Глава 3 ПЕРВЫЕ ЕВРОПЕЙЦЫ МОСКОВИИ
Глава 3
ПЕРВЫЕ ЕВРОПЕЙЦЫ МОСКОВИИ
Западные страны модернизировались в целом, всей системой, переходя от эпохи к эпохе, успевая «просветиться» до низов, до санкюлотов, и поэтому не было надобности повторять пройденное.
Г.С. Померанц
Русские европейцы XVII века
Усилиями множества людей «допетровская Русь», Русь XVI–XVII веков, ославлена как дикая страна с первобытными нравами, нелепая, жестокая и тупая. Зачем и кому это нужно, мы еще будем говорить. Подробно о русском XVII веке я рассказываю в другой книге [4], а в этой позволю себе быть кратким. Так вот: все это неправда.
«Допетровская Русь» – Московия XVII века – была страной европейского типа развития. Не в такой степени, как Швеция или Польша, даже не как Пруссия или Курляндия, – но все же. И весь XVII век в Московии происходила модернизация!
Для того чтобы страна смогла модернизироваться, необходимы два условия:
1. Чтобы в стране становилось все больше свободных людей. Людей, свободных от власти и общины, и государства (тех самых, неслужилых и нетяглых). Чем больше тех, кто не входит в общину, в большую семью, не зависит от государства, тем страна более модернизирована.
2. Чтобы в стране развивалось городское хозяйство: промышленность, торговля. Необходимо разделение труда, и чем больше специальностей в хозяйстве, тем страна более развита.
Получается, что чем разнообразнее работает и живет и чем свободнее ее народ, тем он более развит, культурен, прогрессивен, цивилизован… выбирайте любой термин, который вам больше понравится.
Но ведь весь XVII век в Московии происходили именно такие события! Все московитское общество кардинально менялось всю вторую половину XVII столетия. Во времена правления Алексея Михайловича (1645–1676), царя Федора Алексеевича (1676–1682) и правительницы Софьи Алексеевны (1682–1689) нарастало число свободных людей, усиливалось городское хозяйство.
Московитское общество
С легкой руки В.О. Ключевского, все «допетровское» общество названо «тяглым». Действительно, Судебник 1495 года знает только два класса людей: служилые и тяглые. Тяглые работают на государство и служилых, служилые служат все тому же государству. И так же не свободны, как тяглые.
Но общество XVII века – уже вовсе не тяглое, оно гораздо сложнее. Соборное уложение 1649 года знает три основных класса общества: служилые люди, уездные люди и посадские люди. Духовенство имело совершенно особые права и обязанности, и получается – общество в Московии делилось на четыре сословия.
По всей стране раскидано примерно 80 тысяч церквей и церквушек, и в каждой из них есть священник, есть дьякон, а если церковь богатая, то есть и церковный служка.
Монастырей в Московии тоже много, и при частых недородах, катаклизмах и общественных бедствиях число монахов и монахинь увеличивается – людям становится нечего есть, а монастыри всегда были местами, где можно спасти не только душу, но и тело.
В результате из то ли 12, то ли 14 миллионов московитов тысяч двести относится к духовенству.
Внутри трех основных сословий выделяется множество более мелких групп, порой очень различных, и тоже не все тянут тягло (например, бобыли – то есть крестьяне, не наделенные землей, батраки).
Между сословиями, по выражению В.О. Ключевского, оставались промежуточные, «межеумочные слои», которые «не входили плотно в их состав… и стояли вне прямых государственных обязанностей, служа частному интересу» [5. С. 543].
Перечислю эти неслужилые и нетяглые группы населения.
1. Холопы, которые очень не одинаковы. Существуют «вечные» холопы, то есть фактически почти что рабы.
Но кроме вечных, существуют еще и холопы на время, жилые холопы. Это люди, идущие в услужение к кому-то и пишущие на себя «кабальную запись», и потому их называют еще и «кабальными» холопами.
Кабальное холопство – личное и пожизненное, и со смертью своего владельца холоп становился свободен.
Холопы не служили и не несли государева тягла.
2. Вольно-гулящие люди, или «вольница»: люди, которые не находились в зависимости от частных лиц и в то же время не были вписаны в государевы тяглые волостные или посадские общины. Таких групп несколько; это или маргинальные элементы, или люди, по какой-то причине не захотевшие или не сумевшие наследовать отцовское ремесло и вместе с ним – место в обществе:
поповичи, не пошедшие служить;
дети служилых, не «поверстанные» поместьями;
дети подьячих, не поступившие на службу;
дети посадских и волостных тяглецов, не вписанные в тягло.
Сюда попадали отпущенные на волю холопы, посадские и крестьяне, которые бросили свое тягло и свое занятие; служилые люди, бросившие свои занятия; промотавшиеся и потерявшие поместья служилые; нищие по ремеслу.
А также наемные рабочие, бродячие музыканты и певцы, нищие и калики перехожие.
3. Архиерейские и монастырские слуги и служки: класс, включавший лиц очень различного положения. Церковные служки были скорее холопами, принадлежащими церкви, а не частным лицам, и, конечно же, ни земель, ни зависимых людей не имели.
Слуги, которые служили по управлению церковными делами, получали земельные участки, иногда очень обширные, и тогда становились чем-то вроде помещиков, только у церкви, а не у государства.
4. «Церковники». Это дети духовенства, ждавшие или не сумевшие найти себе места, кое-как кормившиеся около своих родителей или родственников; или это вполне взрослые безместные попы. Обычно они или старались заняться какой-то торговлей и ремеслом (тогда они по своему положению сближались с посадскими людьми), или поступали в услужение и тогда становились похожи скорее на холопов.
Интереснейшая цифра: в XVII веке в Московской Руси живет не меньше четвертой части НЕТЯГЛЫХ и НЕСЛУЖИЛЫХ людей (если считать с духовенством). Людей, находящихся вне феодальной системы.
И крестьяне в Московии вовсе не все «крепки земле», в ней живут полтора миллиона свободных сельских обывателей – черносошных крестьян.
Служилых – не меньше 300 тысяч. Итого: из 12 или 14 миллионов населения не меньше двух – двух с половиной миллионов лично свободных людей. 15–20 % населения.
Это в стране, которая, казалось бы, должна до мозга костей быть пропитана холопством и где, по официальной версии, вообще нет и быть не может свободных людей.
Какой пестрый общественный состав, сколько в обществе групп, которые различаются по своим правам и обязанностям, по степени своей свободы и по богатству. А ведь чем больше внутреннее разнообразие общества – тем больше потенциал его развития!
Государство Московии
Государство Московии постоянно объявляли и объявляют совершеннейшей восточной деспотией. Это попросту неверно, потому что государство в Московии опиралось на самые широкие слои общества.
А как же чудовищные по жестокости казни, устрашающие подавления восстаний?!
Во-первых, общество было не менее жестоким. Государство не творило большего насилия, чем было обычно для людей.
Во-вторых, давайте возьмем страну – колыбель парламентаризма, светоч демократии – Британию. В XVII веке в ней существовал обычай – врагов короля рассекали на части, и куски уже начавших припахивать трупов рассылали по разным областям королевства. Чтобы все смотрели и ужасались.
По части же управления государство постоянно опиралось на народ. И налоги, например, собирали выборные люди от крестьянских и городских общин и потом уже передавали чиновникам.
Да и вообще – начиная с 1613 года общество учреждало высшую в нем власть – власть царя.
Никогда за всю историю Британии парламент этой страны не УЧРЕЖДАЛ новую династию, и никогда не было официально признано, что парламент выбирает или парламент приглашает на место британского монарха нового короля.
А вот Земский собор делал то, чего не делал ни один парламент: выбирал нового царя. Соборы 1598 и 1613 годов носили УЧРЕДИТЕЛЬНЫЙ характер!
А ведь избрание царя, после того как в 1598 году пресеклась династия Рюриковичей по прямой мужской линии, было событием и судьбоносным для страны, и драматичным, повлекшим за собой множество маленьких трагедий.
Начнем с того, что имелось огромное число претендентов на престол, в общей сложности до тридцати. В числе претендентов были такие национальные герои, как Д.М. Пожарский, о котором сказано: «Воцарялся, и стоило это ему в двадцать тысяч».
«Воцариться» пытались и такие известные аристократы, как князья Д.М. Черкасский, П.И. Пронский, И.В. Голицын, а князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, признанный казачий вождь, «учреждаше столы честные и пиры».
Все – «природные» князья, и все с толикой крови Рюрика в жилах, имеющие формальные права на московский престол. Все – имеющие патриотические заслуги времен Смутного времени. И что характерно – между этими претендентами развернулась самая настоящая, вовсе не бутафорская предвыборная баталия.
На московский престол мог претендовать польский королевич Владислав – он был вполне законно избран царем в 1606 году. До Смоленской войны 1632–1634 годов Речь Посполитая не считала законным избрание на престол Романовых и считала законным Владислава: до июня 1634 года, когда он официально отказался от претензий на трон Московии.
Другой иностранный претендент – шведский принц Карл Филипп. Боярская дума предложила ему царский венец, но с условием: перейти в православие и соблюдать обычаи страны. Карл Филипп отказался.
Династия Романовых была избрана вполне демократически, с соблюдением многих процедур, включая «запись», сделанную избранным царем Михаилом Романовым: править строго по законам.
И потом династия правила сама по себе, только пока ни у кого не возникало сомнений, кто должен прийти на смену кому. Земля выбирала царя всякий раз, когда возникала сложная династическая ситуация: например, после смерти Федора Алексеевича, когда страну разорвала склока Милославских и Нарышкиных.
В частности, и потому Петр – не законный, в лучшем случае полузаконный царь, что его никогда не избирал Земский собор. А принцип, согласно которому в спорных случаях царя избирает Земский собор, уже успел утвердиться.
Вот УЧРЕДИТЕЛЬНОГО ПАРЛАМЕНТА действительно никто никогда не видел ни в Британии, ни во Франции, и в этом смысле Земский собор – даже более солидный, более фундаментальный институт народного представительства. Британский парламент однажды распорядился престолом – отдал корону Британии Ганноверскому герцогу…
Но это было со стороны парламента не осуществлением законных полномочий, а закулисной сделкой, к которой основное число избирателей не имело никакого отношения (а уж тем более не имели отношения 98 % британцев, которые не избирали парламент).
А ведь все это свидетельствует об очень демократическом политическом строе Московии: высшим, учреждающим всякую власть органом оказывается Земский собор, представляющий самый широкий круг населения!
Земские соборы собирались 58 раз за XVII век.
Во-первых, во всех трудных случаях международной политики. Скажем, в 1616 году Владислав даже разослал по Московии «окружную грамоту» – напоминал о своем избрании на московский престол и сообщал, что избрали-то его малолетним, а вот сейчас он вырос и намерен идти добывать себе престол.
9 сентября 1618 года Земский собор заявил, что страна будет стоять за православную веру и царя великого государя Михаила Федоровича «без всякого сумнения», «не щадя животов».
Или вот, захватили донские казаки Азов и шлют в Москву за помощью. Дать помощь? Да хлопот с Турцией не оберешься… Азовский собор 1642 года приговорил: помощи не посылать!
Второй случай, когда собирали Земский собор: для создания законодательства. «Соборное Уложение» 1649 года так и названо потому, что Собор 1648 года полностью был посвящен такому важнейшему документу, как самый полный свод законов Московии.
Причем опирался Земский собор не на меньший, а на больший процент населения, чем парламент в Британии. Не ведаю, откуда взялась современная российская байка про то, что парламент непременно представляет БОЛЬШИНСТВО населения?! Это справедливо разве что для XX века. Только в 1929 году все существовавшие до тех пор ограничения по «имущественному цензу» отменялись; вот тогда действительно почти все взрослые британцы стали выбирать кого-то в парламент.
Причем как раз после Первой мировой войны значение парламента резко убывает, и получается – большинство получило доступ к участию в уже потерявшем свое значение политическом институте.
А вот в эпоху расцвета и всевластия парламента, в XVIII–XIX веках, лишь МЕНЬШИНСТВО нации выбирало и тем более могло быть избрано. Причем значительное меньшинство.
Даже в 1840–1850 годы не больше третьей части взрослых мужчин-британцев могли выбирать своих представителей в парламент.
В XVII же веке всего 2 % британского населения имело «активное избирательное право», то есть право выбирать в парламент своих представителей.
В годы, когда шли Земские соборы на Московской Руси, в Британии 2 % населения издавало законы, по которым жили все 100 %. 98 % населения подчинялись 2 % – такая вот «демокрэйшен».
В состав же Земских соборов входили три элемента:
«освященный собор» из представителей высшего духовенства;
Боярская дума;
представители служилого и посадского классов и черносошных крестьян (обычно около 300–400 человек).
Первые два элемента – прямой аналог «палаты лордов», в которую на наследственной основе входила высшая феодальная знать Британии. Но тоже с большим преимуществом московитской системы!
В Боярскую думу, при всех ее несовершенствах и при системе местничества, при Алексее Михайловиче входило 5 бояр, не принадлежащих к знатным феодальным родам, и, кроме того, 5 думных дворян и 4 думных дьяка. Итого из 60 человек 14 имели вовсе не аристократическое, а самое «демократическое» происхождение.
В XVII веке ненаследственные лорды были единичны; гораздо более редки, чем думные дьяки в составе Боярской думы.
Ну, и в чью пользу различия?
Если же говорить о представителях «черного народа», земли, то и опора таких депутатов шире и демократичнее, чем в парламенте. Своих представителей в Земский собор выбирали все служилые люди, все посадские люди, все черносошные крестьяне.
Конечно, не выбирали своих представителей владельческие крестьяне, холопы и «вольница». В Британии ведь тоже ни рабы, ни пираты не имели своих представителей в парламенте. Справедливости ради: лично несвободных людей на Руси было несравненно больше, чем в Британии. Выбирало на Руси тоже меньшинство, но получается, что в Московии на Земский собор выбирали представителей примерно 5–6 % населения – существенно больше, чем в Британии.
Не буду спорить, что лучше – Земский собор или парламент.
Но вот факты:
1. Больший процент населения Московии избирал Земский собор, чем британцев – парламент.
2. Земский собор решал больший круг и более важных вопросов, чем парламент.
3. Правительство Московии больше доверяло своему народу и более опиралось на него, чем правительство Британии.
4. Рядовой человек в Московии имел больше возможностей сделать политическую карьеру и участвовать в принятии решений, чем британец.
5. В XVII веке больший процент московитов был субъектом права, нежели процент британцев.
Поэтому я утверждаю: Московия XVII века является довольно демократическим европейским государством. Общество в Московии учреждает свое государство, власть постоянно спрашивает мнения общества по сколько-нибудь значимым вопросам. Общество вырабатывает основные законы.
Завершение модернизации
Весь XVII век шла модернизация Московии. Изменялись и общество, и государство. С 1613 по 1689 год Московия прошла огромный путь и была вполне готова вступить в европейскую семью народов.
Первое: ее экономика все больше организовывается на капиталистических принципах.
В Московии конца XVII века свободное крестьянство Севера все больше становилось слоем свободных сельских бюргеров, по образцу даже не Германии, а стран Скандинавии. Они носят бороды, косоворотки и сарафаны (точно так же, как шотландцы – мужские юбки-килты), но это нисколько не мешает им быть свободными гражданами, вольно владеющими собственностью и строящими собственную жизнь по своим понятиям и традициям. А европейский путь развития именно в этом ведь и состоит.
Поморы – это вообще русские европейцы, и вели они образ жизни, очень напоминавший образ жизни норвежцев – то же сочетание сельского хозяйства, в котором основную роль играло скотоводство, и мореплавания, рыболовства, добычи морского зверя.
Еще более буржуазные традиции складываются на Волге, где крепостное право было слабо, а отношения вольного найма – обычнейшим делом. Тут феодальный уклад уходит в прошлое очень легко и быстро, уже к началу XVIII столетия.
Ведь промышленность и торговля развиваются на основе договоров, вольного найма, свободного движения капиталов, товаров и рабочей силы. Уже возникали «товарищества» и «кумпанства», объединявшие капитал купцов. Русские купцы объединяют капиталы не анонимно, в виде акционерных обществ, а складывая капиталы семейных фирм (как это делали купцы в Персии, Японии и Китае). Такая форма менее подвижна, чем акционерный капитал, менее динамична, нет слов, но это тоже путь к капитализму.
И даже на основной территории Великороссии все в большей степени укрепляются города, обзаводятся не фиктивными, на бумаге, а самыми реальными правами.
Государство все больше выходит из управления хозяйственной жизнью, и даже города Великороссии начинают управляться по-другому. Да, в этих городах нет ратуши, а выборный голова так и называется «головой», а не мэром; точно так же, как и совет называется советом или думой, а не магистратом. Но посадские все больше напоминают европейских горожан, потому что живут в мире рыночной экономики и потому что государство практически не вмешивается в хозяйственную и общественную жизнь.
Экономический подъем конца XVII века таков, что в 1682–1689 годах в одной Москве было построено 3000 новых каменных домов. Для сравнения – за 36 лет правления Петра – 100 каменных домов в Москве.
Флот? В нескольких местах по Оке и по Волге строились каспийские бусы: огромные суда с водоизмещением до 2 тысяч тонн и длиной по палубе до 60 метров.
В Холмогорах строились кочи – океанские суда с килем, палубой, фальшбортом, двумя мачтами с системой парусов. Эти суда могли выходить в открытый океан и находиться там недели и месяцы; они полностью отвечали всем требованиям, которые предъявлялись в Европе к океанскому кораблю.
Размеры? От 14 метров от кормы до носа и вплоть до 22–23 метров. По классификации, разработанной в Лондоне страховым агентством Ллойда, коч – это «северная каракка», ничем не хуже других разновидностей.
Для сравнения – ни одна из каравелл, на которых Колумб доплыл до Америки, не имела водоизмещения больше 270 тонн. Галеоны, на которых вывозились богатства Америки в Испанию, имели водоизмещение от 800 до 1800 тонн, и лишь немногие из них достигали размеров каспийского буса.
Водоизмещение большинства торговых кораблей Голландии и Англии, в том числе ходивших в Индию, Америку, на остров Ява, не превышало 300–500 тонн. На этом фоне даже коч, поморская лодия, водоизмещением до 500 тонн, весьма мало отличался от европейских кораблей по размерам, а каспийский бус их значительно больше.
Поморы регулярно плавали вдоль всего Мурманского побережья; огибая самую северную точку Европы, мыс Нордкап, добирались до Норвегии и лихо торговали с норвежцами, причем продавали готовую промышленную продукцию – парусное полотно, канаты и изделия из железа. А покупали сырье – китовый жир и соленую рыбу. В 1480 году русские моряки попали в Англию и после этого посещали ее неоднократно.
Считается, что английский моряк Ричард Ченслер в 1553 году «открыл» устье Северной Двины, Архангельск и Холмогоры. Он был принят варварским царем Иваном IV и погиб во время кораблекрушения в 1555 году, возвращаясь из второго плавания.
Не буду оспаривать славу британских моряков. Позволю себе только добавить, что поморы тоже «открыли» родину Ричарда Ченслера и были приняты его… цивилизованными сородичами – за 70 лет до того, как Ченслер «открыл» их самих. А в остальном – все совершенно правильно.
И таких кораблей на Русском Севере в XVII веке действовало одновременно несколько сотен!
Такой рост экономики могли обеспечить только свободные люди; их число все время прибывало.
А правительство поддерживало линию развития свободы, самоуправления, динамичной буржуазной экономики. Реформы, которые успел провести Федор Алексеевич, целиком направлены именно на это.
Еще более радикальные реформы планировал могущественный временщик, любимый мужчина царевны Софьи – Василий Васильевич Голицын. По его планам, армию следовало окончательно сделать профессиональной, служилым людям платить жалованье, крепостное состояние отменить, а рабство запретить.
За эту реформу стояла армия Федора Алексеевича и значительная часть служилого сословия, а стоило ее провести, и к началу XVIII века России предстояло стать страной, где уже не четверть населения была неслужилой и нетяглой, а большая часть населения.
Общество в такой «России Голицына» устроено было бы почти так же, как в Пруссии или в Мекленбурге – то есть в восточных германских землях.
А самое главное – реформа Голицына стала бы концом крепостного права в России. Что значит, во-первых, колоссальный толчок экономическому и общественному развитию. Ведь вольные крестьяне будут внедрять новые культуры, придумывать новые способы обработки земли, создавать предприятия по переработке своей продукции, отходить на различные промыслы…
Если бы «линия Федора – Голицына» была выдержана хотя бы лет двадцать, Архангельск, Холмогоры, Астрахань стали бы богатейшими капиталистическими городами. Скорее всего, когда-нибудь и биржи в них начали бы действовать (как построили в Петербурге в начале XIX века), но был бы какой-то период до бирж, когда купцам были бы удобнее семейно-дружеские «кумпанства».
А во-вторых, в России никогда не сложилось бы крепостного права в тех ужасных формах, которые сложились ко времени Екатерины II. Не будет утопленных новорожденных младенцев и борзых щенков у женской груди, посаженных на цепь и запоротых насмерть, не будет шеренги невест и женихов, строем идущих в церковь. Не будет этого ни в русской истории, ни в психологии народа.
И если уж мы о народной психологии – пусть не сразу, но вольный русский крестьянин, свободный посадский человек, защищенный от произвола и законами, и своим пусть относительным, но все же благополучием, неизбежно станет не «холопом», а «господином». Ведь и во Франции далеко не все были магнатами и владетельными князьями, но любой мужик в самой жалкой и забитой деревне был «месье», а его жена была «мадам».
Реформа Голицына – это еще и рост самоуважения огромной массы людей, по существу – всего народа. Это другая общественная психология, другой общественный климат.
Короче говоря – Московия в XVII веке была совершенно обычным государством «догоняющей модернизации», и проводила ее очень успешно. Завершение модернизации, становление в стране обычного европейского общества светило в самые обозримые сроки. Причем не внешней европеизации дворянства, при сохранении рабства всех остальных, а последовательной модернизации всего народа. То есть служилые, конечно, окончательно становятся обычной европейской армией, зауряднейшим европейским чиновничеством. Министерства вполне могут и дальше называться Приказами, а некоторые роды войск стрельцами: это ведь ничего не меняет.
Точно так же и страна остается, скорее всего, разделена на уделы или, скажем, появляются еще и воеводства (как в современной Польше). Но управление уделами и воеводствами все больше передается на места, идет нормальнейшая децентрализация управления.
Так же и с названием страны. Вряд ли Софья захотела бы назвать страну «империей». Московия, Татария, Тартария… Да, это уже отжило свое. Тем более присоединение Малороссии, претензии на Галицию заставляли говорить о стране, управляемой Романовыми, как обо всей России… Ну, и назвали бы страну Россией, без амбиций стать новым Римом и не пугая соседей.
Скорее всего, европеизация служилого сословия произошла бы даже быстрее, чем в нашей реальности, при Петре и после Петра. Очень может быть, сохранился бы навсегда или по крайней мере надолго сохранился бы обычай раздельного участия мужчин и женщин на пирах, хождения в гости не парами, а супругов по отдельности, мужчин к мужчинам, женщин – к женщинам. Ну и что?
В современной Индии даже если приезжают и собираются семейные пары, все равно мужчины и женщины образуют разные, почти не смешивающиеся группы. Это почему-то не мешает индусским физикам получать Нобелевские премии, а индусским предпринимателям заваливать мир тканями, посудой и металлическими изделиями.
Точно так же и в России вполне могли сохраняться свои, местные обычаи. Никому ведь и ничему не мешали все милые народные обычаи, сметенные волной поверхностной, чисто внешней европеизации. Россия вполне могла модернизироваться, сохраняя их в полноте или почти в полноте.
Очень может быть, семейные кланы перестали бы решать судьбу своих молодых членов даже раньше, не в конце, а в середине XVIII века, – при полном сохранении всех народных обычаев и традиций.
После Петра модернизация шла на 90 % в среде дворянства, а весь остальной народ был только подножием этого элитного процесса. Все черты, сближавшие народную среду с европейским миром, были уничтожены Петром и преемниками Петра.
До сих пор речь шла о том, что могло быть, если бы не было петровского погрома, а все шло бы по-старому – в 1690—1700-х годах так же, как и в 1670—1680-х…
Такая «Россия Софьи», «Россия Голицына» вырисовывается как обычнейшая европейская страна, безо всякой экзотики, ставящей ее вне цивилизованного мира. Со своими национальными, религиозными и культурными особенностями, но совершенно безо всяких устрашающих отклонений.
Миф о Петре
Эпоха Петра – время жесточайшего разрыва культурной традиции Руси. Уничтожение всего, что накапливалось почти столетие. Эта эпоха вместила многое. Я написал о ней особую книгу, к которой и отсылаю заинтересованного читателя [6].
Здесь я буду краток и просто скажу, не доказывая: все личное величие Петра, все проведенные им реформы: армии, флота, государственного управления, культуры – как правило, полнейшая фикция.
Мы до сих пор очень искаженно представляем себе Московию XVII века. А она была: с рейтарскими полками, Земскими соборами, портретной живописью, высадкой солдат генерала Касогова на Южном берегу Крыма и тремя тысячами каменных домов на Москве.
Впрочем, перечислять долго, и неизвестно, все ли мы знаем о ней. Ведь слишком долго эту Россию XVII века замалчивали, рассказывая сказки о том, из какого мрака вытаскивал страну долговязый царь с крохотной головой, меньше собственного кулака, и безумными глазами маньяка.
Историки тоже находились под властью догм. С.М. Соловьев вообще не видел никакого развития в Московии. В.О. Ключевский упорно говорит о «чисто тяглом» обществе Московии XVII века… Хотя приводимые им же самим факты и цифры неопровержимо свидетельствуют: нет, общество Руси этого времени уже вовсе не «чисто тяглое». Оно сложилось как тяглое в XIV–XV веках, оно оставалось тяглым в XVI столетии… А вот век от Рождества Христова XVII состоялся на Руси как век великих потрясений и «шатаний» всех традиционных устоев, «всего привычного строя жизни и национального сознания» [7. С. 219].
Я лично вижу тут только одну закономерность: достаточно признать, что весь XVII век шла ломка традиционного уклада, труднейший отказ от привычнейших стереотипов, пересмотр всего национального сознания – и тут же не оказывается места для Петра. В смысле, не остается для него того места, которое отводит этому человеку традиционная российская историография. Где он, «великий реформатор», если «его» реформы шли сами собой целое столетие до него? В чем ценность проделанного им, если Россия вскинулась на дыбы не по его воле, а сама собой, в силу исторической необходимости, и чуть ли не за век до Петра? Что он сотворил столь важного?
По-видимому, сохранить лилейное отношение к Петру и его реформам для историков поколения В.О. Ключевского столь необходимо, что им просто «приходится» не замечать и никак не анализировать того, о чем они сами же пишут. Пусть Московия XVII века остается чисто тяглой, сугубо средневековой, до невероятия дикой… чтобы потом ее просветил Петр; чтобы было откуда ее вытаскивать. И чтобы оправдать все преступления Петра и все жертвы, понесенные несчастной страной.
Идеологические догмы два века застили от нас реальность, что поделаешь! Но нельзя же, увидев свет, отрекаться от него только потому, что раньше был слеп?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.