Глава 4 Ужасный переход

Глава 4

Ужасный переход

Сазонов-плотостроитель — Горькое разочарование — Кладовая косарей — Грабеж коммунистической фермы — Неминуемая гибель — Рекорд по плаванию

Мы продолжали свой изнурительный путь, идя через болото, поросшее густым кустарником. Надежда сменилась в наших сердцах отчаянием. Время от времени мы падали на землю, обессилевшие от истощения и усталости. Мои обмороженные ноги причиняли ужасную боль.

Мы следовали строго на юг вдоль реки Кемь, а затем повернули на запад. Падая и поднимаясь вновь, то и дело увязая в болотной жиже, мы все же сумели покрыть двадцать пять миль. Впереди возникло большое озеро. На его берегу стояло несколько рыбацких хижин. Дома никого не оказалось. Мы прихватили немного съестного, оставив на камне червонец с запиской следующего содержания: «Простите, но нужда заставляет нас заниматься воровством. Вот вам червонец».

Мы долго ломали голову, не зная — как переправиться через озеро. Попытались обойти его вокруг, прошли десять миль, но всюду нас встречала вода. Тогда Сазонов, выросший вблизи водоема, смастерил несколько необычных маленьких плотов, связывая планки чем попало. В ход было пущено все, что имелось под рукой: ремни винтовок, пояса, рубахи. После этого Сазонов перевез нас на противоположный берег. Мне запомнилось, что переправа через озеро отняла у нас последние силы.

Воскрешая в памяти весь, пройденный в те страшные дни, путь, я не могу понять, как нам удалось выдержать двойное напряжение — физическое и психическое — и не свалиться замертво где-нибудь в карельских торфяниках?

Видно, Богу было угодно спасти нас, выведя из густых болотных зарослей, чтобы мы засвидетельствовали перед всем миром: священные пределы Соловецкого монастыря превращены нечестивым правительством в места неизбывной муки.

Переправившись через озеро, мы решили двигаться строго на запад. Вокруг простирались бесконечные топи без единой тропинки. У нас не осталось ни кусочка хлеба. В течение трех дней сильный голод был единственным нашим ощущением, и поэтому на четвертые сутки, несмотря на риск угодить в засаду, мы все-таки отправились на поиски хлеба, во время которых набрели на деревянную дорогу, пролегавшую через болота. Скорее всего, ее построили англичане. На ней мы не обнаружили ничьих следов.

Проведя военный совет, мы единодушно решили повернуть на север, в надежде найти жилье. Прошли двенадцать миль — ни души. Через некоторое время достигли другого озера. На его противоположном берегу раскинулась большая деревня. Можно было расслышать людские голоса и собачий лай. Мы медленно приблизились к берегу. Бессонов и Сазонов долго стояли у самой воды, крича во весь голос: «Эй, кто-нибудь!»

Наконец нас услышали. Подплыла лодка, на веслах сидел карел. «Можно ли раздобыть у вас хоть сколько-нибудь хлеба? Мы заплатим». «Хлеба раздобыть можно сколько угодно. Да и всего другого тоже, — ответил честный рыбак, — но в деревне чекисты с Соловков. Они разыскивают вас».

Мы опять углубились в заросли кустарника. Не переставая лил дождь, было ветрено. Более четырех дней мы ничего не ели, а только лишь курили. По истечении этого срока наша группа вышла к деревянной тропинке, возвышавшейся над водой. Она привела нас к маленькому домику посреди болота. Мы тщательно исследовали эту местность, но не обнаружили ничего съестного. Четверо из нас пытались развести под дождем костер из хвороста, а Бессонов продолжал изучать окрестности. Из разведки он вернулся внезапно, держа в руках пять караваев черного хлеба. Прямо на ходу Бессонов с жадностью поедал кусок за куском. Сначала я подумал, что это галлюцинация, вызванная голодом. Но нет же! То был настоящий хлеб, причем, в изобилии.

Несомненно, домик принадлежал карельским косарям. Зимой они переносят съестные припасы в дом, поскольку летом до них невозможно добраться — болота превращаются во внутреннее море. Недалеко от избушки Бессонов обнаружил деревянное укрытие, похожее на гигантский гриб. Оно открывалось посередине, и прямо под ним лежали сотни огромных караваев, три мешка крупы, мешок соли. Наша радость не знала границ. Мы решили хорошо отдохнуть. К счастью, вероятность чекистской засады в центре болота могла быть полностью исключена, т. к. попасть сюда было практически невозможно (кроме как по найденной нами тропинке). Мы приготовили отвар из этого хлеба, пожарили мясо, наварили различных супов. Мы жили в избушке до тех пор, пока хлеба не осталось по пяти буханок на каждого.

Потом — снова на запад. Вода, вода, вода — без конца и края. Мы, имевшие по пяти буханок на каждого, шли около недели. Найденная нами тропинка вывела нас к уединенной молочной ферме. Мы спрятались и стали внимательно прислушиваться, а через некоторое время отправили Сазонова за пищей. Когда он вернулся с хлебом и маслом, нам бросилось в глаза, что из избушки выбежала крестьянка и заспешила к лодке, стоявшей на берегу. Было ясно: в этом доме живут коммунисты, и женщина отправлялась за красноармейцами. Мы сделали несколько выстрелов в ее сторону; она испугалась и вернулась в дом. Мы дочиста разграбили этих коммунистов: забрали кадку масла, большое количество хлеба и всю имевшуюся у них рыбу. У нас оказалось так много провизии, что даже Бессонов и я, которые обычно шли во главе отряда с одними только винтовками и прокладывали путь, теперь несли на плечах каждый по мешку.

К этому времени наша одежда превратилась в лохмотья. Колючие кустарники изодрали ее в клочья. Ботинки разваливались прямо на глазах. Наши всклоченные бороды свалялись, лица стали невероятно грязны, на коленках и локтях зазияли дыры. В общем, мы выглядели, как людоеды или беглые каторжники, которыми и являлись на самом деле.

Пробираясь через лес по узкой тропинке, мы наткнулись на следы солдатских ботинок и окурок самокрутки. Так как у нас больше не осталось табаку, окурок был незамедлительно поднят и каждый из нас сделал по глубокой затяжке. Сазонов и Мальбродский настаивали на том, что нужно покинуть опасную тропинку. Мы вышли к реке. Поиски брода заняли три часа, но его так и не удалось обнаружить. Нам пришлось опять вернуться на покинутую тропинку. После долгого плутания мы вышли к месту, где четко просматривались следы множества ног. Это подсказало нам, что граница где-то рядом. Но установить хотя бы приблизительно, где она, мы не смогли. У нас не было карты, и никто не знал, сколько миль нужно пройти, чтобы достичь Финляндии. Стрелка компаса указывала нам, как идти на запад, и этим ее помощь исчерпывалась.

Мы осторожно пошли по следам. В то время, когда наш отряд огибал небольшую возвышенность, из-за большой скалы посыпался град пуль. Это оказалось настолько для меня неожиданным, что я остановился, как вкопанный. Пятьдесят или шестьдесят выстрелов были сделаны чуть ли не в упор. Мы видели вспышки от производимых со скалы выстрелов, но никого из нас даже не задело. До нас стало доходить — засаду устроили по обеим сторонам тропинки. Нас укрыл лес, особенно густой в этом месте.

Мы разбежались в разные стороны и затерялись среди деревьев. Стрельба продолжалась долго. Возможно, мы напоролись на советский пограничный отряд.

Быстро продвигаясь в западном направлении, мы вновь пришли к реке. Брод так и не был найден. Попытка обогнуть реку тоже ни к чему не привела: мы описали большой круг и в итоге вернулись на прежнее место. Через несколько дней выяснилось, что по этой реке проходит граница между Россией и Финляндией. Она считалась непреодолимой, поэтому ее не охраняли ни финны, ни русские.

Но мы должны были перебраться через реку, преграждавшую нам путь на запад. Сазонов благополучно переплыл на противоположный берег. Мальбродский ушел под воду и стал тонуть. Сильным течением его понесло вниз. Я с трудом вытолкнул Мальбродского на берег. Меня самого отнесло на несколько ярдов ниже, и я уже начал захлебываться, когда догадался приставить ствол своего ружья к речному дну и таким образом удержаться на поверхности. Мы не знали, как и поступить. У нас совсем не осталось сил. Несколько раз мы опрометчиво бросались в воду и каждый раз, вконец измученные, возвращались на берег. Тогда Сазонов вновь продемонстрировал нам свое мастерство и умение преодолеть любое течение: каждого из нас он по очереди переправил на противоположный берег на собственной спине. Это было в три часа утра 15 июня 1925 года.