После Ватерлоо

После Ватерлоо

После победы союзников у Мон-Сен-Жана часть прусской армии была направлена против Груши, чтобы отрезать его от границы. Груши же после боя у Вавра, еще не знавший, чем закончилась основная битва, решил, что Наполеон должен был одержать победу, и поэтому приготовился вести свои войска к Брюсселю. Но в это время из Катр-Бра прибыл гонец императора. Его привели к маршалу, который решил, что тот либо напился, либо сошел с ума, поскольку бормотал что-то нечленораздельное с диким рассеянным видом, и его долго никто не мог понять, но наконец после упорных расспросов Груши и его генералы узнали, какая катастрофа постигла Наполеона у Мон-Сен-Жана и что они сами теперь находятся в опасности и должны как можно скорее отступать. Победоносная армия Блюхера была близко и несомненно могла обрушить на них всю свою ярость и мощь.

Говорят, что когда Груши узнал о поражении Наполеона, он заплакал, так как отчетливо осознал, что потомки навсегда свяжут его имя с этим чудовищным поражением. И, хотя дальнейшие действия маршала были безупречны, полководческая репутация Груши погибла безвозвратно, а его имя навсегда вошло в историю, навечно соединившись с разгромом у Ватерлоо…

После таких неутешительных новостей Груши начал действовать так, как должен был действовать раньше, когда Наполеон поручил ему преследовать прусскую армию. Сейчас, когда все погибло, маршал внезапно обнаружил незаурядную энергию, решительность и военное чутье. Действуя с необычайной энергией, он искусно маневрировал при поддержке Вандама, демонстрировавшего все свое высочайшее мужество и решительность. Им предстояло спасти правое крыло армии (Жерар был серьезно ранен во время сражения накануне днем), организованно отступить перед преследующим их противником и не только сохранить снаряжение, но и попутно позаботиться о раненых. То, что Груши сумел справиться с этим трудным отступлением, являло резкий контраст с той апатией и безынициативностью, которую он проявил до этого!

20 июня под Намюром его войска были атакованы прусскими корпусами Тильмана и Пирха. В завязавшемся сражении французы одержали победу и продолжали отход в пределы Франции. Однако этот успех ничего не мог уже изменить.

После Ватерлоо маршал Груши, войска которого были единственным в то время боеспособным контингентом армии Наполеона, был назначен правительством командующим Северной армией. Предполагалось, что он возглавит оборону Северной Франции от наступавших союзников. Но приказы императора не доходили до Груши, и все же он самостоятельно и очень быстро (!) провел свой корпус через Рокруа, Обиньи, Ревель к Реймсу и далее на Париж. При иных, более благоприятных обстоятельствах его корпус вполне мог оказаться решающим звеном в продолжение кампании 1815 года, но политическая ситуация не дала Наполеону возможности воспользоваться силами Груши.

Итак, Наполеон ждал Груши, а вместо него появился Блюхер – смерть вместо жизни. Судьба порой делает такие крутые повороты: человек рассчитывал на мировой трон, а перед ним возник остров Святой Елены. Но мог ли Груши все-таки помешать пруссакам прорваться к полю Ватерлоо или отвлечь на себя хотя бы часть войск Блюхера?

Действия Груши накануне и в день сражения при Ватерлоо многие современники и историки называют странными, загадочными и даже предательскими. По словам

Наполеона, сказанным им на острове Святой Елены, Груши мог и должен был спасти положение. Поле боя, как утверждал Наполеон, было не так уж далеко от Валена, дороги не так уж и плохи, а пруссаки вовсе не следили за ним неусыпно. Но имератор был слишком несправедлив к Груши. На самом деле ситуация была гораздо более сложной, чем рисовал ссыльный император. Поле боя находилось в 30 км, но это по прямой, и войска не могли маршировать туда напрямую, им пришлось бы идти в обход по дорогам, которые были в плохом состоянии после сильного ливня накануне. Впоследствии было выяснено, что быстро идущий человек может пройти расстояние от Валена до Планшенуа за пять с половиной часов; фактически именно такое время понадобилось гонцу, доставившему Груши приказ Наполеона, чтобы доехать до места назначения. А ведь он ехал на хорошей лошади, безо всякой поклажи (за исключением письма), то есть мог передвигаться значительно быстрее армейского корпуса, и можно предположить, что Груши смог бы добраться до поля битвы не раньше восьми-девяти вечера. Пруссаки в тот день прошли по тем же местам в Планшенуа, что заняло восемь с половиной часов, не считая задержки в Вавре. Груши предстояло пройти на три мили больше. Так что даже по самым оптимистичным расчетам, Груши не мог подойти к полю битвы раньше или хотя бы в одно время с пруссаками. Его пехотные части просто физически не могли этого сделать.

Стоит также вспомнить и о том, что не только Груши упорствовал в своем неверном решении. Дэвид Чандлер в своей знаменитой книге «Военные кампании Наполеона» рассказывает о том, что происходило накануне сражения у Ватерлоо на военном совете в Лe-Кайю. Осторожное предложение Сульта вызвать Груши было отвергнуто с презрением. Точно так же Наполеон не прислушался, назвав «чепухой», к сведениям, полученным из сообщения принца Жерома о подслушанном накануне хозяином гостиницы разговоре двух британских офицеров. Из него следовало, что Веллингтон и Блюхер планируют соединить силы во время грядущего сражения. Однако генерал Друо указал на то, что земля еще слишком сырая, чтобы пушки могли свободно маневрировать или для того, чтобы использовать рикошетный огонь против неприятеля, и предложил подождать с началом сражения еще несколько часов, чтобы немного просох грунт; Наполеон сразу согласился. Он приказал начать главную атаку только в час дня. Это решение оказалось в тот день роковым для французов. Ибо если бы утром против Веллингтона направили даже недостаточно поддержанную атаку пехоты, французы должны были бы обязательно победить, так как тогда Блюхер прибыл бы на поле слишком поздно, чтобы иметь возможность повлиять на исход битвы. Однако из-за своей крайней самоуверенности император был убежден, что «у нас девяносто шансов в нашу пользу и даже нет и десяти против нас». Но, по-видимому, упоминание имени Груши Сультом напомнило Наполеону о не сделанном ранее, ибо в 10 часов, перебравшись на ферму в Ронсомме, он наконец продиктовал ответ на депешу Груши, написанную им накануне вечером. Он был малосодержателен. «Его величество желает направить вас к Вавру, чтобы подойти поближе к нам и присоединиться к нашим операциям, поддерживая с нами связь и оттесняя, гоня перед собой те части прусской армии, которые находятся на вашем направлении и которые остановились у Вавра. Вы должны достигнуть этого пункта как можно скорее». Это не было четким приказом – отзывом, но не было и приказом продолжать независимые действия; он был послан на шесть часов позднее, чем нужно.

А вот Блюхер, которого недаром называли Стариной Вперед, сумел принять правильное решение, хотя начальник штаба старался склонить его к тому, чтобы они направили все силы против войск Груши. Какая ирония судьбы: твердолобый пруссак, как часто отзывался о немецких генералах Наполеон, сумел принять единственно правильное решение, чего не скажешь не только о не хватавшем с неба звезд Груши, но и о великом Наполеоне. Вот что рассказывает о действиях Блюхера Чандлер: «Каждый час, проведенный в бездействии у Мон-Сен-Жан, был, конечно, на пользу Веллингтону, так как головные колонны Блюхера быстро приближались к полю боя. Старина Вперед и его начальник штаба все еще препирались из-за объема помощи, которую они должны оказать Веллингтону. Гнейзенау все еще не был убежден, что под Ватерлоо развернется серьезное сражение, и он все еще хотел оставить основную массу прусских войск в окрестностях Вавра для встречи войск Груши – хотя бы до полудня. Однако его командир был тверд – по крайней мере, два из четырех имеющихся корпусов должны немедленно двинуться на соединение с армией союзников. Так и было сделано – корпус генерала Бюлова с самого рассвета взял направление на запад, к Шапель-Сен-Ламбер, и вскоре после него за ним последовал и II корпус».

В письме, написанном в 9.30 утра барону Мофлингу, Блюхер подтвердил свое первоначальное обещание поддержать Веллингтона при Ватерлоо. «Скажите от моего имени герцогу Веллингтону, – писал он, – что, как я ни болен, я пойду во главе моей армии и без задержки начну атаку против правого фланга противника, если Наполеон начнет атаку против герцога. В том случае, если французы сегодня нас не атакуют, я считаю нужным совместно атаковать французскую армию завтра». Как и обещал, неустрашимый фельдмаршал выехал из Вавра в 11 часов утра. Подскакав к головным частям корпуса Бюлова, он обратился к солдатам, призывая их поддержать его: «Ребята, не дадите же вы мне нарушить мое слово!» Гнейзенау был оставлен в Вавре следить за движением войск Груши и получил позволение самому решать, следовать ли оставшимся корпусам за Блюхером или нет. Таким образом, доблестный старый прусский воин поспешил к полю боя, проявив наивысшую верность своему союзнику и похвальное стремление к наступательным действиям.

Однако, даже если принять во внимание все сказанное выше, маршала есть в чем серьезно упрекнуть. Преследование отступающего Блюхера велось очень вяло и непростительно медленно. Во время этого преследования Груши продемонстрировал полное отсутствие личной инициативы и тактическую и стратегическую ограниченность. Несмотря на солидный военный опыт, маршал оказался совершенно несостоятельным в роли независимого командира, который должен уметь самостоятельно принимать решения с учетом складывающейся обстановки. К сожалению, каждый свой шаг маршал делал с оглядкой на Наполеона, ожидая дальнейших указаний от императора. Нет никакого сомнения, что будь на его месте такие маршалы, как Ланн, Даву, Массена, Сюше или Мюрат, то ситуация была бы иной. Действия Груши у Вавра должны были быть более решительными.

Во-первых, была плохо организована разведка, из-за чего французы не смогли получить сведений о действиях прусской армии. Если бы разведка действовала отлажено и точно определила, что основная часть пруссаков двинулась от Вавра к Ватерлоо (а не к Брюсселю, как предположил Груши), то французы могли бы преследовать Блюхера с максимальной скоростью, чтобы отвлечь на себя, по крайней мере, хвостовые колонны двух прусских корпусов, а сил у Груши для этого было достаточно. Такой удар, нанесенный во второй половине дня 18 июня, позволил бы Наполеону не вводить в бой против Бюлова корпус генерала Мутона, тем более что наступление пруссаков долгое время сдерживала Молодая гвардия. Император мог бы тогда бросить корпус Мутона против англичан, и при таком наращивании удара Веллингтон, уже на три четверти побежденный, вряд ли смог удержать свои позиции и, скорее всего, отступил бы.

Итак, непростительно медленное преследование Груши противника во второй половине 17-го и днем 18 июня, неумение наладить разведку и неспособность маршала принимать самостоятельные решения в быстро меняющейся обстановке, нерешительность атаки у Вавра фактически вывели из игры 33 тысячи французских солдат и таким образом предрешили исход не только битвы при Ватерлоо, но и всей кампании. Как писал об этом Делдерфилд: «Он канул в неизвестность где-то на марше в направлении Гемблу (Жамблу), выступив из дыма битвы и пропав в тумане полемики по вопросам военной истории. Ни один из историков никогда не мог с уверенностью сказать, что же делал Груши в течение этих сорока восьми часов, но в этот исторический миг на весь XIX век была решена судьба Европы».

Нельзя не согласиться с Чандлером, который считал, что для Груши должность военачальника оказалась «несоизмеримой с его способностями, особенно при встрече с таким искушенным противником, как старый вояка Блюхер». Маршальство Эммануэля Груши – это история упущенных возможностей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.