Глава пятая. Взлет и падение Германа Вирта.
Глава пятая. Взлет и падение Германа Вирта.
Жрец ответил ему: Мне не жаль, Солон; я все расскажу ради тебя и вашего государства, но прежде всего ради той богини, что получила в удел, взрастила и воспитала как ваш, так и наш город. Однако Афины она основала на целое тысячелетие раньше, восприняв ваше семя от Геи и Гефеста, а этот наш город — позднее. Между тем древность наших городских установлений определяется по священным записям в восемь тысячелетий. Итак, девять тысяч лет назад жили эти твои сограждане, о чьих законах и о чьем величайшем подвиге мне предстоит вкратце тебе рассказать; позднее, на досуге, мы с письменами в руках выясним все обстоятельнее и по порядку»
Платон.
«Диалоги. Тимей.»
Имя Германа Вирта неизменно увязывается с возникновением и развитием нацистской мистики. Этот полуголландец-полунемец родился в 1885 году в семье учителя в нидерландском городе Утрехт. В юности Вирт проявлял интерес к гуманитарным наукам. После изучения в Лейпциге и родном Утрехте философии, германистики, истории, теории музыки он вместе с этнографом Джоном Мейером издал работу «Закат народных голландских песен». Уже тогда молодой талантливый ученый был ярым приверженцем идей пангерманизма, разделяя идеалы романтическо-националистических организаций, планировавших трансформировать всю Европу. Начало Первой мировой войны застало его в Берлинском университете, где он преподавал голландскую филологио. Не задумываясь, он ушел добровольцем в кайзеровскую армию. Заметив молодого специалиста, германское командование направило его на создание «фламандского движения». Скорее всего, он служил германским офицером при так называемых «фламандских активистах». Эти люди, являясь сепаратистами, уже давно мечтали о разрыве культурных и политических связей с Валлонией, ориентированной на Францию. До сих пор остается неясным, какую роль во всем этом должен был сыграть Вирт. Сам он позже невнятно писал о ставке на Германию и Фландрию. Его биографы замечали, что в это время он являлся последовательным приверженцем великогерманского мышления. Эта фраза вряд ли что объясняла. Вероятнее всего, Вирт тогда являлся поборником идеи «Великих Нидерланд», в которую он добавил немецкий «фёлькише»[10] элемент. Но, видимо, «великоголландские федералисты., именно так именовали себя поборники этой идеи, не прислушались к своему пронемецкому земляку. Об этом говорил хотя бы тот факт, что в сентябре 1916 года кайзер Вильгельм II лишил почетного звания титулярных профессоров всех голландских «вальдойче» (людей, ставших добровольно немцами), так как те пропагандировали сепаратистские идеи. Вирт разделил судьбу этих голландцев.
Можно рискнуть предположить, что в свое время Вирт входил в организацию «Landbond der Deutsche Treckvogel» — «Союз голландских перелетных птиц», аналог немецких «Вандерфогель» («Перелетные птицы»), консервативного молодежного движения, проповедовавшего возврат к природе и романтический национализм.
Что же делал Вирт в 1917 — 1918 годах? Одно время он преподавал в Брюссельском университете фламандский язык. Но почему пангерманист Вирт не вернулся обратно в Германию, предпочитая зарабатывать хлеб преподаванием, что особого дохода тогда не приносило? Причина, наверное, кроется в том, что после крушения монархии республика решила отказаться от реакционных специалистов, тем более тех, кто был иностранцем. В Германию Вирт вернулся лишь только в 1923 году. Он поселился в Марбурге и, не найдя достойной работы, занялся частными исследованиями. Именно здесь он начал работать над своей книгой «Происхождение человечества. Она была опубликована в Йене пять лет спустя. Но все-таки основной темой его исследований осталась германистика. Здесь его научные интересы переплетались с националистическими убеждениями, создавая гремучую смесь. Его научные и политические цели, фактически совпадая, состояли в том, чтобы возродить и усилить чистую немецкую духовность, которую он противопоставлял Веймарской республике и либеральной науке. В отличие от многих публицистов того времени, находившихся в лагере «фёлькише», Вирт старался, чтобы его теории имели достаточное научное обоснование. Впрочем, сейчас его система доказательств может показаться более чем сомнительной. Уже в своей диссертации он писал, что забвение народных голландских песен было предопределено развитием всемирной экономической системы, что космополитизация хозяйственной системы вела к трагическому крушению культуры Нидерланд. Создавая собственное видение мира, он решил опираться на весьма оригинальную методику. Обобщая письменные системы средиземноморских народов, символику североафриканских племен, наречия индейцев Северной Америки и эскимосов, он пришел к выводу о существовании культурной общности народов североатлантического бассейна. В подтверждение этого он почему-то приводил письменные памятники, найденные в Юго-Западной Европе, а не на севере континента. Опираясь на подобные документы, он вывел существование древней единой монотеистической[11] религии. Теперь он стал преследовать более высокую цель, нежели просто романтический национализм. Он захотел воссоздать ту древнюю религию, которая должна была послужить толчком к возрождению нордической расы и освобождению ее от «проклятия» цивилизации, зла, заставившего забыть свои истинные корни.
Вирт решил начать с малого. Освобождение от «проклятия цивилизации» стало проводиться в жизнь прямо в Марбурге, где Вирт объединил вокруг себя фанатичных сторонников, проповедуя им «нордическое вегетарианство». Свой нордизм Вирт пытался показать окружению, восстанавливая древнегерманские костюмы, в которых ходили он и его супруга Маргарет. Позже, после прихода нацистов к власти, он приписывал себе сотрудничество с НСДАП уже в начале 20-х годов. В то время он якобы считал эту партию той силой, которая могла восстановить истинно немецкий образ жизни. Реальные же контакты с гитлеровцами были куда более скромными. В августе 1925 года, когда НСДАП возродилась после «пивного путча», Вирт стал нацистом, но уже в июле 1926 года он покинул стан гитлеровцев. В тридцатые годы он объяснял свой поступок тем, что в качестве беспартийного деятеля он мог бы сделать гораздо больше для национал-социалистического движения и якобы его выход санкционировал сам Гитлер. На самом деле его шаг был предопределен тем, что он не хотел портить отношения с евреями, которые спонсировали его исторические исследования. В действительности с Гитлером он познакомился лишь в 1929 году, когда читал в Мюнхене лекции. Фюрер, не употреблявший в пищу мясного, проявил живой интерес к «нордическому вегетарианству» Вирта. Сам же Вирт однозначно заявил о своих симпатиях к национал-социализму только в 1931 году в своей статье «Что я называю немецким?». В ней он провозгласил свастику не просто символом германской древности, а сделал ее знаком обновления и подъема, на который, как пелось в национал-социалистической песне, «взирали миллионы, полные надежды»[12]. Более того, для Вирта свастика была отнюдь не мертвым политическим символом — он наделял ее душой и особым смыслом,
После прихода нацистов к власти в январе 1933 года Вирт издал работу «Признаки и душа свастики», в которой он восхищался Гитлером и национал-социализмом. Гитлер ознакомился с этим произведением и высказал свое одобрение, в котором упомянул раннюю работу Вирта «Происхождение человечества». Скорее всего, с этой книгой он мог познакомиться у партийного издателя Гуго Брукмана, которому ее преподнес лично Вирт. Вирт, обладавший тонким политическим чутьем, еще до прихода к власти национал-социалистов решил связать с ними свою судьбу. В октябре 1932 года он принял приглашение нацистов из Мекленбурга создать в городке Бад-Доберан «Исследовательский институт духовной истории древности». Он не просто охотно откликнулся на это предложение, но даже оставил созданное им в Берлине «Общество Германа Вирта» и своих многочисленных фанатичных сторонников. Именно в Бад-Доберане он основал структуру, которой суждено было стать предтечей Аненербе. Получая государственное субсидирование, здесь он был полностью свободен в осуществлении собственных идей, а самое главное — не был доступен для критики остальных германистов. Последние, в большинстве своем преподававшие в высшей школе, по мнению Вирта, были резко настроены против него. Причиной этого он считал свою беззаветную преданность немецкому народу и Германии. Вирт не преувеличивал и не сгущал краски. В германских университетах господствовала консервативная наука, которая презрительно относилась к радикальным научным течениям и популяризаторам в стиле «фёлькише». С другой стороны, Вирту, как и всем «фёлькише»-исследователям, было присуще определенное чувство собственной неполноценности, которое мешало им приобрести научное признание. Несмотря на то, что Вирт имел академическое образование и ряд научных работ, двери университетов оставались для него закрытыми. Причиной этого были преимущественно псевдонаучные методики исследования древней истории. В итоге он был просто вынужден работать в рамках своего полугосударственного исследовательского центра. Справедливости ради заметим, что Вирта, свято верившего, что изыскания рано или поздно принесут ему грандиозный успех, такое положение устраивало гораздо больше, чем полное отсутствие государственной поддержки.
Его негативное отношение к немецкой профессуре было продиктовано не только научным тщеславием, но и дискуссиями о научной ценности работ Вирта, которые не утихали в высшей школе. Но тут он предпочитал, что называется, грести всех под одну гребенку, хотя далеко не все ученые скептически относились к полученным им результатам. Так, например, один из ведущих философов того времени Альфред Боймлер был принципиально не согласен с ироничной критикой и насмешками в адрес Вирта. В 1933 году во введении к книге «Что же значит Герман Вирт для науки?» он изложил точку зрения, согласно которой противоречия между Виртом и немецкими учеными были предопределены не научными, а общественно-политическими взглядами непризнанного исследователя. В той же самой книге известный германист Густав Некель писал, что Вирт сам осознавал собственные ошибки, что он пытался занимать независимую позицию, в то время как многие ученые были увлечены модными теориями, за что и попали под огонь критики этого исследователя.
Но, вопреки заступничеству известных ученых и исследователей, Вирт был отвергнут научным миром. Мнение научных кругов в целом сошлось на том, что его методы не имели ничего общего с наукой, а его теория, говорившая о том, что в каменном и бронзовом веке люди поклонялись Небу-отцу и Земле-матери, — абсолютно абсурдна. В это время к нему и поступило предложение из Мекленбурга.
Помогать Вирту должны были несколько ассистентов. Но даже при частичной государственной поддержке он не мог рассчитывать на значительный успех, будучи отвергнутым научным миром, Основным направлением работы нового Исследовательского института стало копирование наскальных рисунков германских первобытных стоянок. Уже в 1932 году Мекленбургское правительство дало согласие на то, чтобы Вирт инсценировал в естественном интерьере свой доклад «Северная мать народов и заветы предков». Но этой постановке не было суждено сбыться. Причина этого банальна — отсутствие денег. Финансирование не появилось даже после прихода к власти нацистов. Сам Гитлер относился к «нордическому мировоззрению» Вирта без особых симпатий. Он говаривал: «Эти профессора и мракобесы, которые создают собственную нордическую религию, портят мне абсолютно все. Почему я допускаю это? Они вносят сумятицу. А всякая сумятица плодотворна». Подобное отношение со стороны нового имперского правительства стала для Вирта тяжелым ударом. Он вынужден был прекратить все свои исследования в Бад-Доберане, так как его научные проекты оказались финансово необеспеченными. Хотя новый режим сделал небольшой реверанс перед исследователем — в 1933 году Вирту «за утверждение германского духа» был пожалован титул профессора и предоставлено место преподавателя в Берлинском университете Фридриха-Вильгельма с ежемесячным окладом в 700 рейхсмарок. Для того времени эта сумма была достаточно крупной, чтобы Вирт отказался от подработок в качестве секретаря и домашнего учителя и посвятил себя только исследованиям. Жалование преподавателя было для него отнюдь не единственным источником финансирования. С 1933 года он являлся директором передвижной выставки, посвященной древней истории нордической расы. Кроме этого, Вирту оказывали достаточно щедрые пожертвования поклонники его теории: Матильда Мерк из Дармштадта, сенатор Розалиус из Бремена, принцесса Мари-Адельхайд Ренс, представители индустрии и торговых домов Так, например, Розалиус оказал активное содействие в организации передвижной выставки, проходившей сначала в Берлине, а затем в Бремене. Вопреки целому ряду неудач, Вирт не отказался от идеи исторического костюмированного действия. Он хотел, чтобы его сторонники смогли убедить прусского министра культуры Бернхардта Руста в необходимости этого мероприятия. Организация представления, естественно, должна была быть оплаоплачена государством. Но убедить министра не удалось ни принцессе, ни сенатору — проект в очередной раз потерпел неудачу.
Чтобы привлечь к себе внимание. Вирт решил использовать свой последний козырь — он издал перевод старофризского документа, более известного как «Хроники Ура-Линды», Этот документ якобы содержал в себе историю фризской семьи Овер де Линда, начиная с VI века до нашей эры. Эти хроники уже исследовались 1872 году голландским ученым Оттемом. Годом позже, в 1873 году, другой голландец, Бекеринг-Винкерс, заявил, что эта рукопись является исторической фальшивкой. По его мнению, признаками этого являлись следующие факты: во-первых, рунический строй оригинала был явно заимствован из латинского языка; во-вторых, язык оригинала являлся искаженным старофризским либо же переделанным на старофризский манер голландским языком; в-третьих бумага рукописи была изготовлена в 1850 году, а затем ей был предан более древний вид.
Вирт, естественно, придерживался абсолютно другого мнения. Сам он начал изучать этот документ в 1923 году и только спустя десять лет рискнул вынести итоги исследований на суд общественности. «Настоящим я ручаюсь за достоверность так называемой «фальшивки», — писал Вирт в предисловии к своей книге, а затем обосновывал свою точку зрения. По его мнению, эта рукопись не могла быть фальшивкой, так как она передавала высокое мировоззрение народов региона Северного моря в период каменного века и излагала их мировую миссию в прежние времена. Искусственное старение бумаги Вирт объяснил тем, что она хранилась рядом с камином, а потому потемнела от дыма. Подобные банальные заявления вызвали шок — от него отвернулись все, даже те, кто, как Густав Некель, после войны говорил о необходимости объединения с Виртом в единый фронт. В 1933 — 1934 годах только ленивый не пнул Вирта в связи с «Хрониками», Большинство ученых считало, что правдоподобность этой гипотезы настолько мала, что «здание теории Вирта просто обречено на обвал».
Не остался в стороне от дискуссий и главный идеолог нацистской партии Альфред Розенберг Свое недовольство Виртом и его деятельностью он выражал уже в 1930 году в своей книге «Миф ХХ века»[13]. Об этом он вспомнил в 1934 году в одной из своих речей. В ней он подчеркнул, что имя Вирта и его исследования стоит вычеркнуть из истории Германии. Но не следовало полагать, что ведомство Розенберга собиралось запретить «Хроники» — это явное преувеличение. Высказывание Розенберга надо трактовать как мысль о том, что нельзя ставить знак равенства между идеологией партии и взглядами Вирта. В целом же партийные структуры, в том числе комиссия по цензуре, никак не прореагировали на появление «Хроник»: официальная точка зрения об этой книге так и не была высказана.
Но факт остается фактом: в период с 1933 по 1934 год Вирт находился в изоляции, став для всех ученых персоной нон грата. Ситуация изменилась, когда писатель-пропагандист Йоханнес фон Леерс познакомил опального историка с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером. В личном разговоре с фон Леерсом Гиммлер заявил, что для него научное признание вовсе не являлось каким-то показателем и он внимательно следил за работами Вирта. Беседа закончилась обещанием шефа СС использовать Вирта в будущем для решения отдельных исторических проблем.
С какой целью Гиммлер хотел использовать историю, видно из того, что он считал ее слабой стороной. Таковой было отсутствие четкой ориентации на политические цели повседневности. Для Гиммлера наукой было лишь то, что выполняло или способствовало выполнению актуальных задач современности.
Поначалу специфический дилетантизм воззрений Гиммлера объяснялся его образованием, в нем брал верх начинающий агроном с его естественнонаучными аргументами. Гиммлер характеризовался своими бывшими одноклассниками как тщеславный и хороший ученик, который тем не менее был абсолютно лишен способности к отвлеченному абстрактному мышлению. Именно это вызывало позже затруднения в его общении с гуманитариями. Сам же Гиммлер предпочитал делать упор на мистико-романтические представления национал-социализма, нередко считая, что биологический расизм только искажал реальные ценности. В результате для Гиммлера научная практика выглядела следующим образом: вместо научной гипотезы, создаваемой на основании имеющихся фактов, он сам выдумывал готовый тезис, который должен был соответствовать нормам нацистского мировоззрения. Если имелись какие-то «неудобные» факты, то они либо отбрасывались, либо изменялись до неузнаваемости. В качестве примера подобной «научной работы» можно привести решение, принятое шефом СС в отношении доказательств гомосексуализма Фридриха Великого. «Когда мне было предоставлено около дюжины свидетельств, — рассказывал Гиммлер личному врачу, — я отложил их в сторону и заявил, что они сфабрикованы задним числом. Моя интуиция говорит (!), что человек, завоевавший Пруссии место под солнцем, не мог обладать такими склонностями, как слабовольный гомосексуализм».
Как видим, Гиммлеру были чужды традиционные научные методики. «Чтобы исследователю доказать тот или иной тезис, — полагал Гиммлер, — ему необходимо взять только один из сотен тысяч фрагментов мозаики, из которых состоит космос и складывается общая картина возникновения и развития мира». Если же ученый имел наглость обратиться к общепризнанным методикам и в ходе исследования менял тезис, выдвинутый Гиммлером, то полученные результаты были абсолютно бесполезными для рейхсфюрера. К подобным смельчакам шеф СС испытывал лишь презрительное отвращение. «Это трагическая судьба ученого, — говорит Гиммлер, — всю жизнь проводить исследование и, когда, казалось бы, все закончено, обнаружить, что он шел по ложному пути».
Отношение Гиммлера к ученым было всегда неоднозначным. С одной стороны, он полагал, что они будут благодарны ему за благосклонное отношение. Он пытался привлечь на свою сторону таких корифеев науки, как физик Вернер Хайзенберг. Одновременно с этим он мог поддерживать связь с мистиками и представителями различных эзотерических организаций. «Есть многие вещи, — писал Гиммлер в 1958 году министру Вакеру, — которые мы не в состоянии понять. Но их необходимо использовать, в том числе силами дилетантов». Это «в том числе» указывало на тайное желание Гиммлера заменить тщеславных шарлатанов высокообразованными специалистами, которые бы, идя навстречу пожеланиям руководства СС, смогли придать этим идеям академический лоск.
Осенью 1934 года Гиммлер, как и Вирт, оказался в сложной ситуации. Он был вынужден выбирать между непрофессиональными исследователями, безоговорочно поддерживающими новый режим, и маститыми учеными, лояльными молодому рейхсфюреру. К числу последних относились такие профессора, как Александр Лангсдорф и Ганс Шляйф. Именно они были назначены Гиммлером референтами по вопросам раскопок древнегерманских археологических памятников. О Лангсдорфе его коллеги вспоминали как об интересной, идеалистичной и симпатичной личности. Он был весьма странной фигурой в истории германского национал-социализма. Ровесник века, он родился в 1898 году. С ранней юности он придерживался радикальных националистических взглядов. После войны, в 1920 году, он опубликовал свою автобиографию под псевдонимом Сандро. Отказавшись от традиционной формы мемуаров, он изложил свою историю побега из французского плена в виде приключенческого романа. 9 ноября 1923 года он участвовал в гитлеровском путче — с этого времени он поддерживал с рейхсфюрером СС тесные и дружеские связи. Как специалист по древней истории он проявил себя в 1927 году, когда защитил в Марбурге диссертацию, написанную под руководством известного археолога Пауля Якобштиля. Два года спустя в соавторстве со своим руководителем он издал научную работу, посвященную этрусской культуре. В 1932 году он начал свою карьеру университетского преподавателя (до этого он работал хранителем в Берлинском музее древней истории). После прихода к власти нацистов он стал постоянным автором эсэсовского журнала «Черный корпус», поступив в распоряжение персонального штаба рейхсфюрера СС.
Жизнь Ганса Шляйфа была менее живописна. Он был простым инженером-строителем, который проявлял живой интерес к архитектуре древности. Как и Лангсдорф, он был подчинен лично Гиммлеру. Сближение со специалистами по древней истории объясняется тем, что Гиммлер хотел противостоять притязаниям Альфреда Розенберга, претендовавшего на монополию в изучении истории. С одной стороны, их, хотя и являвшихся националистами, должны были пугать узкодилетантские взгляды Гиммлера. Но с другой стороны, доктринерство и догматизм Розенберга были еще более чудовищными. По этой причине ученым приходилось выбирать наименьшее из двух зол. 24 января 1934 года Розенберг был назначен уполномоченным за контролем по вопросам общего и духовного обучения в партии. Эта должность позволяла ему оказывать прямое влияние на историков. Именно это испугало Лангсдорфа и Шляйфа, качнув маятник их симпатий в сторону Гиммлера.
Розенберг, как и Гиммлер, внимательно следил за этнографическими и историческими работами того времени. Он ставил перед собой вполне конкретную цель: опираясь на собственные религиозно-политические воззрения, он хотел создать новую германскую религию. Уже одного этого было достаточно, чтобы стать конкурентом Гиммлера. По мнению Розенберга, все исторические исследования, подобно общественной жизни Германии, должны были быть преобразованы на новый манер, а контролировать их должно его ведомство. Для осуществления этих задач Розенберг привлек на свою сторону молодого историка Ганса Рейнерта.
Ганс Рейнерт родился в 1900 году. В науку его ввел такой известный ученый, как Густав Коссина. В 1925 году Рейнерт уже приват-доцент в Тюбингенском университете, а в 1929 году — соавтор популярного справочника по археологическим стоянкам Верхней Швабии. Заслуга Рейнерта и его учителя состояла в том, что они открыли для немецких археологов Германию (в то время историки проявляли в основном интерес к античному миру и цивилизациям Древнего Востока). Под влиянием Коссины в науке начало формироваться «фёлькише»направление, которое занималось изучением исключительно германского исторического наследия. Это направление было вполне закономерной реакцией на традиционные взгляды ряда ученых, пренебрегавших немецким прошлым и превозносивших классическую античность. Коссина сформулировал новую методику этнической трактовки прошлого. Его теория, названная «поселковой археологией», предполагала необходимость четкого разграничения культурных провинций, позже на базе которых сформировались племена и народы. Согласно его взглядам, Германия была сформирована из двух культурных провинций: Шлезвиг-Гольштейна и Ютландии. После поражения Германии в мировой войне его взгляды воспринимались как последовательное проявление национализма. Политическая конъюнктура привела к тому, что его ученики исказили идеи учителя. В ответ на это ряд ученых пытались возразить, что германская история формировалась в том числе и под влиянием таких факторов, как греческая философия, римская культура и христианское мировоззрение. Но их голоса потонули в хоре общей критики, где Рейнерт, решивший возродить наследие своего покойного учителя, играл не последнюю роль.
Среди ученых, которые пытались противостоять националистическим тенденциям в науке, выделялся Карл Шухарт. В отличие от своего старого противника Коссины, этот ученый имел многолетний опыт археологических раскопок в Риме и обладал научно выверенной методикой. Именно Шухарт в 1902 году стал инициатором создания при Археологической институте Франкфурта «Римско-германской комиссии». В 1908 году ученый был назначен директором Отдела истории Древнего Рима в Берлинском этнографическом музее (на это место постоянно претендовал Коссина). Наследником на посту директора отдела стал Вильгельм Унферзагт, который превратил эту структуру в самостоятельный музей. Как говорилось выше, в этом музее до 1932 года работал хранителем один из референтов Гиммлера, Александр Лангсдорф.
Эти хитросплетения и научное соперничество предопределили неприязненные отношения между Лангсдорфом и Рейнертом. Последний являлся выразителем «восточногерманского направления», поддерживаемого эпигонами Коссины. Им противостояли сторонники «западногерманского направления», сплотившиеся вокруг Теодора Виганда. В Шляйфе и Лангсдорфе, проводивших раскопки под эгидой СС, Рейнерт не без основания видел потенциальных союзников Виганда.
Эти противоречия не ограничивались чисто научными вопросами — постепенно они стали принимать политический характер. В 1932 году Рейнерт создал «Имперскую группу древней истории», которая вошла составной частью в розенберговский «Союз борьбы за немецкую культуру». В рамках данной организации была предпринята попытка сплотить всех историков-националистов. Тогда Рейнерт опубликовал в «Национал-социалистическом ежемесячнике» план тотальной перестройки всего изучения истории. Он начал проводить его в жизнь сразу же после прихода нацистов к власти. В 1933 году при Прусском министерстве культуры был создан «Имперский институт древней и древнейшей истории». Но месяц спустя сотрудничество между институтом и министерством закончилось: Виганду удалось перетянуть на свою сторону имперского министра Бернхардта Руста. Не желая сдавать позиции, Рейнерт сформировал «Имперский союз древней истории» и усилил свое влияние за счет расширения созданного еще при жизни Коссины «Общества немецкой древней истории» (этот шаг был санкционирован партией). В 1934 году обе эти структуры фактически исполняли обязанности отделов ведомства Розенберга. В это же время Гиммлер ввел Лангсдорфа в свой персональный штаб. Новый сотрудник штаба должен был наблюдать за ходом специальных раскопок, проводимых с ведома СС. Можно уверенно сказать, что Лангсдорф осознанно вступил в СС, чтобы, используя противоречия между своим шефом и Розенбергом, одержать верх над Рейнертом.
Гиммлер приветствовал сотрудничество Лангсдорфа с умеренным, почти либеральным Вигандом. Это могло бы показаться странным, если не учитывать два обстоятельства: во-первых, шеф СС был намерен существенно сократить идеологическое влияние Розенберга, в том числе и в сфере истории; во-вторых, он был намерен использовать институт Виганда в своих собственных целях. Не стоит забывать, что Гиммлер, одобряя этот союз, вовсе не был сторонником идей Виганда. Являясь скорее поборником германоцентричных тезисов Розенберга и Рейнерта, рейхсфюрер все же проявлял живой интерес к классической теории этого ученого. Можно предположить, что данный интерес был определен личными симпатиями Гитлера к этому ученому. К тому же шеф СС полагал, что фюрер сам разрешит сложившиеся противоречия. Гитлер с давних пор восхищался культурой Греции и Рима, презирая немцев (!), живших на «холодном, сыром и мрачном севере». Это был один из парадоксов в истории нацизма — несостоявшийся художник и архитектор, ставший фюрером германского народа, вовсе не восхищался немецкой культурой. В своих частных разговорах он неоднократно подчеркивал, «что немцы жили в невзрачных дубовых хижинах, в то время как на солнечном юге греки и римляне возводили великолепные каменные постройки, развивая созданные ими героические культуры». Тем не менее, Гитлер не вмешался в конфликт между Гиммлером и Розенбергом. Верх не смогли одержать ни Рейнерт, ни Витанд в союзе с Лангсдорфом.
Гиммлер совместно с Германом Виртом решил создать новую структуру, которая проводила бы исторические исследования независимо не только от Розенберга, но и от Виганда. Лангсдорфа было решено оставить на своем прежнем месте, хотя изначально рассматривался вариант его вхождения в Аненербе. Это должно было повысить его престиж, но его дружба с Вигандом в этой ситуации оказала медвежью услугу.
Кроме известных нам Вирта и Гиммлера, при создании общества «Наследие предков» присутствовал еще один человек, Имперский руководитель крестьян Третьего рейха — Вальтер Дарре. Участие в этом собрании было предопределено всей его карьерой в НСДАП.
Дарре родился в 1895 году в семье берлинского торговца, имевшего свое дело в Аргентине. Раннее детство он провел в этой латиноамериканской стране, а в десятилетнем возрасте вернулся в Германию. В 1914 году он был зачислен в колониальную школу в г. Вейтценхаузен, где он собирался, подобно Гиммлеру, получить сельскохозяйственное образование. Но изучение аграрных премудростей было прервано, когда его мобилизовали в армию. Ужасы войны, позиционные бои, не отбили желания у молодого человека продолжать свое образование. В мае 1919 года он возвратился в колониальную школу. Интересно, на что он надеялся? После поражения в войне Германия потеряла все колонии, и выпускники школы были обречены пополнить гигантскую армию безработных. Учебу Дарре закончить не удалось, и он был вынужден покинуть учебное заведение. До 1922 года он бродяжничал, нанимаясь на сезонные работы в крупные поместья.
В 1922 году Вальтер Дарре направился в Галльский университет, где устроился работать ассистентом генетика Густава Фрёлиха. Благодаря этому он все-таки получил в 1925 году диплом о сельскохозяйственном образовании. Правда, в его официальной биографии периода нацистской диктатуры указывалось, что диплом он получил в 1920 году в колониальной школе. Приобретя статус дипломированного специалиста, Дарре с 1925 по 1929 год принимал участие в реализации различных частных и государственных проектов, связанных с сельским хозяйством. Далекий от политики, в 1929 году он решил присоединиться к нацистам. Он симпатизировал НСДАП уже в начале 20-х годов, но, скорее всего, его вступление в партию было последствием ряда профессиональных неудач. Когда Дарре осознал, что его деятельность не приносила желаемых результатов, в мае 1929 года он стал консультантом в одной из многочисленных «фёлькише»-групп. В том же году он издал книгу «Крестьянство как источник существования нордической расы». В своей работе он планировал опровергнуть популярную тогда у националистов теорию Фритца Керна, который пытался изобразить древних германцев кочевыми племенами, занимавшимися скотоводством. Дарре, пребывая под воздействием идей расиста Ганса Гюнтера, считал кочевников бесполезными паразитами. Германцы же, в его изложении, были оседлыми земледельческими племенами, которые создавали фундамент для будущей немецкой цивилизации.
Романтическое изложение древней истории, представления о расово чистых крестьянах произвели большое впечатление на Гитлера, который ознакомился с книгой Дарре в 1930 году. Фюрер уже давно пытался найти «доказательства» расовой чистоты и полноценности немцев. Гитлер фактически позаимствовал у Дарре идею о «крови и почве». В том же году состоялось знакомство Гитлера и Дарре. Теоретик идеи «крови и почвы» сразу же был зачислен под начало Константина Хирля в пятый отдел («сельское хозяйство») организационного управления партии, деятельность которого курировал лично Гиммлер. В рамках этого отдела Дарре занялся созданием «аграрно-политического аппарата» партии. Партийная карьера Дарре была стремительной — не удивительно, ведь он был любимцем самого фюрера! В 1932 году он возглавил в аппарате партии собственный отдел, все так же подчиняясь лично Гитлеру (подобная почесть оказывалась только самым высокопоставленным функционерам партии). Структура Дарре разрасталась как на дрожжах, уже несколько месяцев спустя в его подчинении было несколько отделов. Один из этих отделов, возглавляемый Эрвином Метцнером, занимался поиском духовных и исторических корней немецкого крестьянства.
8 апреля 1933 года, почти сразу же после прихода к власти Гитлера, Вальтер Дарре был назначен на пост Имперского руководителя крестьян. Именно тогда Дарре и Метцнер начали сотрудничать с профессором Берлинского университета Германом Райшле. Это сотрудничество привело к еще большему расширению аппарата, находившегося в подчинении Дарре (летом 1933 года в его задачи вошли также вопросы обеспечения продовольствием). В декабре 1933 года Дарре стал главой Имперского продовольственного кабинета, имевшего статус министерства. В задачи новой организации входила пропагандистская обработка немецкого крестьянства. Сам кабинет был сложной структурой с множеством отделов. Один из таких отделов, Штаб Имперского руководителя крестьян, возглавил уже упомянутый профессор Райшле. Интерес Дарре к истории, вопросам народонаселения, расовой аграрной политике позволил ему сблизиться с Генрихом Гиммлером. Оба имели сельскохозяйственное образование, оба проявляли интерес к истории, обоих беспокоили вопросы расовой теории. Но их взаимные интересы на этом не заканчивались. Гиммлер, ставший в 1929 году рейхсфюрером СС, планировал превратить свою организацию в биологическую элиту будущего, для чего в 1930 году он привлек к себе Дарре. Ему предлагалось возглавить в рамках СС отдел по изучению вопросов расы и поселений.
Идея о чистой германской расе принадлежала Гиммлеру, идея о крестьянском поселении как основе этой чистой расы принадлежала Дарре. 51 декабря 1931 года Дарре закончил формирование нового отдела. Возглавив его, он получил чин штандартенфюрера СС. Для него не существовало никаких сомнений, что «чистая раса» и «крестьянство» являются идентичными понятиями, словами-синонимами. В 1933 году Дарре объяснял Герману Раушнингу, что ему и рейхсфюреру предстояло вывести новое расово чистое крестьянство, которому суждено стать новой элитой Европы. Осуществить такой проект в рамках Имперского продовольственного кабинета было весьма затруднительно, а потому Дарре перевел необходимых сотрудников в отдел по изучению вопросов расы и поселений. Именно там они должны были начать формирование новой элиты из имеющегося «человеческого материала», то есть эсэсовцев. Для усиления сотрудничества Гиммлер стал главой Имперского союза немецких дипломированных специалистов в области сельского хозяйства», который входил в состав Имперского продовольственного кабинета
Тем временем Гиммлер совершенно случайно познакомился с Германом Виртом. В личной беседе Вирт всячески подчеркивал, что не только является сторонником идеи «крови и почвы», но и все его исследования построены на ее принципах. У Гиммлера не вызывала никаких сомнений подлинность «Хроник Ура-Линды». Он предпочитал не обращать внимания на критику со стороны научных кругов. Поддержка опального исследователя не ограничилась устными заявлениями, Дарре и Гиммлер предложили ему продолжить свои исследования в рамках Продовольственного кабинета под непосредственным контролем шефа СС. Уже в апреле 1935 года Вирт получил щедрую поддержку и смог создать в Берлине неофициальное «Собрание народных традиций и древней религии», которое получило неофициальное название «Немецкое наследие предков».
Закрепившись в Берлине, Вирт значительно расширил свою передвижную выставку, а затем сделал ее даже стационарной. В мае 1935 года эту выставку, проходившую под эгидой Продовольственного кабинета, открыл сам Гиммлер. Формальная задача экспозиции состояла в том, чтобы дать идеологически обоснованный ответ на вопросы бытия, жизни народа и Родины. Поскольку выставка должна была способствовать укреплению расового сознания немецкого народа, ее посещение стало обязательным для членов почти всех национал-социалистических организаций (штурмовых отрядов, Гитлерюгенда, женских и студенческих объединений).
Создание Аненербе в качестве самостоятельного объединения состоялось 1 июля1935 года. «Наследие предков» учреждалось с целью изучения истории древней духовности. Сам термин «история древней духовности» был почерпнут Виртом из словаря «фёлькише»-организаций. Это позволяло ему думать, что главную роль в организации будет играть именно он. Являясь всего лишь частным исследователем, он претендовал на громкое звание Президента общества. Но реальное влияние, как и следовало ожидать, могли оказывать только Гиммлер, назначенный куратором общества, и Дарре, который ввел в правление общества своих представителей. Уже в формальной структуре «Наследия предков», прописанной в Уставе, были изначально заложены внутренние противоречия: общество было представлено тремя сторонами — Гиммлером, Дарре и Виртом. Возьмем хотя бы статус Президента и куратора общества — Устав не прописывал, кто кому подчинялся. На словах после бурного обсуждения было решено, что должность куратора является ключевой в деятельности Аненербе. Кроме этого, оставался неясным характер отношений между Президентом и заместителем куратора. Гиммлер, став куратором Аненербе, назначил таковым руководителя Главного управления Имперского продовольственного кабинета Германа Райшле. Этот человек сразу же начал оказывать активное давление на общество, прикрываясь интересами рейхсфюрера СС. Не были ясны функции Эрвина Метцнера, который был введен Дарре в Президиум «Наследия предков». Позже в Президиум общества был введен еще один друг Дарре, сельский врач Вильгельм Кинкелин. Его функции и полномочия были не менее расплывчатыми,
Устав Аненербе просто кишел подобного рода неясностями, что весьма раздражало Гиммлера. Он, как рейхсфюрер СС и шеф политической полиции, весьма негативно относился к нарушению формальных юридических норм. То, что Гиммлер согласился с подобным Уставом, могло обозначать только одно — он рассматривал его как временный инструмент и в ближайшем будущем планировал либо изменить, либо вовсе упразднить его. Он не нуждался в Уставе, в то время как остальные учредители пытались увидеть в этом документе определенные гарантии своих полномочий.
Итак, Гиммлер рассматривал Аненербе как структуру, подчинявшуюся исключительно ему. Именно этим объясняется то, что летом 1935 года он назначил генеральным секретарем «Наследия предков» 30-летнего кандидата в СС Вольфрама Зиверса. В то время Зиверс выполнял обязанности личного секретаря Германа Вирта. Но это не помешало ему проявить свои недюжинные организаторские способности, а самое главное (для Гиммлера) — безоговорочно подчиняться принципам СС. Этот человек должен был помочь Гиммлеру преодолеть влияние Вирта и Дарре, которые хотели сделать новую организацию заложницей собственных интересов. Именно Зиверсу было суждено стать ключевой фигурой в Аненербе. Именно он придал ему характер эсэсовского подразделения. Но как удалось подобную роль сыграть обыкновенному секретарю частного исследователя?
Вольфрам Зиверс родился в 1905 году в г. Хильдесхайм в семье евангелического органиста. Профессия отца во многом способствовала тому, что Зиверс уже в юности разбирался в сложных религиозных вопросах. Тот же отец привил ему любовь к музыке периода барокко. В 1922 году юноша покинул гимназию, так и не получив аттестата. Причина ухода весьма небезынтересна. На Нюрнбергском процессе Зиверс заявил, что вынужден был оставить учебу из-за бедственного положения семьи и необходимости освоить какую-нибудь практическую профессию. Но в эсэсовской анкете он написал, что покинул школу, дабы присоединиться к деятельности «шутцбундов», военизированных формирований «фёлькише»-группировок. Для такого шага у него были основания — уже с юности он являлся ярым националистом. Так что нет ничего удивительного, что пангерманистские ценности предопределили его дальнейшую судьбу.
Вообще-то Зиверс хотел изучать юриспруденцию, но вынужден был избрать профессию торговца. В течение двух лет он работал учеником-подмастерьем на местной бумажной фабрике. Одновременно с работой он учился в городской ремесленной школе. В 1928 году Зиверс направился в Штутгарт, где устроился продавцом книг в одном из местных издательств. Не желая останавливаться на достигнутом, он посещал лекции в техническом университете. В беседах со студентами он показал себя интеллигентным, но не вполне внутренне сформировавшимся молодым человеком. В Штутгарте он присоединился к молодежным организациям консервативного толка, состоявшим, как правило, из представителей среднего класса. В те годы многочисленные юношеские объединения стали своего рода барометром общественных настроений в Германии — они выступали против либерализма Веймарской республики, обращаясь к идеалам прошлого. Кроме организации «следопытов» («Серебряно-голубое кольцо»), он состоял в «Перелетных птицах» и Младонациональном союзе. Но его политические взгляды начали выкристаллизовываться в других националистических организациях: Вюртембергском союзе молодых крестьян, позже преобразованном в «Военно-спортивную организацию Ф», и организации «Артаманен», которая уже в конце 20-х годов сделала Гитлера своим почетным членом. Последняя организация, проповедовавшая языческий национализм, была наиболее близка к набиравшему силу национал-социализму. Этот союз был создан в 1924 году для того, чтобы помочь немецким крестьянам вытеснить польских батраков обратно на восток. «Артаманен» развивалась как активная правоэкстремистская организация, которая использовала вульгарно-романтические лозунги, такие, как «обновление народа при помощи крестьянства», «кровь и почва», «возрождение связи немецкого народа с почвой». Внутренняя структура артаманов имела однозначно тоталитарный характер: жесткая иерархическая структура, безоговорочное подчинение приказам начальства
Зиверса околдовали мифы о «крови и почве», о создании новой элиты. Одна из целей артаманов состояла как раз в том, чтобы через самоотречение и жертвенность сформировать новую национальную элиту. Но со временем Зиверсу становилось тесно в рамках молодежной организации, которая после внутреннего кризиса фактически распалась. В 1929 году он начал сотрудничество с национал-социалистическим студенческим союзом и даже стал главой местной ячейки Штутгартского технического института.
На основании этих фактов, казалось, можно было предположить, что уже тогда Зиверс был убежденным нацистом. В 1929 году как член НСДАП — членский номер 144983 — он принимал участие в Нюрнбергском съезде партии. Но на самом деле он рассматривал НСДАП как одну из многочисленных организаций, в которых он состоял. Инстинкт подсказывал ему, что надо было оставаться в этой партии, пока она способствовала его карьере. В НСДАП его привлекало отнюдь не массовое движение, а возможность создания новой «холодной» элиты общества. В то время ключевым для него было именно понятие элиты. Как бывший евангелист (в 1951 году он отрекся от церкви), Зиверс проявлял самый живой интерес к этой сфере. В этом и кроется причина того, почему Зиверс никогда не был убежденным национал-социалистом, — он не мог найти в нацистском мировоззрении достаточно развитых мистическо-религиозных моментов. Показательно, что слушатель технического института охотнее всего посещал лекции по философии, истории и религии. Его понимание религии носило националистический характер: он всегда признавал, что видел в древних германских племенах своего рода Божественный промысел. Это подталкивало его не только к тому, чтобы привести свою историческую концепцию в соответствие с националистическими и мистическими взглядами, но и сформировать «немецкую религию». Атеистическая идеология национал-социализма, естественно, не могла помочь ему в этом. Необходимую базу для собственных умозаключений он нашел лишь у двух людей: Германа Вирта и Фридриха Хильшера. С Виртом мы уже знакомы, но кем же являлся Хильшер?