Частная жизнь и интриги

Частная жизнь и интриги

Сулеймана Великолепного уже при его жизни признавали самой выдающейся личностью турецкой истории XVI века. И народная любовь к Сулейману, во всяком случае со стороны турок, не вызывала сомнений у иностранных наблюдателей.

В частной жизни Сулейман Великолепный был скромен и благочестив, а его жестокость по меркам его века была достаточно умеренной. Он никогда не испытывал наслаждения от убийств в отличие от некоторых других султанов и никогда не мучил своих жертв. Он отдавал приказ об убийстве только тогда, когда считал его политически целесообразным, в этом случае полностью абстрагируясь от родственных чувств.

За ним не замечали ни разврата, ни пьянства. А после сближения с Роксоланой Сулейман даже никогда не прибегал к услугам своих многочисленных наложниц, что было совсем необычно для османского султана.

Добродетельный фламандец Огир Гизелин де Бусбек, человек с философским и естественно-научным складом ума, находился при турецком дворе в качестве посла императора в 1555–1563 годах и фактически содержался в почетном плену. У него была редкая возможность изучать Сулеймана вблизи, которой были лишены другие иностранцы.

Бусбек, который в качестве посланника германского императора Фердинанда имел у султана аудиенции, нарисовал такой портрет Сулеймана Великолепного: «Не сомневаюсь, вам любопытно узнать, что за человек этот султан. Этот государь преклонного возраста внешне, своим лицом и фигурой, вполне отвечает достоинству столь великой империи. О нем говорят, что он всегда был благоразумен и мудр, и даже в юности, когда туркам позволено кое в чем грешить, не навлекал на себя серьезных порицаний. Его молодые годы не были запятнаны ни пьянством, ни любовью к мальчикам, хотя турки на оба эти порока смотрят как на обычн ые, даже простительные развлечения. Самые злые его враги могут поставить ему в упрек разве только слишком большую привязанность к своей жене. Поэтому нередко становится жертвой ее хитростей и притворства: так, якобы по ее наговору он велел умертвить своего старшего сына Мустафу. Итак, самую большую его ошибку молва приписывает чарам султанши. Всем известно, что после законного брака с ней он ни разу не делил ложа ни с одной из своих наложниц, хотя это вовсе и не возбраняется законом, которому он следует, надо сказать, без малейших отступлений. Точно так же он с не меньшей страстью, чем к расширению своей империи, относится ко всем тонкостям придворного церемониала. Его здоровью в его годы можно было бы позавидовать, если бы не болезненный цвет лица, который выдает тайный недуг – опасную язву на его бедре, как многие считают (современники полагали, что Сулейман Великолепный страдал подагрой. – Авт.). Этот государь стремится свою нездоровую бледность скрыть под слоем румян – по крайней мере тогда, когда иностранный посол является к нему на прощальную аудиенцию, прежде чем покинуть страну. Его Величество, как видно, полагает, что для его репутации весьма важно, чтобы о его здоровье составилось хорошее мнение, иначе иностранцы не будут его бояться. Вот почему, когда я прибыл к нему с прощальным визитом, он выглядел гораздо лучше, чем в первую нашу встречу…

Султан был строг в соблюдении религиозных предписаний и следил за тем, чтобы так было по всей территории империи…

В палате для аудиенции султана толпились люди, но это отнюдь не выглядело как столпотворение приближенных вокруг одного человека, отличающегося доблестью и заслугами. У турок не принято отличать соотечественников по происхождению. Конфликтов на этой почве не возникало…

Турки полагают, что способности переходят от отца к сыну или наследнику таким же образом, как талант к музыке или математике. Такие способности являются даром Божьим, и только отчасти это результат тренировок и усердия… В этом секрет успешных предприятий турок.

Представьте, что вы стоите рядом со мной и обозреваете море голов в тюрбанах, каждый из которых состоит из свернутых полос белейшего шелка. А эти экзотические одежды! Самое впечатляющее зрелище, какое я когда-либо видел!.. Меня поражали тишина и порядок в толпе. Ни криков, ни гомона, ни сутолоки… Поодаль выстроена длинная шеренга янычар. Понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, были это статуи или человеческие существа. Наконец мне подсказали, что надо поприветствовать их, и я увидел, как в ответ на мой поклон склонились их головы… Уходя с аудиенции, мы снова имели удовольствие наблюдать султанскую кавалерию, возвращавшуюся в места своей дислокации. Всадники сидели на великолепных лошадях, хорошо ухоженных и снаряженных.

Посол Персии прибыл с набором замечательных подарков – ковров, сотканных на знаменитых станках, шатров с покрытием из декоративной ткани. Но основным подарком была копия Корана. С послом немедленно был заключен мир на приемлемых для Персии условиях. Имела место церемония, призванная произвести на нас впечатление. Нас, кажется, приняли за сторону, менее всего заинтересованную в происходившем. Чтобы убедить нас в реальности двустороннего мира, представителю шаха оказывались непомерные почести. Турки придерживаются крайностей в почитании друзей и презрении к врагам. Второй визирь Али-паша дал в честь персов обед в своем саду, который мы наблюдали из своих покоев. Должен отметить, что Али-паша происходит из Далмации. Он настоящий джентльмен и склонен к доброте и сочувствию (что в турках редко встретишь).

Мир с персами был заключен, нам же добиться от турок приличных условий мира было невозможно. Все, чего нам удалось достигнуть, – это шестимесячное перемирие. Получив письмо от султана, зачехленное в сверток из тисненой золотой ткани, я отбыл в наше посольство с минимальными надеждами на конечный успех моей миссии…

Моя поездка была омрачена неприятным происшествием. Я встретил несколько фургонов, в которых везли молодых мужчин и женщин из Венгрии на рынок рабов в Константинополе. Это распространенный у турок вид торговли. Мужчины либо были связаны партиями, либо прикованы цепями к длинной жерди. Мы проводили вереницу фургонов до самого рынка».

Этот портрет может быть дополнен описанием другого путешественника, Антуана Жефруа: «…Упомянутый король Сулейман в настоящее время выглядит лет на пятьдесят или около того. Он – высокого роста, мелкокостный, худой и непропорционально сложенный; лицо – сильно загоревшее; голова – обрита так, как это делают все турки, то есть оставлен лишь чуб, свисающий с макушки; делается же это для того, чтобы на голове лучше сидел тюрбан, обычно белого цвета и изготовленный из полотняной ткани. У него высокий и широкий лоб, большие черные глаза, большой орлиный нос, длинные рыжие усы, подбородок, постриженный ножницами, но не выбритый. Он меланхоличен и желчен, молчалив и мало смеется. Он – довольно грузен и неловок, не склонен к телесным упражнениям. Впрочем, султан имеет репутацию человека добродетельного, доброго по отношению к своим близким, чтящего свой закон, умеренного в своих потребностях, любящего мир и тишину более, чем кто-либо из его предшественников (что турки ставят ему в вину, подозревая его в малодушии). Его считают мягким и человечным, дорожащим своим словом и всегда исполняющим обещания, легко прощающим тех, кто его обидел. Его любимое времяпрепровождение – чтение книг по философии и праву. В законах он знает толк, да так, что его муфтий ничему больше не может его научить. Он не слишком щедр, а по сравнению с его предшественниками скорее скуп. Он позволяет руководить собою тем, кого любит и кому верит, хотя порой бывает и упрямым, и упорным. Три раза в неделю ему читают истории из жизни его предков и предшественников, в сочинениях такого рода он не терпит ни лжи, ни лести, но требует, чтобы там была одна незамутненная правда».

В султанском гареме содержалось от 300 до 1200 наложниц, а также их слуги, евнухи, чтецы Корана и повара. Девушки в гарем отбирались только по своим физическим и умственным качествам. Часто рабынь покупали в возрасте 5–7 лет и воспитывали до полового созревания. Обитательниц гарема обучали танцам, музыке, этикету и искусству любви.

Гарем размещался в нескольких трех– и четырехэтажных зданиях, населенных женами и наложницами султана. Во главе гарема стояла мать государя. Далее следовали законные наложницы султана (хасеки), которым посчастливилось подарить султану сына. Их число не должно было превышать четырех. Временные наложницы (икбаль) периодически выбирались султаном, чтобы разделить с ним ложе. Наложницы, еще не удостоенные этой чести, стояли на самой нижней ступеньке иерархии гарема.

Были еще рабыни (джарийе), которые прислуживали наложницам, но иной раз могли удостоиться внимания и со стороны самого султана.

После представления султану родивших ему ребенка наложниц именовали «хасеки» («любимая наложница»). Получившая это звание наложница целовала полу султанского кафтана, султан же жаловал ей соболью накидку и отдельную комнату во дворце. Это означало, что отныне она будет в подчинении только султана. Самым высоким титулом, которого могла удостоиться наложница, был «мать султана» (valide sultan). Наложница могла получить это звание в случае вступления ее сына на престол. В гареме после залы султана самая большая площадь отводилась матери султана. В ее подчинении было множество наложниц. Помимо управления гаремом, она нередко влияла и на управление государством. В случае если султаном становился кто-то другой, прежнюю «мать султана» отправляли в Старый дворец, где она вела тихую затворническую жизнь, уже ни во что не вмешиваясь.

Первой женой, или, можно сказать, законной наложницей Сулеймана была Фюлане, которая, однако, никогда не признавалась законной супругой. Еще до восшествия мужа на престол она родила ему сына Махмуда, который умер во время эпидемии оспы 29 ноября 1521 года. Через четыре года скончалась и сама Фюлане.

Следующей наложницей была Гюльфем Султан. В 1513 году она родила сына Мурада, который, однако, тоже не пережил эпидемию 1521 года и умер 10 ноября. С тех пор султан покинул ее, но оставался с Гюльфем во внешне дружеских отношениях. Она прожила долгую жизнь и была на всякий случай задушена по приказу Сулеймана только в 1562 году.

Третьей женой-наложницей стала черкешенка Махидевран Султан, по прозвищу Гюльбахар («Весенний цветок»). В 1515 году она родила султану сына Мустафу, который с 1521 года считался наследником престола. С 1533 года он был наместником провинции Маниса, но позднее впал в немилость и был казнен отцом. После этого Сулейман оставил Гюльбахар, которой повезло умереть своей смертью в 1581 году.

Четвертой наложницей и первой и единственной женой Сулеймана Великолепного стала Хюррем Султан («хюррем» потурецки значит «смеющаяся»). Европейцы называли ее Роксоланой, а ее происхождение не выяснено до сих пор. Достоверно известно только, что она не турчанка. По поводу ее этнического происхождения существует множество версий, одна романтичнее другой. Так, в Польше и на Украине популярна версия, что Роксолана – это Александра (другой вариант – Анастасия) Лисовская. Ее будто бы подарил султану его друг, великий визирь Ибрагим-паша. Роксолана стала баш-кадуной, т. е. главной женой. Польские авторы считают, что она была полькой из украинского города Рогатин недалеко от Львова. Украинские авторы считают Роксолану украинкой, уверяя, что она знала древнерусское наречие. Также в качестве возможного места рождения Роксоланы называют окрестности города Стрый в Восточной Галиции и городок Чемеривцы в Подолии, хотя ни в каких документах XVI века эти населенные пункты в качестве родины супруги Сулеймана Великолепного не фигурируют. Очевидно, исследователи шли по простейшему пути. Находили в источниках данные о похищении татарами той или иной конкретной женщины из конкретного селения или городка в начале XVI века, а потом объявляли, что эта женщина и есть Роксолана. Очевидно, идя по такому пути, можно подобрать не одну сотню кандидаток в Роксоланы. Среди возможных мест ее рождения называют также Кавказ, Грецию, Италию, славянские страны Балканского полуострова и Персию. Очевидно, что тайна происхождения Роксоланы так никогда и не будет раскрыта.

Согласно строгой иерархии турецкого гарема, мать султана осуществляла верховную власть над женской половиной. Гюльбахар была на втором месте как первая кадын – мать Мустафы, сына, родившегося первым, наследника. Роксолана занимала третье место, как вторая кадын.

Гюльбахар и Роксолана вели между собой молчаливую, но беспощадную борьбу. По сообщениям иностранцев, однажды они даже подрались. В 1526 году венецианский посланник Пьетро Брагадино доносил сенату о бурной ссоре между двумя женами султана, в ходе которой Гюльбахар таскала Роксолану за волосы и сильно расцарапала ей лицо. При этом более хрупкая Роксолана пострадала больше. Несколько дней после этого она под разными предлогами уклонялась от встреч с Сулейманом, но ни разу затем не пожаловалась, благодаря чему султан еще больше к ней привязался.

Когда Мустафу отправили в одну из провинций овладевать военным искусством, Гюльбахар тоже покинула сераль, чтобы его сопровождать, и тем самым отдалилась от Сулеймана. Брагадино писал относительно Гюльбахар, что «ее господин перестал обращать на нее внимание».

Ни один османский султан еще не нарушал издревле сложившихся правил наследования власти и не вступал в законный брак ни с одной своей наложницей. Но Роксолану Сулейман полюбил настолько, что порвал с традицией.

Во дворце был совершен брачный обряд. В присутствии шариатского судьи Сулейман коснулся руки Роксоланы, лицо которой скрывала чадра, и произнес:

«Я освобождаю эту женщину Хюррем от рабства и беру ее в жены. Все, что ей принадлежит, становится ее собственностью». Это произошло в 1530 году.

После бракосочетания султан устроил праздник. Формально это был праздник обрезания всех пяти султанских сыновей. Он затянулся на три недели. Один генуэзец, присутствовавший на нем, свидетельствовал: «На этой неделе в городе произошло событие, беспрецедентное в истории султанского правления. Султан взял в жены рабыню по имени Роксолана. В честь этого последовал праздник… Ночью светились фейерверки, играла музыка, с балконов свешивались венки цветов. На древнем ипподроме был установлен постамент, закрытый золоченой решеткой, из-за которой жена султана и ее фрейлины наблюдали, как состязаются мусульманские и христианские всадники, показывают свое искусство жонглеры и дрессированные звери, включая жирафов, чьи длинные шеи достают почти до неба».

Англичанин Джордж Янг писал в связи с бракосочетанием султана: «На этой неделе здесь произошло событие, какого не знает вся история здешних султанов. Великий повелитель Сулейман в качестве императрицы взял рабыню из Руси по имени Роксолана, что было отмечено празднеством великим. Церемония бракосочетания проходила во дворце, чему посвящались пиршества размаха невиданного. Улицы города по ночам залиты светом, и всюду веселятся люди. Дома увешаны гирляндами цветов, всюду установлены качели, и народ качается на них часами. На старом ипподроме построили большие трибуны с местами позолоченной решеткой для императрицы и ее придворных. Роксолана с приближенными дамами наблюдала оттуда за турниром, в котором участвовали христианские и мусульманские рыцари; пред трибуной проходили выступления музыкантов, проводили диких зверей, включая диковинных жирафов с такими длинными шеями, что они доставали до неба… Об этой свадьбе много ходит разных толков, но никто не может объяснить, что все это может значить».

Роксолана, как и султан, была не чужда поэзии. Когда Сулейман был в походах, они с Роксоланой обменивались стихотворными посланиями на турецком и персидском языках. В стихотворении Сулеймана «Райские деревья», посвященном Роксолане, есть такие строки: «Внезапно мой взгляд упал на нее: / Она стояла стройная, как кипарис».

Роксолана родила Сулейману больше детей, чем все другие жены. В 1521 году появился на свет сын Мехмед, в 1522-м – дочь Михримах, в 1523-м – сын Абдалла, а в 1524 году – сын Селим. В 1526 году родился сын Баязид, но в том же году скончался Абдалла. В 1532 году Роксолана родила султану сына Джахангира. Последний обладал блестящим умом, но был хром и страдал эпилепсией.

Хюррем, которая получала от Сулеймана огромные средства, тратила их не только на украшение женской половины сераля, но и на сооружение мечетей и больниц.

Роксолану Сулейман по-настоящему полюбил. Австрийский посол в Стамбуле Да Зара отмечал в своих донесениях, что «единственным изъяном в характере Сулеймана является его чрезмерная преданность жене». Султан, дескать, находится под сильным влиянием Роксоланы, которая «вертит им, как ей вздумается». Да Зара утверждал: «Он так ее любит и так ей верен, что все только диву даются и твердят, что она его заворожила, за что и зовут ее не иначе, как жади, или ведьма. По этой причине военные и судьи ненавидят ее саму и ее детей, но, видя любовь к ней султана, роптать не смеют. Я сам много раз слышал, как кругом клянут ее и ее детей, а вот о первой жене и ее детях отзываются добрым словом».

Мустафа был очень умным и способным молодым человеком, которого в народе и в армии очень любили. Любил его и сам Сулейман. Иностранные наблюдатели утверждали, что Роксолана настроила отца против сына, чтобы освободить дорогу к престолу своим детям. Якобы она сфабриковала письмо, которое будто бы было написано Мустафой, к иранскому шаху с просьбой о поддержке в его намерениях свергнуть отца. Письмо восстановило отца против сына и привело их к сражению на равнине Эрегли. Говорят, что отец и сын несколько раз поворачивали обратно по пути к полю, но судьба влекла их вперед. Желая помириться, Мустафа один и без оружия бросился к шатру отца и миновал четыре его комнаты, но когда вступил в пятую, то был убит.

Честно говоря, версия, что Роксолана своими интригами вынудила Сулеймана убить сначала Ибрагима-пашу, а потом Мустафу, не кажется мне убедительной. Сулейман Великолепный не выглядит человеком, на которого кто-либо мог повлиять в таких судьбоносных вопросах, как казнь лучшего друга или любимого сына. И тот, кто пытался бы настроить султана против его сыновей, рисковал в первую очередь сам лишиться головы. Ведь позднее, уже после смерти своей любимой Хюррем, он столь же безжалостно казнил их сына Баязида, а на эту казнь она уж точно никак не могла повлиять. В случае с Мустафой и Баязидом были налицо открытые мятежи. Да и письмо Мустафы иранскому шаху наверняка было подлинным, ибо Роксолана не обладала возможностями его подделать. В случае же с Ибрагимом-пашой налицо был не вооруженный мятеж, но явное и незаконное присвоение султанского титула. Кроме того, Сулейман наверняка располагал собственной тайной полицией, которая могла доставить ему какие-то дополнительные доказательства нелояльности лучшего друга. Разумеется, ни о каком гласном и состязательном судопроизводстве в Османской империи XVI века нельзя было даже мечтать. Единственным судьей над великим визирем и своими сыновьями мог быть только сам Сулейман. И мы в точности никогда не узнаем, как именно он сформулировал обвинения против них. Эту тайну он унес с собой в могилу.

Как писал германский историк Георг Вебер, Сулейман «завоевал расположение народа добрыми делами, отпускал насильно выведенных ремесленников, строил школы, но был безжалостный тиран: ни родство, ни заслуги не спасали от его подозрительности и жестокости».

Но точно такими же тиранами были и другие османские султаны, располагавшие ничем не ограниченной властью. Сулейман был, безусловно, далеко не самым жестоким из них, зато он был одним из наиболее толковых правителей Османской империи. Хорошо разбираясь в людях, Сулейман собрал трех талантливых великих визирей – Ибрагима, Рустема и Соколлу, с помощью которых было завершено строительство империи.

Существует предание, что, прежде чем казнить своего сына Мустафу, Сулейман попытался получить беспристрастный приговор от муфтия, шейх-уль-ислама. По свидетельству Бусбека, султан рассказал шейх-уль-исламу историю о том, что «в Константинополе жил торговец, чье имя произносилось с уважением. Когда ему потребовалось на некоторое время покинуть дом, он поручил присматривать за своей собственностью и хозяйством рабу, пользовавшемуся его наибольшим расположением, и доверил его верности своих жену и детей. Не успел хозяин уехать, как этот раб начал растаскивать собственность своего хозяина и замышлять нехорошее против жизни его жены и детей: мало того, замыслил гибель своего господина. Вопрос, на который султан попросил дать ответ, был следующим: «Какой приговор мог бы быть на законных основаниях вынесен этому рабу?» Муфтий, не знавший, что речь идет о наследнике престола, ответил, что, по его мнению, он заслуживал быть замученным до смерти».

После этого судьба наследника престола решилась самым печальным образом. Султан вызвал Мустафу в свой лагерь в Ерегли. Окружение Мустафы в Амасье в один голос советовали не ехать, предрекая, что он будет убит. Но Мустафа ответил, что, если ему суждено потерять жизнь, он не смог бы поступить лучше, чем вернуться обратно к тому, кто ему когда-то ее дал. По словам Бусбека, сын султана «стоял перед трудным выбором: если он предстанет перед разгневанным на него и настроенным против него отцом, то подвергнется большому риску погибнуть. Но если он откажется, то ясно продемонстрирует, что замышлял измену. Сын избрал более смелый и опасный путь». Мустафа отправился в лагерь отца.

Его прибытие вызвало сильное волнение. Мустафа поставил свои шатры прямо позади шатров отца. Члены дивана выразили Мустафе свое почтение, а затем он поехал на богато украшенном боевом коне, сопровождаемый визирями и под возгласы толпившихся вокруг янычар, к шатру султана. Он хотел побеседовать с отцом с глазу на глаз и убедить его в своей невиновности.

Внутри, по утверждению Бусбека, «все казалось мирным: не было солдат, телохранителей или сопровождающих лиц. Присутствовали, однако, несколько немых (категория слуг, особенно ценимая турками) сильных, здоровых мужчин – предназначенных для него убийц. Как только Мустафа вошел во внутренний шатер, немые решительно набросились на него, пытаясь набросить петлю на шею. Будучи человеком крепкого телосложения, Мустафа отчаянно защищался. Ведь он боролся не только за свою жизнь, но и за трон; ибо не было сомнения, что, сумей он вырваться и соединиться с янычарами, они были бы настолько возмущены поведением султана и прониклись бы чувством жалости по отношению к своему любимцу, что могли бы не только защитить Мустафу, но и провозгласить его султаном.

Опасаясь этого, Сулейман, который был отгорожен от происходившего всего лишь льняными занавесями шатра… просунул голову за занавес, за которым находился его сын, и бросил на немых свирепый и грозный взгляд, угрожающими жестами пресекая их колебания. После этого слуги, подгоняемые страхом, умножили усилия, опрокинули несчастного Мустафу на землю и, набросив шнурок на шею, наконец удушили его».

Тело Мустафы положили перед шатром на ковер и продемонстрировали всей армии. Янычары были потрясены и напуганы, опасаясь, что на них тоже могут пасть подозрение и обрушиться репрессии. Их возможный вождь был мертв и лежал бездыханным, а не имея во главе мятежа законного наследника престола, они были бессильны и не могли бунтовать.

Чтобы немного успокоить янычар, Сулейман отнял командование у Рустема-паши и отправил его в Стамбул, назначив новым великим визирем Ахмеда-пашу. Но того он казнил уже через два года, и Рустем-паша вернулся на прежний пост.

Действительно, Рустем-паша Мекри был ставленником Роксоланы. Он был великим визирем в 1544–1553 и 1555–1561 годах, до самой своей смерти. Рустем-паша был одним из наиболее выдающихся великих визирей правления Сулеймана Великолепного. Он был мужем его дочери Михримах. Ходили слухи, что именно Рустем-паша помог Роксолане избавиться от наследника престола Мустафы. Его обвинили в заговоре против отца в союзе с сербами. Споры о том, был ли это действительный или мнимый заговор, продолжаются по сей день. Тем не менее для Мустафы все это кончилось очень плохо. В 1553 году Сулейман велел задушить Мустафу шелковым шнуром у себя на глазах, а также казнить его сыновей, чтобы не зарились на трон.

И на это были основания. Когда Рустем-паша предложил Мустафе, бейлербею Амасьи, вступить в армию своего отца для войны против шаха Ирана, Мустафа, собрав свое войско, отказался это сделать. Неподчинение великому визирю, действовавшему от имени султана, в условиях войны было открытым мятежом и не могло караться иначе как смертью, потому что такой мятеж неминуемо вел к попытке свергнуть отца с трона и самому занять его место. Как писал османский историк Ибрагим Печеви, «причиной казни Мустафы было то, что он планировал узурпировать трон, но, как и в случае с казнью султанского фаворита, Ибрагима-паши, вина была возложена на Хюррем Султан, которая была иноземкой, находившейся подле султана».

Бусбек нам оставил любопытный портрет Рустема-паши: «Рустем, чья судьба неотделима от судьбы этой женщины, султанши Роксаланы, на дочери которой он женат, и от судьбы, конечно, самого Сулеймана, служил ему и советом, и помощью, оставаясь на должности первого министра могучей опорой для султана во всех его начинаниях и замыслах. Среди прочих пашей он пользовался наибольшим доверием своего господина, а потому и сосредоточивал в своих руках наибольшую власть. И для этого имелись все основания, так как он отличался великолепным умом, проницательным и тонким, что и сделало его орудием славы своего господина. Что касается его происхождения, то он был сыном погонщика быков и сам в отрочестве помогал в этом занятии отцу. Столь низкое происхождение не было бы поставлено ему в упрек на той высокой ступени почета, на которую он поднялся, если бы не его неимоверная скупость, которая, безусловно, наносила ущерб его репутации, основанной на действительных достоинствах. Император знал этот недостаток, но все же испытывал к нему благоволение и уважение. Вообще говоря, Сулейман умел извлекать пользу и из недостатков своих подданных и слуг. Султан, имея большую нужду в деньгах, назначил его на пост министра финансов, и Рустем нашел способы наполнить серебром доверху сундуки своего господина, оставив после себя государственную казну в наилучшем состоянии. Выполняя это поручение, он не упускал ни малейшей возможности ее пополнить, не останавливаясь даже перед взиманием налога на фиалки, розы и другие садовые цветы или перед продажей с молотка оружия и лошадей военнопленных. Вообще никакой мелочью в финансовых делах государства он не пренебрегал, чем, помимо прочего, заслужил любовь своего господина».

Сулейман не стал увеличивать налоги на большинство населения. Однако разрешил Рустему собирать их с чиновников, заступающих на новую должность. Очень скоро такие сборы превратились в крупные выплаты визирю и чиновничеству, то есть попросту во взятки. Должность стал получать тот, кто платил больше. В свою очередь, вступив в должность, чиновник стремился нажиться за счет подчиненных. Пока вы не принесете подарок (бакшиш), говорили иностранцы, бесполезно добиваться, чтобы эти люди вас выслушали.

Имущество Рустема-паши, исчисленное после его смерти, состояло из 1700 рабов, 2900 лошадей, 1106 верблюдов, 700 тысяч золотых монет, 5 тысяч кафтанов, множества драгоценных камней, а также изделий из серебра и золота.

В описи имущества Рустема обнаружились странные вещи. Кроме привычных земельных угодий, скота, водяных мельниц, рабов и золотых монет, визирь каким-то образом собрал 800 Коранов, переплеты многих из которых были украшены драгоценными камнями, 1110 шапок золота, 600 седел, отделанных серебряным орнаментом. Хотя в отличие от Ибрагима и Искандера Челеби Рустем не располагал личными вооруженными формированиями, у него был довольно приличный склад оружия, 2900 обученных для военной службы лошадей и столько же кольчуг, масса золотых шлемов и огромное количество золотых стремян. Эти ценности было легко продать. Только каждый из 32 принадлежащих ему крупных бриллиантов, лунных камней и изумрудов стоил целого состояния.

В 1541 году в Старом дворце (Eski saray), где размещался гарем, случился пожар, и Роксолана вместе со всем своим окружением перебралась в Новый дворец (Yeni saray), куда до этого женщинам ходу не было. Здесь она уже была постоянно возле Сулеймана. Они разлучались только на время походов.

В 1549 году Сулейман объявил о своем желании построить для нее отдельный дворец. Однако Роксолана не выразила по этому поводу особого восторга, ведь это означало, что она будет реже видеться со своим любимым супругом. Хюррем выступила с встречным предложением – пусть величайший архитектор всех времен и народов Синан построит мечеть имени Сулеймана.

Когда в 1558 году Роксолана умерла в своем дворце после тяжелой болезни, Сулейман был очень опечален, но старался не показывать подданным своей скорби.

После смерти матери обострилась вражда между ее сыновьями, наследником престола Селимом и его младшим братом Баязидом. Чтобы уменьшить ее, Сулейман направил их в качестве наместников в разные провинции. Баязид был любимцем отца и янычар, тогда как Селима все порицали за беспробудное пьянство, но по праву старшинства он являлся наследником престола. В письмах Сулейман убеждал сына бросить пить вино, «эту дурманящую красную жидкость». Потеряв надежду, что Селим когда-нибудь прекратит кутежи, однажды султан велел казнить одного из его собутыльников. Тогда Селим, чтобы не подводить друзей, принялся пьянствовать тайком и по большей части в одиночку.

Бусбек свидетельствовал: «Сулейман рассматривал военные приготовления младшего сына (против Селима) как угрозу своей власти, тем не менее большей частью обходил их молчанием. Этот осторожный старик не хотел раздражать Баязида, но тем самым подтолкнул его к мятежу».

Вскоре между братьями вспыхнула гражданская война, в которой султан встал на сторону Селима.

Чтобы предотвратить вооруженный конфликт между братьями, султан направил сурового арбитра Соколлу, который схватил в свое время самозванца Мустафу, с отрядом янычар и сипахов в военный лагерь Селима. Соколлу прихватил с собой сорок пушек. Узнав об этом, Баязид открыто пригрозил сералю: «Я подчиняюсь моему отцу, султану, во всем, кроме того, что разделяет меня и Селима».

В южном городе Конья сторонники Баязида напали на войска Селима, в составе которых находился и отряд султана. Раскаявшись, Баязид написал отцу письмо, в котором признал свою вину и заверял, что больше не предпримет односторонних действий, но будет полностью полагаться на суд султана.

Не дождавшись ответа, Баязид взял в долг денег у богатых купцов сколько смог и объявил, что собирает войска под собственным штандартом.

Баязида тревожило не столько назначение в Амасию, сколько то, что Селиму дали в управление Магнизию, где когда-то до провозглашения его султаном правил сам Сулейман.

Селим с помощью присланных отцом войск в 1559 году разгромил Баязида под Коньей.

В короткий летний период с мятежом в пограничных провинциях было покончено. Неумолимый Соколлу настиг мятежные войска. Баязиду удалось оторваться от преследователей. Вместе с четырьмя сыновьями, женщинами, караваном груженых верблюдов и преданными всадниками он перебрался в Персию. В горных перевалах Баязид со своими сторонниками отбил атаки кавалерии султана и направился ко двору шаха Тахмаспа, который воздал младшему сыну султана самые высокие почести и поклялся, что гость будет в полной безопасности на персидской земле.

Когда после поражения Баязид с четырьмя сыновьями и остатками армии стал искать убежища при дворе шаха Ирана Тахмаспа, Сулейман стал опасаться, что мятежный сын может получить поддержку Ирана и возобновить борьбу за престол.

Тахмасп предложил Сулейману назначить Баязида наместником в Эрзурум, контролирующий горные перевалы на восточной границе Турции, или в Багдад, в междуречье Тигра и Евфрата (оба города к этому времени вновь перешли под контроль персов).

В ответ султан заключил союз с узбекским ханством в Самарканде, угрожая Ирану новой войной.

Сулейман дал ясно понять Тахмаспу: если шах хочет сохранить мир, он должен выдать Баязида. За это шаху было обещано еще и денежное вознаграждение. Представители Тахмаспа начали торговаться: сын Сулеймана – гость их повелителя, невозможно отдавать его в неволю, а тем более на верную смерть.

Баязида шах сначала принял как дорогого гостя, с почестями и дорогими подарками. Баязид не остался в долгу, подарив шаху 50 туркменских скакунов в богатой сбруе, на которых продемонстрировали чудеса джигитовки его кавалеристы, приведя в восторг Тахмаспа и его приближенных.

Однако шах в тот момент не был готов воевать с султаном. К тому же он опасался, что, взойдя на престол, Баязид забудет об иранской помощи и продолжит давнюю османскую политику войн с Ираном. Но главным все-таки было осознание того, что иранских войск для того, чтобы дойти до Стамбула, явно не хватит, а надежд на то, что турецкая армия взбунтуется против Сулеймана и перейдет на сторону его мятежного сына, практически не было. Сулейман до самой своей смерти так и не утратил своей популярности ни у войска, ни у остальных подданных.

Далее последовал обмен дипломатическими письмами между послами султана, требовавшими выдачи или казни Баязида, и шахом, который для вида сопротивлялся, ссылаясь на законы мусульманского гостеприимства. Сначала Тахмасп рассчитывал даже использовать своего гостя-заложника для того, чтобы как следует поторговаться, потребовав возвращения завоеванных османами земель в Месопотамии. Но очень скоро он убедился в тщетности надежд на столь высокую цену за возвращение беглого принца. Баязида пришлось взять под стражу под угрозой немедленного возобновления султаном войны, к которой шах не был готов. В конечном итоге шах Тахмасп был вынужден пойти на довольно подлый компромисс, позволивший ему до некоторой степени сохранить лицо. Сулейман прислал шаху 400 тыс. золотых. Сторонников Баязида люди шаха убили, обвинив в заговоре, а самого Баязида схватили, когда он пировал вместе с шахом, и отправили в Турцию с эскортом под тем предлогом, что его передадут брату, а не султану. Но беглый принц недалеко отъехал от Тебриза. Согласно достигнутой договоренности, Баязид должен был быть казнен на иранской земле, но людьми своего отца. Таким образом Сулейман хотел убедиться, что его сын действительно убит и что шах не прячет его где-нибудь в глубине Ирана, лишь заявив о его убийстве. В обмен на 400 тыс. золотых дукатов шах передал Баязида палачу, прибывшему из Стамбула.

Турецкий палач убил Баязида вместе с детьми. Говорят, перед этим Баязиду обрили голову, чтобы опознать его как бывшего правителя Амасии. Одет он был в грязную овчину, опоясанную веревкой. Это еще в Тебризе сделали хитрые персы, чтобы Баязид не выглядел турецким принцем, пользующимся защитой шаха. Когда Баязид попросил дать ему возможность увидеть и обнять перед смертью своих четырех сыновей, ему посоветовали не суетиться и не мешать палачу. После этого ему на шею набросили шнурок и задушили.

Султан оставил Селима правителем Кутахьи в Анатолии и больше не вызывал его к себе.

Кроме Баязида, были задушены четыре его сына. Пятого сына, которому было всего три года, задушили несколько позже в Бурсе.

Сулейман избавил своего единственного наследника от конкурентов.

В 1561 году, когда был казнен Баязид, умер и Рустем. Незадолго до смерти мрачный визирь передал основную часть своего огромного имущества в вакуф. Дар был велик, ибо Рустем ежегодно имел лишь со своих вложений в религиозные учреждения доход в двести тысяч цехинов.

Наследником престола стал будущий султан Селим II, горький пьяница, скончавшийся от цирроза печени, как, впрочем, и основатель современной Турции Ататюрк. Иногда говорят, что с него начался упадок Османской империи, но это утверждение кажется преувеличением. Упадку империи способствовали объективные причины, а личности султанов большой роли в этом процессе не играли. Тем более что в царствование Селима II фактическая власть принадлежала бессменному великому визирю Мехмеду-паше Соколлу, который был столь же энергичным и талантливым государственным деятелем и военачальником, как и Сулейман Великолепный.

Сулейман не щадил не только сыновей, но и других близких родственников, если чувствовал угрозу своей власти. Здесь поучителен пример Фархада-паши. Славянин из Далмации был одним из отважных турецких военачальников. Будучи третьим визирем, он сокрушил восстание в Сирии, прислав султану голову лидера мятежников Газали. Фархад-паша отличился при осаде Белграда и Родоса и был женат на сестре Сулеймана. Однако он узурпировал власть в отдаленных провинциях и по собственному произволу казнил своих личных врагов, как врагов султана. Тогда Фархад был лишен звания паши и отозван со службы.

Сулейман назначил ему испытательный срок, отправив его служить в пограничную местность на Дунае. Однако вскоре ему стало известно, что его зять злоупотребляет властью, как и прежде. Фархад был снова вызван к султану и в течение нескольких минут приговорен к смерти. Приговор был немедленно приведен в исполнение – осужденного удушили тетивой от лука.

Бейлербеи вдали от контроля со стороны центра старались обложить феодальной данью своих служащих. Сулейман пытался бороться со взяточничеством, требуя, чтобы бейлербеи спрашивали у визиря разрешение назначать на должность. Однако канцелярия визиря в Константинополе сочла невозможным установить, сколько людей совершали злоупотребления на обширной территории падишахства. Кроме того, при помощи взяток в канцелярии визиря покупались необходимые разрешения для назначения на должность.

Последним великим визирем Сулеймана Великолепного стал Мехмед-паша Соколлу, занимавший этот пост в 1565–1579 годах и убитый фанатиком-дервишем. Чувствуя, что ему недолго осталось жить, султан позвал в Стамбул двух дочерей наследника престола Селима и выдал их замуж за Соколлу и Пиале, капутан-пашу. Хладнокровного боснийского хорвата Соколлу султан наделил властью, которой после смерти Ибрагима не обладал еще никто в империи. К должности великого визиря он пожаловал Соколлу звание сераскера. Породнившись с семьей Османов, Мехмед-паша Соколлу располагал теперь всеми полномочиями султана, за исключением самого звания. Если бы он захотел организовать заговор с целью приобретения этого звания, то, быть может, добился бы своего. Но Соколлу не замышлял этого. Он не придавал значения титулам. Твердый, как гранит, он больше любил реальную власть, чем почести. Эти качества он проявил еще в школе, и Сулейман заметил их. Султан никогда не сомневался в лояльности Мехмеда-паши.

В 1546–1551 годах Соколлу руководил турецким флотом, а в 1551–1555 годах был бейлербеем Румелии.

Назначенный в июне 1565 года великим визирем, Соколлу при сыне Сулеймана Селиме II сосредоточил в своих руках все нити управления империей, поскольку Селим мало занимался делами и не покидал Стамбула. Он назначил Мехмеда-пашу пожизненным визирем.

Селим Пьяница правил восемь лет. Соколлу же управлял Османской империей еще пять лет при султане Мураде III, сыне Селима.

Контакты Сулеймана с европейцами активизировались с прибытием в Стамбул новых иностранных миссий, в составе которых были французы, венгры, хорваты, представители короля Фердинанда и императора Карла V. Благодаря все возраставшему числу иностранных путешественников и писателей Европа, в свою очередь, все больше узнавала о султане Сулеймане, которого иногда называли Великим Турком, о его образе жизни, об институтах, с помощью которых он правил, о его дворе с его изощренным церемониалом, жизни подданных, османских традициях и обычаях. Образ Сулеймана казался Западу, сравнивавшему его с предшественниками, образом цивилизованного монарха, по крайней мере в восточном понимании этого слова. Полагали, что он поднял восточную цивилизацию до ее пика, не лишенного внешнего великолепия, хотя бы в монументальных сооружениях Стамбула. Поэтому в Европе, и прежде всего во Франции, фактически являвшейся турецким союзником, Сулеймана прозвали Великолепным.

Султаны, от Мехмета Завоевателя до Сулеймана Великолепного, заселяли Стамбул турками – уроженцами различных областей Анатолии в такой мере, что, несмотря на присутствие греков, армян и евреев, именно турки составили самую большую этническую общину. Да и многие христиане обращались в ислам.

Город был переполнен иноземцами, добивавшимися права торговать на большом крытом рынке и поставлять товары самому сералю. Им необходимо было заручиться покровительством султанской власти.

Все иноземные сообщества имели самоуправление и сохраняли право отправлять свои собственные религиозные обряды, а выходцы из Европы к тому же находились под защитой режима капитуляций. Иностранцы платили годовой налог – десятину – в турецкую казну, налог в абсолютном большинстве случаев меньший, чем тот, который они платили у себя на родине – на Востоке или Западе. Своих преступников они тоже судили сами, за исключением тех случаев, когда в преступлениях были замешаны турки. Но даже от судебного процесса, проходившего в турецком суде, европейцы вполне могли ожидать более справедливого и быстрого решения, поскольку суд проходил в присутствии их консулов. А большинство иностранцев обладали, подобно венецианцам, многими привилегиями. Евреи и армяне, даже будучи подданными Османской империи, были освобождены от набора их сыновей в школу и призыва на военную службу. Свободными от этих повинностей были также арабы и берберы. С другой стороны, на нетурецкое население накладывались и определенные ограничения. Так, иноземцы не имели права владеть оружием или устанавливать пушки на своих кораблях.

В целом Сулейман обладал лишь номинальной властью над десятками народностей, которые имели свое вероисповедание, говорили на своих языках и соблюдали свои обычаи. Османы никогда не принуждали инородцев ассимилироваться с турками, не навязывали им своего языка и своей религии. Последствия такой национальной пестроты давали о себе знать медленно, но неуклонно.

Восточная Фракия и другие балканские провинции были не в состоянии обеспечить столицу продуктами питания и прочими товарами, поэтому Стамбул все больше зависел от поставок из Малой Азии и других стран Средиземноморья. Как пишет французский историк Робер Мантран, «турки так и не стали морским народом. Они располагали большим количеством мелких судов, однако преимущественно каботажного плавания. Для перевозки значительных грузов издалека нужно было обращаться за помощью к крупным иностранным судам, которые играли главную роль в международном обмене товарами – обмене, участником которого Турция практически никогда не была».

Суровость зимы и капризы погоды провоцировали большой спрос в Стамбуле на меха. Уже в XVI веке торговля мехами, ввозимыми из Московской Руси в Турцию, достигала больших объемов. Почти постоянная влажность воздуха в Стамбуле вызывала эпидемии, в том числе чумы, которые стоили десятков тысяч жертв и порождали бунты.

Все важные решения принимались либо самим султаном, либо великим визирем, основные правительственные службы располагались внутри единого дворцового комплекса – сераля. Этот комплекс разросся вокруг султанского дворца, возведенного Мехмедом Завоевателем в 1457 году на месте древнего акрополя Византия, а впоследствии перестроенного и значительно расширенного Сулейманом Великолепным. Именно этот дворец на самой вершине холма служит как бы фокусом всего архитектурного комплекса столицы.

Первый двор сераля вмещал ведомства финансов и архивов, казначейство, управление благотворительными фондами и арсенал, помещавшийся в бывшей церкви Святой Ирины. Во втором дворе находилось здание, поделенное между диваном, канцелярией и государственной казной. В третьем дворе располагалась личная казна султана. Во дворце частично был размещен гарем султана и вся его семья. В серале проживали множество пажей, охрана, янычары и даже некоторые чиновники. От остального города он был отделен тщательно охраняемыми крепостными стенами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.