14. Структура и хронология текста ПВЛ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

14. Структура и хронология текста ПВЛ

Исследователь, еще только приступая к изучению ПВЛ, сталкивается с парадоксальной ситуацией: при всём интересе к этому памятнику среди множества специально посвященных ему работ нет ни одной, которая подвергла бы анализу структуру его текста в соотнесенности с контекстом включающих его летописных сводов. Более того, несмотря на споры по поводу количества «редакций» ПВЛ и их объемов, имеющийся текст рассматривается исключительно в рамках «третьей редакции», т. е. ограничивая исследование рубежом 1118/1119 г., как если то была не гипотеза А. А. Шахматова, а реальный список, не имеющий естественного продолжения. Между тем, мы до сих пор не можем с уверенностью говорить даже о пределах работы Нестера/Нестора[777], так что единственным достоверным рубежом раннего киевского летописании оказывается известная запись игумена Михайловского Выдубицкого монастыря Сильвестра, впоследствии епископа Переяславля Южного, с упоминанием 6624/1116 г., когда он работал над «летописцем» [Л., 286].

Сопоставляя упоминания «летописца», т. е. летописи, у Нестера/Нестора и у Сильвестра, тем более, что колофон последнего следует в Лаврентьевской летописи за текстом ПВЛ, принято считать, что речь идет об одном и том же сочинении, которое было написано Нестером/Нестором, а затем отредактировано и дополнено Сильвестром. Последнее возможно, однако даже приняв это в качестве постулата, исследователь остается в неведении относительно реального состава и объема «летописца Сильвестра», который, безусловно, существовал, но пока остается для нас загадкой. Поэтому логическое обособление текста, ничем не выделенного во всех известных нам летописных сводах, является всего лишь гипотезой, не находящей сейчас подтверждения. Поскольку же текст, именуемый «Повестью временных лет», будучи неразрывной частью различных летописных сводов, отличается в каждом случае своим объемом и лексикой, неизбежно возникает вопрос о его истории — как истории собственно ПВЛ, так и истории ее текста в составе последующих сводов.

Очевидно, что при очередном переписывании редакторы сводов, отбиравшие необходимый с их точки зрения материал и производившие сокращения, и просто переписчики вносили свой вклад в лексику и фразеологию памятника, частично пересказывая тексты, что можно видеть, например, в сюжете о борьбе Ярослава со Святополком в НПЛ, где сведено воедино содержание нескольких годовых статей [НПЛ, 174–175]. Соответственно, каждое такое переписывание откладывалось в тексте определенным комплексом примет, которые лингвистический анализ может выявить, но не всегда может объяснить, указав лишь на явления «ранние» и «более поздние»[778]. Если при этом учесть, что такой анализ охватывает только текст до 1119 г., хотя тот является неразрывной частью текста Ипатьевской летописи в списке 20-х гг. XV в., или списка Лаврентьевской летописи 1377 г., становится очевидно, что начинать его необходимо «с конца», следуя методам реставрационных работ или археологических раскопок. Однако, в отличие от материальных объектов, имеющих четкий критерий возраста (т. е. времени изготовления и времени выпадения артефакта из обращения), корпус активной лексики во времени меняется гораздо медленнее и незаметнее. Кроме того, при переписке происходит замена не только отдельных лексем и синтагм, но и целых фраз, поэтому приходится говорить о значительном, а порою и полном обновлении текста, ярким примером чего могут служить отдельные главы известного «Жития Феодосия», представленные ПВЛ, Успенским сборником и Патериком Киево-Печерского монастыря различных редакций, — тексты, вызывающие до сих пор споры о том, могли ли они быть написаны одним автором, т. е. Нестером/Нестором.

С ПВЛ в целом дело обстоит еще сложнее, поскольку мы до сих пор не можем представить ее первоначального объема и состава даже в рамках, определенных А. А. Шахматовым, который, при всех своих блестящих наблюдениях и открытиях, внес много путаницы верой в «первичность» ПВЛ по тексту НПЛ и соблазном видеть в Лаврентьевском списке сохранившуюся «редакцию Сильвестра». Между тем, как он сам был вынужден признать в конце своей жизни, Лаврентьевский список является более дефектным и менее полным, чем список Ипатьевский (оба они являются изводами одной редакции), хотя в таких дефектных, поздних и переработанных списках можно найти утраченные фрагменты (НПЛ, Летописец Переславля Суздальского) или более полные чтения, позволяющие восстановить испорченный текст (напр., отдельные сюжеты летописи по Воскресенскому списку).

Поэтому мне представляется, что первым шагом исследователя любого текста (в прямом и более широком смысле) должна стать попытка оценки и анализа его структуры, которая, с одной стороны, отражает историю данного текста, а, с другой, — дает возможность понять смысловую взаимосвязь составляющих его блоков, синтагм, лексем и пр. Если же данный текст, как в случае с ПВЛ, сам находится в составе некоего контекста, имеющего сложный характер и неясное происхождение, то здесь анализ следует начинать с выделения знаковых компонентов, достаточно широко представленных в его структуре и в то же время не зависящих от конъюнктурных изменений целого. Рассмотрим с этой точки зрения состав ПВЛ, которая является типичным летописным сводом, а потому обладает структурными единицами, присущими всем остальным аналогичным сводам, в составе которых она и дошла до нас.

ПВЛ состоит из недатированного «введения» и годовых статей разного объема, содержания и происхождения. Эти статьи могут иметь характер 1) кратких фактографических заметок о том или ином событии, 2) самостоятельной новеллы, 3) части единого повествования, разнесенного по разным годам при хронометрировании первоначального текста, не имевшего погодной сетки, и 4) «годовых» статей сложного состава, состоящих, например, из 5) повести, присоединенной к краткой заметке («Повесть о начале Печерского монастыря», присоединенная к заметке о поставлении Илариона митрополитом в 6559/1051 г.), или 6) статьи и присоединенных к ней сообщений о событиях, имевших место в данном календарном году. Такая структура ПВЛ осложнена ее многослойностью, поскольку в ней достаточно явственно выступают более поздние сюжетные интерполяции («Повесть об убиении Бориса и Глеба», «Повесть об ослеплении Василька», «Повесть о походе 1111 г.»), разрывающие уже имевшийся текст, или внутритекстовые вставки, дополнения и пояснения (экспозиция Киева 70–80-х гг. XI в. в новеллах о мести Ольги или захвате Киева Олегом) и просто рассказы о ранних событиях, написанные два с половиной века спустя.

Эти общеизвестные факты я напоминаю потому, что и поныне многие историки всё еще уверены в синхронности работы летописца, т. е. в том что «годовая статья» действительно была «итогом года», который некий «летописатель» заносил в свой «дневник». В этом отношении особенно показательны работы Б. А. Рыбакова, усвояющего каждому князю своего хроникера-летописца и уподобляющего саму летопись чуть ли не газетному листку, реагирующему на сиюминутные изменения политической ситуации[779], и М. Х. Алешковского, следующего за академиком в утверждении «синхронного» событиям летописания и выделявшего «погодную запись, сделанную сразу после события или в конце года, когда произошло событие, или же в начале следующего года, но под датой предыдущего года»[780]. Несостоятельность подобного взгляда определяется как наличием «пустых лет» (чем занимались в это время «летописцы» и за что получали содержание от князя?), так и практикой западных и восточных хронистов, писавших годы, а то и десятилетия спустя после событий. Стоит напомнить, что даже в XVI в., когда Иван IV попытался сделать летописание «государевым делом», А. Ф. Адашев не писал летопись, а только подбирал к ней материалы за прошедшие годы, как то следует из описи царского архива[781]). Соответственно, и абсолютное большинство статей ПВЛ оказывается написано десятки лет спустя после событий, как то признавал сам Алешковский[782]. К этому можно добавить, что уже упоминавшиеся ст. 6390/882, 6453/945 гг. несут в себе приметы Киева 70–80-х гг. XI в.; все статьи с упоминанием «варягов» оказываются написаны не ранее первой половины XII в., в том числе и «хождение апостола Андрея»; новелла об истории Печерского монастыря под 6559/1051 г. несет в себе указание на начало 90-х гг. XI в., и т. д.

Следует заметить, что на Руси, как и в Европе, «летописанием», т. е. повествованием о прошлом, занимались люди исключительно духовного звания и в монастырях не потому, что именно в монастырях оказывались необходимые для работы книги, но, в первую очередь, потому, что духовное лицо обладало необходимым образованием, начитанностью, а главное — обеспеченностью, отсутствием жизненных забот о семье, карьере, хлебе насущном и тягот несения воинской или фискальной службы. Как показывает практика, вплоть до XVI в. в русской хронографии отсутствуют следы частного летописания, столь характерного для европейцев и даже для арабского мира. Возможно, такие попытки в эпоху Киевской Руси и предпринимались, однако их следы надежно затерты в бесконечной ротации последующих, создававшихся и обновлявшихся сводов.

Стоит при этом учесть и другой фактор, препятствовавший возникновению частного летописания и литературного творчества.

Привыкнув к обилию писчего материала, к черновикам, записям, конспектам, различным выпискам, предварительным наброскам, нам трудно представить технику работы летописца, писавшего только набело, «без права на корректуру», располагая крайне ограниченным пространством листа пергамена, который был чрезвычайно дорог. Об этом свидетельствуют палимпсесты и документы, использующие буквально каждый квадратный сантиметр поверхности. Экономить приходилось на каждом слове и на каждой букве, сокращая их «под титлы» или вынося над строкой. Именно экономией места, а не конъюнктурными соображениями, как то обычно изображают излишне политизированные историки, объясняется большинство последующих сокращений текста при переписке летописей: чтобы поместить новое и более важное (уже потому, что оно новое), опускалось старое, потерявшее свой интерес или просто уже непонятное.

Однако происходил и другой процесс. При создании нового списка некоторые статьи, повествовавшие о прошлом, тем более, когда они оказались маркированы годами, пополнялись заметками о событиях, заимствованными из других летописей, из собственной памяти или иных источников. Иногда они принимали характер вставной новеллы, но чаще ограничивались кратким сообщением о каком-либо факте, которое вводилось в текст синтагмой «в се же лето», «в то же лето», «того же лета» и пр., причем под одним годом со временем оказывалось несколько таких записей, сделанных разными авторами, отличающимися как по вводной синтагме, так и написанием одних и тех же имен. Замечательным примером такого отличия стилей может служить ст. 6597/1089 г., в которой мы встречаем два написания имени одного киевского митрополита — «Иван» и «Иоанн»:

«В лето 6597. Священа бысть церкви Печерьская святыя Богородица манастыря Федосьева Иваном митрополитом, Лукою, белогородским епископомь, и епискупомь ростовьскимъ Исаиемь, и Иваномь, черниговьскымъ епискупомь, и Антоньемь, гурьговскимь игуменомь, при благоверном князи Всеволоде, державному Руския земли, и чадома его, Володимера и Ростислава, воеводьство держащю киевьской тысящи Яневи, игуменьство (т. е. игуменство в Киево-Печерском монастыре. — А. Н.) держащу Ивану.

В се же лето преставися Иоанъ митрополита. Бысть же си мужь хитръ книгамъ и ученью, милостивъ убогимъ и вдовицам…» и пр. [Ип., 199].

Естественно, что вторая запись не может принадлежать руке предыдущего автора, хотя оба события произошли в один календарный год, но и первая запись, и вторая оказываются сделаны не по «горячим следам», а годы спустя. Наличие двух традиций написания одного имени дает в руки исследователя возможность и далее пользоваться такими приметами при разделении текстов, на первый взгляд принадлежащих одному хронологическому пласту, в данном случае печерянину, т. е., скорее всего, Нестеру/Нестору, у которого такое же написание «Иван» сохранилось непереправленным в начале «Чтения о Борисе и Глебе»[783]. В ПВЛ написание «Иван» прослеживается в ст. 6582/1074 г. (игумен), 6594/1086 г. (митрополит), 6695/1087 г. (митрополит), 6597/1089 г. (митрополит), в рассказе об обретении мощей Феодосия под 6599/1091 г. (игумен), под 6619/1111 г. (епископ), 6624/1116 г. (посадник), 6625/1117 г. (император), 6629/1121 г. (Богослов), 6632/1124 г. (Креститель), что вряд ли можно посчитать случайностью. Однако столь безусловный вывод требует в каждом случае проверки, поскольку разница в написании может оказаться не всегда последовательно проведенной поздней правкой. Так в ст. 6596/1088 г. Ипатьевского списка тот же митрополит назван «Иоаном» («священа бысть церкви святаго Михаила манастыря Всеволожа митрополитомь Иоаномь» [Ип., 199]), однако из примечания издателей явствует, что «буквы ?ано? написаны позже над строкой», а в списках Хлебниковском и Погодинском сохранилось правильное написание протографа «Иваном».

Часть таких заметок-дополнений несли точные календарные даты, другие — указания на время года. В тексте ПВЛ это особенно хорошо видно, поскольку в какой-то момент один из редакторов при создании очередного свода провел его сквозное хронометрирование, снабдив текст сеткой годовых дат, под которыми предпринял попытку упорядочить все эти записи соответственно их внутригодовой последовательности. Поскольку же один и тот же автор вводил в текст иногда несколько дополнений, относящихся к разным временам года, в ряде случаев получилась весьма выразительная картина разностилья, как, напр., под 6612/1104 г.:

«В лето 6612. Ведена дщи Володарева за царевича за Олексинича Царюграду, месяца июля в 20.

В том же лете ведена Передъслава, дщи Святополча, во Угры за королевича месяца августа в 21.

Того же лета прииде митрополит Никифор в Русь месяца декабря в 6 день.

В том же лете преставися Вячьслав Ярополчич в 13 день. Никифор митрополит посажен на столе.

Сего же лета исходяща посла Святополк Путяту на Менеск, а Володимер посла сына своего Ярополка, а Олег сам иде на Глеба, поемьше Давыда Всеславича; и не успеша ничтоже, и возъвратишася опять. И родися у Святополка сын, и нарекоша имя ему Брячислав.

В се же лето бысть знаменье: стояше солнце в крузе, а посреде круга хрест, а посреде креста солнце, а вне круга оба полы 2 солнца, над солнцем же кроме круга дуга, рогома на север; тако же знаменье в луне тем же образом, месяца февраля в 4 и 5 и 6 день, в дне по три дни, а в ночи и в луне по три ночи» [Ип., 256].

Разнообразие вводных синтагм в дополнениях к основным статьям ПВЛ делает небесполезной попытку проследить их употребление на протяжении всей Ипатьевской летописи, чтобы выяснить хронологические пределы их распространения. Поскольку наряду с основными «в се же лето», «в се же время» «в то же лето», «того же лета», «том же лете» (при частном «в том же лете»), «в то же время», «в то же веремя» и «тое же (зимы, осени)» присутствуют малоупотребительные или просто единичные их варианты «оу се же лето», «в си же времена», «оу си же времена» и пр., то их наличие указывается в скобках только в том случае, если в данной годовой статье отсутствует основное написание. Количество повторов данной синтагмы в одной статье не указывается, хотя порою она может повторяться 5–8 раз.

Ипатьевская летопись

1) «В се же лето…»: 6450/942, 6508/1000, 6532/1024,

6583/1075, 6584/1076, 6586/1078, 6592/1084, 6595/1087,

6596/1088, 6597/1089, 6598/1090, 6599/1091, 6600/1092,

6601/1093, 6602/1094, 6603/1095, 6606/1098, 6607/1099,

6609/1101, 6610/1102, 6612/1104, 6613/1105, 6614/1106,

6616/1108, 6621/1113, 6622/1114, 6623/1115, 6624/1116,

6625/1117, (6626/1118), 6630/1122, 6632/1124, 6634/1126,

6635/1127, 6637/1129, 6638/1130, 6639/1131, 6640/1132,

6642/1134, 6645/1137, 6647/1139, 6648/1140, 6649/1141,

6650/1142, 6659/1151;

2) «В се же время…»: 6421/913, (6423/915), 6538/1030, 6592/1084, 6599/1091, (6600/1092), 6601/1093, 6603/1095, 6604/1096, 6615/1107;

3) «В то же лето…»: 6422/914, 6544/1036, 6563/1055, 6573/1065, 6609/1101, 6610/1102, 6614/1106, 6615/1107, 6617/1109, 6618/1110, 6642/1134, 6649/1141, 6650/1142, 6651/1143, 6652/1144, 6653/1145, 6654/1146, 6655/1147;

4) «Того же лета…»: 6552/1044, 6563/1055, 6568/1060,

6571/1063, 6578/1070, 6579/1071, 6582/1073, 6602/1094,

6606/1098, 6608/1100, 6610/1102, 6611/1103, 6612/1104,

6613/1105, 6614/1106, 6616/1108, 6618/1110, 6619/1111,

6620/1112, 6621/1113, 6623/1115, 6625/1117, 6629/1121,

6631/1123, 6635/1127, 6636/1128, 6637/1129, 6644/1136,

6646/1138, 6647/1139, 6649/1141, 6650/1142, 6651/1143,

6655/1147, 6656/1148, 6676/1168, 6679/1171, 6680/1172,

6681/1173, 6682/1174, 6683/1175, 6685/1177, 6686/1178,

6688/1180, 6690/1182, 6691/1183, 6695/1187, 6697/1189,

6698/1190, 6700/1192, 6703/1195, 6704/1196, 6705/1197,

6706/1198, 6773/1265, 6793/1285, 6794/1286, 6799/1291;

5) «Том же лете…»: (6532/1024), 6596/1088, (6609/1101), 6611/1103, (6612/1104), 6613/1105, (6614/1106), 6615/1107, 6620/1112, 6622/1114, 6624/1116, 6625/1117, 6627/1119, 6628/1120, 6629/1121, 6631/1123, 6632/1124, 6636/1128, 6638/1130, 6639/1131, 6641/1133, 6644/1136, 6655/1147, 6658/1150, 6659/1151, 6661/1153, 6662/1154, 6663/1155, 6664/1156, 6665/1157, 6667/1159, 6668/1160, 6669/1161, 6670/1162, 6671/1163, 6673/1165, 6674/1166, 6675/1167, 6677/1169, 6678/1170, 6680/1172, 6681/1173;

6) «В то же время…»: 6579/1071, 6645/1137, 6648/1140, 6649/1141, 6654/1146, 6655/1147, 6656/1148, 6681/1173, 6682/1174, 6691/1183, 6693/1185, 6707/1199, 6748/1240;

7) «В то же веремя…»: 6604/1096, 6655/1147, 6656/1148, 6658/1150, 6659/1151, 6660/1152, 6662/1154, 6663/1155, 6665/1157, 6669/1161, 6678/1170, 6770/1252;

8) «Toe же (зимы, весны, осени)…»: 6642/1134, 6643/1135, 6649/1141, 6651/1143, 6652/1144, 6653/1145, 6658/1150, 6662/1154, 6663/1155, 6668/1160, 6676/1168, 6678/1170, 6681/1173, 6683/1175, 6693/1185, 6695/1187, 6698/1190, 6700/1192, 6701/1193, 6703/1195, 6758/1250.

Как можно убедиться, распределение вводных синтагм по годовым статьям оказалось далеко не хаотичным. Так, использование сообщений с синтагмой «в се же лето», хотя и отмечено в трех статьях X — первой четверти XI в., практически начинается с 1075 г. и резко заканчивается в 1151 г., более уже не возникая. Сходную картину представляют заметки с синтагмой «в то же лето», служившей, по-видимому, естественным дополнением к первой, однако эта синтагма используется уже в статьях второй и третьей четверти XI в., будучи максимально представлена в последующий период, причем ее употребление точно так же завершается к середине XII в. на 1147 г.

Совершенно иначе выглядит употребление синтагмы «того же лета». Будучи отмечена в четырех статьях середины XI в., она сосуществует с двумя первыми до середины XII в. (1070–1148 гг.), но в отличие от них занимает господствующее положение в последней четверти XII в. (1171–1198 гг.) и периодически возникает в текстах последней трети XIII в. (1265–1291 гг.). Очень похоже что именно с этой синтагмой связаны две другие — «в то же время» (особый вид «веремя») и «тое же (зимы, осени)», из которых первая охватывает период с конца 30-х гг. XII в. по 1199 г., а вторая — с середины 30-х гг. по 1195 г., т. е. они оказываются синхронны.

Таким образом, по употреблению этих синтагм можно с уверенностью говорить о том, что протосвод, заключавший в себе текст, именуемый сейчас ПВЛ, был создан не ранее конца 40-х или в первой половине 50-х гг. XII в., будучи отмечен дополнениями с вводными синтагмами «в се же лето» и «в то же лето». Наличие большого разрыва между концом 40-х и началом 70-х гг. XII в., после чего до конца 90-х гг. XII в. в качестве вводных используются прежние синтагмы, создает впечатление, что интерполированный текст («хроника Всеволода Ольговича»), повествующий о событиях в Русской земле середины XII в., был привлечен для продолжения уже имевшегося текста сводчиком конца 90-х гг. XII в. Подтверждением этому может служить употребление синтагмы «тое же зимы (весны, осени)», использованной в дополнениях к статьям 1134–1195 гг.

К сходным выводам приводят соответствующие наблюдения над употреблением этих синтагм в Лаврентьевской летописи, за тем только исключением, что она не знает «летописи Всеволода», сохранила гораздо меньше дополнений к статьям ПВЛ, чем Ипатьевская летопись, и содержит ряд мелких разночтений («сего же лета», «в сем же лете», «сем же лете»), включаемых в основной массив в скобках при отсутствии данного года. Исключение составляет синтагма «того ж лета», вначале перемежающаяся с полной формой («того же лета»), а после 1212 г. полностью ее заменяющая.

Лаврентьевская летопись

1) «В се же лето…»: 6532/1024, (6538/1030), 6535/1043, 6536/1044, 6546/1054, (6552/1060), 6557/1065, 6562/1070, 6563/1071, 6565/1073, 6567/1075, (6568/1076), 6570/1078, 6573/1081, 6581/1089, 6583/1091, 6584/1092, 6585/1093, 6586/1094, 6587/1095, 6591/1099, 6594/1102, (6595/1103), (6596/1104), 6598/1106, 6599/1107, 6600/1108, 6605/1113, 6614/1122, 6615/1123, 6619/1127, 6620/1128;

2) «В се же время/времена…»: 6406/914, 6535/1043, 6557/1065, 6563/1071, 6583/1091, 6584/1092, 6588/1096;

3) «В то же лето…»: 6405/913, 6593/1101, 6594/1102, 6598/1106, 6599/1107, 6601/1109, 6607/1115, 6608/1116, 6610/1118, 6611/1119, 6612/1120, 6615/1123, 6616/1124, 6618/1126, 6619/1127, 6620/1128, 6621/1129, 6623/1131, 6624/1132, 6627/1135, 6628/1136, 6630/1138, 6633/1141, 6638/1145, 6638/1146, 6639/1147, 6642/1150, 6643/1151, 6646/1154, 6647/1155, 6648/1156, 6651/1159, 6656/1164, 6661/1169, 6666/1174, (6667/1175), 6668/1176, (6672/1180), 6677/1185, (6678/1186), 6679/1187;

4) «Того же лета…»: 6595/1103, 6630/1138, 6631/1139, 6637/1145, 6647/1155, 6649/1157, 6651/1159, 6652/1160, 6702/1210, 6703/1211, 6704/1212;

5) «Того ж лета…»: 6666/1174, 6677/1185, 6678/1186,

6679/1187, 6680/1188, 6681/1189, 6682/1190, 6686/1194,

6687/1195, 6688/1196, 6690/1198, 6691/1199, 6692/1200,

6702/1210, 6704/1212, 6705/1213, 6706/1214, 6707/1215,

6708/1216, 6708/1217, 6710/1218, 6711/1219, 6712/1220,

6713/1221, 6715/1223, 6716/1224, 6717/1225, 6718/1226,

6719/1227, 6720/1228, 6722/1230, 6723/1231, 6724/1232,

6729/1237, 6730/1238, 6731/1239, 6733/1241, 6737/1245,

6738/1246, 6739/1247, 6743/1251, 6744/1252, 6745/1253,

6746/1254, 6747/1255, 6750/1258, 6753/1261, 6755/1263,

6776/1284, 6777/1285, 6787/1295, 6790/1298, 6791/1299,

6792/1300, 6793/1301, 6794/1302, 6795/1303;

6) «Том же лете…»/«В том же лете…»: 6586/1094, 6592/1100, 6594/1102, 6596/1104, 6597/1105, 6598/1106, 6599/1107, 6602/1110, 6605/1113, 6606/1114, 6607/1115, 6608/1116, 6609/1117, 6636/1144, 6650/1158;

7) «Тое же зимы (весны, осени)…»: 6627/1135, 6630/1138,

6633/1141, 6635/1143, 6638/1146, 6643/1151, 6644/1152,

6646/1154, 6647/1155, 6648/1156, (6650/1158), 6651/1159,

6663/1171, 6664/1172, 6667/1175, 6689/1197, (6692/1200),

6693/1201, 6694/1202, 6698/1206, 6699/1207, 6700/1208,

6701/1209, 6710/1218, 6712/1220, 6718/1226, 6719/1227,

6724/1232, 6729/1237, 6738/1246, 6740/1248, 6741/1249,

6742/1250, 6748/1256, 6749/1257, 6750/1258, 6756/1264,

6787/1295.

Однако здесь в употреблении вводных синтагм замечается и существенная разница. Так, например, в Лаврентьевской летописи полностью отсутствует синтагма «в то же время/веремя», довольно широко использованная в Ипатьевской летописи (от 1071 до 1252 г.), причем вторая ее форма («веремя») оказывается наиболее характерной только в узком интервале 15 лет середины XII в. (1147–1161 гг.). Наиболее примечателен тот факт, что ни одна из синтагм, общих для Ипатьевской и Лаврентьевской летописей, в тексте последней не доходит до конца 90-х гг. XII в., обрываясь на конце 50-х гг. (за исключением синтагмы «в то же лето»), в отличие от Ипатьевской летописи (1147 г.) доходящей до 1185 г. Исходя из этого, можно думать, что Лаврентьевская летопись сохранила в «конспективном» виде обрывки общего с Ипатьевской архетипа середины и второй половины XII в., который включал в себя значительно переработанную ПВЛ.

Эти наблюдения подтверждают ранее высказанное предположение, что, работая с ПВЛ даже в рамках «летописца Сильвестра», т. е. ограничивая себя 1116 г., исследователь имеет дело, как минимум, еще с тремя последующими редакциями и напластованиями в тексте, которые могут выступать на уровне отдельных лексем, синтагм, фраз и отдельных новелл, выделение которых не всегда возможно даже в результате специального анализа. Так, уже все статьи списков Ипатьевского вида после 1116 г., а Лаврентьевского — после 1110 г., вплоть до начала 50-х гг. XII в. представляют собой свод, с одной стороны, усвоивший и частично отложившийся на том, за который мы принимаем ПВЛ Нестера, а с другой — всё более явственно пополняемый с 1137 г. заимствованиями из «хроники Всеволода», текст которой становится определяющим для событий 40–50-х гг. XII в. в Ипатьевской летописи. Ограничение использования вводных синтагм «в то же лето» и «том же лете» 70–80-ми гг. XII в., свидетельствует еще об одном своде, точно так же не оставившем без своих дополнений текст Нестера/Нестора. Однако наибольшее воздействие на ПВЛ должен был оказать свод 1198/1199 гг. с последней летописной заметкой под 6706/1198 г. о смерти черниговского князя Ярослава Всеволодича, дополненной сообщениями о рождении дочери у Ростислава Рюриковича и о том, что другую свою дочь, Всеславу, он отдал за Ярослава Глебовича в Рязань. Завершением же этого свода, обращенного к «великому князю Рюрикови, по порожению же еже от божественныя купели духом пронаречену Василию, сыну Ростиславлю» [Ип., 709], стала новелла о воздвижении каменной стены под церковью Михайловского Выдубицкого монастыря над Днепром.

Любопытной деталью, на которую следует обратить внимание, является наличие в Ипатьевской летописи ст. 6707/1199 и 6708/1200 гг., отсутствующих в Хлебниковском и Погодинском списках, в большинстве случаев более точно передающих их общий протограф. Если считать, следом за другими историками, автором этого свода выдубицкого игумена Моисея (в чем я не вижу никаких препятствий), следует задаться неизбежным вопросом, насколько далеко простиралось его вторжение в текст ПВЛ, поскольку синтагмы «того же лета» и «в то же время», доходящие до его конца, начинают встречаться в годовых статьях ПВЛ уже с 6552/1044 г. Последнее означает, что игумен Моисей (или то лицо, которое мы в данном случае обозначаем этим именем) мог быть автором и редактором ряда основных статей предшествующего времени. В таком случае, объяснение получают антилатинские выпады в «испытании вер» и «поучении» Владимира после крещения, вполне уместные в конце XII в., однако, как замечал К. К. Висковатый, совершенно невероятные в конце XI или в начале XII века.[784]

Совершенно по-новому и в полном соответствии с имеющимися новгородскими материалами в этом плане можно было бы осмыслить и «варяжскую» тему, начиная от «хождения апостола Андрея», прихода Рюрика «к словенам» и кончая «варягами» Владимира и Ярослава, которые, как я показал, не находят себе места в киевской жизни конца XI и начала XII вв., но вполне отвечают политико-экономической ситуации середины и второй половины XII в. (Новгород, «варязское Поморье» и пр.). Однако удасться ли найти текстологические аргументы, подтверждающие такую догадку, покажет будущее.

Только теперь, разобравшись с окружением «летописца Сильвестра» или, используя более привычное название — ПВЛ, можно попытаться выяснить ее собственную структуру. Отправной точкой в этом анализе нельзя использовать ни «введение», поскольку оно несет на себе отпечаток позднейших наслоений и начинается с заимствованного текста из хроники Георгия Амар-тола, неоднократно пополнявшегося последующими редакторами, ни собственно «погодные статьи», поскольку они являются или фрагментами предшествующего повествования без дат, или же относятся к разным хронологическим пластам. Наблюдения над использованием вводных лексем, основной массив которых в Ипатьевской летописи резко обрывается на последних записях свода выдубицкого игумена, позволяет думать, что именно его рукой были хронологизированы внутригодовые заметки-дополнения и, соответственно, произведена вся хронометрия текста.

Но так ли это? Опорой в решении данного вопроса может служить «хронологическая» статья 6360/852 г., вводившая рассказ о «Руской земле» в контекст мировой истории через «Михаила царя», от воцарения которого дан отсчет лет до «первого лета Олгова, рускаго князя», после чего указывается следующая продолжительность княжений: «оть перваго лета Олгова, понележе седе в Киеве, до перваго лета Игорева лет 31; от перваго лета Игорева до перваго лета Святославля лет 33; от перваго лета Святославля до перваго лета Ярополча лет 28; Ярополк княжи летъ 8; Володимеръ княжи леть37. Ярослав княжи лет 40. Темь же от смерти Святославля до смерти Ярославли лет 85; от смерти Ярославли до смерти Ярополчи (по Лаврентьевской и Радзивиловской — „Святополчи“. — АН.) лет 60» [Ип., 12].

Отправной точкой здесь оказывается не смерть Рюрика, отсутствующего в перечне (потому что речь идет о собственно «Руской земле», т. е. киевском Поднепровье), а вокняжение Олега в Киеве в 6389/881 г. через 29 лет «от первого лета Михаила». По этой схеме Игорь заступил на престол спустя 31 год (т. е. в 6420/912 г.) после Олега; через 33 года, в 6453/945 г., его сменил Святослав, которому, в свою очередь, через 28 лет, в 6481/973 г. наследовал Ярополк, и так далее. Но при сопоставлении получаемых абсолютных дат у этих расчетов оказывается расхождение с хронологической сеткой ПВЛ, обнаруживающей по «лишнему» году у Олега и Игоря и два «лишних» года у Святослава. Почему так могло произойти, достаточно подробно попытался разобрать и аргументировать А. Г. Кузьмин, следовавший за И. И. Срезневским, К. Н. Бестужевым-Рюминым и М. Н. Тихомировым, которые признавали, что список с такой хронологией не мог быть составлен по тексту, который он предваряет[785]. Эти «излишние» годы прослеживаются вплоть до смерти Ярослава, которая указана через 85 лет после смерти Святослава, что дает 6566/1058 г. вместо 6562/1054 г., т. е. с четырьмя «избыточными» годами, после чего от действительной даты смерти Ярослава (1054 г.) отсчитывается еще 60 лет, что дает 1114 г. — «до смерти Святополче» (так в Лаврентьевском [Л., 18] и Радзивиловском[786] списках).

Однако такие подсчеты таят в себе ошибку. Появление у современных исследователей расхождений с «хронометристом» ПВЛ в один год произошло, скорее всего, потому, что последний при своих подсчетах «от первого лета до первого» суммировал и оба крайних года. Точно так же он поступал и со следующим отсчетом, поскольку речь шла о календарных годах, и последний год княжения предшественника оказывался для его преемника первым годом. Единственный сбой отмечен при переходе княжения от Святослава к Ярополку, поскольку его княжение указано со следующего года после смерти Святослава, но это ошибка уже поздней рубрикации конца XIII или начала XIV в., как то можно видеть по Ипатьевской летописи, сбила с толка и самого рубрикатора. В результате им не отмечено начало княжения ни Владимира (потерявшего, таким образом, необходимые по расчету два года), ни Ярослава, начало княжения которого отсчитывается с 6522/1014 г. При таком расчете (с учетом двух крайних лет) между смертью Ярослава 20.2.6562/1054 г. и смертью Святополка Изяславича 16.4.6621/1113 г. прошло действительно 60 «мартовских» лет. Гораздо труднее в этой ситуации понять, откуда возникла цифра в 85 лет между смертью Святослава (по летописи — весной 6480/972 г., наиболее вероятно — осенью 6479/971 г.) до смерти Ярослава, поскольку истинной цифрой в данной таблице расчетов может быть только 83.

Таким образом, итоги расчетов в ст. 6360/852 г. полностью соответствуют показаниям ПВЛ и, на первый взгляд, опровергают предположение о том, что «погодная сетка» абсолютных дат появилась в ПВЛ только в конце XII в., указывая на «хронометриста», работавшего вскоре после смерти Святополка Изяславича, т. е. опять-таки на Нестера/Нестора или на Сильвестра, который после окончания работы уже в 6624/1116 г. записал: «Игумен Силивестръ святаго Михаила написах книгы си Летописець, надеяся от Бога милость прияти, при князи Володимере, княжащу ему Кыеве, а мне в то время игуменящю оу святага Михаила; въ 6624 индикта 9 лета; а иже чтеть книгы сия, то буди ми въ молитвахъ» [Л., 286][787].

Безупречный с точки зрения логики вывод сразу же вызывает ряд вопросов, из которых далеко не все могут получить удовлетворительное разрешение. Например, совершенно непонятно, почему на протяжении нескольких строк автор ст. 6360/852 г. трижды менял принцип исчисления продолжительности княжений: «от первого лета до первого», по итоговой цифре и, наконец, «по смертям» — от Святослава до Ярослава и от Ярослава до Святополка, как если бы между ними никого не было. Однако наиболее естественный вывод, что составитель ПВЛ таким образом воспроизвел расчеты княжений, которые нашел в предшествующих сводах, послуживших ему для работы, до сих пор не нашел сколько-нибудь реального подтверждения.

В связи с этим стоит остановиться на определении возможных причин появления в конце этого перечня имени «Ярополка» вместо «Святополка», как об этом свидетельствуют расчет времени и правильное чтение в Лаврентьевском [Л., 18] и Радзи-виловском[788] списках. Из всех князей с таким именем между 1054 и 1114 г. речь может идти только о галицко-волынском князе Ярополке Изяславиче, убитом «треклятым Нерадьцем» 22.11.1086 г. [Ип., 197–198; Л., 206]. Свод 1086 г., который завершался бы таким событием, историкам неизвестен. Реконструируя различные редакции ПВЛ, Шахматов не остановился на известии об убийстве Ярополка Изяславича, по-видимому, не придав этому сообщению датирующего значения[789]. Между тем, наличие в хронологической росписи статьи 6360 г. имени Ярополка Изяславича в качестве некой завершающей «точки» может свидетельствовать о существовании во второй половине XI в. его летописи или, как предполагал вслед за В. М. Истриным М. Х. Алешковский, наличия в Киево-Печерском монастыре «альтернативного летописания» 80-х гг. XI в., ориентированного на Изяславичей[790], следы которого в летописании XII в. могли быть приняты Шахматовым за следы Начального летописного свода[791]. Об этом говорят безусловные симпатии к Изяславу со стороны «ученика Феодосия», которому в ПВЛ принадлежат 1) повесть о Печерском монастыре под 6559/1051 г., 2) сказание о черноризцах Печерского монастыря в связи с успением Феодосия под 6582/1074 г., 3) рассказ об обретении мощей Феодосия под 6599/1091 г. и 4) рассказ о нападении половцев на монастырь под 6604/1096 г. Эти симпатии, похоже, можно проследить и в ст. 6581/1073 г. в связи с изгнанием Изяслава, в ст. 6583/1075 г. по поводу богатств Святослава, в панегирике 6586/1078 г. умершему князю и в безусловном интересе к его сыну Ярополку, проявившемуся в ст. 6592/1084,6593/1085 и 6595/1087 гг., последней из которых и мог завершаться «свод Ярополка».

И всё же, скорее всего, здесь мы имеем дело с опиской, поскольку никакого ощутимого «рубежа 1087 г.» в тексте ПВЛ не прослеживается (скорее, подобный «рубеж» можно увидеть по вокняжении Изяслава Ярославича в Клеве в 1055 г., т. е. за отмеченной расчетами смертью Ярослава, после чего в тексте начинают встречаться фактографические дополнения), тогда как рассказ о смерти Ярополка и даже посвященный ему панегирик не выходят за рамки панегириков другим князьям, пользовавшимся симпатиями «ученика Феодосия». Всё это с неизбежностью приводит к главному вопросу, который ставят перед исследователями тексты ПВЛ, — вопросу об ее авторах, о возможности отождествления «ученика Феодосия» с «летописцем Никоном», а теперь еще и с Сильвестром, как то наиболее обстоятельно представил в одной из своих работ А. Г. Кузьмин[792], хотя его аргументация строилась не столько на анализе имеющегося материала, сколько на общих от него впечатлениях. Многое им было подмечено правильно: принадлежность автора ПВЛ к киевской аристократии, симпатии к дому Всеволода и неприязнь к Святополку, внимательное отношение к культу Бориса и Глеба, безусловная симпатия к Владимиру Всеволодовичу и сдержанное отношение к Ольговичам. Примеров можно привести много, однако, как мне представляется, главная ошибка Кузьмина состоит в том, что он ограничился «тенденциями» и «сюжетами», не попытавшись рассмотреть проблему также на лексическом и структурном уровнях хотя бы в ее первом приближении.

Вероятно, окончательно разрешить этот вопрос на лексическом уровне станет возможным только после компьютерного анализа всех лексем и синтагм, составляющих ПВЛ и включающие ее своды Ипатьевского и Лаврентьевского изводов. В этом плане обнадеживают уже первые шаги по выделению примет «краеведа-киевлянина», который одинаково может оказаться alter ego Нестера/Нестора, Сильвестра и даже неизвестной нам по имени личностью. Что же касается структурного уровня, то здесь главным препятствием принять ту или иную точку зрения оказывается «наложение» текста, условно названного мною «хроникой княжения Святополка» (описания первых, самых трагических лет его княжения — войны с половцами, «охота» на Олега, история ослепления Василька, — сюжетно, композиционно и стилистически связанные друг с другом), который получил свое завершение не ранее смерти Давыда Игоревича в 1112 г., т. е. спустя 13–14 лет после описываемых событий, на уже имевшийся летописный текст, проступающий в дополнении к ст. 6604/1096 г. («в се же веремя воева Куря с половце Переяславля и Оустье пожьжемесяца маия 24; Олегъ же выде исо Стародуба вонъ и прииде къ Смоленьску, и не прияша его смоляне, и иде к Разаню[793]; а Святополкъ и Володимеръ идоста оу свояси» [Ип., 221]) и сохранившийся в ст. 6606/1098 и 6607/1099 гг., поскольку в них содержится краткая фиксация части этих же событий в форме заметок. Но кому принадлежали эти краткие годовые заметки? Судя по лексеме «веремя» в дополнении к рассказу 6604/1096 г. — сводчику, работавшему в середине и третьей четверти XII в.

Другой интерполяцией в ПВЛ, которая имела место после 1116 г., является рассказ о победоносном походе на половцев Владимира Всеволодовича и Святополка в 1111 г., представленный под 6618/1110 и 6619/1111 гг., однако являющийся вполне самостоятельным сочинением, т. е. существовавшем первоначально вне летописного текста. Это видно из того, что, во-первых, рассказ имеет законченную форму, включая различные отступления, во-вторых, начинается в качестве дополнения к ст. 6618/1110 г., в третьих, представляет не документальное повествование о действительном событии, а публицистическое произведение, основанием которому (кроме возможного факта похода) послужили ст. 6611/1103 о походе на половцев (свидание на Долобске) и дополнение к ст. 6624/1116 г., сообщавшее о походе сыновей Владимира и Давыда на Дон («В се же лето посла Володимеръ сына своего Ярополка а Давыдъ сына своего Всеволода на Донъ, и взяша три грады Сугровъ, Шаруканъ, Балинъ» [Ип., 284]) и в данном случае выступающее в качестве terminus post quem. Именно это произведение, представляющее собой одновременно рассказ, поучение, проповедь и краткий богословский трактат о явлениях ангелов, которые впервые выступили в рядах русских войск («и посла Господь Богъ ангела в помощь руськымъ княземъ… и падаху половци предъ полкомъ Воладимеровымъ, невидимо бьеми ангеломъ» [Ип., 267]), создав прецедент для дальнейшего привлечения небесных сил против иноплеменных («Житие Александра Невского», «Сказание о Мамаевом побоище»), могло принадлежать Сильвестру, в то время уже епископу Переяславля Русского или Южного.

Впрочем, вопрос о хронологической подчиненности заимствований от «Повести о победе на Сальнице» (она же — «поток Дегея» [Ип., 267]) более поздними текстами осложняется наличием в ее тексте завершающего фрагмента, который содержит сообщение, что «възвратишася русьстии князи въ свояси съ славою великою къ своимъ людемъ, и ко всимъ странамъ далнимъ рекоуще: къ грекомъ, и оугромъ, и ляхомъ, и чехомъ, дондеже и до Рима проиде» [Ип., 273]. Этот перечень, сразу приводящий на память перечень народов в «Слове о полку Игореве» («ту немци и венедици, ту греци и морава») и в «Слове о погибели Рускыя земли» («до угоръ и до ляховъ, до чаховъ»), вместе с приведенными выше параллелями с неизбежностью ставить вопрос о возможности редакторской переработки данного текста во второй половине XIII в., и соответственно, о времени его возникновения и принадлежности Сильвестру.

Сложность заключается еще и в том, что о Сильвестре нам практически ничего неизвестно, кроме того, что он говорит о себе в цитированном колофоне и краткого упоминания о нем в «Сказании о нашествии Едигея» по поводу нелицеприятности летописца: «Но и первии наши властодръжци без гнева повелевающе вся добрая и недобрая прилучившаяся написовати, да и прочим по них образы явлени будуть, яко же при Володимере Монамасе оного великаго Селивестра Выдобыжскаго, не украшая пишущаго, почет почиеши»[794]. Однако русское церковное предание не связывает с именем Сильвестра ни одного сочинения[795], а косвенные аргументы, позволившие А. Г. Кузьмину выдвинуть гипотезу о его тождестве с «учеником Феодосия»[796], при всей их привлекательности разбиваются о то обстоятельство, что Сильвестр не значится ни среди иноков Печерской обители, ни тем более среди вышедших из нее епископов, о чем никак не могла бы умолчать традиция.

Гипотезу о возможном авторстве Сильвестра не поддерживают и наблюдения над освещением роли Михайлова Выдубицкого монастыря и событий его жизни на страницах ПВЛ. Их крайне мало, и все они представляют собой фактографические заметки: дополнительное сообщение под 6578/1070 г. о заложении «церквы святаго Михаила в манастыре Вьсеволожи на Выдобычи» [Ип., 164], участие его игумена Софрония в переносе мощей Бориса и Глеба в 6580/1072 г. [Ип., 171], сообщение об освящении церкви св. Михаила в 6596/1088 г. «митрополитомь Иоаномь и епископы Лукою и Исаиемь, игуменьство тогда держащу того манастыря Лазореви» [Ип., 199], упоминание, что в 6601/1093 г. Владимир, Святополк и Ростислав «совокупися оу святого Михаила» [Ип., 210], упоминание под 6604/1096 г., что половцы «тогда же зажгоша и дворъ Красныи, его же поставишьблаговерный князь Всеволодъ на холму иже есть над Выдобычь» [Ип., 223], упоминание в «Повести об ослеплении Василька те-ребовльского», что, придя к Киеву 4 ноября 6605/1097 г., тот «перевезеся на Выдобичь, иде поклонитися къ святому Михаилу в ма-настырь, и ужина ту, а товары свои постави на Рудици» [Ип., 232], наконец, под 6623/1115 г. в рассказе о переносе и канонизации Бориса и Глеба среди игуменов на втором месте после печерского Прохора назван «Селивестр святаго Михаила» [Ип., 280]. Более того, в этом скудном перечне внимание останавливает формулировка «того манастыря» (под 6596/1088 г.), похоже, исключающая возможность даже редакторской работы Сильвестра над этим текстом, в лучшем случае позволяя считать его таким же переписчиком ПВЛ, каким был впоследствии монах Лаврентий.

Однако, насколько уверенно можно отводить Сильвестру роль даже переписчика ПВЛ?

Вопрос этот далеко не риторический, т. к. для Лаврентьев-ской летописи 1377 г. приписка Сильвестра оказывается чужеродным телом. Напрямую она никак не связана с текстом ПВЛ, обрывающимся на середине ст. 6618/1110 г., т. е. на вступительной части повести о походе, упреждаемом словами: «тако и се явленье некоторое показываше, ему же бо быти, еже и бысть на 2-е бо лето» [Л., 285]. Никак не связана она и с летописным продолжением, которое представлено здесь теми же годовыми статьями, что и в Ипатьевской летописи, только сокращенными, а в отдельных случаях иначе разнесенными по годам, как показывает в своей работе по хронологии летописания Н. Г. Бережков. Поскольку же текст Ипатьевской летописи не обнаруживает на протяжении всей первой половины XII в. каких-либо «швов», разрывов и пр.[797], следует признать, что сохранившийся колофон Сильвестра может свидетельствовать разве только о полной замене «летописца Сильвестра» «текстом Нестора», воспроизведенного в Лаврентьевской летописи с большими сокращениями, чем в Ипатьевском списке, а после ст. 6618/1110 г. вообще переданного конспективно.

Все эти факты убеждают, что Сильвестр в действительности не имел прямого отношения к тексту ПВЛ. Последнее означает, что вопросы о времени создания, хронологических пределах, первоначальных объемах и авторе/авторах произведения, которое легло в основание всей русской историографии, до сих пор не решены, а прежние выводы подлежат полному пересмотру «в связи с открывшимися новыми обстоятельствами дела». Подобный вывод мало кого обрадует, но снятие хронологических и авторитарных «барьеров» на пути омоложения текста ПВЛ и реальность его перемещения из начала XII в. к середине того же столетия (в части текстов и позднее), открывает новые возможности для его понимания, интерпретации и пр., а вместе с тем, и для изучения творческого вклада автора, жившего и работавшего в последней трети XI — первой трети XII вв., выделенного по особенностям его стиля, всё равно, будем ли мы называть его «краеведом-киевлянином» или, что более привычно, Нестером/Нестором при почти полном совпадении лексических и хронологических характеристик обеих фигур.

Рассмотрим их внимательнее.