СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СДВИГИ. НАЧАЛО ВКЛЮЧЕНИЯ ОСМАНСКОЙ ДЕРЖАВЫ В МИРОВУЮ ЭКОНОМИЧЕСКУЮ СИСТЕМУ

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СДВИГИ. НАЧАЛО ВКЛЮЧЕНИЯ ОСМАНСКОЙ ДЕРЖАВЫ В МИРОВУЮ ЭКОНОМИЧЕСКУЮ СИСТЕМУ

Новое столетие началось для ведущей державы мусульманского мира, Османской империи, совсем неудачно. Ко всем невзгодам, связанным с поражением и территориальными потерями в войне 1684–1699 гг. против государств «Священной лиги», добавилось еще одно унижение от москов кралы (московского царя). Летом 1699 г. жители Стамбула с изумлением и тревогой взирали на российский военный корабль «Крепость», который в нарушение двухвекового владычества турок на Черном море доставил из Азова полномочного представителя Петра I Емельяна Украинцева. Думный дьяк должен был завершить мирные переговоры двух недавних противников. Заключенный 3 (13) июля 1700 г. Константинопольский договор не только отменял уплату Россией ежегодной «дачи» крымскому хану, но и оставлял за ней Азов с окрестными землями. Этот пункт договора открывал русским перспективу добиться в дальнейшем свободы мореплавания по Черному морю и проливам.

Вся совокупность мирных соглашений, завершивших 16-летнюю войну, была воспринята многими современниками, а позже и историками, как явное свидетельство начавшегося упадка могущества Османской державы. С того времени среди европейских и русских дипломатов в Стамбуле утвердились представления о неспособности ее к нормальному функционированию и о близкой и неминуемой гибели. Российский резидент в Стамбуле А.А. Вешняков одно из своих писем, где он описывал состояние «Турецкой империи» в 1743 г., закончил такими строками: «Сие есть… краткое изображение сей великой разваливающейся машины и которая от разорения своего совсем уже недалека». Тем не менее вплоть до последних десятилетий XVIII в. османские правители не испытывали серьезных потрясений и сохраняли контроль над своими огромными владениями, общая площадь которых составляла 3,5 млн кв. км. Сведения о состоянии социально-экономической жизни также не дают оснований для безоговорочных выводов о застое или упадке.

Более того, материалы по исторической демографии позволяют с определенной долей уверенности говорить о том, что после заметного снижения численности населения империи в первой половине XVII в. в последующие 150 лет проявилась устойчивая тенденция к росту данного показателя до уровня 16–18 млн к середине XVIII в. и до 18–20 млн на рубеже XIX в.

Применительно к исследуемому периоду можно говорить и о важных сдвигах в аграрных отношениях. Утверждение крупного частного землевладения способствовало окончательному разложению сипахийской системы условных держаний. Новые производственные порядки, складывавшиеся в деревне, вызвали существенные перемены в сельском хозяйстве, изменились и условия существования крестьян. С одной стороны, исследователи отмечают повышение производительности труда, рост товарности земледелия, расширение посевов технических культур, а с другой — сокращение общей площади обрабатываемых земель, понижение уровня жизни и общественного статуса многих сельских жителей, увеличение крестьянской миграции из одних районов в другие и из деревни в город.

«Европейская и Азиатская Турция (помимо части, находящейся в Аравии)». Карта Р. Бонна. 1780 г.

Жизнь довольно быстро растущих городов также отмечена рядом новых явлений, определивших изменение условий их существования. Города стали терять свое привилегированное положение, что соответственно уменьшало долю прибавочного продукта, на который могли рассчитывать разные категории горожан. Поэтому заметно вырос уровень их активности. Широкие масштабы и разнообразные формы взаимных связей купечества, ремесленников и янычар позволяют говорить о тенденции к складыванию в городской среде широкой социальной общности, располагавшей не только известными материальными возможностями, но и несомненным политическим влиянием. Для деятельности ее членов характерно осознание некоторых общих интересов, связанных с состоянием жизни в городе и отношениями с центральной властью. Торгово-ремесленное население было заинтересовано в сближении с янычарами, чтобы противостоять попыткам Порты усилить налоговое обложение горожан. Янычары, все чаще обращавшиеся к хозяйственной деятельности и потому не склонные к участию в военных экспедициях, также нуждались в таком союзе. Он мог принести им немалые выгоды и позволял одновременно рассчитывать на массовую поддержку в борьбе с правительством, пытавшимся добиться улучшения состояния своей армии.

Асимметричность происходившего процесса имела и другое выражение. Сближение с янычарами ставило в более выгодное положение мусульманских горожан по сравнению с немусульманскими. То обстоятельство, что мусульмане сумели потеснить немусульман в ключевых позициях экономической жизни городов, наиболее явственно ощущалось в европейских провинциях империи. С одной стороны, это заставляло часть наиболее зажиточного христианского населения искать сближения с властной верхушкой посредством обращения в ислам и включения в господствующую конфессиональную общность — мусульманский миллет. С другой — резко обострился этнорелигиозный конфликт, приведший во второй половине XVIII в. к массовым выступлениям на Балканах против османского господства, примером которых может служить греческое восстание 1770 г.

При всей неполноте сведений о внешней и внутренней торговле Османской империи в XVIII в. имеющиеся материалы позволяют сделать выводы о заметном увеличении роли товарно-денежных отношений, об упрочении связей между отдельными областями, а также о стабильном расширении внешнеторгового обмена, особенно со странами Западной Европы. Традиционно торговля со странами Востока была для османцев наиболее прибыльной и привлекательной. Однако заметное уменьшение потока транзитных грузов (особенно пряностей и красителей) после открытия морского пути вокруг Африки привело к соответствующему сокращению таможенных сборов. Из-за пассивного баланса торговли с Востоком усилился отток ценных металлов из Османской империи в Иран и Индию. В подобных обстоятельствах возрос интерес Стамбула к расширению товарообмена с Европой.

Хозяйственные связи между европейскими государствами и владениями турецких султанов сегодня привлекают особое внимание исследователей, ибо позволяют проследить начавшийся процесс включения Османской державы в мировую экономическую систему. Анализ сдвигов в левантийской торговле показал, что уже в первые десятилетия XVIII в. вывоз сырья для французских мануфактур составлял три четверти ежегодного импорта ведущего участника торговых операций в странах Леванта — Франции. С учетом же закупаемого продовольствия удельный вес сельскохозяйственной продукции оказывался еще выше. Ожесточенная борьба, развернувшаяся между Англией, Голландией и Францией за преимущества в поставке сукна в османские провинции, позволяет говорить о том, насколько левантийский рынок был важен для сбыта продукции европейских мануфактур.

То обстоятельство, что империя стала превращаться в источник сельскохозяйственного сырья и продовольствия для европейских стран, в немалой степени способствовало укреплению позиций новой социальной группы, представленной провинциальной землевладельческой верхушкой — аянами. В рамках властной общности она резко отличалась от прежде столь влиятельной военно-служилой элиты. Своим возвышением аяны были обязаны не принадлежностью к сипахийской среде или к влиятельным при дворе султанским рабам (капыкулу), но присвоению ими обширных земельных владений, денежному богатству и прочным связям в среде местного мусульманского населения. Принадлежавшие им поместья зачастую являлись центрами разведения технических культур — хлопчатника и табака, а также производства шерсти и пшеницы для экспортной торговли. Под их контролем оказалась и значительная часть городской недвижимости. Большое значение для роста влияния аянов имела реформа откупной системы, по которой были учреждены пожизненные откупа (маликяне). С помощью маликяне они сумели расширить свои земельные владения и упрочить собственнические претензии на них. Такова история появления в XVIII в. ряда крупнейших аянских династий — Чапаноглу, Караосманоглу, Джаникли, Казаноглу, а также многих менее известных аянских кланов в различных провинциях империи.

Сдвиги в структуре правящей верхушки происходили не только на провинциальном, но и на столичном уровне, где потомственная бюрократия постепенно оттесняла на второй план представителей старой военно-служилой элиты. Новую группу отличала прежде всего тенденция к совершению карьеры в рамках определенного ведомства. Ограничение деловых интересов какой-то одной сферой деятельности создавало возможности накопления и передачи опыта и навыков, приобретенных за время службы. Представляется, что столичная бюрократия XVIII в. может рассматриваться как переходная социальная группа от военно-служилого сословия к профессиональному чиновничеству XIX в.

Изучение борьбы за власть в Стамбуле показывает, что неизменным ее участником являлись улемы — высшие духовные авторитеты, входившие в категорию ученых богословов (ильмийе). Будучи наиболее образованной частью общества, они достаточно хорошо представляли себе состояние империи. Иностранные дипломаты при султанском дворе постоянно отмечали активность улемов при обсуждении важнейших вопросов внешней и внутренней политики в диванах, собираемых великим везиром. Их значительное влияние отметил и князь Н.В. Репнин, направленный в качестве чрезвычайного посла для ратификации Кючук-Кайнарджийского мирного договора.

Он писал, что «и сам султан, когда они говорят, что закон так велит, противиться не смеет». Восприятие нововведений лицами духовного звания было неоднозначным. Фактически реформаторы и улемы далеко не всегда занимали противоположные позиции. Даже такие новшества, как открытие типографии и учреждение военно-инженерной школы, не привели всех столичных богословов в лагерь противников реформ. Определяя свое отношение к «гяурским» новациям, они руководствовались скорее не корпоративными соображениями, но тем пониманием интересов государства, которое было им присуще как представителям правящей элиты. Вместе с тем их «благоразумие» позволяет говорить и об усилившемся конформизме наиболее авторитетных членов ильмийе, продиктованном интересами личной выгоды, соображениями карьеры, желанием подольше удержаться на доходных и престижных постах.

Сдвиги в экономической и социальной сферах жизни империи показывают, что основные компоненты османского социума не утратили способностей к развитию. К тому же заметное ослабление контроля центральной власти над всеми формами жизнедеятельности способствовало переходу от состояния, близкого к поголовному рабству, к более дифференцированным и индивидуализированным отношениям, на уровне как эксплуатации, так и взаимопомощи. Конечно, динамичность эволюционных процессов относительна, особенно в сравнении с темпами прогресса передовых держав Европы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.