Тайны египетского похода

Тайны египетского похода

Генерал в мантии академика

Декабрь 1797 года подвел черту под одним из первых этапов восхождения Наполеона Бонапарта на олимп воинской славы – победоносным Итальянским походом. 10 декабря 1797 года правительством Французской Республики в Люксембургском дворце был организован торжественный прием в честь его триумфального возвращения на родину после подписания мирного договора в Кампоформио, положившего конец пятилетней войне между Австрией и Французской Республикой.

В те дни молодого генерала называли не иначе как храбрецом и миротворцем. На улицах французской столицы его приветствовали несметные толпы народа, а во дворце пышными речами встретили пять членов Директории. Особенно усердствовал в восхвалении его заслуг Баррас, по словам очевидца, бросившийся даже «в объятия генерала, который вовсе не любил таких выходок и дал ему так называемое тогда братское лобызание». Многие влиятельные политики искали встречи с ним, но он не принял большинства приглашений, сделав исключение лишь для Шарля Мориса Талейрана, бывшего епископа Отенского. Такое поведение было продиктовано вовсе не гордыней или тщеславием. Несмотря на молодость генерал уже хорошо знал цену хвалебным речам политиков и понимал, что вскоре они закончатся, поскольку его возраст и нежелание Директории принять его в свои ряды закрывают ему путь к настоящей политической деятельности. «У Парижа нет памяти, – справедливо считал Наполеон. – Если я долго пробуду в бездействии, я пропал – здесь одна слава вытесняет другую.

Мне нельзя здесь оставаться».

Тем не менее, одно событие во время его короткого пребывания в столице стало для него весьма знаменательным, нашедшим впоследствии свое отражение как в организации египетской военной кампании, так и в последующем управлении завоеванными им восточными территориями. 25 декабря 1797 года Национальный институт – высшее научное учреждение Республики – избрал его в число своих академиков, так называемых «бессмертных». Значимость этого почетного звания усиливалась еще и тем, что он стал победителем в серьезной борьбе среди одиннадцати конкурентов, баллотировавшихся по тому же отделению физико-математических наук секции механики.

Надо заметить, что, будучи способным математиком, Наполеон всегда отдавал предпочтение точным наукам, которые, по его мнению, могли приносить быстрые и ощутимые практические результаты. Неслучайно мысль о том, что «военная наука и искусство состоят из всех наук и искусств», будет впоследствии даже зафиксирована в первой прокламации его правительства, обращенной к французской армии и народу Египта. И подпишет ее он не как генерал, а как «член Национальной академии»: этот титул был для него важнее воинского. По словам

А. Манфреда, автора одной из лучших монографий когда-либо написанных о нем, «из всех наград и отличий, выпавших на долю Наполеона, избрание в Институт доставило ему наибольшее удовольствие».

После избрания в Национальный институт генерал Бонапарт становится активным исследователем, хотя ведет себя подчеркнуто скромно. Он семнадцать раз присутствует на заседаниях этого учреждения, готовит доклады о различных научных открытиях и даже подготавливает сообщение о новой книге об использовании компасов в геометрии Лоренцо Маскерони, опубликованной в Италии. В своем замке Момбелло под Миланом Наполеон неоднократно встречается с итальянскими и французскими учеными и деятелями искусств, многие из которых впоследствии примут участие в его египетской экспедиции.

Но, несмотря на чрезвычайную восприимчивость Бонапарта к научным открытиям, как показала его военная практика, достаточного внимания прогрессу вооружений он почему-то не уделял. Известно, что генерал отказался от парохода, как способа высадки в Англии, от воздушных шаров от аэростатов-разведчиков и оптического телеграфа для связи, а под Ватерлоо использовал пушки, которые по сравнению с английскими были изделиями вчерашнего дня. Эту загадочную консервативность полководца не могут объяснить и поныне. По мнению французского историографа Жана Тюлара, Наполеон просто «не видел возможности применения научных открытий, доказав это во время египетской кампании». Так ли это, сказать трудно, поскольку условия, в которых проходила военная экспедиция в Египте, невозможно сравнить ни с какими другими. И то, что плохо для Востока, может быть приемлемо на Западе.

Но вернемся к 1798 году. Не привыкшего к бездействию молодого генерала беспокоили тревожные мысли. Время шло, общественный интерес к нему начинал ослабевать, а будущее оставалось туманным. Не вносило ясности и успокоения и назначение его главнокомандующим 120-тысячной Английской армией, состоявшееся еще за полтора месяца до его возвращения в Париж. Хотя сама мысль о десанте в Англию или, для начала, в Ирландию была, конечно, соблазнительной, но Наполеон отдавал себе отчет в огромной трудности такого предприятия. Поэтому, прежде чем приступать к его выполнению, он решил лично убедиться в готовности своей армии. Особенно его беспокоило состояние французского флота. Выехав инкогнито 8 февраля 1798 года на западное побережье страны, генерал самым тщательным образом изучил перспективы военных операций против Англии и пришел к неутешительным выводам: успех десанта ни в военно-морском, ни в финансовом отношении был не обеспечен. И тогда он сделал категорический вывод: «Это предприятие, где все зависит от удачи, от случая. Я не возьмусь в таких условиях рисковать судьбой прекрасной Франции».

Отказ генерала от высадки на Британские острова стал последней каплей, доведшей до высшей точки кипения его отношения с членами Директории. Один из них, Ребель, заявил, что Директория готова подписать заявление Бонапарта об отставке с поста командующего армией вторжения на Британские острова, если он подаст таковое. Казалось бы, все зашло в тупик. Но вскоре конфликт разрешился самым неожиданным образом. Оказалось, что Наполеон вовсе не собирается отказываться от планов овладения единственным непобежденным врагом Французской Республики, только удар по Англии он считает необходимым нанести вдали от Британских островов – в далеком Египте. Да-да, теперь он знает, где его ждет очередная победа: Египет и Институт – вот в чем он обретет новую точку опоры!

Бонапарту довольно легко удалось убедить Директорию дать ему флот и армию для египетской экспедиции. С одной стороны, по ряду экономических и военно-политических причин «директоры» сами видели в ней смысл и пользу. С другой стороны – предстоящая экспедиция являлась далекой и опасной, а это было им на руку: появилась возможность отослать надолго из Франции такого опасного для них человека, как Бонапарт, который уже «разучился повиноваться». Их устраивал любой исход операции: вернется с победой – и им хорошо, ведь это они его туда отправили, ну, а если не вернется – тоже неплохо. Так генерал невольно сам спровоцировал «друзей из Директории» на осуществление египетской авантюры.