Глава 19 Дизайн

Глава 19

Дизайн

Мария Федоровна и Йоганн Гальнбек у истоков российского дизайна. – Эстонские дизайнеры. – Кузик и Анреп.

Научил когда-то Р. Бернгард русских инженеров правильно цеха строить – пошел капитализм вперед. Быстрыми темпами. Но встала проблема, типичная для российского производителя, – товарный вид изделий непривлекательный. Не позволяет им конкурировать с броскими упаковками импортного ширпотреба. Не прельщает товар к покупке. Говоря современным языком, дизайн страдает. Да что там ширпотреб! Мария Федоровна после датского изысканного фарфора Royal Copenhagen как увидела продукцию Петербургского императорского фарфорового завода, то сильно расстроилась. Рассердилась, мужу нажаловалась. История завода сообщает: «В 1881 году Мария Федоровна выразила директору Императорского завода крайнее недовольство безвкусием представленных на очередной просмотр вещей. Александр III повелел, чтобы „Императорский фарфоровый завод был поставлен в самые наилучшие условия, как в техническом отношении, так и в художественном, дабы мог он достойно носить наименование Императорского и служить образцом для всех частных заводчиков по этой отрасли промышленности"»[150]. Легко сказать: «Как в техническом, так и в художественном!».

Для технического и административного перевооружения директора Гурьева уволили и наняли барона фон Вольфа. А вот где художников-то взять? Они все в подражание Перову (он же фон Криденер) обличительные картинки малюют, вроде «Крестного хода на Пасху». Стали искать по всей необъятной России, кто поможет художественный уровень продукции Императорского фарфорового завода на достойную высоту поднять. Не сразу, но нашелся таковой – Август Карлович Тимус, из крестьян Эстляндской губернии, сын мельника. После обучения на курсах в Рисовальной школе Императорского общества поощрения художеств поступил еще и в академию и с 1896 года, наконец, устроился на завод. И с 1897 года он 17 лет заведовал скульптурной мастерской Императорского фарфорового завода.

Послужной список: в 1901—1905 годах создал анималистическую серию из 20 фигурок зверей, выполненных в фарфоре, цветной и белой бисквитной массе, а также в стекле. Потом по его моделям известный петербургский ювелир из эстляндских купцов Фаберже создавал подобных зверушек в камне – для великих князей и княгинь, для всех родственников Марии Федоровны, разбросанных по разным странам. В большую моду вошли зверушки.

В 1904 году А. Тимус разработал состав фарфоровой массы, которая позволяла выполнять в фарфоре большемерную скульптуру. В 1905—1906 годах создал из нее фарфоровый иконостас для церкви Святого Духа на кладбище Фарфорового завода.

Здание Императорского фарфорового завода.

Церковь снесли при советской власти безжалостно, вместе с уникальным иконостасом, да и с кладбищем заодно. С 1908 года Август Карлович заведовал всей технической частью завода, делал многочисленные проекты и модели ваз, скульптур и сервизов. Кажется, не жаловались больше императрицы на качество императорского фарфора.

Чтобы двинуть дело промышленного дизайна, мало было усилий одного Августа Карловича Тимуса. Требовалось комплексно решать кадровый вопрос. Нарвский барон из купцов Александр Людвигович Штиглиц тут помог, основал на свои деньги Центральное училище технического рисования. Целью училища была подготовка художников (сегодня мы их называем дизайнерами) для повышения эстетической привлекательности изделий широкого потребления, а также для подготовки учителей рисования. В училище были классы майолики, декоративной живописи и резьбы, ксилографии, офорта, живописи на фарфоре, рисования на ткани и набивке.

Техническое рисование – оно и есть техническое. Черчение, короче говоря. И до Штиглица чертежников много было. Вон, Рудольф Бернгард сколько в чертежниках намаялся. Нужно художественное! Идея в том заключалась, чтобы серийному, конвейерному, словом – капиталистическому производству придать черты индивидуальной выразительности уходящих в прошлое ремесленных промыслов. А для этого нужны были музей образцов ремесленных и народных изделий и библиотека изданий с иллюстрациями, чтобы в художественном отношении не отставать от мировых лидеров. И при них – училище. Именно в таком даже порядке – не библиотека при училище, а училище при библиотеке, да еще и с музеем. Чтобы чертежники посмотрели, вдохновились и превратились в дизайнеров. Или рекламщиков. Чтобы могли подать товар лицом.

Фигурки из коллекции Георга I, короля эллинов. Выставлены на продажу на аукционе Кристис в 2007 г.

Средства на создание и ежегодное пополнение фондов музея и библиотеки попечительский совет выделял гигантские – до полумиллиона рублей в год, но кого же поставить во главе библиотеки? Кому можно эти средства доверить? Чтобы со всего мира лучшие образцы дизайна скупить, систематизировать, сохранить. Думали-думали Штиглиц с Месмахером и нашли кандидатуру – Иоганн (он же Иван Андреевич) Гальнбек, сын пастора с острова Эзель (Сааремаа). Да и образование подходящее – как-никак Академия художеств за плечами. И назначен он был заведующим библиотекой в 1881 году, и продолжал руководить ей с момента основания училища до 1929 года – почти 50 лет. Практически в одиночку составил он с нуля гигантское по тем временам собрание книг, альбомов и учебных пособий, которое к 1917 году насчитывало более 17 тысяч единиц хранения (45 000 томов, 90 000 иллюстраций в виде рисунков, гравюр, увражей, офортов, хромолитографий). Многие из них сами по себе представляли художественную ценность, как, например, коллекции подлинников старых мастеров – рисунки Рафаэля, гравюры Рембрандта и Дюрера, даже коллекции книжных переплетов из личных библиотек французских королей XVII—XVIII веков.

Центральное училище технического рисования имени барона Штиглица.

Обеспеченный почти неограниченными финансовыми возможностями благодаря спонсорам Штиглицу и Половцову, Иван Андреевич комплектовал библиотеку книгами по истории искусства и по всем предметам, которые входили в программу обучения, – архитектуре, живописи, методике преподавания рисования, резьбе по дереву и мебели, ткачеству, ситценабивному делу и шитью, керамике, фаянсу и фарфору, майолике и эмали, стеклу, мозаике и графике, металлу, бронзе, драгоценным металлам и ювелирному делу, художественным работам из кожи, орнаменту и его истории. Он систематизировал коллекции, причем составил предметный каталог – единственный в то время в России, позволявший студентам подбирать литературу по отраслям знаний. Каталог содержал библиографию по всем отраслям декоративно-прикладного искусства, включая книги, статьи в журналах и огромное количество иллюстративного материала.

И. Кузик. Заалтарный витраж в великокняжеской усыпальнице Петропавловской церкви. Фото начала XX в.

Иван Андреевич лично выдавал книги студентам, то есть был одновременно и составителем, и хранителем, и простым библиотекарем. Уж как водится у немцев, завел строгий распорядок – часы работы, учет выдачи и возврата, даже соблюдение посетителями чистоты. «Что касается скрупулезных правил пользования библиотекой читателями, то среди них были и достаточно любопытные: читатель… при входе в библиотеку обязан был тщательно вымыть руки, для чего был оборудован специальный умывальник. Значимость этого предмета была столь велика, что задание на его изразцовое обрамление вошло в учебный план 1910 года… в библиотеке то и дело слышалась его <Гальнбека> команда: „Вычищайте ваши руки" или „Не кашлять"». По словам художника Кузьмы Петрова-Водкина, Гальнбек стал ее «цербером, страшным своей строгостью»: «Каждому подходившему к нему за увражами оно, казалось, говорило: „Ага, вот мой самый злостный враг!"»[151]. В общем, не сложились у Петрова-Водкина с Иваном Гальнбеком отношения. Не вышло из Петрова-Водкина петербургского дизайнера – уехал в Москву купать красных коней.

Зато многие эстонцы оценили преимущества нового учебного заведения. С удовольствием учились дизайну. Не смущал их рукомойник. Соответствовало обучение в училище их национальной психологии. Ведь по существу училище готовило ремесленников с художественным уклоном: краснодеревщиков, стекольщиков, художников-оформителей. Окончил училище – не обязательно на завод идти. Можно собственную мастерскую открывать. А на худой конец – можно учителем рисования в школу устроиться. После Академии художеств было бы обидно. А после Училища технического рисования – как будто само собой и разумеется. Недаром Владимир Пятс, брат президента независимой Эстонии, который в училище учился, именно его взял за основу аналогичного учебного заведения в Таллине и повторил структуру и учебный план в таллинском Художественно-промышленном училище, директором которого он впоследствии долгие годы работал.

Словом, стекались эстонцы в Петербургское училище технического рисования – из Нарвы, из Везенберга (Раквере), из Аренсбурга (Курессааре) и всех уголков Эстляндии и Лифляндии. Много их прошло мимо умывальника Ивана Андреевича Гальнбека. Некоторые оставили свой след в культуре и Петербурга, и Эстонии. Иван Куусик (русские варианты написания фамилии – Г. И. Ку(у)зик), например. Не слышали, наверное? А ведь отнюдь не рядовой судьбы деятель Серебряного века. Он родился в семье мелкого лавочника в далеком эстонском селении Тухалаане. Закончил училище в 1902 году по специальности декоратор и художник по стеклу. Очень талантливый был художник. Его оставили работать в училище преподавателем в стекольной мастерской. Затем отправили в Дармштадт – стажироваться у германских мастеров. Дармштадт – родина императрицы Александры Федоровны. По желанию царя и царицы там как раз построили православную церковь Св. Марии Магдалины, в ней еще продолжались отделочные работы. Иван Кузик выполнил мозаики для этой церкви (в 1903 г. – к бракосочетанию Андрея Греческого и Алисы Баттенберг, родителей принца Филиппа, герцога Эдинбургского). Работа понравилась, и ему заказали изготовление витражей для великокняжеской усыпальницы в Петропавловской крепости (1905 г.). Идея оформления алтарного витража на сюжет светлого Христова Воскресения принадлежала Л. Н. Бенуа. Живописный эталон натуральной величины, а также картон в карандаше в масштабе 1: 1 выполнил в 1905 году Н. А. Бруни. Непосредственным исполнителем работы стал Г. И. Кузик, – выпускник училища барона Штиглица по классу живописи на стекле. Витраж был изготовлен в Дармштадте, в мастерской профессора Мюллера-Чиклера. Автор эталона Н. А. Бруни исполнением своего замысла в стекле остался недоволен: «Тона красок не отвечают первоначальному эскизу и тени положены слишком резкие. Интенсивность красок и резкие тени центральной части композиции Г. И. Кузик пытался ослабить при помощи наждака, а кайму в виде ангельских головок и надпись церковнославянской вязью пришлось заменить полностью»[152]. Оригинальный витраж был разбит взрывной волной во время блокады и восстановлен к 300-летию Петербурга.

И. Кузик. Заалтарный витраж в великокняжеской усыпальнице Петропавловской церкви. Июль 2010 г. Фото автора.

Не понравился витраж мэтрам. Закончилась придворная карьера молодого эстонского витражиста. Но не сломила его неудача. Он долго и упорно учился в Петербурге – в Археологическом институте, в Академии художеств. Ездил в Египет и Грецию «изучать древности» – мозаику, стекло. Совершенствовался в Дармштадте и Мюнхене в стекольных мастерских. Но так никогда и не достиг славы Бориса Анрепа. Тот из эстляндских баронов был. В средствах стеснения не испытывал, на техническое черчение не разменивался. Из-за границы не вылезал. Этот «великолепный русский (с эстонской кровью»)»[153] английский художник по стеклу, конечно, далеко превзошел скромного эстонского труженика Кузика. Наверное, благодаря ахматовской музе.

Я позабыл слова и не сказал заклятья;

По деве немощной я, глупый, руки стлал,

Чтоб уберечь ее от чар и мук распятья,

Которые ей сам в знак нашей встречи дал.

Так писал он ей в 1916 году и уехал из России навсегда. Она признавалась, что звал ее к себе в Лондон («Мне голос был, он звал утешно…»), но не поехала. Выбрала Голгофу…

Иван Кузик уехал в 1920 году в Эстонию. Ему тоже голос был и утешно позвал на родину, и он не стал особо сопротивляться зову. На родине в Эстонии он стал директором Государственного художественно-промышленного училища (с 1939 г. – профессор) в Таллине, заведовал Эстонским художественным музеем. В общем, неплохо устроился. Правда, счел за благо в 1944 году бежать в Швецию от освободителей. На всякий случай. Витражи Советам не нужны были, а лес валить в Сибири – требовался народ…

Самый сложный период для директора библиотеки Ивана Андреевича Гальнбека наступил после переворотов 1917 года. Как он умудрился сохранить фонды, просто уму непостижимо. Надо было отапливать помещения – иначе пострадают книги. Мог бы книгами и отапливать. Или менять на хлеб. Но педантичный немец не подвел. Не ошиблись Штиглиц и Месмахер в выборе. Чтобы выжить – продавал свои личные коллекции. Еще в 1912 году он провел лето в экспедиции на родном острове Эзель (Сааремаа). Изучал древние церкви времен крестоносцев XIII века. Параллельно составил гигантскую коллекцию предметов эстонского народного быта – 2500 экспонатов. Ложки, прялки, миски. В конце 1917 года он был вынужден продать большую ее часть своему земляку Оскару Калласу, которого к нему прислали энтузиасты создания национального музея эстонского народа. Оскар Каллас, родом с острова Эзель (Сааремаа), одно время преподавал на кафедре сравнительного языкознания в Петербургском университете, потом стал активистом эстонского национального движения.

Кирха в Нюха. Башня, построенная по проекту И. А. Гальнбека. Август 2005 г. Фото автора.

Кирха в Лийва, где И. А. Гальнбек проводил изыскания в 1912 г.

Иван Андреевич хотел 45 000 финских марок за коллекцию. Целый день торговались, по словам Калласа, 24 часа. В конце концов уступил Иван Андреевич коллекцию за 16 000 рублей и оловянный кувшин[154]. Любил Иван Андреевич олово – просто не мог без него существовать. Книги писал – например, про русские оловянные предметы, про финские оловянные предметы, про эстонские и курляндские оловянные предметы. Или вот еще труд – раритет ценности необыкновенной: «Очистка и сохранение металлических предметов древности. Изделия из олова и оловянная чума» издания Государственной академии истории материальной культуры 1927 года, 32 страницы, с иллюстрациями, тиражом в 500 экземпляров. Как же мог бы он устоять против кувшина? Не устоял.

За 16 000 рублей Иван Андреевич купил себе в революционном Петрограде полтора фунта масла. Кувшина пришлось потом еще дожидаться, эстонские патриоты не сразу прислали – лишь в 1923 году, и то потому только уступили, что без него Иван Андреевич каталог коллекции отказывался передать. А вы уже знаете, что каталог Ивана Андреевича – отдельный вид искусства. Оскар Каллас увез коллекцию в Финляндию, чтобы большевики не уничтожили. Там, в ранге посла новой независимой Эстонской Республики, он выставку устроил. Чтобы горячие финские парни воспламенились сочувствием к родственному народу. Как увидели они ложки с прялками, на которые большевики покушались, так пошли как один на фронт – независимую Эстонию спасать. И что интересно – спасли…

Конечно, что-то погибло. Было утрачено. Экспроприировано. Но в целом и коллекция уцелела, и библиотека выжила. Из коллекции Гальнбека вырос Эстонский национальный музей. Библиотеку – вместе с Иваном Андреевичем – передали вкупе с другими национализированными ценностями в Эрмитаж в 1926 году. Сотрудники Эрмитажа отмечали безупречное состояние фондов. Иван Андреевич еще три года опекал свою библиотеку, находясь в штате Эрмитажа. Параллельно ездил в Эстонию – посматривать на свою коллекцию. Ездил, но возвращался. Он представляет интересный пример человека, который имел все возможности бежать в Эстонию из страны победившего социализма, из революционного Петрограда – вполне легально, по оптации 1920 года. Бежали все, кто мог и даже кто не мог. Бежали бывшие монархисты и бывшие революционеры (например, основатель партии социалистов-революционеров, экс-председатель разогнанного Учредительного собрания Виктор Чернов, женатый на эстонке. – С. Г.). Бежали воспитанники Гальнбека: Гюнтер Рейндорф, автор изображений на советских банкнотах и эскизов советского герба, Михаил Рундальцов, оформлявший улицы к первой годовщине Великого октября, к моменту третьей годовщины тоже оказался эстонцем. Ивана Андреевича, да с его кувшинами оловянными – приняли бы с распростертыми объятьями в Таллине и гражданство Эстонии дали бы за особые заслуги. А он не смог библиотеку оставить. Кажется, так и сидел, кипяток попивая, чтобы согреться, вместо ставшего буржуазным излишеством чая, и повторял случайным посетителям: «Вычищайте ваши руки». Пытался в новых условиях, когда «с парохода современности» сбрасывали не только Пушкина, материальную культуру старого мира сохранять. Ложки, миски. Пока его самого не вычистили. Но подарил Эстонии на память шпиль для церкви в родном приходе Пюха. В 1924 году!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.