23. Пакт Молотова — Риббентропа
23. Пакт Молотова — Риббентропа
Картина Мюнхенского сговора однозначно и откровенно показывала — переговоры СССР с французами и англичанами о создании системы коллективной безопасности толкутся на месте отнюдь не случайно. Западные державы уверены, что уже нашли общий язык с Гитлером! А с востока в это же время угрожала Япония. Россию подставляли под удары с двух сторон! Сталин отнюдь не был наивным мальчиком в политике. А к концу 1930-х он довольно много узнал и об интригах «мировой закулисы». Напомню, что Радек, Раковский, Сокольников купили жизни исчерпывающими показаниями. В распоряжение Иосифа Виссарионовича попала и часть архива Троцкого, которую удалось похитить.
Напрашивались аналогии со старыми событиями — как Россию столкнули с Германией в Первой мировой войне. Стравливали и подставляли те же самые государства: Англия, Франция, США. Логичным и оптимальным выходом выглядело переиграть их. Сделать то, чего не сделал Николай II — искать сближения с Германией. В данном направлении стали предприниматься вполне определенные шаги. В 1938 г. Сталин свернул советское участие в испанской войне. Понял, насколько она бесперспективна, а в международной политике стала просто ловушкой. Большинство «интернационалистов», вовлекших нашу страну в авантюру, оказалось к этому времени врагами народа. Оставшиеся возражать не посмели.
Советские военные советники получили распоряжения возвращаться на родину. Поставки танков, орудий, самолетов, боеприпасов, прекратились. А без этой помощи у испанских республиканцев дела пошли наперекосяк, фронты разваливались. В марте 1939 г. войска Франко вошли в Мадрид. Впрочем, победитель обошелся с вчерашними противниками довольно милостиво. Собравшемуся в Испании международному сброду позволил разъезжаться по домам. Не препятствовал выезду других желающих, кому слишком уж не нравился его режим. Пускай лучше убираются куда угодно и не мутят воду!
Гражданская война обошлась Испании почти в полмиллиона жизней. Ради чего? Еще 600 тыс. эмигрировало. Пришлось восстанавливать 130 разрушенных городов и поселков. Кстати, для изыскания средств и пополнения населения Франко нашел оригинальный способ. Он стал одним из немногих европейских правителей, кто открыл широкий въезд для евреев. Если кто-то сумел покинуть Германию и добраться до Испании — милости просим! Вторым таким правителем был Муссолини. Он пускал в Италию евреев вообще без ограничений.
Ну а Сталин, ко всему прочему, надеялся, что прекращение противостояния в Испании будет иметь дальнейшее продолжение. Советские дипломаты и торговые представители в Берлине забрасывали удочки об улучшении связей, и Германия не отвергала этих попыток. С ней заключались торговые соглашения, но дальше дело пока не шло. Гитлеру по-прежнему требовалось выставлять напоказ свою антисоветскую позицию. Хотя он уже знал и учитывал: Москва готова примириться.
Но период, когда фюреру требовалось попустительство западных держав, уже кончался. Это почувствовалось в конце 1938 г. Авторы Мюнхенских соглашений были уверены, что теперь Германия должна закреплять союз с Польшей. А вместо этого Гитлер, даже не успев еще переварить Чехословакию, принялся цепляться и придираться к полякам. Благо, поводов было не меньше, чем с чехами. Ведь западные и северные области Польши 20 лет назад принадлежали Германии, юго-западные — Австро-Венгрии, там проживало много немцев. На Версальской конференции границы наметили так, что Польша протягивалась к Балтийскому морю длинным коридором, отрезавшим основную территорию Германии от Восточной Пруссии. А порту Данциг (Гданьск) предоставили статус вольного города [132, 137].
Польские немцы таким же образом, как в Судетах, принялись создавать национальные, политические, общественные организации, в Данциге действовали структуры нацистской партии, был свой гауляйтер. Теперь прошли негласные команды, и резко стали нарастать трения с польскими властями. Распространялись и поднимались лозунги о воссоединении с исторической родиной. А Гитлер и его дипломаты озаботились правами польских немцев. Нагнетались пограничные ссоры. Заговорили, что поляки нарочно ставят препоны связям Германии с Восточной Пруссией. Для разведчиков, политиков, даже для журналистов было не столь уж трудно угадать, что это означает [147].
Но и в целом европейское равновесие затрещало по швам. Стоило нарушить системы договоров в одних регионах, как нашлись другие желающие исправлять их. Венгрии очень понравилось присоединение прикарпатских районов, да только маловато получилось, на один зубок. Она двумя руками потянулась к Германии и Италии, выражала желание вступить в «Антикоминтерновский пакт». Но за это хотела урвать кусок не от каких-нибудь «коминтерновских» земель, а от Румынии. Отобрать назад Трансильванию, которую после войны отняли у венгров и подарили Бухаресту.
А Муссолини теперь завидовал Гитлеру. Недавний младший выскочка глотал одно за другим европейские государства! А дуче сколько лет шумел о возрождении Римской империи — и где она? Сумел подчинить только Албанию, но толку оказалось слишком мало. Ахмед Зогу, которого сделали албанским королем, не отказывался от роли вассала итальянского короля, не забывал выражать почтение Муссолини. На самом же деле он оказался легкомысленным авантюристом и вором. Он отлично научился «доить» Италию. Выпрашивал средства на государственную реорганизацию, на создание армии, на реформы экономики. Но все это расходовалось на его личные нужды. В результате Албания не стала для Италии ни политическим партнером, ни военным союзником, ни торговым или сырьевым придатком. Это была лишь дыра, всасывающая деньги.
Оглядываясь на действия Гитлера, дуче задавался вопросом: а зачем вообще нужны игры с Зогу? Не проще ли захватить Албанию и управлять ею напрямую? Но все-таки было боязно. Как отреагируют соседи? Вдруг вмешается Югославия? Ведь она тоже числила Албанию в сфере своих интересов. Осторожный Муссолини начал тайно консультироваться с Белградом, соблазнять югославов лакомыми приманками. Дескать, если они не будут возражать против оккупации Албании, то можно будет потом вместе повоевать против Греции, и итальянцы отдадут Югославии Салоники с прилегающими территориями. Но об этих предложениях стало известно. Переполошились греки. Переполошились их покровители, англичане.
Весной 1939 г. стали обрисовываться уже открытые очаги напряженности. 21 марта, всего через неделю после захвата Чехословакии, министр иностранных дел Германии Риббентроп вызвал к себе польского посла Липского и предъявил ему официальные претензии. Данциг требовалось присоединить к Германии, а через Польшу проложить железные и шоссейные дороги, которые связали бы Берлин с Восточной Пруссией. Причем дороги должны были стать экстерриториальными, принадлежать немцам. Претензии были, конечно же, неприемлемыми. Германские дороги разрезали бы Польшу на куски. А при желании по этим дорогам можно было бы пустить войска.
Западные державы были в шоке. Они-то полагали, что отвалили Гитлеру более чем щедрые авансы. Пора было отрабатывать их, двигаться на русских. А англичане с французами будут выступать арбитрами, посвистывать в судейские свистки, регулировать. Но неблагодарный фюрер явно выходил из-под контроля, не хотел действовать по чужим сценариям. Его решили одернуть, а заодно и его союзников. 31 марта Великобритания, а за ней Франция выступили с официальными заявлениями. Предоставили гарантии военной помощи Польше, Румынии и Греции в том случае, если на них будет совершено нападение. Чье нападение, подразумевалось весьма прозрачно. Советский Союз в это время ни полякам, ни румынам, ни грекам не угрожал.
Но Гитлера этот дипломатический демарш не слишком впечатлил. Он прекрасно отдавал себе отчет — старые игры исчерпали себя. Пора было прекращать их и начинать новые, с русскими. Он уже отдал приказ о разработке плана «Вайс», войны против Польши. К 3 апреля 1939 г. этот план был завершен. Но в нем не предусматривалось даже гипотетической возможности, что германские войска в ходе операции столкнутся с Красной армией! Из предшествующих контактов с Москвой фюрер уже знал: игра будет удачной!
Муссолини действовал куда более топорно. Настолько топорно, что его задумки только чудом не обернулись катастрофой. О предполагаемом вторжении в Албанию болтали где угодно — в парламенте, в армии, в фашистской партии. Узнали албанцы, заволновались. Начались манифестации, народ требовал от короля Зогу оружия. Если бы сорганизовались, наладили оборону побережья или хотя бы закупорили заслонами горные дороги, итальянцам пришлось бы туго. Но королю оказалось некогда. Он только что женился на столь же легкомысленной венгерской графине, при дворе бурлили другие хлопоты. Да и не было у короля оружия. Деньги, предназначенные на военные расходы, он благополучно растранжирил. 5 апреля при дворе был праздник, родился наследник престола!
Но в этот же день Зогу получил ультиматум — дать согласие на ввод итальянских войск. На ответ давалось 24 часа. О, монарх отреагировал со всей королевской мудростью. Попросил у Муссолини продлить срок ответа, а сам за это время быстренько собрал личные богатства, прихватил к ним все, что еще не растащили из казны, и рванул наутек. 7 апреля итальянцы высадились в албанских портах. Операцию провели отвратительно. Десантные суда чуть не перетопили друг друга, воинские части перемешались в беспорядочные толпы. Итальянский дипломат Филипо Анфузо писал — если бы у короля Зогу была не то что армия, а «хотя бы одна хорошо обученная пожарная команда, он сбросил бы нас в море». Да какая там пожарная команда! Король уже бросил свою страну. С прибавившимся семейством, с колонной машин и повозок, нагруженных ценностями и барахлом, он перемахнул в Грецию. Итальянцы без единого выстрела вступили в столицу, Тирану, и провозгласили своего короля Виктора Эммануила по совместительству королем Албании.
Стремительные перемены международной ситуации подталкивали к выбору и Россию. Подталкивали настойчиво, ведь в это же время разворачивались бои на Халхин-голе. В один и тот же день, 17 апреля, советская дипломатия предприняла разведку в двух противоположных направлениях. В Москве нарком иностранных дел Литвинов вручил британскому послу очередные предложения о создании единого антифашистского фронта с Англией и Францией. Но подчеркивалось: взаимодействие должно быть не голословным, а реальным. Чтобы не повторилась такая же история, как с Чехословакией, выдвигалось условие — государства, которым угрожает агрессия, должны принять гарантии о военной помощи не только от Запада, но и от СССР. То есть в случае войны советские войска получат право вести боевые действия на территории этих стран.
Но в этот же день, 17 апреля, в Берлине советский поверенный в делах Астахов посетил статс-секретаря МИДа Вайцзеккера. Предлогом для визита стала просьба уточнить судьбу военных заказов, размещенных Советским Союзом на заводах «Шкода», когда Чехословакия еще являлась независимой. А попутно с заказами Астахов сделал вдруг политическое заявление: «Идеологические разногласия почти не отразились на русско-итальянских отношениях, и они не обязательно должны явиться препятствием также для Германии. Советская Россия не воспользовалась нынешними трениями между западными демократиями и Германией в ущерб последней, и у нее нет такого желания. У России нет причин, по которым она не могла бы поддерживать с Германией нормальные отношения. А нормальные отношения могут делаться все лучше и лучше».
Пока еще Сталин оставлял «двери» открытыми для обеих сторон, но западным державам он почти не верил. Действительно, судьба двух обращений оказалась слишком различной. Англичане и французы на советские предложения попросту не ответили. Зато известили о них поляков, румын, прибалтов, и те, в свою очередь, принялись скандалить. Их правительства и парламенты раскричались, что они не примут никакой помощи от Москвы. Ни в какой ситуации, ни при каком нападении не пустят на свою территорию советские войска. В Варшаве даже объявили, что для Польши лучше немцы, чем русские.
Но Гитлер отреагировал на советский реверанс вполне определенно. Он демонстративно расторг морское соглашение с Англией и германо-польский пакт о ненападении. Указал — британские и французские гарантии Польше допускают возможность ее войны с Германией. Значит, они противоречат прежним договорам. И в это же время вся нацистская пресса резко сменила тон. Мгновенно прекратила нападки на «большевизм» и обрушилась на «плутодемократию». А партийные идеологи начали разъяснять, что геополитические установки фюрера иногда понимаются неправильно. Жизненное пространство на Востоке, о котором он говорил, «лебенсраум», не относится к России. Оно заканчивается на советских границах. Немцам ссориться с русскими совершенно не из-за чего.
Что ж, Сталин оценил позитивные сдвиги, сделал следующий шаг. Он отправил в отставку Литвинова-Валлаха. А советские дипломаты в Берлине весьма прозрачно поясняли, что эта отставка, «вызванная его политикой альянса с Францией и Англией», может привести к «новой ситуации» в отношениях между СССР и Германией. Наркомом иностранных дел был назначен Молотов. Гитлер немедленно отозвался. Советский Союз получил предложения о выгодных товарных кредитах, а 30 мая послу в Москве была направлена инструкция: «В противоположность ранее намеченной политике мы теперь решили вступить в конкретные переговоры с Советским Союзом».
Падение Литвинова наконец-то подтолкнуло и англичан. Хотя с их стороны особой заинтересованности не просматривалось. Реальных сдвигов к созданию системы коллективной безопасности так и не последовало. Британское правительство всего лишь «приветствовало инициативу» создания единого фронта. Вопрос о советских гарантиях странам Восточной Европы был обойден молчанием. Сами же эти страны воспринимали предложения о русской военной помощи чуть ли не в качестве оскорбления! Отказом не ограничились, продолжали перемывать эту тему в газетах, парламентах, раздувая бешеную и бессмысленную антисоветскую истерию! Латвия и Эстония вместо переговоров с Москвой 31 мая предпочли подписать пакты о ненападении с Германией (вот наивные-то!).
Тем не менее, Сталин не обращал внимания на вспышки русофобии, не прерывал диалог с державами Запада. Если, конечно, обмен лицемерными высказываниями и нотами можно было назвать диалогом. Но в любом случае это позволяло сохранять свободу выбора, добиться для СССР более выигрышных условий. Англичане вроде бы согласились на переговоры, 12 июня прислали в Москву специального представителя Стрэнга. Хотя он оказался второстепенным чиновником, не имел никаких полномочий, норовил всего лишь «консультироваться». 15 июня советская сторона прервала бесцельное переливание из пустого в порожнее, предложила перевести переговоры на уровень военного командования. Запад согласился и… опять надолго замолчал.
Миновал июнь, июль. Нет, это был не Мюнхен, когда к Гитлеру примчался на самолете Чемберлен и вмиг все решилось. Эффективных соглашений с Москвой Лондон и Париж и впрямь не желали, а делегатов присылали лишь для того, чтобы успокоить собственную общественность. Да что уж говорить — не желали соглашений! Англичане подло лгали. По-прежнему силились натравить немцев на Россию! В Москву был отправлен ничего не значащий Стрэнг, а в Лондоне в это же время начались тайные переговоры с нацистами! И начались они по инициативе не немцев, а англичан!
Официальным прикрытием для переговоров стала международная конференция по китобойному промыслу. Но на нее был приглашен полномочный представитель Геринга тайный советник Вольтат. В Лондоне он заседал в кулуарах с Горацио Вильсоном, ближайшим советником и «серым кардиналом» Чемберлена, и речь велась вовсе не о китах. Вильсон представил Вольтату ни больше ни меньше чем план передела мира! Тут уж не Мюнхеном, а «супермюнхеном» дело пахло. Немцам предлагали всю Восточную и Юго-Восточную Европу [7]! Берите, владейте и воюйте с русскими, а мы поможем. Активным сторонником дальнейших уступок Германии и антироссийского альянса с ней выступал и посол США в Лондоне Кеннеди.
1 августа советник германского посольства в Англии Кордт доносил в Берлин: «Великобритания изъявит готовность заключить с Германией соглашение о разграничении сферы интересов…» Сообщал, что англичане обещают свободу рук в Восточной и Юго-Восточной Европе и не исключают отказ от гарантий, предоставленных «некоторым государствам в германской сфере интересов» [149]. То есть Польше. Кроме того, Англия обещала нацистам прекратить переговоры с Москвой и надавить на Францию, чтобы та разорвала союз с СССР. Напомню, в это же время в Токио англичане заключили договор с Японией, признав ее завоевания в Китае и по сути подталкивая на русских…
А советская агентура в Англии и в Японии работала хорошо. Сталин об этих переговорах знал. Конечно, поступающая информация никак не располагала к доверию и дружбе. Зато немцы вели себя куда более лояльно, выражали искреннее стремление к сотрудничеству. 3 августа началась разработка дружественного договора. Она велась одновременно в Москве и Берлине, но осуществлялась в атмосфере настолько глубокой секретности, что о даже в правительствах и военном командовании СССР и Германии о ней знали немногие [11].
Не знали и англичане с французами. Они раскачались аж 5 августа, направили в Россию миссию адмирала Дрэкса и генерала Думенка. Эта делегация настолько не торопилась, что пустилась в дорогу не на самолете и даже не на поезде, а на корабле. Добралась до Москвы 11 августа. И опять же, прибыла «для галочки», дабы изобразить готовность договариваться. Дрэкс и Думенк были начальниками невысокого ранга и полномочия имели очень расплывчатые (у Дрэкса вообще не оказалось письменных инструкций). Когда Ворошилов назвал количество дивизий, которые наша страна готова выставить в состав союзных вооруженных сил, представители Англии и Франции промямлили неопределенные, чисто символические цифры.
С нацистами они вели переговоры на куда более высоком уровне, и обещания раздавали куда более щедрые. Но на этот раз для Гитлера закулисные интриги в Лондоне были отвлекающим маневром. Он густо добавлял дезинформацию, 11 августа встретился с верховным комиссаром Лиги Наций Буркхардтом и «доверительно» поведал ему: «Все, что я предпринимаю, направлено против России. Мне нужна Украина, чтобы нас не могли морить голодом, как в прошлую войну».
А тем временем советская сторона рассмотрела германский проект договора, выдала ряд замечаний — дополнить договор торговым соглашением, четко разграничить сферы интересов в Восточной Европе. 19 августа немцы согласились с этими условиями, и только после этого Сталин донес информацию о предстоящем соглашении до членов Политбюро. Для простых граждан информация была обнародована еще через два дня. 21 августа в 23 часа германское радио передало, что Третий рейх и Москва договорились заключить пакт о ненападении.
Среди европейских политиков и даже среди германских генералов это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Как ни парадоксально, но последней обо всем узнала англо-французская делегация в Москве. Она германского радио не слушала, утренних европейских газет не читала. 22 августа Дрэкс, Думенк и сопровождающие их лица искали Ворошилова для очередного бездельного заседания, а маршал почему-то опаздывал, и никто не мог толком ответить, куда он отлучился. Ворошилов появился только после обеда и огорошил иностранцев заявлением: «Вопрос о военном сотрудничестве с Францией висит в воздухе уже несколько лет, но так и не был разрешен… Французское и английское правительства теперь слишком затянули политические и военные переговоры. Ввиду этого не исключена возможность некоторых политических событий…». Вечером в Москву прилетел Риббентроп, и был подписан пакт о ненападении. В дополнение к нему были оформлены секретные приложения, признававшие, что Западная Украина, Западная Белоруссия, Прибалтика и Бессарабия входят в зону влияния Советского Союза. По сути, русским предоставлялось забрать их.
Но в этот же день, 22 августа, Гитлер созвал в Оберзальцберге совещание высших военных чинов. Разъяснил смысл сделанного шага, расставил ориентиры дальнейшей политики. Говорил, что наступило время войны с Польшей и с западными державами, что предстоит «сначала выступить против Запада, а потом уже против Востока. Нам нет нужды бояться блокады. Восток будет снабжать нас зерном, скотом, углем… С осени 1933 года… я решил идти вместе со Сталиным. Сталин и я — единственные, кто смотрит только в будущее… Несчастных червей — Даладье и Чемберлена — я узнал в Мюнхене. Они слишком трусливы, чтобы атаковать нас. Они не смогут осуществить блокаду. Наоборот, у нас есть наша автаркия и русское сырье… В общем, господа, с Россией случится то, что я сделаю с Польшей… Мы разобьем Советскую Россию. Тогда взойдет солнце немецкого мирового господства» [149]. Таким образом, гитлеровский вариант «плана Шлиффена», о котором он упоминал еще в начале 1930-х, — сперва разгромить Запад, а потом напасть на СССР — остался в силе. Пришла пора его выполнять.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.