ЭПИЛОГ

ЭПИЛОГ

июля 1610 г. гетман Жолкевский получил известие об аресте Шуйских в Москве и тотчас отправил Мстиславскому со товарищи послание, которое поразило бояр. Гетман забыл о том, как порочил царя Василия в предыдущих грамотах. Теперь он встал в позу защитника русской знати: «…мы от сего (известия о Шуйских. — P.C.) в досаде и кручине великой и опасаемся, чтобы с ними не случилось чего худого». Подчеркивая заслуги Шуйских и русской знати вообще перед государством, Жолкевский просил вельмож охранять Шуйских, «не делая никакого покушения на их жизнь и здоровье и не попуская причинять им никакого насильства». Король с сыном, продолжал гетман, будет держать в чести и Шуйских, и «вас всех великих бояр», когда вы будете служить им верой и правдой.

Гетман Жолкевский не забыл того, что бояре Шуйские многие десятилетия возглавляли пропольскую партию в Москве. Конечно, письмо его было уловкой, на которые гетман был большой мастер. Роль арбитра в конфликте между династией и боярами была выгодна гетману.

Москва присягнула Владиславу, и Жолкевский тотчас уведомил Сигизмунда III, что думные бояре обещали ему выдать всех Шуйских при условии, что король не окажет им никакой милости.

Обещания и лесть не убедили патриарха Гермогена и его сторонников в думе. Они категорически возражали против выдачи бывшего государя Сигизмунду III.

Низложенный царь еще жил в Чудовом монастыре «под началом», а уж начались переговоры о том, чтобы переправить его в один из зарубежных монастырей. Сразу после подписания московского договора тушинский думный дворянин Федька Андронов известил литовского канцлера, что в Москве собираются отправить Шуйского к королю в осадный лагерь, чтобы затем поместить его под стражу в монастыре в Киеве или в другом монастыре в Литве.

Гермоген настаивал на том, чтобы перевести «инока Варлаама» на Соловки или в Кирилло-Белозерский монастырь. Но поляки добились от Мстиславского решения о передаче бывшего царя в их руки. Жолкевский приставил к Шуйскому стражу и отправил его в Иосифо-Волоколамский монастырь.

Иосифо-Волоколамский монастырь был занят польским гарнизоном. Начальник гарнизона поместил узника в Германову башню, в которой издавна содержали государевых опальных. Бывшему царю положено было самое скудное питание.

Покинув Москву, гетман Жолкевский по пути к Смоленску заехал в Иосифо-Волоколамский монастырь. Застав князя Василия в простом чернеческом платье, он велел ему надеть мирское одеяние — «изрядныя ризы». Шуйский сопротивлялся, так как иночество гарантировало ему некоторую защиту. Но Жолкевский желал передать в руки короля не чернеца, а пленного царя. Поэтому он велел насильно переодеть пленника.

Братья Василия были отправлены в крепость Белую, занятую королевскими солдатами. Бояре, как следует из польских источников, настойчиво просили, чтобы Шуйские не были допущены к королю и «чтобы их держать в строгом заключении».

Забрав братьев Шуйских, Жолкевский отвез их в королевский лагерь под Смоленском. Шуйским разрешено было взять с собой 13 человек прислуги.

В лагере гетман передал королю пленника. Представ перед Сигизмундом III, Шуйский стоял молча, не кланяясь. Придворные требовали поклона, но узник, согласно легенде, гордо отвечал, что московскому царю не положено кланяться королю и что он хотя и приведен пленником, но не взят руками короля, а «отдан московскими изменниками».

Следуя ритуалу, король одарил Шуйского, пожаловав ему небольшую серебряную братину и ложку. Дары никак не соответствовали сану московита и не шли ни в какое сравнение с царскими сокровищами, привезенными из Москвы Жолкевским. В письме папскому нунцию Сигизмунд III признался, что не питает сострадания к судьбе братьев Шуйских.

В Варшаве король дал Шуйским повторную аудиенцию на заседании сейма. По этому случаю братьям были сшиты парадные платья из парчи. Сигизмунд III и паны сидели в шапках, московский царь отдал поклон и стоял с непокрытой головой, сняв шапку. Речь Жолкевского была исполнена похвальбы. Гетман не упомянул лишь о том, что обманом добился выдачи ему царя Василия. Он поклялся не увозить царя в Польшу и грубо нарушил клятву.

Королевская речь не заключала в себе никаких намеков на московский договор и унию двух государств. Россия повержена, «ныне и столица занята и в государстве нет такого угла, где бы польское рыцарство и воин великого княжества Литовского коня своего не кормил и где бы руки своей не обагрял кровью наследственного врага».

Выслушав речи, пленный царь низко поклонился, а его братья били челом до земли. После того как Сигизмунд III великодушно объявил о «прощении» Шуйских, те униженно целовали ему руку. Младший из братьев, Иван, не выдержал напряжения и разрыдался.

Свидетелем позора царя был Юрий Мнишек, присутствовавший в сейме как сенатор.

Когда Шуйских везли в королевский замок, на улицах польской столицы собирались толпы народа. Из Варшавы Шуйские были отправлены в Гостынский замок. При них находилась стража, насчитывавшая 40 солдат. Столовых денег на содержание московитов шло 35 рублей, или 228 злотых, в месяц.

Однажды посол Османской империи пожелал видеть царя, что и было ему разрешено. Турок вздумал хвалить удачливость Сигизмунда III, который держал в плену сначала Максимилиана Габсбурга, а теперь «всемогущественного русского монарха».

Василий Шуйский держался с большим достоинством.

На слова посла он будто бы сказал: «Не удивляйся, что я, бывший властитель, сижу здесь, это дело непостоянного счастья, а если польский король овладеет моей Россией, он будет таким могущественным государем в мире, что сможет посадить и твоего государя на то же место, где сижу сейчас я». Язвительная фраза князя Василия выдавала в нем опытного дипломата.

Юрию Мнишеку пришлось давать отчет Сенату о своей причастности к интриге Лжедмитрия I, замыслившего послать войско против короля в 1606 г. Во главе войска предполагалось поставить князя Дмитрия Шуйского. По этому поводу король повелел привезти в Краков пленного князя, чтобы заслушать его показания.

В августе 1612 г. Сигизмунд III с сыном отправились в московский поход. В грамоте из Орши, писанной в сентябре, он известил московских бояр, что прежде не мог отпустить сына Владислава на царство якобы из-за его болезни и хворобы. Но теперь Владислав поправился, и король идет «венчати его царским венцом и диадемою».

Поход был связан с риском. Война ставила перед королевской семьей новые проблемы. Монарха более всего беспокоило будущее сына. Чтобы обеспечить его безопасность, отец готов был уничтожить всех его реальных и предполагаемых соперников. Шуйские, томившиеся в плену, были в их числе. Если бояре захотят ссадить Владислава, кто знает, не вспомнят ли они о его предшественнике — законном самодержце Шуйском?

Положение польского гарнизона, осажденного в Кремле, было критическим. Силы объединенного Земского ополчения добились крупных успехов в войне с королевскими войсками и отрядами семибоярщины. Сигизмунд III стоял на границе и своевременно получал известия обо всем происходившем в России. Не это ли обстоятельство роковым образом сказалось на судьбе бывшего царя?

Люди, видевшие князя Василия в Польше, так описали его внешность. Пленник был приземист и смугловат. Он носил бороду лопаткой, наполовину седую. Небольшие воспаленные глаза царя уныло глядели из-под густо заросших бровей. Нос с горбинкой казался излишне длинным, а рот чересчур широким на круглом лице.

Василия держали в тесной каменной камере над воротами замка. К нему не допускали ни его родственников, ни русскую прислугу. Князь Дмитрий Шуйский жил в каменном нижнем помещении. Братья имели разный возраст и обладали разным здоровьем. Но умерли они почти одновременно. Как видно, насильственной смертью. Царь встретил свой смертный час 12 сентября. Никто из близких не присутствовал при этом. Дмитрий скончался пять дней спустя. Тюремщики разрешили его жене и слугам наблюдать за агонией князя.

Страже запрещено было произносить имя узников. В акте о смерти Василия чиновник записал: «…покойник, как об этом носится слух, был великим царем московским».

Не зная в точности возраста узника, составители акта записали: «…покойный жил около семидесяти лет». Согласно русским источникам, Василию исполнилось не более 60–65 лет. Тюремщики склонны были представить его глубоким старцем, которому пришла пора умирать.

Дмитрий Шуйский был казнен из-за титула. В качестве конюшего он в периоды междуцарствия обладал правами местоблюстителя царского престола. После смерти царя Василия он на законном основании должен был унаследовать шапку Мономаха.

Трупы казненных тайно предали земле, чтобы никто не догадался о местонахождении могил. Согласно самым ранним из польских свидетельств, Василия Шуйского закопали под воротами замка, а по другим сведениям, в подземелье башни.

На младшего из трех братьев — Ивана Шуйского — права престолонаследия не распространялись, и его пощадили. «Мне, — говорил князь Иван позже, — вместо смерти наияснейший король жизнь дал». Его слова подтверждали факт убийства двух старших Шуйских.

Помилованному князю была уготована судьба таинственного узника. Он должен был забыть свое подлинное имя и происхождение. Отныне он фигурировал под именем Ивана Левина. Расходы на его содержание урезали до трех рублей в месяц. Оставшиеся у него дорогие вещи были отобраны в королевскую казну.

Поход Сигизмунда в Россию кончился полной неудачей. Королевская рать бежала из-под Волоколамска, бросая на пути скарб и повозки. В феврале 1613 г. князь Иван Шуйский был освобожден из-под стражи и принят на службу «царем московским» Владиславом. Его положение при дворе королевича было скромным.

В 1620 г. Сигизмунд III приказал извлечь из земли и перевезти в Варшаву останки Василия и Дмитрия Шуйских. Тела перезахоронили в небольшом круглом здании из камня, с куполообразной крышей и шпилем. Мавзолей был воздвигнут у большой дороги, близ Краковского предместья, за городской чертой.

Ни захоронение у ворот Гостынского замка, ни второе погребение не сопровождались надлежащей церковной церемонией.

На мраморной плите у входа в мавзолей первым было высечено имя короля Сигизмунда. Далее следовал полный перечень его блистательных побед над Россией: «как московское войско было разбито при Клушине, как взята московская столица и возвращен Смоленск… как взяты были в плен, в силу военного права, Василий Шуйский, великий князь Московский, и брат его, главный воевода Димитрий». Версия пленения Шуйских имела мало общего с истиной.

Мавзолей московского царя должен был стать памятником в честь воинской доблести Сигизмунда III. В Москве хорошо уразумели смысл происшедшего. Король поставил «столб каменной себе на славу, а Московскому государству на укоризну».

После неудачной для России Смоленской войны и подписания мирного договора с Речью Посполитой король Владислав отказался от титула московского царя. Останки царя Василия поляки разрешили перевезти в Москву.

Царь Михаил Романов позаботился о том, чтобы города на всем пути следования траурного кортежа оказали высшие почести останкам польского узника. 11 июня 1635 г. Шуйские после большой панихиды были торжественно погребены в Архангельском соборе Кремля. По всей Москве звонили колокола. Россия простилась с Шуйскими.

Князь Василий Шуйский был последним из Рюриковичей, занимавшим московский трон.