Глава 1 КТО ТАКИЕ ЕВРОПЕЙЦЫ?

Глава 1

КТО ТАКИЕ ЕВРОПЕЙЦЫ?

Никогда, никогда, никогда Англичанин не будет рабом.

Английский гимн

Что такое Европа?

Вообще-то, Европа – не географическое понятие. Нет такого материка – Европа. Европа – это такая «часть света», то есть некое условное, исторически сложившееся понятие.

Первым ввел эти понятия Анаксимандр, живший еще на рубеже VII и VI веков до Рождества Христова в Малой Азии, в городе Милете.

С точки зрения Анаксимандра, центр почти плоской, еле выпуклой Земли занимало Средиземное море, а обитаемая земля, Ойкумена, делилась на две равные части – Европу и Азию. Анаксимандр и не думал приписывать какие-то различия обитателям Европы и Азии. Сначала не думали и другие греки.

Но опыт жизни подсказывал: в Европе и в Азии живут совершенно по-разному!

В Греции-Европе была частная собственность. Собственность, которая принадлежала отдельному человеку и которую никто не мог отнять или присвоить. В Греции и власть и общество охраняли частную собственность.

В Европе жили граждане: люди, обладавшие неотъемлемыми правами. Никакая власть не могла отнять у гражданина его права или действовать так, как будто у него нет прав. Граждане сходились на площади и выбирали должностных лиц своего государства. У граждан была собственность, а у государства никакой собственности не было. Если гражданина выбирали на государственную должность, он оплачивал необходимые расходы из собственного кармана.

Чем богаче был человек, тем более высокое положение он занимал. Частная жизнь человека определяла его положение в обществе.

В Азии – в Персии, в городах Сирии, в Египте – не было частной собственности. Там была только собственность общины и собственность государства. Если человек делал карьеру и занимал в обществе высокое положение, он становился богаче. Но человек не мог иметь собственность, которая не зависела бы от общины и от государства.

В Азии не положение человека в обществе зависело от успеха в частной жизни, а богатство зависело от общественного положения.

В Азии не было граждан; все были подданными царя. У любого человека власть могла отнять его собственность, а с ним самим поступить как угодно.

Община тоже не поддерживала ни прав человека, ни его прав на собственность. Членам общины не хотелось, чтобы кто-то стоял вне общины и не зависел бы от нее.

Во всем тогдашнем мире только в двух обществах были такие же правила жизни: в самой Греции, и в Римской республике. И тут все началось не сразу. Греция до греков, могучее государство Крита, владевшее морями во 2-м, в начале 1-го тысячелетия до Р.Х., ничем не отличалось от Египта или Вавилона.

Общество греков-ахейцев тоже было вполне неевропейским. Ахейцы воевали в Троянской войне – тем и прославились. У них были храбрые военачальники Гектор и Ахиллес, умные цари Менелай и Приам, отважная верная Пенелопа и ее вредная красивая сестра Елена. Хитроумный Одиссей, о котором до сих пор снимают фильмы и пишут книги, – тоже ахеец. Но граждан в обществе ахейцев не было.

В XI–IX веках до Р.Х. Грецию завоевали другие греки– дорийцы. Это были племена, близкие ахейцам по языку и культуре – примерно как русские и сербы. Но все-таки другой народ, хотя и родственный. После дорийского завоевания Греция изрядно одичала; древние города лежали в развалинах, письменность оказалась забыта. В эти мрачноватые века и пел свои песни слепой сказитель – Гомер.

В этой, дорийской, Греции и родилось гражданское общество – не раньше VIII–VII веков до Р.Х. В это время члены общины-полиса начинают жить не по традициям, которые установили мудрые предки, а сами придумывают правила жизни в своем городе-государстве – политию. Община превращается в сообщество граждан, общинники приобретают свои неотъемлемые права.

Почему этот прорыв произошел именно здесь, почему Греция и Рим, а не Финикия или Вавилон стали Европой – ученые спорят до сих пор. Но история шла так, как она шла – первоначально гражданское общество родилось только в этих двух маленьких обществах, на полуостровах Средиземного моря.

Рим – создатель Европы

В VII, в V, даже во II веках до Рождества Христова вовсе еще не были Европой те земли, которые для нас неотъемлемо связаны с этим словом, – Франция, Британия, Испания. Здесь, как везде, были свои дикие и полудикие племена, свои вожди, свои общины. И никакой частной собственности, никаких граждан не было в помине.

Племена говорили на разных языках, воевали между собой, и никакого представления о своей общности, о каких-то своих отличиях от остальных людей у них тоже не было.

Греция не умела передавать главное в своей культуре другим народам. Даже когда при Александре Македонском греки завоевали почти всю известную им Азию, они не смогли сделать ее Европой. У них не было механизма превращения подданных в граждан, разрушения общины, становления частной собственности.

А везде, где чужие земли завоевывали римляне, появлялись граждане, и появлялась частная собственность.

Римская империя несла смерть и порабощение всем, кто не мог отбиться от ее железных легионов. Но еще она несла идею гражданского общества.

На завоеванных территориях строились римские города, и отслужившие свой срок легионеры становились ветеранами, получая право на землю и на помощь в подъеме хозяйства. Если даже ветеран уже имел «чисто римскую» семью, его дети и внуки женились на местных уроженках.

Захват рабов был чудовищно жестоким действием. Но чем дальше, тем меньший срок раб оставался рабом: уж очень была очевидна невыгодность рабского труда. Выучившего язык, начавшего понимать новые правила игры раба старались отпустить на свободу. Вольноотпущенник сохранял связи с хозяином, становился чем-то вроде крепостного, а его дети и внуки уже становились римлянами.

Кроме того, римским гражданином можно было стать. Тот, кто был материально обеспечен, кто владел латинским языком и был готов ассимилироваться в римской культуре, легко становился римским гражданином, а затем ромеем, римлянином. В Галлии местные кельтские-гэльские языки исчезают уже века через два после завоевания. В Иберии-Испании только на северо-востоке страны, в Басконии, сохранились местные иберийские языки: племя васконов решило ни в коем случае не забывать язык предков. До сих пор баски, говорящие на своем невероятно сложном, очень древнем языке, резко выделяются среди испанцев, чей язык ближе всего к латыни из современных романских языков.

Те, кого завоевали римляне, сами стремительно становились римлянами. Не случайно же в 213 году император Каракалла издал эдикт, по которому почти все население Империи стало гражданами. Итог ассимиляции был подведен.

Римская империя пала, и те, кто ее завоевал, все эти готы и вандалы, были ничуть не лучше тех, кого поглотила Империя – иберов, галлов и белгов: такие же дикие. Еще в одном они оказывались точно такими же, даже вломившись в Империю: растерянными перед громадностью того, что увидели.

Потому что можно победить армию и на плечах бегущих вломиться в город, нахально объявивший себя вечным. В город, куда вели все в мире дороги, и по этим дорогам свозили награбленное со всего мира. Память народов сохранила, как вандалы срывали с храмов позолоченную черепицу, спутав ее с настоящим листовым золотом, как их вождь Аларих запустил копьем в мраморную статую и на всякий случай убежал от гигантского, в два человеческих роста, белого воина, не дрогнувшего от удара.

Можно вломиться в дома и храмы, вытащить на улицы, прямо в грязь, награбленное за века, по всему миру. С шумом поделить, тыкая немытыми пальцами, обгрызая траур под ногтями. Захватить клин южной, теплой земли, навсегда избавиться от голода, с гарантиями, на века. Все можно – завоевали, твое, володей… Владеть – можно. Не получается тихо, тупо радоваться, без размышления. Не получается гордиться собой, чувствовать себя лучше тех, кого завоевал, чью армию позорно гнал с победным племенным воплем и воем.

Потому что есть соблазн не только в богатствах, скопленных за века государственного разбоя. Не только в теплой, не знающей снега земле, покрытой апельсиновыми рощами. Соблазн таится в самих здешних людях: в их мозгах, поведении, в их отношении ко всему сущему.

Потому что Империя рухнула, но города живут по римскому праву. А победители, может быть, и сделали бы что-то, но понятия не имеют, что надо делать, что такое вообще «города», и почему им самим так неуютно от этого слишком сложного, мало понятного быта, в котором неотъемлемо присутствуют письменность, римское право, космически громадный Бог, странно не любящий жертвы. Бог, который мог бы разметать все человечество одним дуновением своим, но который почему-то полюбил людей и даже умер за них в своем Сыне.

Потому что вокруг, на развалинах когда-то великолепных городов, даже в нищенских деревушках живут люди, для которых свобода – вовсе не светлый идеал и не мечта, а повседневная реальность; то состояние, в котором живет множество людей. Люди, привыкшие стоять не в рядах клана, рода и войска, а стоять совсем одни, сами по себе, перед государством, мирозданием, историей, царем, военачальником, их непонятным, невидимым Богом.

В обществе побежденных власть начальника ограничена; самые униженные, веками согнутые в покорности, люди привыкли, что и самому высокому начальнику можно все-таки совсем не все, чего захочется.

И завоевателям тоже начинает хотеться такого же. Почему?! Он и сам не может объяснить. Жить сложно, быть лично свободным, выломиться из толпы общинников, завернутых в медвежьи шкуры, хочется так же, как хочется смотреть на закат, умываться росой, любоваться красивыми дикими зверями, видеть дальние страны, любить умную добрую женщину. Хочется потому, что полудикий варвар, оказывается, сам носит в себе такую возможность, такое стремление. Он только не знал, в родных германских ельниках, что он этого, оказывается, хочет.

С вандалами, готами, лангобардами происходило то же, что и с иберами, кельтами, сиканами, ретами – с теми, кого завоевала Империя: они становились римлянами. Проникаясь духом Великого Рима, вчерашние варвары сами надували щеки, грезя величием цезарей; они еще мечтали об Империи, не ведая, что создали Европу.

После Рима

В 800 году короля франков, завоевавшего почти всю бывшую Империю, Карла Великого короновали как Императора. Последняя попытка восстановить Западную Римскую империю, разумеется, не получилась, и на развалинах построенного Карлом сформировались постепенно страны, известные и теперь: Италия, Франция, Германия.

Впрочем, сам не ведая того по своему невежеству, Карл включил в свою Империю и тех германцев, которые отродясь не жили в границах прежней Римской империи. Руками его рыцарей Европа расширилась за счет саксов, крещенных огнем и мечом. А Шотландия и Ирландия сами приняли христианство, добровольно сделавшись Европой.

И теперь, в X веке от Воплощения Христа, граница Европы проходила по реке Лабе и по узким проливам Скагеррак и Каттегат, отделявшим пока языческую Скандинавию от уже цивилизованного мира.

К XI веку в западном христианском мире окончательно сложилось новое общество – и похожее, и не похожее на римское.

Общественные институты нового общества: университеты, вольные города, система вассалитета напоминали Рим не больше, чем всадник на коне – легионера-гражданина.

Это была не единая Империя, прорезанная хорошими дорогами, с одним законом и одним языком. Множество княжеств и королевств говорили на разных наречиях, враждовали, даже воевали друг с другом.

Общество цементировали только три сущности, которые признавали все:

1. Язык – латынь понимали все, и каждый образованный человек должен был знать латынь. Только на латыни писались книги, летописные записи, официальные документы. Латынь учили все, кто хотел быть понятым за пределами самой ближайшей округи. Ведь не было еще ни немецкого, ни французского, ни английского языков. Было множество наречий, диалектов, языков. Они порой очень различались на самом небольшом расстоянии.

В книге Умберто Эко «Имя розы» действие происходит в начале XIV века. В ней есть поразительное место: монашек из Баварии проводит ночь с девушкой из итальянской деревни. Девушку хватают и осуждают на сожжение, как ведьму: кто же, кроме ведьмы, мог проникнуть ночью в монастырь?! Соблазнить непорочного монашка?!

А парень… Ведь он не может говорить с девушкой! Не может даже спросить ее об имени! С монахами из Италии, со своим учителем из Англии, Хьюго Баскервилем, он говорит по-латыни. Но девушка латыни не знает – у любовников на ночь нет общего языка.

2. Римское право. Сложное римское право учитывало много чего и было совершеннее, удобнее бесчисленных «варварских правд». Однако чужое всем завоевателям, приемлемое для всех, оно связывало новую Европу со старым Римом не менее прочно, чем Церковь.

Договор, кстати, в западном христианстве считался делом СВЯЩЕННЫМ. Франциск Ассизкий, одолев силой креста страшного волка-людоеда, не убивает чудовище, а заключает с ним договор: если люди будут поставлять волку еду, обещает ли он не нападать на них и на их скот? И волк «принимает договор наклонением своей головы». И договор выполнялся до самой смерти волка, прошу заметить [2. C. 45].

3. Единая Церковь, у которой был один глава – папа римский.

Новым было отношение к труду. Империя презирала физический труд – презренное дело презренных рабов. С XI века западнохристианская церковь стала считать труд необходимым для спасения души. Монахи начали не просто уходить от мира, чтобы созерцать себя и Бога в отдалении от людей. Монахи начали трудиться и считали труд средством спасения.

В античное время горные работы считались проклятием даже для рабов. В рудники ссылали закоренелых преступников, политических врагов, захваченных с оружием бунтовщиков. В рудники продавали самых сильных рабов, и за год-два-три раб, если не убегал с полдороги, превращался в никчемную развалину.

В Европе XI–XIII вв. горное дело поднимали свободные монахи, давая мирянам пример нового отношения к труду. И европейское общество становилось все более активным, трудолюбивым, деятельным.

И все же это общество было очень похоже на римское: практически у всех в Европе была хотя бы частица того, что имели граждане в Риме.

Как и в Риме и Греции, огромное значение имела частная собственность.

Очень большое значение имел не приказ и не традиция, а договор. И договоры между людьми рассматривались как священные.

Человек в Европе воспринимался как отдельная, особенная личность, вне общины и вне государства. Даже если он лично не свободен, он не свободен именно лично, а не как член какой-то группы.

Церковь и учение Церкви имели колоссальное влияние на общество. И Церковь тоже утверждала идею Личности человека. Личность для Церкви была понятием священным. Ведь человек живет вечно, а все государства и империи – временны. Человек, душа которого рано или поздно пойдет к Богу, старше и «главнее» империй, королей и государств – учила Церковь.

Все члены этого европейского общества имели хоть какие-то права, и никакая власть над ними не могла быть вполне безграничной.

Даже замордованные мужики-вилланы имели хотя бы отсвет личных прав. Даже по отношению к ним было позволено не все.

Вольные самоуправлявшиеся города, воздух которых делал человека свободным, стали так просто рассадниками идеи личной свободы, рыночных и правовых отношений.

У дворянства – и у высшего, при королевском дворе, и у мелкого, служилого, в глухой провинции, – идея личности была в ряду важнейших.

Рыцарь – вообще-то, означает всего-навсего «Ritter» – «всадник», на тогдашнем немецком, и не более. Точно так же, как старофранцузское «шевалье» от «шеваль» – лошадь. Рыцарская конница была основой армии и в Византии, и в мусульманских странах, и в Индии.

Но только в Европе рыцарь был в первую очередь личностью, носителем идеи личной, персональной чести. Он лично, сам, должен был не только ни в коем случае не ронять свою личную, персональную честь и честь всего своего рода; он должен был еще следить за поддержанием порядка и справедливости в мире.

Можно сколько угодно смеяться над рыцарскими историями про схватки с великанами, чудовищами и драконами, над чудовищным самомнением рыцарства, над их поведением забияк, способных вести себя как мальчишки-хулиганы в возрасте Тома Сойера – «я тебе покажу!». Но как бы ни устарели одни идеи, ни казались странными другие, ни вызывали улыбку третьи, а рыцарь был носителем важнейшей идеи – идеи личности. Личной ответственности, личной совести, личной верности, личного благородства.

Рыцарь или свободный барон не могли жить сами по себе, но и не были подданными графа, герцога или короля. Благородный человек вступал с вышестоящими не в отношения подданного, а в отношения вассала. Это были договорные отношения; вассал и сюзерен договаривались, что они будут делать вместе. Вассал не становился бесправным подданным, зависящим от каприза вышестоящего.

Феодальная, разделенная на множество княжеств, жестокая Европа все-таки не настолько бесправна, как Азия. В ней нет того повседневного рабства… по существу дела, всех. Того рабства, к которому люди привыкают как к естественному состоянию и не понимают, что, вообще-то, может быть иначе.

В XI веке на северо-западе бывшей Римской империи родилось очень агрессивное общество. Не успела родиться Европа, как тут же начала крестовые походы, а немцы – тогда еще полуевропа – начали «натиск на восток» – на славянскую и балтскую Прибалтику. Первый крестовый поход папа Урбан II провозгласил в 1095 году, и до XIV века их состоялось восемь.

На Переднем Востоке больших успехов крестоносцы так и не добились. Восток не принял европейского типа общества, построенного на частной собственности, личной свободе и договоре вместо приказа. Даже то, что удалось завоевать, постепенно оказалось потеряно. В Прибалтике успехи были побольше.

Но Европа постоянно расширялась, включала в себя по крайней мере славянские территории.

Способов было два, они часто применялись вместе:

1. Крещение язычников. Церковь делала новообращенных едиными с остальной Европой. Несла новым христианам идею личности, идею принадлежности к цивилизации.

Язычники, став христианами, постепенно сами становились европейцами.

2. Завоевание, то есть насильственное включение в Европу, как рабов или данников завоевателей.

Европа расширяется

Ирландия и Скандинавия стали Европой через крещение. Саксы – через завоевание и крещение. Славяне… тут есть случаи и крещения, и завоевания. И действует знакомый механизм – кто принял крещение, тот отбился от завоевания и вошел в Европу уже сам.

К XII веку весь германский мир уже оказывается частью Европы, а славянский между XII и XV веками разделяется на тех, кто принял христианство, отбился от завоевателей «Дранга» и построил собственные государства. И тех, кто сам не захотел в Европу и кого повели, потащили, погнали под конвоем, превращая в рабов и онемечивая по дороге. Воистину, понимающего необходимость ведет, не понимающего тащит… на аркане.

Очень интересно и полезно проследить за тем, как Европа ползет на восток, на средневековых картах. По этим картам очень хорошо видно, кого европейцы считают, а кого не считают людьми своего общества. «Европа тогда кончалась границами Польши», – утверждает Н.В. Гоголь. Он не точен: в XV веке граница Европы проходила по восточным границам не Польши, а Великого княжества Литовского, то есть прошла через Россию.

По мнению европейских картографов, в XV веке Западная Русь была уже частью Европы. А Восточная Русь, Московия – не была.

Даже хуже. По мнению картографов, и самого слова «Московия» можно было и не применять. Для европейцев были плохо понятны отношения данничества – когда можно платить дань и не быть частью государства, которому платишь. Европейцы понимали отношения вассалитета: раз Московия платит дань татарскому хану, значит, она его вассал. Значит, не существует никакой самостоятельной Московии, а есть Великая Татария, и Московия – лишь ее часть. И на картах Московию, вполне мотивированно, показывали как Великую Татарию – никак не отделяя от других владений татарских ханов.

И еще того хуже… Московию, вернее, владения татарских ханов, называли Великая Тартария. Разница, как будто, в одной букве, но смысл-то меняется чрезвычайно. Получается, что Московия – это Тартар, как бы страна чертей.

Так и продолжалось до середины XVI столетия, когда граница Европы опять существенно передвинулась на восток. В конце XV – начале XVI века Московская Русь перестала платить дань татарским ханам, а торговые пути через Новгород и города Великого княжества Литовского связали Московию с Европой. Русских лучше узнали в Европе; западных русских и веком раньше признавали европейцами, а теперь благодаря им стали так же относиться и к восточным.

И в середине XVI века границу Европы картографы проводят по Волге. Не было случая, чтобы границу Европы географы отодвинули назад, на запад. И что бы ни творилось в Московии почти два столетия, рубеж остается тот же. Еще во времена Петра I Азия начиналась в двухстах верстах от Москвы, а заводы Демидова располагались в самой что ни на есть Азии.

Российская империя становится на цыпочки, изо всех сил хочет быть Европой. Татищев, птенец гнезда Петрова, устраняет обидный географический факт, переносит границы Европы и Азии на Урал. Наверное, многие из моих читателей постарше уже знакомы с системой Татищева: когда граница Европы и Азии проходила по вершинам Урала, разделяя его на две равные части, а потом – по реке Урал до ее впадения в Каспийское море.

Но весь Кавказ – от самых его низких предгорий, от Куры и Кубани, был для Татищева Азией. И все владения Османской империи – тоже. И Крымское ханство, вассал Османской империи, и все владения Турции в Греции и в славянских землях за Дунаем.

Румянцев-Задунайский воевал в Азии. Потемкин отвоевывал берега Черного моря, закладывал Одессу – в Азии.

Мужики переселялись на Кубань и в Ставрополье – в Азию.

Греки боролись с турками за национальную независимость. Российская империя все громче заявляла о своей готовности помочь братьям-славянам освободиться от нечестивых турок. Заявляли и о готовности отвоевать Константинополь, город Великого Константина, крестителя Римской империи.

На рубеже XVIII и XIX веков границу Европы и Азии стали проводить через Босфор и Дарданеллы, а северное побережье Черного моря от устья Дуная до устья Днепра считать тоже Европой. Но еще Александр Сергеевич Пушкин совершил путешествия в АЗИЮ – в Крым и на Кавказ.

Только в конце первой половины XIX века границу Европы стали проводить привычно – по самым высоким вершинам Кавказского хребта, разделяя Кавказ на северный, европейский, и на южный, лежащий в Азии.

Вот эту систему и преподавали в школе еще в 1960-х годах. И автор этих строк, и другие люди столь же пожилые и почтенные, которым за сорок, должны помнить из школьной географии это удобное, простое: граница Европы пробегает по вершинам Урала, по реке Урал, по берегу Каспия, по главным вершинам Кавказского хребта, по Черному морю, по Босфору и Дарданеллам.

Вот потом опять начались сложности: Европа продолжала расширяться. Во-первых, запротестовали Армения и Грузия. Как же так?! Земли почти первобытных мусульманских племен – в составе Европы?! Хаджи-Мурат, Шамиль с его мюридами – европейцы?! А в то же время, получается, Армения, первая в мире страна, где христианство стало государственной религией – во II веке по Рождеству Христову, – часть Азии?! Армения и Грузия настаивают на том, чтобы считать их частью Европы (и как будто не без оснований).

Во-вторых, о своей принадлежности к Европе недвусмысленно заявляет Турция. С XVIII века ее территория, как и территория Российской империи, лежит и в Европе, и в Азии. А турки считают, что уже много десятилетий, даже веков в Турции осуществляется европейский тип развития… По крайней мере с конца все того же XVIII века. В Турции, между прочим, даже выпускаются карты, на которых все Закавказье и вся Турция – Европа. Вопрос только в том, как скоро это новшество признают остальные европейцы. Но что признают, я не сомневаюсь.

А кроме того, с 1960-х годов произошло странное и до конца необъяснимое событие: граница Европы удивительным образом переместилась на восток и на Урале. Мне не удалось найти автора этого открытия, но теперь уже весь Уральский хребет оказался в Европе, а южнее граница проходит по речке Эмбе, «отдавая Европе» еще двести километров.

В 1990-е годы встал вопрос и о статусе Сибири. Раньше это особого значения не имело, но в эпоху ослабления национальных границ, «парада суверенитетов» и «построения европейского дома» – имеет. С одной стороны, Сибирь – это никак не часть Европы, даже если границу проводить и по Эмбе… А с другой – ну какой же Новосибирск – азиатский город, скажите на милость?! И не один Новосибирск. Мой родной Красноярск – совершенно отвратительный город, нет слов. Экологически грязный, населенный процентов на тридцать бывшими уголовниками, он создавался как город большого машиностроения, через который можно качать богатства Сибири, но никак не в качестве форпоста культуры. Жить в нем для культурного человека даже не скучно – попросту душно. И тем не менее – не азиатский это город. Испанцы в Америке тоже строили города с одной целью – извлекать и вывозить в Испанию золото и серебро, какао и хлопок. Но это ведь не делает «индейскими городами» ни Рио-де-Жанейро, ни Мехико, ни Буэнос-Айрес.

Сказанное, конечно же, относится и к Иркутску, и к Чите, и к Хабаровску, и к Владивостоку. Относилось бы и к Харбину, но его русское население уничтожено и разогнано коммунистами в 1945 году. Относилось бы и к Дальнему, и к Порт-Артуру, но их Никита Сергеевич соизволил подарить Китаю. Но к Владивостоку – и сегодня относится, это европейский город.

Путешествие Европы через территорию Российской империи завершается тем, что в документах СБСЕ появляется формула: Европа и Сибирь. Раз уж нельзя пока что считать Сибирь частью Европы – пусть будет чем-то расположенным неподалеку. Уверен, что даже люди моего поколения доживут до того, как формула «и Сибирь» окажется устаревшей, и Сибирь (и русский Дальний Восток) будут молча признавать Европой. А там и на картах покажут.

Разумеется, этим приключения Европы далеко не исчерпываются: и обе Америки, и Австралия, и Южная Африка относятся к Европе точно так же, как Сибирь, и по той же самой причине. Но эта тема далеко выходит за рамки нашей книги, и развивать ее я пока не буду.

Для нашей темы важнее другое: Европа оказалась способной пройти ряд изменений, стадий развития, которых не было нигде и которые изменяли саму Европу. Во многих странах сменялись целые эпохи в культуре, менялся политический строй. Иногда – в сторону большей свободы, иногда – меньшей. Но нигде изменения не происходили постоянно, все время, сплошным потоком. И нигде эти изменения не означали все большего нарастания личной свободы и рационализации всей жизни в целом.

Два типа общества

Боюсь, тут невозможно обойтись без зубодробительных терминов, да уж ничего не поделаешь. Только в Европе аграрно-патриархальное общество постепенно превращалось в урбано-сциентистское.

Аграрно-традиционное общество – это общество людей, живущих общинами и стремящихся поступать так, как делали мудрые предки. Самостоятельная личность у них не в чести, а создавать новые знания о мире они считают не очень нужным. У них уже есть священные предания, Библия, Коран или сочинения Карла Маркса. В них уже содержится все нужное, остается только «правильно» прочитать, чем и занимаются специальные жрецы: священники, жрецы бога Тота, муллы или сотрудники кафедры истории КПСС.

Урбано-сциентистское общество – это общество, в котором главной единицей становится не община и не группа, а личность. И традиция у них менее важна, чем знание. Сциентизм по-латыни – знание. Общество индивидуальных людей, для которых важна не традиция, а их личный успех. И которые знания о внешнем мире черпают из науки, наблюдений, исследований, а не из опыта мудрых предков, которые и так все знают.

В разных концах мира возникали общества, в какой-то степени похожие на европейские, но только в Европе общество прошло несколько стадий развития от аграрно-традиционного к урбано-сциентистскому обществу.

Средневековое европейское общество было аграрно-традиционным. Не в такой степени, как средневековое общество мусульман или китайцев – но все-таки. Если бы китаец или индус в X, XII, даже в XIII веке попал в Европу – он нашел бы там много знакомого. Те же крестьянские общины внизу, те же корпорации воинов, жрецов, администраторов наверху. Каждый из них, и европеец и китаец, могли бы понимающе кивнуть: да, называется все по-другому и обычаи другие. Но суть – одинакова, везде одно и то же. Разве что горожане уже и тогда жили не совсем так.

Но в XIV веке китаец уже не совсем узнал бы европейское общество. В нем уже было то, чего нет в Китае, – огромное внимание к личности человека, к его способности творить, создавая произведения искусства, вторую природу, уподобляясь Богу в этом творчестве. А европеец счел бы Китай несколько пресным и скучным, не придающим должного значения творческой личности.

В XVI веке разрыв оказался бы еще больше, в XVII он стал таким огромным, что трудно стало понимать друг друга.

Динамичная Европа

Изучая историю любой страны, историки видят постановления правительств, работу общественных институтов и поступки отдельных людей. Но все это – наверху общества. Внизу, у 90, а то и 99 % населения, сохранялась крестьянская община.

Не к этим 90 % обращены указы императоров и призывы философов. Не эти люди заняты духовными исканиями и завоеваниями других стран, реформами системы управления и строительством новых механизмов.

Поэтому мы постоянно изучаем историю в лучшем случае 10, а то и 1–2 % населения страны. Остальные – это подножие богатой, образованной верхушки. Они выращивают хлеб и пасут скот, строят города и крепости под руководством инженеров, архитекторов и чиновников.

В Европе было так же, но в ней и крестьянин не был частью общины. На землях Римской империи общин не было с момента завоевания. В Германии община распалась к XIII столетию. В Скандинавии – к XIV. Любая проповедь, любой духовный переворот касались в ней всего общества.

Европа постоянно изменялась, и изменялась вся, полностью – от крестьянских изб до королевских дворцов. Европа в ней все время теснила Азию, потому что все время получали новые и новые права те, кто их раньше не имел.

С каждым годом жить в Европе становилось все удобнее и безопаснее, потому что законы и обычаи придавали все большее значение личности каждого человека. Все важнее становилось соблюсти интересы не только правителя и его окружения, не только верхушки общества, но каждого или почти каждого человека.

Чаще всего в развитии культуры Европы выделяют давно и хорошо известные этапы:

Возрождение – XIV–XVI века.

Реформация – XVI–XVII века.

Просвещение – XVII–XVIII века.

Индустриализм – самый конец XVIII, весь XIX, самое начало XX века.

Но все это деление очень условно, крайне относительно. Ведь в действительности идет единый поток событий, стремительные изменения и культуры общества, и внешних форм общежития. В одних странах какой-то этап наступил, а в других его нет. В Италии XIII века уже наступает Возрождение – а в Германии им еще и не пахнет.

Одни страны Европы проходят какой-то этап развития, а другие еще не проходят. Скажем, Англия, Голландия и Скандинавия стали протестантскими – а в Польше, Франции и Италии сохранился католицизм.

История всегда сложнее схемы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.