Фабрика ромашки – бумажная фабрика

Фабрика ромашки – бумажная фабрика

С наступлением зимы нашу трудовую бригаду перевели на бумажную фабрику. Прекратились утомительные ежедневные переходы пешком на расстояние нескольких километров до торфяных разработок. Теперь мы получили возможность ездить на бумажную фабрику и назад, и каждое утро мы забирались в кузов разбитого «форда», чтобы начать очередной десятичасовой рабочий день. Теперь нам позволялось отдыхать по воскресеньям, хотя эта пауза в работе на фабрике прерывалась тем, что нас требовали в трудовой отряд для извлечения бревен из соседней реки.

Меня неизменно посылали в бригаду на ловлю бревен. Реку уже покрыл тонкий слой льда, нарушенный лишь в тех местах, где срубленные на севере и донесенные течением до нас тяжелые бревна извлекались из воды, чтобы далее переправлять их по суше. Для этой работы нам выдавали холщовые чулки длиной до бедра, которые не были водонепроницаемыми, и скоро из-за того, что часами находился в ледяной воде, я подхватил воспаление почки, сделавшее меня инвалидом. Мне разрешили провести в постели несколько дней с высокой температурой, так как лагерный госпиталь был переполнен больными.

Мы продолжали нести потери в своем лагере, однако уровень смертности не достиг прошлогоднего. Один из пленных, которого обычно посылали копать могилы, всегда выделялся своими большими впечатляющими усами и совершенно лысой головой. Однажды он заболел и умер от закупорки кишечного тракта, вызванной перееданием. После вскрытия выяснилось, что перед погребением он выломал у одного из умерших золотой зуб и обменял его с охраной или с кем-то из гражданских на продукты. Он принялся поглощать все, что получил за золото, и быстро заработал фатальное осложнение.

Работая в бригаде на бумажной фабрике, я близко сошелся с Гансом Гольцкнехтом, шахтером из Тироля. Там же вместе со мной был и Густель Хикль. Нам было поручено подносить на деревянных носилках на двоих человек глину к транспортеру. Как-то я разглядел на этом транспортере табличку с датой производства этой машины: «Voith-Heidenheim-1898». После окончательного возвращения в Германию я сообщил эту новость своему дяде Брюнингеру из Гайденхайма, который много лет работал в компании «Фойт». Он работал главным инженером у этого интернационально признанного производителя турбин и винтов. Во время ученичества в Эсслингене ему как молодому, бесплатно работающему добровольцу было поручено разобрать оборудование на бумажной фабрике в Кирхгайм-Тек, которое надлежало заменить более современным и производительным оборудованием. А потом его (дядю) отправили в царскую Россию для установки техники на бумажной фабрике возле Боровичей. Мой дядя провел добровольцем несколько месяцев, строя ту же самую фабрику, где много лет спустя мне пришлось работать в качестве военнопленного.

Прошли недели и месяцы. После почти двух лет заключения мы получили первые письма из дому. Наши ответы на эти безнадежные письма стали для наших семей первым свидетельством того, что мы уцелели в войне и все еще живы в плену. В конечном итоге наши товарищи из Австрии и пленные из Эльзаса были выпущены из лагеря и вернулись домой. Искусно проводимая Веной международная политика оказала влияние на наших поработителей. Ходили слухи, что и пленные из Германии тоже освобождаются. Также улучшился паек, но все равно оставался значительно ниже минимальных здоровых потребностей.

В этом лагере я также повстречался с последним офицером штаба нашей дивизии майором Дешампом. От него я узнал о судьбе других бойцов моей части. Во время нашей капитуляции в ночь с 8 на 9 мая 1945 г. капитан фон Вахтер из нашей дивизионной артиллерии сумел подняться на борт парома, который достиг с пассажирами берегов Швеции возле Мальмё. В июне 1945 г. между шведским правительством и Советским Союзом было достигнуто соглашение о том, что эти солдаты будут возвращены советским властям. Шведские военные круги выразили по этому поводу энергичный протест, но оказались бессильны помешать передаче интернированных солдат. Узнав, что его выдадут в руки Советов, фон Вахтер перерезал запястья и был найден в бессознательном состоянии. Его поместили в госпиталь в Мальмё, где он вылечился и впоследствии был выдан Советскому Союзу.

Как-то ранним летним утром, работая в своей бригаде, мне выпала неожиданная удача, когда я разгружал бревна с телеги, которая ранее использовалась для перевозки на фабрику маковых цветов, где их перерабатывали на корм свиньям. В уголках и в трещинах деревянного дна телеги я нашел цельные твердые семена, которые, если отделить от шелухи и жевать, давали столь необходимые организму калории. Также нам удавалось извлекать кукурузную мякоть из сырья на фабрике, которое использовалось для обработки грубой бумаги.

Капитан Вальтер Шахтерле в курляндской армии был офицером связи. Однажды утром Шахтерле в знак протеста против плохого питания вместе с испанскими офицерами отказался выйти на работу. Также намечалось, что в этом протесте примут участие и рядовые; однако последние оказались под огромным давлением антифашистской группы и не присоединились к офицерам.

Взбешенная солдатня ворвалась в бараки и с автоматами наперевес заставила нас построиться снаружи. Потом из строя вывели Вальтера Шахтерле и двух испанских офицеров и отправили в одиночки. Их приговорили к пожизненному заключению – обычно это двадцать пять лет – за саботаж и скоро перевели в другой лагерь далеко на востоке в киргизской степи. В последний момент перед их отправкой мне удалось поговорить с ним, и он попросил меня сообщить его родителям о том, что произошло. Впоследствии я смог выполнить это обещание. Отец Вальтера был генеральным директором немецкой фабрики по производству линолеума в Битигхайме и затратил еще два года на то, чтобы через шведского посредника выяснить местонахождение своего сына. В конечном итоге он сумел добиться освобождения Вальтера, тайно заплатив советским властям крупную взятку в американских долларах. Мы с Вальтером вновь встретились в 1950-х гг. и отметили это в славящемся вином уголке Германии возле Фельбаха.

Для нас перестали быть неожиданными допросы, которые происходили без системы и без предупреждения. Особенно частыми объектами советской контрразведки являлись бывшие офицеры полиции, служащие полицейского полка из Риги и немногие уцелевшие солдаты из войск СС. В результате таких допросов многие пленные просто исчезали из наших рядов, переводились в другие лагеря, где подвергались дополнительным наказаниям. В числе выделяемых пленных были командиры полков, офицеры штаба и генералы. Эти лица, пережившие мучения в России, в конце концов были выпущены на свободу в 1955 г. благодаря неутомимым усилиям немецкого канцлера Конрада Аденауэра.

Меня обычно допрашивали в присутствии двух советских армейских офицеров, женщины в форме непонятного звания и двух антифашистов, а также неизменного переводчика. Меня всегда просили повторить мое звание фашистского офицера и места, где я служил во время войны. Допрашивавшим была известна боевая история 132-й пехотной дивизии. Один из главных вопросов, похоже, концентрировался на персональном:

– Что вы ели?

– Консервы! – всегда отвечал я.

– Консервы, да, Берлин? – задавала вопрос комиссия.

– Да, да, Берлин! Из Управления снабжения сухопутных войск! – отвечал я.

Heereszeugamt – это отдел, отвечающий за поставку военной формы для армии; однако этот ответ, кажется, всегда создавал в них чувство удовлетворения, может быть, потому, что они полагали, что получили от меня информацию об официальной организации, и при повторных допросах я никогда не отклонялся от этого ответа. Комиссия пыталась вынудить меня признаться, что иногда я питался конфискованной свининой, говядиной или курятиной.

Я упорно отвечал:

– Консервы.

После одной из очередных серий моих допросов комиссия вызвала танкиста обер-лейтенанта фон Постеля. Под давлением он в конце концов признался, что однажды зарезал свинью, за что был немедленно обвинен в «краже советской собственности» и приговорен к двадцати пяти годам трудовых лагерей усиленного режима. В итоге благодаря усилиям Аденауэра он был освобожден в 1955 г.