Павел I (правил с 1796 по 1801). «Русский Гамлет» или кто?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Павел I (правил с 1796 по 1801). «Русский Гамлет» или кто?

Павел I – Павел Петрович Романов – родился в 1754 году, на престол вступил в 1796 году, сорока двух лет от роду, соответственно. Умер в 1801 году – смерть насильственная…

Чем примечателен этот император? Единственный сын Екатерины Великой и нежеланный ею наследник. Он же – сын убитого ею супруга. Популярен миф о его психической ненормальности. Увлекался рыцарством («Русский Дон Кихот»), покровительствовал Мальтийскому рыцарскому Ордену. Желал «порядка и реформ», но в результате лишь настроил против себя и до крайности раздражил дворянское сословие. При Павле I Россия продолжает политику активного вмешательства в европейские военные действия. Опасаясь прежде всего влияния Франции на балканских сепаратистов, которых Россия всегда будет желать привлечь к себе, Павел поддерживает антифранцузскую коалицию, на недолгое время Российская империя даже примиряется со своим важным соперником, Османским султанатом (наши учебники упорно именуют его «Турцией», хотя государство с таким названием появилось лишь в XX веке). Именно при Павле действуют активно в армии Ушаков (на флоте) и Суворов (в сухопутных войсках). Между прочим, знаменитый «переход через Альпы» тоже осуществлен в правление Павла I – 1799 год. Рекрутские наборы проводятся чаще, и рекрутов забирается больше. Российская армия успешно доказывает преимущества армии, которую возможно легко пополнять и в которой солдат бесправен. Жизнь этой бесправной армейской единицы вовсе не имеет значения, «единиц» много; убитые «единицы» легко заменяются новонабранными. Конечно, подобная армия вызывает изумление европейцев и способна на неимоверные деяния вроде пресловутого «перехода через Альпы», когда солдаты двигались, страдая от холода, лишенные самого необходимого для жизни (например, еды). Российский полководец – от Суворова до Жукова – прежде всего полководец, умеющий использовать эту многочисленную армию рабов; он «смело бросает» свои полки туда, где неминуемы огромные потери… К чести того же Суворова следует отметить, что он отлично понял, как необходим подобной армии элементарный «роздых». Отсюда его дозволение грабежа и всевозможных насилий над жителями «взятых» населенных пунктов. Впрочем, насилия чинятся и над «своими». «Солдат на постое» превращается в настоящее бедствие. Так было и при Екатерине, так остается и при Павле I. А. Ф. Ланжерон, описывая российскую армию в год смерти императрицы, пишет вот что о постоях: «Солдат не оставляет крестьянину ни хлеба, ни говядины, ни яиц, приказывает все подавать себе, держит открытый стол, приглашает своих товарищей и разыгрывает из себя большого барина… Если жалобы таковы, что их невозможно затушить, то входят в соглашение с помещиком или капитаном-исправником; этот последний должен бы быть защитником крестьян, но он всегда держит сторону полковых командиров, которые или платят ему, или делают подарки. Он принимает на себя труд смягчить крестьян или затушить их жалобы и выдает общую расписку.

Если насилия зашли слишком далеко, то военный начальник и губернатор предписывают произвести дознание, а затем заминают дело, или же его затягивают на долгое время. Короче сказать, крестьянин никогда не пользуется ни спокойствием, ни правосудием, ни справедливостью…» Но кто бы посмел обвинить солдат в этих злоупотреблениях? И сейчас – задним числом – кто бы посмел? Что были для солдата эти «яйца и говядина» в сравнении с теми неимоверными опасностями, которым его подвергали!.. Но здесь российская армия представляет еще и казус психологический. Оказывается, вот такой солдат-раб, отдыхающий лишь в короткие периоды мародерства, – самый надежный солдат, без размышлений исполняющий все приказания начальников; и более того: у такого муштрованного солдата-раба – выраженная «психология победителя». Кстати, подобной психологии «не размышляющего победителя», конечно, лишен человек, имеющий понятие о гражданских правах и свободах. И против подобной армии мыслима одна лишь защита – из ряда вон выходящее развитие военной техники…

Но не слишком ли много внимания мы уделяем армии как таковой? Да нет. Ведь именно с развитием армии связано бытие династии Романовых и интенсивное расширение управляемой ими империи. Первые цари династии Романовых – лица сакральные. Начиная с Петра происходит как бы возврат к традициям Рюриковичей: отныне царь, император – непременно – с детства – в военном мундире, он полководец, наивысший воинский начальник. Понятия «государство» и «армия» смыкаются все теснее… Для того чтобы окончательно сомкнуться в тридцатые годы уже XX века, в модифицированной империи – Советском Союзе… При переписи населения Николай II поименовал себя «хозяином земли русской». Быть может, было бы логичнее назваться «хозяином армии русской», ведь именно такова была одна из основных функций императоров из дома Романовых. Павел I, как и его отец, Петр III, желает реформировать армию. Но, похоже, институт российской, имперской армии зажил уже сам по себе и подчиняет себе своих венценосных «хозяев». Армия фактически развивается эффективно лишь в одном направлении: все увеличивается ее численность, все большее количество людей из самых разных классов и слоев населения вводится в нее, интегрируется и воспитывается ею…

Но если было невозможно коренным образом реформировать армию, то не менее затруднительны оказались гражданские реформы. В свое время мы рассуждали о том, что могло бы произойти, если бы Петр I вдруг отменил крепостное право. Его правнук Павел всего лишь ограничил наивысшую норму крестьянского труда на помещиков тремя днями барщины в неделю. Но недовольство помещиков едва ли поддается описанию. Но это, разумеется, была полумера со стороны Павла; полумера, раздражавшая помещиков и, по сути, ничего не менявшая для крепостных.

По поводу Павловских реформ можно долго недоумевать. Ведь он желает, казалось бы, невозможного: и нивелировки сословий, которая облегчила бы положение низших, и – одновременно – собственного самодержавного правления… Но почему же это невозможно? Оказалось, это и было далекое еще будущее империи – нивелированные сословия под властью диктатора…

Очень важным для династии явилось упорядочение Павлом престолонаследия. Согласно его «Учреждению об императорской фамилии», престол переходил строго от отца к сыну или же к старшему представителю семейства по мужской линии…

Да, это было введение строгой законности. Пусть в государстве невозможно было ввести строгую законность, зато теперь «на законных основаниях» могла жить династия… И тут случился закономерный парадокс: законность удушила беззаконную по своей сути династию Романовых. Да, теперь покончено было с подложными завещаниями, самозванцами и погибающими в тюрьмах низложенными императорами. Убийство самого Павла I будет последним «внутридинастическим» убийством. Далее Романовы начнут превращаться в большую и даже добропорядочную семью. Завершатся этапы: «Претенденты, имеющие право (действительное или мнимое), против Романовых»; «Романовы против Романовых». С Александра I начнется новый этап. Теперь против новых Романовых все более и более будет восставать сама империя, созданная дедами и прадедами (бабками и прабабками). Романовы как живая, реальная династия все менее нужны империи. Империя поднимается на Романовых… Но почему? А потому, что введенная Павлом I законность уничтожила для Романовых ту беззаконную волю, по которой, в сущности, и приходили к власти самые сильные и энергичные – Петр I, Екатерина II. Стиснутая рамками «законности» павловской, династия приводит к власти все более и более дюжинных, заурядных людей. «Учреждение об императорской фамилии» было обнародовано в 1797 году. Прошло чуть более ста лет, и династия Романовых была грубо и жестоко отброшена от престола и власти… Но ведь уцелела же британская монархия! Быть может, и Романовых могли бы спасти ограничения, налагаемые на монархию конституцией, двухпартийные «качели» внутри управленческого аппарата, свои Гладстоны и Биконсфилды – уважаемые обществом политики… Но нет, этого не произошло – ни конституции, ни даже и тени многопартийности; и положение деятелей, «способных управлять», оставалось жалким; Витте, Столыпин, Лорис-Меликов так же будут зависимы от самодержцев, как в свое время Остерман – от прихотей грудастых императриц… И все же – почему, почему, в чем ошибка?..

Ошибка? Нет, закономерность. Колонии Британской империи были «заморскими» колониями. Итогом последовательной либерализации законодательной системы и системы управления государством явилось отпадение колоний. Но структура государства как такового при этом не пострадала, фактически целостность его не нарушилась. Российская же империя (так же, как и Османский султанат) – государство, образованное последовательным непосредственным приращением все новых и новых территорий. При такой структуре либерализация неминуемо приводит к возникновению и развитию сепаратизма и затем – к распаду государства… Круг замкнулся. Романовы были обречены. Государственная структура, созданная Романовыми же, теперь выталкивала их прочь, жестоко и беспощадно. Она, эта государственная структура, требовала для своего сохранения не какой-то там «законности», а именно беззаконной воли, закономерно приводящей к власти самого сильного… Этой государственной структуре прямо противопоказаны как упорядочение престолонаследия, так и «законные» президентские выборы… А когда структура эта рушится, образуется совсем иная, уже не имперская структура; в этой структуре, пожалуй, возможна монархия типа современной реставрированной испанской. Но Романовы всей своей идеологией, всей Романовской концепцией истории не подходят, не годятся для подобной новой структуры… Кажется, это понимал Николай II (интуитивно?!). Недаром все сравнивал себя с Алексеем Михайловичем, «предреформенным» царем. После Алексея Михайловича был Петр I. Закономерными преемниками Николая II Александровича явились Ленин и Сталин. Империя приняла их. Они восстановили столь необходимый для ее сохранения закон «беззаконной воли», попранный павловским «Учреждением об…». Престол и власть снова доставались самому сильному…

Но вернемся к трагической личности Павла. «Дон Кихот», «Гамлет», «сумасшедший»… Кем же он все-таки был и почему?..

В популярной монографии Валишевского о Павле I возведена, между прочим, на Павла одна напраслина: сказано, что он не помог своему старому учителю Порошину. Но Валишевский ошибается. Порошин действительно был учителем маленького Павла, но погиб задолго до старости своей. Валишевский нечаянно спутал Семена Андреевича Порошина с одним из потомков его брата, действительно находившимся в стесненном материальном положении и издавшим, в частности, брошюру, в которой он рассказывал о том, как были найдены дневниковые записи Семена Андреевича, изданные отдельной книгой – «Семена Порошина записки» – в Санкт-Петербурге в 1844 году.

Семен Адреевич Порошин преподавал Павлу Петровичу математику и был одним из его воспитателей с сентября 1764 по декабрь 1766 года. «Замечательный русский человек», – можно без преувеличения сказать о Порошине. Умный, честный, ясный и внимательный; он искренне желал подружиться со своим воспитанником, но низкопоклонства не знал. Это был человек, наделенный спокойным чувством собственного достоинства…

Изо дня в день записывал он, как учится мальчик, как играет, что читает. Каким же предстает будущий император в дневнике Порошина? Мы знаем, что как Анна Иоанновна, так и Елизавета одинаково разочаровались: первая – в племяннице, вторая – в племяннике. Теперь вся надежда была на внучатых племянников. Анна Иоанновна оставила престол крохотному Ивану Антоновичу. Возможно, и у Елизаветы были подобные намерения относительно Павла, однако она все же их не исполнила. Но в первые годы воспитанием мальчика руководила бабка. Впрочем, Елизавета часто хворает, а когда Павлу было всего семь лет, она умерла. Можно полагать, что настроить его против родителей она не успела. Судя по записям Порошина, мальчик знал об отце, что отец его умер. Ничего дурного и порочащего ему об отце, конечно, не говорили. Вполне возможно, что у дипломатичной Екатерины имелась собственная (особливая для сына) версия совершенного ею переворота; и в этой версии она ухитрялась оправдывать себя и при этом не чернить отца мальчика. Екатерина была хорошей матерью. Воспитанию и образованию сына она уделяла самое серьезное внимание. На выбор ей могли быть представлены две системы аристократического воспитания мальчика: русское «береженье» – кутанье и баловство, и немецкая муштра – за урок, дурно отвеченный, – коленками на гороховую россыпь… Екатерина выбрала третью систему: французскую «просветительскую», по Руссо. Никаких жестоких наказаний. Учителя должны заинтересовывать мальчика занятиями. Театр, много книг для «внеклассного чтения» – исторических, географических. Подвижные игры, токарный станок. Общество сверстников – маленьких сыновей российских вельмож.

Павел рос живым, способным, чувствительным ребенком. Мать заботливо следила за его воспитанием и обучением. «Панюшка», как называли его, самым искренним образом привязался к молодому своему учителю, который по возрасту мог бы быть ему старшим братом (нет, Порошин не придумал эту взаимную привязанность, нельзя придумать столько живых, говорящих деталей; такое ощущение, будто читаешь новейший психологический роман)… Но за внешне спокойной, умной, веселой, насыщенной радостными для ребенка событиями жизнью маленького наследника стояли большие придворные интриги. Слишком многим не понравилась дружба наследника с «человеком со стороны»; Порошин не скрывал, что ведет дневник, но этого и боялись (вдруг лишнее запишет ненароком). Уже сама императрица стала опасаться его; она-то знала хорошо: надобно, надобно опасаться таких вот, слишком честных, искренних и благородных. И все кончилось отставкой Семена Андреевича от двора, затем он оказался на «театре военных действий» первой турецкой войны и вскоре погиб…

Кто знает, быть может, именно это внезапное исчезновение из дворца любимого учителя и насторожило мальчика впервые, заставило иначе взглянуть на окружающий мир, прежде такой простой и понятный… Преувеличение? Но вот один лишь пример тонкой чувствительности этого мальчика: вот он, десятилетний, радуется модели корабля, он решил назвать корабль «Анна»; он все еще помнит свою сестричку, умершую совсем крохотной, когда ему самому было три года…

Несомненным потрясением в жизни Павла явились события, связанные с его первым браком. Ему девятнадцать лет, пора приступить к исполнению своей первейшей обязанности, пора дать династии новых наследников. Екатерина (как некогда, уже давно, Наталья Кирилловна) спешит найти сыну невесту. И в 1773 году принцесса Вильгельмина Гессен-Дармштадтская становится в православном крещении Натальей Алексеевной. Да, кажется, миновали времена вероисповеднических проблем, теперь княжны-лютеранки немецкой крови преспокойно переходят в православие (ау, несчастная Шарлотта, супруга Алексея Петровича; ау-ау, Ирина Михайловна и граф Вольдемар!). Да уж, перефразируя Генриха IV французского, «Санкт-Петербург стоит конфирмации»!

И вдруг послушный сын выходит из повиновения. Что это? Копилось давно; с тех пор, как удалили Порошина; с тех пор, как задумался о судьбе отца и прислушался к тихим толкам и перестал доверять матери? А тут еще влияние юной женщины, жены, которой безоглядно отданы нерастраченные чувства Павла Петровича… Среди молодых ласк и бесед обо всем на свете Наталья Алексеевна проясняет для Павла его права (теперь это и ее права). Все очень просто, ведь он и сам знает, только, быть может, не решается самому себе признаться; но прежде он был один со своими сомнениями и размышлениями, а теперь они – вдвоем, вместе… Все очень просто: его мать – узурпатор! Но ведь он уже совершеннолетний, мать должна уступить ему престол!.. Наталье Алексеевне, наверное, обидно: унижаться перед этой беззаконницей, и до каких пор? Еще, может быть, долгонько, потому что здоровье у Екатерины отменное…

Но унижаться Наталье Алексеевне пришлось недолго. Екатерина играючи раскрывает заговор молодой четы. Как всегда, она действует решительно, дипломатично и… страшно! От нее сын узнает, что обожаемая супруга была ему неверна и потому и ребенок, который должен родиться, это, возможно, и не его ребенок. Но мало этого. Мы уже знаем, как умеет Екатерина убирать, сметать со своего пути всех, кто ей так или иначе помеха… Юная мать и новорожденная дочь умирают…

«Гамлет»? «Дон Кихот»? «Безумец»?.. Всего вышерассказанного с лихвой хватило бы для того, чтобы впасть в любую форму помешательства. А прибавьте к этому размышления о том, убила мать отца или все-таки убийца не она, не она… Или она?.. Она!.. Однако можно держать беспроигрышное пари: Павел не заболел психически, не помешался в уме. Романовы крепкие, они с ума не сходят; ни в северных ссылках, ни в одиночных камерах, ни перед лицом кошмарных убийств. Это все – истинная их стихия. И, должно быть, и вправду спокойно, без вопросов и жалоб спускался Николай Романов в известную «расстрельную» комнату екатеринбургского дома. Долой скучную шелуху буржуазного облика «полковника – отца семейства». Теперь он был настоящий, истинный, породненный с этими предками своими. И нет, он не мешался в уме, сойдясь лицом к лицу с бездной ужаса и смерти. Он шел навстречу… Так шел по лесенке деревянной на башню молодой Михаил Федорович – самому видеть, как закачается на виселице маленькое тело четырехлетнего сына Марии Мнишек. И вот так мчался в Рим царевич Алексей Петрович – предавать отца. И вот так шагал великий Петр ко гробу сына, удушенного по его приказу. И вот так же вышагивал по камере своей неукротимый Иван Антонович… И вот так стоял Павел над мертвой женой и слушал утешения матери, которая была… убийцей его отца и его жены?..

Следует сказать хотя бы несколько слов и о друге Павла Петровича, с которым Екатерина своего сына рассорила навсегда. Другом этим был человек, впоследствии проживший долгую и бурную жизнь, Андрей Кириллович Разумовский, племянник известного фаворита Елизаветы. Первоначально юный Андрей входил в число аристократических подростков, которых императрица включила в окружение сына, чтобы он имел общество сверстников. Павел Петрович и Андрей Разумовский настолько подружились, что разлучаясь на несколько часов, обменивались короткими письмами. Эта переписка на французском языке сохранилась и рисует молодых людей интеллектуалами, увлекающимися музыкой и театром. Считается, что после смерти невестки Екатерина обнаружила среди ее бумаг компрометирующую переписку с Андреем Разумовским. Конечно, эта переписка не сохранилась. Зато сохранилось известие о том, что Павел Петрович во время своего заграничного путешествия, уже вторично женатый, встретил Разумовского, подвизавшегося в Италии на дипломатическом поприще, и пытался вызвать его на дуэль. Естественно, Разумовский, российский дипломат (императрица сослала его на это самое «дипломатическое поприще»), вызова не принял и драться с наследником престола не стал. Между прочим, императрица отзывалась о своей первой невестке весьма дурно; но Потемкину писала, что находилась безотлучно у постели умирающей от родов молодой женщины. Наверное, это очень ужасно, когда в такой ситуации у постели роженицы безотлучно дежурит ненавидящая ее свекровь…

Заботилась ли Екатерина о судьбе династии? Да, конечно! Формально это была Голштин-Готторпская династия – от Анны Петровны, старшей дочери Петра Великого, и от ее мужа, герцога Карла-Фридриха Голштинского. Но фактически это была династия Екатерины, она могла чувствовать себя родоначальницей…

Но, наверное, в глубине души она была такая же одиночка, такая же «сама по себе», как великий Петр. Они оба знали, что не будет равных им. И потому убить сына или невестку не затруднялись особенно… И просто не знали: кому оставить все то большое, громадное-громадное, что успели сотворить…

Но, как бы там ни было, с 1776 года Павел Петрович снова женат. София Вюртембергская преображается в Марию Федоровну. С нею проживет он всю свою дальнейшую жизнь, она станет матерью девятерых его детей. Она его и похоронит. Следует отметить, что по распоряжению этой женщины был учрежден Воспитательный дом в Москве – учреждение, где обеспечивались медицинской и социальной помощью незаконнорожденные и неимущие дети и их матери. Учреждением и попечительством о «богоугодных заведениях» для призрения неимущих также занималось особое «ведомство императрицы Марии Федоровны»…

Постепенно оформляются два двора – матери и сына. Резиденция Павла – Гатчина. Пышности материнского двора Павел противопоставляет свои простоту и нарочитую скромность.

Он кладет начало «скромному фаворитизму» при дворах российских императоров. Комическая суетня фаворитов при императрице, жадно домогающихся чинов и богатства, отвращает его. Нет, он не будет сменять фавориток, «как перчатки». С Нелидовой и Лопухиной он играет в свою, рыцарскую игру: «обожание Рыцарем Прекрасной дамы»…

Отношения матери и сына – более чем натянутые. Но все же Екатерина подчинила себе сына. Она даже решается (рискует) показать его Европе. Что ж, он и его жена хорошо себя ведут, родили ей двух отличных мальчиков-внуков, Александра и Константина…

А Европа, она все знает, все понимает, но… молчит, соблюдает правила приличия, и только втихаря ухмыляется; извините, иронизирует… Потому что уж давным-давно миновали те времена, когда возможно было не принимать Романовых и их послов. «Я, простите, болею, а племянница никак не может веру переменить, извините великодушно; не принимаем!» Но все подобное – в прошлом. Теперь принимают, и с почетом принимают, и с любопытством посматривают на путешествующую пару, на графа и графиню Норд («Северные») – прозрачное инкогнито.

И вот тогда-то, когда Павел Петрович с супругой объезжали европейские столицы, в Вене, в 1781 году хотели было поставить «Гамлета». Говорили, что интересно будет увидеть сразу двух Гамлетов: одного – на сцене, другого – в зале. Но, впрочем, постановка так и не состоялась. А Павел Петрович и сам соотносил себя с принцем Датским; и мать была его Клавдием и его Гертрудой, и вельможа Никита Иванович Панин, просвещенный граф, руководитель его воспитания, был его Полонием. И Павел даже рассказывал, как явился ему призрак великого прадеда, Петра I, и сказал: «Бедный Павел, бедный князь!..» Конечно, призрак был прав.

Да, в характере Павла, конечно, присутствовал этот, как мы его назовем, «комплекс Гамлета» – нервическая неуравновешенность человека, чьи права (и на очень и очень многое права) попраны. Но сумасшедшим, безумным Павел не был. Зато он был Дон Кихот и хотел двинуть российскую армию в Индию, вышибить оттуда англичан и устроить что-то вроде раздела Индии: половину – ему, половину – другому императору, Наполеону французскому. Но не успел…

Иные историки недоумевают: вроде бы Павел урезал дворянские привилегии и пытался облегчить положение крепостных; но, при этом, ненавидел Французскую революцию, ненавидел и боялся. А ничего удивительного здесь, пожалуй, и нет. Павел желал нивелировать сословия не как демократ, а как неограниченный диктатор; то, что называют «тиран»…

Не прошло и трех месяцев от начала нового, девятнадцатого, века, и Павел I был убит. В марте 1801 года, заговорщиками, ночью. Был ли он, как позднее говаривали, «подозрителен до безумия»? Нет, наверное, он все же был недостаточно подозрителен…

Он, установивший для Романовых «строгую законность», оказался последней жертвой воли, согласно которой, по единственному закону жестокой справедливости, править должен тот, кто в силах править, в силах удержать власть и трон за собою. Павел оказался не в силах. После него Романовы уже не будут убивать друг друга. Но во главе заговора, убившего Павла, вероятнее всего, стоял его сын…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.