Глава 13 Юго-Восточная Европа в эпоху крестовых походов (1095–1261)
Глава 13
Юго-Восточная Европа в эпоху крестовых походов (1095–1261)
Греческая империя до 1204 г.
Династия Комнинов. — Захват власти Андроником. — Династия Ангелов. — Роль толпы в этих переворотах. — Ослабление римско-византийского патриотизма. — Недостатки государственного строя Византии. — Дробление империи. — Социальное положение страны. — Колонат и рабство. — Муниципальная администрация. — Церковь. — Преследование еретиков. — Монахи-разбойники. — Промышленность и торговля. — Вымогательства фиска. — Вымогательства чиновников. — Экономический упадок империи. — Военный флот. — Армия. — Византийская цивилизация. — Блеск Константинополя.
Династия Комнинов. Почти все государи из династии Комнинов были люди энергичные и деятельные, смелые и настойчивые в своей политике, честные в своей личной жизни. Алексей I без устали воевал на берегах Адриатического моря с норманнами обеих Сицилии, во Фракии с печенегами, узами и куманами, в Малой Азии с турками-сельджуками, наконец, он отвратил опасность, которой грозил Византии первый крестовый поход. Его сын, Иоанн I (1118–1148) по прозванию Калоян, то есть Иоанн Добрый, без устали носится от границ Азии к границам Европы, разбивает печенегов у Берреи и с иконой Богоматери во главе своих колонн прорывает цепь их повозок (1122), обращает в бегство сербов (1123) и венгров (1124), возвращается в Азию, чтобы отнять у сельджуков (1126–1137) и у армян (1137) их завоевания, и умирает во время похода в Киликию.
Еще более блестяща военная доблесть его сына Мануила I (1143–1180). Тотчас после коронования он предпринимает поход против сельджуков, гонит их султана до Икония, нападает на них на пути к их столице, почти один, в императорской одежде, бросается в их ряды, на обратном пути, безоружный, получает рану и лишь к ночи возвращается в свой лагерь (1146). Ускользнув от опасностей второго крестового похода, он отправляется осаждать цитадель Корфу, которую отняли у него норманны; он предпринимает самые рискованные атаки, бросается на приступ сам-друг с мегадуком Контостефаном, и ядро катапульты ранит его в спину (1149). В следующем году он подвергается внезапному нападению печенегов и спасается с раной в щеке. В 1164 г., переезжая через Дунай и заметив, что одна из его лодок тонет, он бросается в реку, чтобы спасти ее. В 1176 г., предприняв поход против Икония, он неосторожно углубляется в Мириокефаль-ское ущелье близ устьев Меандра; турки осыпают греков градом стрел, конница смешивается с пехотой — армия погибает, почти ни один из военачальников не остается в живых, и неверные показывают Мануилу на конце копья голову его племянника Иоанна Ватациса; император бросается в самую гущу турок, и к вечеру ему удается проложить себе дорогу. Этими подвигами он показал своим латинским союзникам и крестоносцам, что не они одни могут похвастать храбростью и даже безрассудством; относясь к делу крестового похода так же страстно, как и они, ведя всю свою жизнь священную войну, которой они отдавались лишь порывами, истинный воин Христа, столь же отважный, как паладины рыцарских поэм, он опроверг легенду о вырождении и трусости греков. Он соперничал с ними на турнирах, которые до тех пор представляли собой чисто латинское мероприятие и на которых рыцарь получал свое высшее посвящение. На турнире 1156 г. в Антиохии Мануил вышел на арену с принцами своего дома и в свалке, где «одни опрокидывались навзничь на круп своей лошади, подняв ноги вверх, другие падали ниц на шею коня, тот падал с лошади, другой бросался в бегство от вражеских копий, прикрыв лицо щитом, где хлопали знамена в руках несущихся галопом всадников, — в этих играх, полных такого разнообразия и изящества, что казалось, будто Венера соединилась с Марсом и Беллона с Грациями, среди страстного соперничества греков, горевших желанием одержать верх над латинянами, и тех, которых приводила в негодование мысль, что греки могут победить их, — император Мануил одним ударом опрокинул двух западных рыцарей» (Никита). В Константинополе западные турниры скоро начали вытеснять с ипподрома те цирковые игры и борьбу партий, которые в течение стольких веков увеселяли и волновали население главных городов империи.
Мануил ввел даже в национальных войсках западное вооружение: маленькие круглые щиты были заменены большими щитами, прикрывавшими все тело, короткие и ломкие дротики — длинными копьями.
Если исключить религиозное различие, греческая империя все более уподоблялась Западу. Прошло то время, когда базилевс боялся брачных союзов с «варварами». Мануил Ком-нин женился на свояченице немецкого императора Конрада III, Берте Зульцбахской, которой он дал греческое имя Ирина; после ее смерти он искал руки католички принцессы Триполийской, затем женился на антиохийской принцессе Марии. Свою дочь Марию он обручил с братом венгерского короля Белой, затем выдал ее за Ренье, второго сына мон-ферратского маркиза Вильгельма. Для своего двухлетнего сына Алексея он просил в жены одну из дочерей Фридриха Барбароссы; когда Алексею минуло 12 лет, он обручил его с 8-летней дочерью французского короля Людовика VII, Агнесой, или Анной (1180). Таким образом династия Комнинов вступила в семью великих западных держав.
Благодаря доблести этих первых Комнинов, а также благодаря их дипломатическому искусству, которое часто одерживало верх над плутнями венецианцев и коварством норманнов, границы империи оставались почти нетронутыми и были даже возвращены некоторые из утраченных владений. От Южной Италии и Сицилии Византия окончательно отказалась: в 1138 г. последний итальянский город империи, Неаполь, открыл свои ворота норманнам. Кроация перешла под власть венгров; Далмацию оспаривали друг у друга венгры и венецианцы; Сербия сохранила свою независимость, но Болгария оставалась подвластной императору, и Дунай по-прежнему служил границей империи. Все Эгейское море, все его острова — даже Крит, Родос и Кипр — зависели от Византии, равно как и восточное и южное побережья Черного моря, от Херсонеса на Крымском полуострове до Кавказа, от Кавказа до Самсуна (единственного берегового пункта, занятого сельджуками), от Самсуна до Босфора. Греческие владения в Малой Азии, граница которых со стороны Икония, правда, часто менялась, простирались до Амастриды по ту сторону Бруссы и Меандра. Киликию греки еще оспаривали у армян.
Внутри единство империи оставалось ненарушенным. Быть может, албанские шкипетары, потомки древних пелазгов, славяне, майноты и цаконы Пелопоннеса и валахи, жившие на Балканах, Родопе и Пинде, не платили постоянно податей, но все признавали верховную власть самодержца. Даже правителей далекого Трапезунда он держал в покорности.
Захват власти Андроником. Это положение дел разрешилось внутренней революцией. Когда Мануил умер (1180), власть перешла к его 12-летнему сыну Алексею II, провозглашенному императором, и к молодой регентше, Марии Антиохийской. Вокруг красивой вдовы толпились поклонники. Она приблизила к себе протосебаста Алексея и предоставила ему полную власть в государстве. Образовался заговор, во главе которого стали принцы и принцессы императорской фамилии. Будучи выданы, они, чтобы спасти свою жизнь, возмутили народ и заперлись в храме св. Софии, где были осаждены войсками регентши. Дело кончилось соглашением и амнистией.
Этой смутой решил воспользоваться Андроник Комнин, двоюродный брат покойного императора; как почти все члены этой фамилии, он был энергичен, храбр и умен; он сопровождал Мануила во многих походах. Но все его достоин— ства омрачались безграничным честолюбием, распутством и жестокостью. Мануил вынужден был удалить его от двора, для чего назначил его правителем одной из областей на границе Кроации (1151), затем в Киликии. Ему дали титул цезаря, чтобы он мог жениться на Констанции, вдове Раймонда Антиохийского, но он предпочел жениться на Филиппе Ан-тиохийской, сестре императрицы Марии, затем бросил ее и женился на вдове иерусалимского короля Феодора. Два раза он пытался умертвить Мануила. Он вступал в заговор сначала с венграми, потом с турками, затем был снова прощен и назначен правителем Энона на Черном море. После этого немолодой уже Андроник, казалось, остепенился; он усвоил манеры серьезного и благочестивого человека и начал писать богословские трактаты. Узнав о константинопольском мятеже, в котором были сильно замешаны его сыновья, Мануил и Иоанн, он взял на себя роль защитника нравственности, оскорбленной дурным поведением императрицы, и покровителя молодого базилевса, притесняемого любовником его матери. Императорский флот перешел на его сторону. Народный мятеж открыл ему ворота столицы. Он велел выколоть глаза протосебасту Алексею, потом со слезами бросился к ногам молодого государя, посетил могилу Мануила и оросил ее слезами. Алексей II был коронован при жизни своего отца; Андроник короновал его вторично, причем сам нес его на руках в церковь. Затем он обвинил императрицу в том, что она навлекла на страну венгерское нашествие, и заставил молодого государя подписать смертный приговор своей матери, которая была задушена и брошена в море. Еще раньше были отравлены дочь Мануила, Мария, и ее муж, цезарь Иоанн. Вожди знати были ослеплены. Погибли даже те, которые оказали помощь Андронику в его предприятии. Узурпатор оставил молодому базилевсу внешние признаки власти, поощрял его вести веселый образ жизни и окружил его стражей. По настоянию толпы, сенат вынужден был признать Андроника императором, соправителем своего воспитанника. Он лицемерно противился этому и как бы против воли короновал себя в храме св. Софии; здесь он возобновил свою клятву охранять и поддерживать Алексея II. Спустя несколько дней молодой государь был задушен в своей постели. Андроник, по преданию, топтал его труп ногами, велел отрезать ему голову и бросить тело в море при звуках музыки (1183). Устрашенный синод даровал убийце полное отпущение.
Затем 60-летний тиран женился на 11-летней невесте Алексея II, Агнесе Французской, сестре Филиппа Августа. Новые казни обрушились на аристократию. Соседние государства наполнились беглецами, которые подстрекали их к войне против узурпатора, осаждая просьбами сицилийского короля, папу, немецкого императора, венгерского короля, иконийского султана и христианских государей Палестины. Андроник удвоил свою энергию и жестокость. Исаак Ангел был осажден в Никее; Андроник обещал жителям амнистию, но, вступив в город, велел перебить всех, кроме Исаака Ангела и епископа. Та же участь постигла Бруссу и Лопадион. Побочный сын императора Мануила, Алексей, был ослеплен, его секретарь Мамал — сожжен живым. В то время венгры и сицилийцы опустошали провинции. Некто Исаак Комнин провозгласил себя независимым на острове Кипре и одел пурпурные сапоги. Взбешенный Андроник издал указ, который осуждал на смерть всех пленных, взятых в гражданской войне, всех, кто уже был ослеплен, а также их родственников и друзей. Непонятно, почему он пощадил своего никейского пленника Исаака Ангела. Вероятно, тирана успокоил его беспечный характер.
Один отшельник по имени Сет, занимавшийся магией, предсказал ему, что не позже сентября 1185 г. его сменит на престоле этот самый Исаак. Андроник только посмеялся над этим. Но во время одной отлучки Андроника его главный советник Агиохристофорита счел нужным арестовать Исаака. Последний, будучи пробужден от своей беспечности близостью опасности, решил защищаться; вооружившись мечом, он прорвал стражу, бросился на Агиохристофориту и разрубил ему голову. Затем он бежал в храм св. Софии и призвал народ к оружию. Тюрьмы, наполненные вождями знати, были отперты. Исаака посадили на коня, бежавшего из царской конюшни и покрытого пурпурным чепраком, и провозгласили императором. Подоспевший тотчас Андроник сделал попытку запереться в своем дворце, но толпа разбила ворота. Он попытался бежать в лодке, но был схвачен Исааком и отдан на волю рассвирепевшей толпы. Благодаря его крепкому телосложению, его муки длились несколько дней; ему вырвали бороду, разбили зубы, отрезали руку, выкололи глаз, затем бросили голого в темницу, потом возили по городу на паршивом верблюде, забрасывали камнями и обливали кипятком; потом его привели на ипподром и повесили за ноги; солдаты забавлялись тем, что кололи и резали его. Поднося ко рту свою обрубленную кисть, он беспрестанно повторял: «Господи, помилуй меня! Зачем ломаете вы поломанный тростник?» Так прекратилась славная династия Комнинов (1185).
Династия Ангелов. Двойная революция, возвысившая и свергшая Андроника, нанесла империи удар, от которого она уже никогда не оправилась. Константинопольская чернь узнала вкус крови; в областях узы покорности были порваны; жестокости, которым подверглись в 1182 г. латиняне, восстановили против империи венгров, норманнов и венецианцев.
Чтобы справиться с этим всеобщим разложением, нужен был энергичный император, нужен был новый Комнин. Между тем Исаак Ангел проявил энергию только однажды, когда защищал свою жизнь от палачей. Спустя 10 лет, во время третьего похода, предпринятого им против возмутившихся болгар и валахов, вспыхнула новая революция.
Его брат Алексей склонил на свою сторону армию, собранную Исааком. Император бежал в Стагиру, но был схвачен там и привезен в Константинополь. Он был ослеплен и вместе со своим сыном Алексеем заперт в одной из башен дворца.
Алексей III (1195–1203), чтобы вознаградить своих помощников по перевороту, должен был грабить империю; он так щедро раздавал чины, что они потеряли всякое значение; его царствование было настоящей анархией. Беспрестанно возникали заговоры и мятежи; народ провозгласил императором сначала некоего Контостефана Астролога, затем Комнина Иоанна Толстого, который, по описанию Никиты, был пузат как бочка. Водворившись в большом дворце, он вместо того, чтобы принять какие-нибудь меры для своей защиты и спасения, в течение тех немногих часов покоя, которые оставил ему Алексей, только и делал, что жаловался на жажду, пил, вытирал пот, стекавший ручьями с его огромного тела, и отдувался, как дельфин, тогда как народ ждал восхода солнца, чтобы разграбить дома богачей. Между тем подоспела варяжская стража, и голова толстяка упал к ногам императора. Таково было состояние Византии, когда явилось латинское войско.
Исаак II был выпущен крестоносцами из темницы и начал править совместно со своим сыном Алексеем IV. 1 августа 1203 г. они были коронованы, а в январе 1204-го свергну-ты с престола. Их царствование продолжалось шесть месяцев. Новый узурпатор, Алексей Дука по прозванию Мурзуфл, «со сросшимися бровями», царствовал под именем Алексея V менее трех месяцев; Исаак II умер от испуга, а Алексей IV был задушен. Вторичное взятие Константинополя крестоносцами не положило конца этим семейным трагедиям; оба свергнутых императора, Алексей III и Мурзуфл, из которых второй был зятем первого, встретились в Мосинополе во Фракии, и здесь Алексей, предательски схватив Мурзуфла, ослепил его и выдал латинянам, которые сбросили его с вершины Феодосиевой колонны (1204).
Исаак II убивает Андроника, Алексей III убивает Исаака II, Алексей IV приводит в Константинополь латинян, чтобы свергнуть Алексея III, Мурзуфл удушает Алексея IV и ослепляет Алексея III — такова вкратце история Ангелов.
Роль толпы в этих переворотах. Самая замечательная черта революций конца XII в. заключается в том, что в них уже менее прежнего заметно участие сената, придворной знати, церкви и армий, носивших более или менее национальный характер. Главную роль играет в них народ или, вернее, чернь Византии. Народ содействует захвату власти Андроником; он же, наскучив своим любимцем, помогает узурпации Исаака Ангела и обращает казнь Андроника в долгую пытку; он же затевает все эти мятежи против Алексея III. Вторая роль в переворотах после черни принадлежит армии, и особенно иностранным войскам, латинским и кавказским.
Ослабление римско-византийского патриотизма. Упадок греко-римского патриотизма обнаруживается в том, что никогда, ни в одну эпоху не обращались так смело за помощью к иностранцам. Мы видели образ действий эмигрантов после воцарения Андроника; при Исааке II мятежники дерзко требуют амнистии, угрожая отправиться к варварам и «помочь им одолеть римлян»; после свержения Исаака II его сын Алексей IV навлекает на империю самого страшного из ее врагов — крестовый поход. Впрочем, это явление было результатом брачных уз с Западом; Ангелы продолжают идти по этому пути: Исаак II женился на Маргарите, дочери венгерского короля Белы III; Филипп Швабский, будущий немецкий император, был его зятем. Среди подданных совершенно исчезло чувство солидарности: Никита рассказывает, как крестьяне во время разграбления Константинополя крестоносцами смеялись над бедствием, постигшим горожан, покупали у победителей награбленное ими добро и старались обогатиться за счет общего бедствия в надежде, что эти латиняне, «пожиратели быков», посетят и их самих.
Дело в том, что сам эллинизм, который до сих пор составлял национальную связь между провинциями, находится теперь в упадке. В Европе он перестал производить впечатление на бывших варваров, образовавших уже самостоятельные государства и церкви. Он не только не делает более приобретений за счет болгар, сербов, шкипетаров, валахов, славян и других народов империи, но во многих областях даже отступает перед ними. На востоке от Босфора он потерял провинции Каппадокию, Пафлагонию, Галатию и Сирию, которые дали православной церкви столько учителей, империи — столько доблестных государей и которые долго составляли главную силу нации и главное богатство государства. Оставшись только при своих европейских провинциях, наводненная чужеземными племенами, Византийская империя оказалась выбитой из колеи. В конце XIII в., поднявшись из упадка, она будет не в силах вернуть себе все провинции, которыми владели еще Комнины и даже Ангелы.
Недостатки государственного строя Византии. Прошло то время, когда одна династия — македонская, основанная Василием I, — могла занимать престол беспрерывно в течение 190 лет, от 867 до 1057 г.; когда попытки захвата власти со стороны тех честолюбцев, которым удавалось достигать звания соправителей, всегда кончались неудачей; когда народ и знать признавали нечто вроде законного престолонаследия. Даже в ту эпоху можно было сожалеть о том, что в империи не существует прочно установленного закона о престолонаследии или наследования от отца к сыну, как во Франции и Англии, или, наконец, регулярной избирательной системы, как в «Священной Римской империи» и государстве св. Петра. Единственный принцип, который можно было различить среди всевозможных государственных переворотов, заключался в том, что император имел право назначать своего преемника, не считаясь, даже по отношению к своим сыновьям, с порядком старшинства по рождению: один из лучших государей, которых дала Византии династия Комнинов — Иоанн Добрый — завещал корону своему младшему сыну Мануилу, обойдя старшего, Исаака. Эта династия, занимавшая трон без серьезного противодействия с 1081 по 1180 г., то есть почти 100 лет, может еще сравниться по устойчивости с династией Василия I. Убиение Алексея II Андроником вызвало глубокую смуту в обществе, дало волю грубым силам и повлекло за собой множество жертв. Эти события нанесли государству неисцелимую рану: престиж царской власти был сломлен навсегда.
Между тем никогда еще императорская власть не обнаруживала такой жестокости по отношению к мятежникам. По малейшему подозрению мнимых заговорщиков арестовывали, пытали, калечили или ослепляли. Иногда кажется, что видишь перед собой двор какого-нибудь Тамерлана или Селима Жестокого, а не двор христианского императора; когда Исааку II принесли голову мятежника Враны, он велел подать ее себе на стол, окровавленную, с открытым ртом; царедворцы перебрасывались ею, как мячом, и сделали ее мишенью для своих стрел; в конце концов ее наткнули на копье и в таком виде отнесли к несчастной жене Враны. Но эти жестокости не прекращали заговоров.
Несмотря на свои органические недостатки, империя могла еще держаться, когда ей приходилось защищаться против кочевых орд или государств, еще плохо организованных. Иначе обстояло дело теперь, когда соседями Византии были королевства Венгерское и Сицилийское и Венецианская республика, когда волны крестоносных ополчений беспрерывно наводняли провинции и когда на границах Малой Азии появились кочевники страшнее всех предыдущих. Империя, застигнутая среди полной анархии, должна была погибнуть.
Дробление империи. Как только бдительная администрация Комнинов сменилась анархическим правлением Ангелов, повсюду начали обнаруживаться стремления к местной автономии. Выше было упомянуто о восстании болгар и валахов; на острове Кипре утвердился в качестве императора Комнин Исаак; в Понтийской области Трапезунд готовится образовать самостоятельное государство. Шкипетары, пелопоннесские славяне, майноты и цаконы освобождаются. Могущественные граждане и императорские чиновники составляют себе княжества в пределах империи: Лев Хамарет почти полновластно господствует в Лакедемоне, фамилия Мелиссенов — в Мессении и Фокиде, фамилия Сгур — в Навплии, архиепископ Михаил Акоминат — в Афинах, Алифы — в Это-лии, Враны — в Апроне, Кантакузены — в другой части Фракии. То же явление мы видели в Каролингской империи, когда центральная власть более не была в силах защищать своих подданных: последние искали безопасности под зашитой местных властителей. Позднее крестоносцы встретят в греческих областях не императорские армии и крепости, а императорских чиновников, стремящихся к независимости, архонтов, примасов, топархов, города и ассоциации, стоящие за свои привилегии, и горные округа, независимые под властью своих филархов.
Социальное положение страны. Это явление было подготовлено продолжительной социальной эволюцией. Мы видели, какие усилия употребляли императоры Х в., чтобы помешать крупным собственникам (династы) в областях забрать в свои руки землю мелких собственников (пенеты) путем ли прямого захвата или под видом коммендации, — чтобы остановить рост церковного и монастырского землевладения, — одним словом, чтобы предупредить исчезновение того среднего класса, тех атратштоа, которые держали от императора нечто вроде небольших феодов с условием военной службы и составляли ядро национальной армии. Достаточно, чтобы власть ослабела, и узурпации, против которых она боролась, в силу естественного закона усиливаются. Императоры XI и XII вв. прилагали все усилия к тому, чтобы покровительственные законы соблюдались; однако ни от Комнинов, ни от Ангелов до нас не дошло ни одной новеллы, относящейся к этому предмету.
Напротив, они постоянно утверждают и обеспечивают владения, привилегии и иммунитеты церквей и монастырей. Алексей I уступает монаху Христодулу остров Патмос для основания на нем обители (1088). Мануил лишает монастыри и церкви права увеличивать их наличные владения; но он приказывает, чтобы эти владения были на вечные времена включены в их домен, хотя бы они владели этими землями без законных прав или на основании неполных и неточных документов; это значило ликвидировать прошлое — ликвидировать в ущерб светским землевладельцам, особенно мелким собственникам, крестьянам, лишенным своего имущества или своей свободы; это значило, в сущности, освятить узурпации, насилия, обманы, подделку документов («Новеллы» 1148 и 1158 гг.). «Описатели земли», составляя перепись недвижимым имуществам св. Софии, присвоили часть их фиску: Мануил велел вернуть их храму (1159). Ватацис запрещает начальникам областей и агентам фиска вступать после смерти митрополита или епископа в его владения («Новелла» 1229 г.). Все эти государи чувствуют необходимость опереться на церковь. А так как церковные земли все еще были свободны от всяких повинностей, то их рост обуславливал все большее обеднение казны, ослабление армии и обременение народа.
Колонат и рабство. Положение крестьян было различно и зависело от провинции, расы и даже топографического положения области. В тех областях, где закон имел полную силу, оно лишь немногим отличалось от положения древнего римского колона; в областях, где воля правителя была сильнее закона, оно почти совпадало с положением западного серва или русского крепостного в XVIII в. Когда являются западные завоеватели, земля в Византийской империи обрабатывается классом людей, которых они без колебания отождествляют с французскими вилланами. Церкви, особенно фессалоникийская, имели своих рабов, гиеродулов. Кроме крестьян, более или менее прикрепленных к земле, существовали настоящие рабы, состоящие из пленных латинян и восточных славян, подобно тому, как в мусульманских странах работорговля пополнялась латино-греческими пленными, а в латинских странах (например, в Венеции) — восточными или греческими пленниками1. Работорговля пополнялась также из-за добровольного перехода в рабство (люди продавали себя за три обола, говорит Киннам) и продажи детей их родителями. Следуя традициям римско-византийского права, императоры стараются смягчить положение рабов и облегчить им выход на свободу. «Новелла» Алексея I (1094) постановляет, что если раб требует освобождения, то свидетельские показания, говорящие против раба, недействительны; напротив, свидетелям, которых выставит раб, должно верить по клятве. Тот же закон постановляет, что церковь должна благословлять брак раба, так как рабское положение никого не может лишить благодеяний веры; если господин отказывает своему рабу в разрешении на церковный брак, то раб тем самым приобретает свободу. Один закон Мануила, приводимый Киннамом, объявляет свободными всех, кто впал в рабство по той причине, что нужда заставила их продать себя, или потому, что они вынуждены были ради насущного хлеба обрабатывать чужую землю в рабском положении. Киннам прибавляет, что этот император «хотел повелевать над свободными римлянами, а не над рабами». Если этот закон действительно исполнялся, то он должен был глубоко изменить положение целых миллионов людей.
Все эти факты показывают, что под влиянием римско-византийского законодательства и христианских идей в греческом обществе совершалась эволюция, делающая ему большую честь. Оно продвигалось вперед тем же шагом, как и наиболее передовые западные страны. Эта эволюция замедлялась лишь теми беспрерывными бедствиями, которые угнетали это общество, — нашествиями варваров, морским разбойничеством и революциями.
Муниципальная администрация. Древние римские города с их куриями юридически исчезли: Лев VI лишил их в пользу центральной власти всех административных прав, которыми они располагали. Между тем центральная власть была уже не в состоянии не только управлять, но и защищать. В X в. в городах и селах образуется нечто вроде коммун, аналогичных французским коммунам XI в. Средние классы и бедные собственники соединяются в общины с целью противодействовать гнету богатых и сильных. В городах происходит социальная борьба, о которой мы имеем лишь смутные сведения. В Фессалонике эти ????? носят в XI в. название буржуа. В Корфу один из низших городских классов, «голые», в 1147 г. из ненависти к архонтам, то есть знатным, выдают крепость сицилийцам. Вне городов несколько деревень объединяются вокруг одного местечка, которое они признают своим центром, и новеллы в конце концов узаконивают это название. Эти городские и сельские общины имеют своих выборных правителей. Они избираются непосредственно членами коммуны, то есть всеми свободными людьми. Кроме того, эти магистраты творят суд и собирают налоги. Таким образом, одна и та же причина — ослабление центральной власти — породила и нечто вроде феодализма, и подобие коммун.
Церковь все еще стоит в тесной зависимости от императора. Последний старается поддерживать в ней строгую иерархию: одна новелла (1082) Алексея Комнина постановляет, что надзор патриарха должен простираться на все монастыри, находящиеся в его диоцезе, притом как на их светские владения, так и на духовное ведомство; дарения, получаемые монастырем, должны вноситься в его бревиарий, но предварительно следует испрашивать для этого разрешение патриарха, хотя бы игумен уже раньше получил это право принять их. Другой новеллой (1087) император запретил возводить епископство на высшую ступень, то есть обращать его в архиепископство или митрополию, без согласия патри-
В двух других новеллах Алексей I старался упорядочить истему церковных назначений и выборов и сколько-нибудь обеспечить постановку религиозного преподавания в империи. Он принимает меры к тому, чтобы лучшие и наиболее образованные не были оставляемы в стороне при выборах и чтобы их места не занимали более молодые и менее достойные. Он приказывает составить список всех клириков, указать ему на тех, которые выделяются своей образованностью и чистотой нравов, а остальных исключить из состава духовенства. Магистры или доктора должны получать по три ливра серебра и по пятьдесят мер пшеницы; но они обязаны обучать народ как догматам православной веры, так и правилам нравственности.
Исаак Ангел постановляет (1187), что церковные выборы должны считаться действительными лишь в том случае, если в избирательное собрание были призваны все священники, живущие в данном городе: они должны присутствовать лично и не могут подавать голос письменно. Мануил (1173) запрещает провинциальным прелатам жить в столице и грозит удалить их оттуда силой.
Таким образом, выборы еще существовали. Однако при назначении патриарха преобладающую роль играет воля императора, хотя при этом случае собирается синод и соблюдаются некоторые формальности. Синод чрезвычайно послушен; мы видели, как он отпустил Андронику грех убиения Алексея II.
Эта церковь богата и могущественна; в провинциях ее сановники иногда становятся вождями народа, как, например, митрополит Евстафий, бывший как бы президентом Фессалоникийской республики, или Михаил Акоминат, руководивший защитой Афин против Льва Сгура и расставлявший боевые орудия на стенах. Но эта церковь, вопреки предписаниям Алексея, мало заботится о просвещении народа, который в некоторых округах все еще коснеет в язычестве. Она вполне поглощена заботой об обрядовой, формальной стороне религии и пренебрегает духом.
Богословские споры, волнующие Грецию в эпоху Ком-нинов, крайне жалки; они вертятся главным образом вокруг вопроса о том, остается ли тело Христа в пресуществленной форме нетленным.
Преследование еретиков. Терпимости в этой церкви так же мало, как в западной; в борьбе с манихейской и богомильской ересью она прибегает к помощи светской власти. При Алексее I были жестокие гонения; Анна Комнина рассказывает о том, как на ипподроме были зажжены костры, «пламя которых поднималось до небес», и как ересиарх Василий сам бросился в огонь (1110). Армянский летописец Матвей Эдесский утверждает, что 10 тысяч еретиков были брошены в море, в том числе родная бабка Алексея I. Именно за эти благочестивые подвиги Анна Комнина дает своему отцу имя «тринадцатого апостола» и признает его «выше Константина». В 1143 г. при Мануиле собор снова осудил богомилов на сожжение.
Монахи-разбойники. В то время, когда большинство духовных жило в невежестве и праздности, истребляя драгоценнейшие рукописи и даже сочинения отцов церкви, как вещи бесполезные для монахов, а другие, не довольствуясь 3 тысячами эпитимий, перечень которых составил Христо-дул, как настоящие факиры православия подвергали себя невероятным истязаниям и живьем закапывали себя в землю по колена, «чтобы уподобиться столбам», — в церкви были и менее безвредные элементы. Убегая из монастырей, монахи составляли вооруженные шайки, бродили по Македонии, Пелопоннесу и островам Ионического моря, вели религиозную пропаганду на свой лад, поддерживали «священную войну» против туземцев-язычников или манихеев и проповедовали священную войну против латинян. Тщетно монах Христодул писал от имени Алексея I, тщетно последний в своей новелле о церковных выборах напоминал им каноны, относящиеся к монахам, которые бродят по селам и городам. Напрасно Евстафий Фессалоникийский в царствование Алексея II приказывал им вернуться в их кельи и приводил им в пример святых монахов Византии и островов Пропонтиды. Одна записка Евстафия показывает, что эти бродячие шайки сделались для областей настоящей «египетской казнью». Эти люди в черной одежде (меланхлены), вооруженные луками и железными палицами, сидя на арабских скакунах, с соколом в руке и лютыми псами впереди, охотились на людей и неслись по стране, «как настоящие демоны». Они убивали всякого, кого подозревали в приверженности к язычеству или ереси, особенно же тех, чьи земли прилегали к их владениям. Они грабили и порабощали крестьян. Они выставляли напоказ свое презрение к священникам и особенно епископам, называли последних ??????, поносили их в глазах народа, как бесполезных людей, грабили или присваивали себе их поместья. Они надували простаков, чтобы овладеть их имуществом, продавая им место в раю и забавляя их ложными чудесами и видениями. Вскоре они начали принимать в свои шайки бродяг, ткачей, матросов, портных, медников, нищих, воров, даже святотатцев и отлученных, и распространились по областям, как «мрачные тучи». Мы не знаем, когда прекратились грабежи этих шаек, руководимых аббатами. Таким образом, в церкви, как и в империи, наряду с крайней утонченностью господствует крайнее варварство.
Промышленность и торговля. Из всех государств Европы и Азии наиболее оживленным промышленным центром оставалась Византийская империя. Мануфактуры Константинополя, Фессалоник, Афин, Фив, Коринфа все еще находятся в цветущем состоянии; производство шелковых изделий составляло богатство Фив и Пелопоннеса. Но в условиях национального труда произошла печальная перемена. Ревниво оберегая свой авторитет, императоры окончательно уничтожили древние корпорации. Купцы, фабриканты и мастеровые, будучи лишены всякой организации, не могли более защищаться против лихоимства императорских чиновников и против иностранной конкуренции. Греки перестали получать прибыль от своей торговли: они работали, но торговали другие. Венецианцы, генуэзцы, пизанцы и амальфийцы мало-помалу забрали в свои руки всю торговлю империи. Располагая, даже в самом Константинополе, укрепленными кварталами, держа в зависимости от себя императоров и население, они свели до минимума прибыль византийского производителя. Это нанесло смертельный удар византийскому торговому флоту и всем производствам, которые были связаны с ним.
Податное население империи, вынужденное нести тяжелые финансовые повинности, содержать пышный двор, сложную иерархию чиновников, расточительную дипломатию, огромные военные силы, помимо всего этого изнемогало под гнетом вековых злоупотреблений, закоренелых традиций и рутины. Его положение по сравнению со свободными республиками Италии отчасти походило на современное положение старой Европы сравнительно с молодой Америкой. В промышленной и торговой конкуренции шансы византийцев и венецианцев были неравны. Медленное действие экономических законов уже само по себе неизбежно должно было привести к разорению первых последними; для этого не было надобности брать Византию штурмом.
Византийское государство не извлекало никакой выгоды из этой эксплуатации ее подданных иностранными конкурентами: венецианцы сумели добиться полной ликвидации таможенных пошлин, а пизанцы и генуэзцы платили лишь ничтожные пошлины.
Вымогательства фиска. Лишившись этой главной статьи доходов, императоры были вынуждены увеличивать бремя фискальных повинностей, тяготевшее над их подданными. А так как неизмеримые владения церкви были свободны от налогов и так как многие инородцы силой добились такого же изъятия, то эти повинности падали почти исключительно на мелких собственников, крестьян и ремесленников, одним словом — на греческое население империи, и это обстоятельство с течением времени также должно было привести к гибели греческого элемента.
Податная система была так тяжела, что обитатели пограничных областей империи, если только они могли надеяться встретить со стороны варваров сколько-нибудь человеческое отношение, спешили переходить границу: в 1198 г. в Азии целые города отдались под власть сельджукского султана Икония. Слабость сопротивления, встреченного крестоносцами при их вторжении в империю, объясняется тем, что народ надеялся благодаря их завоеванию избавиться от гнета феодального порядка. Таким образом, Византийская империя XI и XII вв. страдала от тех же зол, что и Римская империя III и IV вв.; она наперед примирила своих подданных с господством варваров.
Вымогательства чиновников. К законным вымогательствам фиска присоединялось лихоимство правительственных чиновников. В 1092 г. эти злоупотребления вызвали восстание на Крите и Кипре. Нравственный уровень византийского чиновника в течение той эпохи, по-видимому, не стал выше. Никита рассказывает об одном из министров Исаака II, который драл со всякого и принимал даже яблоки и дыни. Иоанн Лаг, префект претория при Алексее III, вошел в соглашение с ворами, содержавшимися в тюрьме под его надзором, ночью выпускал их в город и затем делил с ними их добычу, а также присваивал себе подаяния, присылаемые благочестивыми людьми для заключенных. Константин Франкопул, получив поручение очистить Черное море от пиратов, нападает на торговые суда, направляющиеся в Константинополь, некоторых купцов выбрасывает в море и присваивает себе груз. Купцы, оставшиеся в живых, обращаются с жалобой к императору, но не могут добиться возвращения украденных товаров, потому что фиск получил свою часть добычи и производство дела закончено. Другой адмирал, Стрифн, ограбил казну флота.
Экономический упадок империи. От экономического и нравственного упадка империи страдает не только народ, но и двор. В этом пышном храме монархии, в этом священном дворце с золотой кровлей и золотыми мозаиками, под тяжестью императорских одежд, затканных золотом и отягченных драгоценными камнями, жемчугом и алмазами, под этой короной, обвешанной сверкающими подвесками, на этом престоле, покоящемся на золотых львах с раскрытой пастью, — император тяжело чувствует общую нужду. Он похож на потомка старой и богатой семьи, который сохранил в целости фамильные бриллианты, дорогую утварь, художественные коллекции, но у которого кошелек пуст и который вынужден жить только займами и другими подобными доходами. Иностранцы все еще думают, что его богатство громадно, неисчислимо: в 1203 г. венецианцы и другие крестоносцы затрудняются потребовать у него достаточно баснословную сумму. Между тем уже Алексей I, чтобы покрыть расходы по ведению войны с норманнами, вынужден был взять драгоценности из гробов императриц и лишить церкви их украшений. Алексей III, желая украсить какую-нибудь церковь, всегда грабил для этого другой храм. Древние церкви и дворцы еще стоят, но новых уже не строят; время великого строителя Юстиниана прошло безвозвратно.
Единственный факт, который, по-видимому, противоречит этой картине всеобщего обеднения, тот, что от падения Западной империи в 476 г. до взятия Константинополя крестоносцами византийская монета сохраняет один и тот же вес и одинаковую пробу (финлэй). Поэтому византийская монета до XIII в. не имеет соперников и служит образцом для всех других государств; она первенствует во всем мире; изображения «богохранимых» императоров чеканятся всегда на золоте и серебре законной пробы. Возможно, что эта чрезмерная добросовестность или гордость, ввиду изменения всех других условий экономической жизни, также способствовала обнищанию монархии.
Военный флот. Количество военных кораблей в Византии должно было уменьшаться по мере сокращения торгового флота: матросы, из которых набирались экипажи как торговых, так и военных судов, также страдали от экономического кризиса и постепенно бросали морское дело; кроме того, морские разбойники всяких национальностей производили в нем страшные опустошения. О слабости военного флота свидетельствует история генуэзского пирата Каффаро, который в 1198 г. разграбил Адрамитту и опустошил острова Эгейского моря. Алексей III вынужден был послать против него калабрийского пирата Стириона и справился с Каффаро лишь при помощи пизанских кораблей. Если бы императорский флот сохранил свою прежнюю силу, то разве Исааку Комнину позволили бы удержаться императором на острове Кипре? И если бы даже количество судов и матросов осталось прежнее, то относительная сила флота все равно бы уменьшилась. Раньше он был первым, почти единственным флотом христианского мира. С тех пор в Европе возникли новые морские державы. Венецианский флот настолько господствует на море, что Алексей III не в силах помешать высадке крестоносцев.
Армия. По мере того, как истинно греческий элемент в империи ослабевает, как ?????????? и ???????????, задолжав или потеряв свои феоды, не могут более поставлять свои контингенты в национальную армию, в ней получают перевес иностранные элементы. Императоры искони держали при себе чужеземных союзников и наемников; теперь существование империи зависит почти исключительно от последних. Юстиниан держал на службе антов, славян, готов, герулов, вандалов, лангобардов, армян и гуннов; в X в. императоры нанимают венгров, русских, хазар, болгар, армян, кавказцев и арабов. В XI в. появляются датчане, англосаксы, валахи, ломбардцы, итальянские норманны, немцы. В числе генералов Алексея Комнина были «франки», Эрбабий, Руссель Байлейльский, Крепин, или Криспин, Петр Алифас, Гилленбранд, Рандульф, Франкопул, Гумбертопул, один испанец по имени Гузман. Нанимают печенегов, куманов, сельджуков: отсюда звание великого туркопула, которое носит один из высших военных сановников. Анна Комнина изображает одно из сражений своего отца: правое крыло императорской армии состоит из турок, левое из алан, линия фланкеров — из скифов. Кельтами ученая принцесса называет французов и итальянских норманнов. Она отдает должное их храбрости: рассказывая о том, как один из военачальников Алексея отказался дать битву, она изображает кельтов единственной частью войска, которая была возмущена этим бездействием и с яростью требовала битвы. Она описывает нам их вооружение: длинное копье, кольчуга, гладкий щит, отражавший самые меткие стрелы врага и ослеплявший его своим блеском. Она называет их катафрактами, вооруженными с ног до головы. Она ставит в упрек всем этим латинянам то, что они — «продажное племя, которое, из отвратительного корыстолюбия, готово продать за гнусную мзду все, что у него есть самого дорогого».
Теперь меньше, чем когда-нибудь, можно обойтись без них. Император имеет особую гвардию, состоящую из варягов, то есть из скандинавов или англичан, изгнанных из своей страны норманнским завоеванием. Они вооружены большой саксонской секирой, поэтому греки называют их ???????????. Их предводитель называется аколуфом, потому что он никогда не покидает императора. Андроник в своей безопасности надеется на собаку, лежащую в его спальне, и на варяжскую стражу, стоящую за дверью.
Особенно многочисленны теперь наемники из франков, стоящие под командой своего коннетабля. Алексей i, которому стоило столько труда отнять Никею у крестоносцев, вербует в свои войска французских и норманнских дезертиров из армии Боэмунда. Иоанн Комнин в битве с сельджуками был до такой степени восхищен подвигами одного латинского рыцаря, что велел своему племяннику отдать последнему собственного коня. Императоры имели веские основания рассчитывать на латинян больше, чем на своих подданных; будучи чужды интересам партий и едва понимая местный язык, они во время революций твердо стояли за того, кто платил им жалованье; в сражениях они не щадили своей жизни. Роберт де Клари рассказывает нам по этому поводу анекдот, который, вероятно, был в ходу среди крестоносцев. Несомненно одно, что Мануил всегда окружал себя латинянами и раздавал им феоды стратиотов. Когда он атаковал Корфу, первыми взошли на лестницу четверо сыновей Петра Алифы. Во время катастрофы в Мириокефальском ущелье Балдуин Антиохийский, шурин императора, погиб почти со всем правым крылом, состоявшим из французских рыцарей. Исаак Ангел, забрав в плен 4 тысячи норманнов, принял из них на службу всех, кто согласился на это. Одно время самый значительный контингент составляли кавказские горцы, грузины, лазы и абазы; в Константинополе их было около 18 тысяч человек.
Упадок Византии обнаруживается также в некоторых важнейших отраслях военного дела. При Ангелах более не ремонтируют крепостей, и так как правительство не решается срыть те крепости, которых оно не может защищать, то валахи овладевают ими и окапываются там. В осадном деле, в искусстве подводить подкопы греки далеко отстали от западных саперов и инженеров. Греческий огонь уже не повергает в ужас крестоносцев. Колесницы, изобретенные Алексеем I, и легковооруженные отряды, которые он хотел противопоставить норманнской коннице (1083), оказались непригодными. В искусстве метания ядер греки также, по-видимому, отстали от Запада. Гунтер рассказывает, что во время осады Константинополя осажденные не решались делать вылазки «особенно из страха перед нашими метательными орудиями; так как греки реже пользовались ими, то действие этих орудий казалось им чрезвычайно разрушительным и опасным». Легкая кавалерия греков не могла выдержать натиска французской конницы: «Каждый из наших всадников опрокидывал пятнадцать греческих».