы Филиппа V в 1707 г. Арагонская корона была объявлена упраздненной, кортесы всех ее земель вместе с депутациями — распущенными; бывшие арагонские земли и особенно взятая с боем Каталония стали как бы опытным полем для проведения широких абсолютистских экспериментов в области налоговой и административной политики. Только тогда Испания превратилась в единую монархию, хотя фактически разнородность составляющих ее частей оставалась еще очень велика.
Особенность установления абсолютизма в Дании состояла в том, что это произошло одним скачком, в результате государственного переворота, своего рода «абсолютистской революции» 1660 г.; поэтому датские монархи были гораздо меньше, чем их собратья в других странах, связаны необходимостью соблюдения традиций. А до этого Дания представляла собой сословную избирательную монархию, контролируемую аристократическим Государственным советом (ригсродом) и трехсословным собранием (ригсдагом), которые и избирали короля. Правда, выбор был предрешен, власть всегда переходила от отца к старшему сыну — однако, получая ее из рук сословий, новый монарх подписывал «капитуляцию», жестко ограничивавшую его полномочия.
Переворот 1660 г. означал политический крах старого дворянства, провалившего свою роль защитника страны в неудачных войнах со Швецией, а между тем наделенного огромными налоговыми привилегиями, сохранение которых стало выглядеть совершенно неоправданным. Кризис разразился осенью 1660 г. во время сессии ригсдага, когда встал вопрос о введении новых налогов, которые затронули бы иммунитет дворянства; против дворян под лозунгом «Равенство для всех» объединились палаты горожан и духовенства (в протестантских странах духовенство являлось податным сословием). Спор оказался непримиримым, и тогда младшие сословия по наущению короля Фредерика III (1648–1670) обратились к нему с петицией о введении в стране режима наследственной монархии и отмене данной им при восшествии на трон «капитуляции». Городская милиция Копенгагена продемонстрировала готовность поддержать это требование силой. Дворянской палате и ригсроду пришлось признать свое поражение; 18 (28) октября 1660 г. состоялась церемония общей присяги на верность новому государственному строю. После этого ригсдаг был распущен и уже более не собирался, прекратилось и существование ригсрода.
Вся власть перешла к королевскому окружению, управление страной было реорганизовано на бюрократической основе. Датская монархия смогла провести ряд радикальных реформ, не осуществленных в других абсолютистских государствах. Главным видом налогов стал прямой подоходный налог, введенный в 60-е годы XVII в. и распространявшийся на все сословия; его введению предшествовало составление общего земельного кадастра. Была проведена работа по унификации права, завершившаяся в 1683 г. публикацией единого свода законов.
До 1660 г. дворянство Дании было малочисленным, фактически замкнутым сословием. Абсолютизм снял барьеры, мешавшие приобретению дворянских титулов, и процесс обновления дворянства пошел весьма интенсивно, особенно за счет служащих государственного аппарата. Копенгагенская буржуазия также активно поддерживала абсолютную монархию: благодаря ей она получила равное с дворянами право на покупку земель, управление коронным имуществом и занятие должностей.
Датскому абсолютизму принадлежит приоритет в изобретении так называемой «Табели о рангах» (1671 г.), установившей четкое соответствие между разными гражданскими, военными и придворными рангами и связанные с подъемом по этой лестнице нормы одворянивания. Затем эта практика была перенята рядом других монархий, в частности и Россией.
Стоит отметить, что несмотря на легкий, бескровный характер переворота 1660 г., созданный им режим оказался очень прочным (в отличие от абсолютизма в соседней Швеции) — поколебать его уже не могли ни военные неудачи, ни посредственность отдельных монархов.
Переход к абсолютизму в Швеции имел ту уникальную особенность, что в антиаристократический блок входили не только буржуазия и духовенство, как в Дании, но и многочисленное здесь свободное (государственное) крестьянство. Имевшее свою палату в четырехсословном риксдаге, оно составило один из элементов баланса сил, способствовавшего утверждению абсолютной монархии. Кроме того, в Швеции абсолютизм мог в гораздо большей мере, чем в Дании, опереться на старое мелкое дворянство, заинтересованное в государственной службе благодаря военному характеру сословия.
Укрепление шведской сословной монархии в первой половине XVII в. происходило в обстановке прочного согласия короны со всем дворянством, включая и аристократию, на базе общей заинтересованности в широкой завоевательной политике. Этот союз скрепляла масштабная раздача монархами дворянам земельных владений, причем не только из фонда коронных земель — раздаривались и дворы свободных крестьян, которые отныне должны были платить налог натурой не государству, а получившему их в дар дворянину. Это означало реальную угрозу ликвидации свободного крестьянства. К середине 50-х годов XVII в. дворянству принадлежало уже около двух третей всех дворов, все новые земли переходили в разряд привилегированных, а это означало сокращение налоговых поступлений и рекрутских контингентов. Государство стремилось парировать это нежелательное последствие своей политики введением новых чрезвычайных налогов, взимавшихся и с дворянства. Лозунгом же оппозиционного блока податных сословий, наиболее активным участником которого было крестьянство, стало требование генеральной редукции, т. е. изъятия у дворян большей части раздаренных им земель.
Решающее столкновение произошло в 1680 г. К тому времени окончилась эпоха завоевательных войн, дававших богатую добычу, но осталась необходимость больших военных расходов, чтобы охранять захваченное. Мелкое дворянство стало поддерживать идею редукции, надеясь, что она затронет только землевладение знати, зато будут отменены чрезвычайные налоги.
Решение о проведении «великой редукции» применительно к крупным земельным владениям было принято риксдагом в ноябре 1680 г., а затем, в ответ на протесты риксрода, собрание приняло постановление о том, что король имеет право не считаться с мнениями Государственного совета.
Так при короле Карле XI (1660–1697) начался переход к абсолютной монархии. Риксдаг, постоянно собиравшийся в его правление, был удовлетворен политической линией монархии и не раз добровольно отказывался от своих прерогатив. Были уничтожены должности возглавлявших риксрод несменяемых сановников-аристократов, их заменили назначенные королем президенты соответствующих министерств-коллегий. В результате энергичного проведения «великой редукции» дворянское землевладение к 1700 г. сократилось вдвое, угроза закрепощения свободного крестьянства была устранена бесповоротно.
В первую половину правления воинственного Карла XII (1697–1718), до полтавского разгрома, риксдаг за ненадобностью не созывался вовсе. Полтавская битва и последующие поражения вывели Швецию из числа великих держав, в разоренной войной стране сложилась антиабсолютистская оппозиция, легко восторжествовавшая после гибели Карла. По конституции 1719 г. абсолютистский режим был уничтожен.
В тех европейских странах, где к середине XVII в. уже была закрепощена основная масса крестьянства, где слабая буржуазия не могла быть противовесом всесильному дворянству, установление абсолютистского строя требовало политического согласия с дворянами-крепостниками, которые только при условии гарантии всех привилегий могли смириться с лишением своих сословных органов прямого участия в управлении государством. Вместе с тем здесь очень большую роль играло и прямое насилие, если монарху удавалось собрать достаточно большую армию. Хороший пример такого перехода к абсолютизму дает история Бранденбургско-Прусского государства при «Великом курфюрсте» Фридрихе Вильгельме (1640–1688).
Широкие внешнеполитические планы курфюрста требовали введения новых, косвенных налогов на содержание войска, дабы дополнить вотируемый бранденбургским ландтагом прямой налог («контрибуцию»), от которого было освобождено дворянство. Однако предложенный Фридрихом Вильгельмом проект введения общего акцизного сбора с торговли был отклонен Большим ландтагом Бранденбурга в 1652 г. За вотирование традиционной «контрибуции» дворянские депутаты требовали подтверждения всех привилегий их сословия, и они своего добились. В частности, постановление 1653 г. объявило статус крепостного естественным состоянием крестьянина. Теперь помещики могли с уверенностью восстанавливать свои пострадавшие в годы Тридцатилетней войны хозяйства на крепостнических основах, несмотря на невыгодную конъюнктуру демографического спада. За это курфюрст получил право на сбор «контрибуции» сроком на шесть лет, смог набрать 20-тысячную армию и принять активное участие в большой войне 1655–1660 гг. (см. главу о международных отношениях).
Так был дан «первотолчок» к абсолютистской перестройке. Получив войско, Фридрих Вильгельм сразу же начал пользоваться им как инструментом для насильственного взыскания произвольных «контрибуций», налагавшихся помимо предоставленной ему ландтагом, которая далеко не соответствовала уровню военных расходов.
Городское хозяйство восстанавливалось достаточно успешно, и в 1680–1681 гг. курфюрст решил напрямую подчинить его задаче обслуживания армии. Во всех городах, безо всякой санкции ландтага, «контрибуция» была заменена акцизом. Это означало и конец городского самоуправления, поскольку ведать взиманием нового налога должны были не городские власти, а назначаемые лично курфюрстом налоговые комиссары (штейерраты), подчиненные новому правительственному органу, ведавшему снабжением армии генералкригскомиссариату. Вскоре к штейерратам перешел надзор над всей городской жизнью.
Итак, с 80-х годов XVII в. в Бранденбурге устанавливаются как бы две системы управления — гражданская (в деревне) и военная (в городах). По старинке собираемая в деревне «контрибуция» вотируется местными окружными ландтагами, ее собирают выборные из среды местного дворянства (ландраты). Но на практике и в гражданскую сферу протягиваются щупальца генералкригскомиссариата, поскольку курфюрст по-прежнему не склонен держаться в рамках вотируемых размеров «контрибуции», и военная администрация бесцеремонно отдает ландратам соответствующие распоряжения.
Специфические черты Бранденбургско-Прусской монархии как милитаризированного государства окончательно определились в XVIII в., когда дворянство полностью осознало, сколь престижным для него является содержание большой постоянной армии.
Государственный строй державы Австрийских Габсбургов в XVII в. нельзя определить как сложившийся абсолютизм, но и здесь отчетливо проявлялась абсолютистская тенденция политического развития. Было налицо очень сложное и противоречивое сочетание разветвленного центрального бюрократического аппарата и активных сословно-представительных органов, причем и в местном управлении чиновники, назначаемые монархом, действовали параллельно с сеймовой администрацией. Во всех частях державы — в наследственных австрийских герцогствах, в землях Чешской и Венгерской корон — существовали четырехсословные собрания (магнаты были отделены от рядового дворянства).
В австро-чешских землях ландтаги и сеймы собирались постоянно. Они вотировали основной прямой налог («контрибуцию») и выносили решение о наборе воинских контингентов, которые должны были содержаться за счет этого налога. Местная сеймовая администрация собирала «контрибуцию», дворянские депутаты становились командирами сеймовых войск.
Собственно императорские наемные войска содержались на коронные доходы и экстраординарные сборы. Император Священной Римской империи мог рассчитывать на военную и финансовую помощь лояльных германских государств и Ватикана в борьбе против своих непокорных протестантских подданных (в начале Тридцатилетней войны) или против османов (в войне Священной лиги). Именно прямому военному насилию Габсбурги были обязаны успехами в укреплении своей власти.
После Белогорской победы над восставшими чешскими сословиями Чешская корона в 1627 г. стала наследственной в роду Габсбургов. Ее сеймы были лишены права контроля над пополнением дворянского сословия, благодаря чему Габсбурги смогли почти полностью обновить состав некогда оппозиционного чешского дворянства, раздав конфискованные земли преданным монархии людям. Их преданность была тем большей, что с помощью монархии на чешских землях прочно утвердилась барщинно-крепостническая система. Сеймы Чешской короны утратили право на законодательную инициативу: в делах, затрагивающих общегосударственные интересы, они могли обсуждать только вопросы, поставленные перед ними монархом, а для обсуждения менее важных дел требовалось согласие монаршего комиссара на сейме. Перестали созываться местные сеймики чешских земель, избиравшиеся ими окружные старосты стали императорскими назначенцами.
Менее драматично, но в том же направлении развивались отношения между императором и ландтагами австрийских герцогств: права последних на законодательную инициативу и утверждение новых дворян постепенно отмирали, не упраздненные официально. И все же, несмотря на эти успехи, императоры, как уже было сказано, не покушались на право сословно-представительных собраний в австро-чешских землях взимать налоги и набирать солдат.
В Венгерском королевстве, где знать долго не доверяла иностранной династии, а сейм имел право не только выбирать государя, но и отказывать ему в повиновении — император, воспользовавшись победой над дворянским восстанием 1670 г., попытался повторить опыт, удавшийся в Чехии после Белогорской битвы: в стране был введен режим военной оккупации, сейм не созывался, выборного главу местной администрации (палатина) сменил назначенный императором губернатор. Ввиду роста национального сопротивления и турецкой опасности этот эксперимент в 1681 г. пришлось временно прервать. Однако успехи в войне Священной лиги, изгнание турок из Венгрии вновь изменили ситуацию: в 1687 г. венгерская монархия была объявлена наследственной. Размещение в Венгрии большой императорской армии дало венскому правительству возможность ввести здесь сбор «контрибуции» явочным порядком, опираясь на грубую военную силу и не спрашивая согласия сейма.
Но методы, применимые в Бранденбурге, оказались непригодными в венгерских условиях. Ответом на беспрецедентный рост налогового гнета и насилия солдат стала национальная война под руководством Ференца Ракоци (1703–1711).
Отсылая читателя к соответствующей главе этого тома, вкратце отметим, что и Россия в XVII в. проходила европейский путь развития своей государственности — от монархии с активно действующими сословно-представительными собраниями (Земские соборы) к торжеству абсолютистских, бюрократических методов управления. В первые сорок лет правления династии Романовых, которая получила свою легитимацию именно от избирательного Земского собора 1613 г., эти собрания с широким участием выборных от дворян и посадских людей созывались постоянно: в трудные годы восстановления разоренной Смутой страны правительство нуждалось в советах представителей общества. Плодом этих контактов, ответом на многочисленные челобитные стало знаменитое Соборное уложение 1649 г. Надо, однако, оговориться, что, в отличие от всех сословно-представительных собраний стран зарубежной Европы, Земские соборы никогда не имели — и при «самодержавной» традиции правления не могли иметь — права вотирования налогов. Они играли чисто совещательную роль, не обладали законодательной инициативой: все выносимые на их рассмотрение решения предлагались от имени царя и оформлялись как принятые единогласно. После 1653 г. Земские соборы больше не собирались.
Процесс развития абсолютизма в европейских странах нельзя представлять себе изолированно, не учитывая взаимного влияния опыта разных стран. Только буржуазные государства, Англия и Голландия, могли видеть источник своей силы в принципах, противоположных абсолютистским[10], но государи континентальной Европы должны были учитывать, что отставание в монархической централизации грозит поставить их страны в невыгодное положение по сравнению с опередившими их державами. Доказательством этого стал печальный опыт Речи Посполитой, где с середины XVII в. укоренился принцип обязательного единогласия в шляхетской палате сейма (liberum veto). Достаточно было одному депутату заявить протест против какой-либо резолюции — и она отвергалась, сейм распускался, причем становились недействительными все уже принятые на нем решения. Уже к концу XVII в. военная слабость Польши стала очевидной, а в следующем столетии неспособная создать собственный оборонный потенциал страна станет беззащитным объектом экспансии усилившихся соседей.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.