Врачи Александра II

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Врачи Александра II

За время жизни Александра II в Зимнем дворце (1818–1881 гг.) у него сменилось несколько лечащих врачей. Никто из них в Зимнем дворце не жил. Все они, по сложившейся со времен Николая I традиции, регулярно наносили своему пациенту утренние визиты (2–3 раза в неделю), «мониторя» состояние его здоровья. Если царь заболевал или чувствовал недомогание, эти визиты становились постоянными, вплоть до выздоровления царя. А дежурства гоф-медиков в Зимнем дворце шли по обычному графику.

Если упомянуть главных лечащих врачей императора, то самыми близкими к нему являлись: лейб-медик Иван Васильевич Енохин (с 1837 по 1855 г.), лейб-медик консультант Николай Федорович Здекауер (с начала 1860-х гг. до середины 1870-х гг.) и лейб-медик Сергей Петрович Боткин (с середины 1870-х гг. до конца 1880-х гг.).

Самым серьезным заболеванием Александра II была астма, приступы ее случались с юношеского возраста. Поэтому в рабочем кабинете императора постоянно находились кислородные подушки, их использование могло купировать приступы удушья. Об использовании кислородных подушек известно из описаний событий 1 марта 1881 г., когда с их помощью пытались вывести Александра II из бессознательного состояния.

Наряду с серьезными «болячками», были и совершеннейшие пустяки. Например, на рубеже 1840-1850-х гг. Александр Николаевич начал полнеть. Заметим, что все императоры считали своим долгом поддерживать достойную физическую форму и роль императора-толстяка их совершенно не устраивала. В конце концов, проблему полноты удалось успешно решить, более того, в 1870-х гг. Александр II начал терять вес. О том, как император похудел, имеются две версии.

Согласно первой, причиной нормализации веса стал «гастрономический случай». Очевидец вспоминал, что в 1853 г. Николай I проводил один из военных смотров близ Варшавы. После удачного смотра Николай I «осчастливил» хозяев «принятием солдатского обеда в лагерном шатре… вдруг, за вторым блюдом, когда подали рыбу, цесаревич поперхнулся и стал с силою откашливаться; в горло ему попала рыбья кость… он посинел, глаза выкатились, кость его душила. Произошло смятение. Государь, вскочив со своего места, расстегнув мундир цесаревичу, ударял его в шею рукой, ничего не помогало. Находившийся тут же лейб-медик, попросил разрешения действовать инструментом, его допустили, и он, с большими усилиями, протолкнул наконец кость в пищевод. Наследник вздохнул и стал приходить в себя. Эти несколько минут были ужасны». После чего наследника раздели и положили в кровать. Позже лейб-медик сказал, что «гортань сильно уязвлена и потребует несколько дней лечения. Наутро осмотрели горло и нашли небольшую язвину… говорили… потом, что после этого случая наследник и стал худеть»[805].

Н. Ф. Здекауер

Император Александр II

Вторая версия состоит в том, что Александр II просто увеличил физические нагрузки, в том числе используя тренажеры, размещенные на его половине в Зимнем дворце. И это не домыслы. Архивные документы свидетельствуют, что на рубеже 1850-1860-х гг. в Зимнем дворце появились два тренажера. Их изготовил по заказу лейб-медика Енохина и «по указанию доктора Берлинга» в декабре 1859 г. столярный мастер Диринг. Мастер получил 120 руб. серебром за «скамейку ясеневого дерева с двумя подъемными досками на подставке (38 руб.)». На тренажере «сделана подушка, покрытая красным трипом, укрепленная ремнями (43 руб.)». Трудно сказать, что из себя представлял тренажер, по столь скудному описанию. То ли это были некие брусья, то ли некое устройство для качания пресса. Описание второго тренажера еще более непонятно: «Бахрия подъемная, ясеневого дерева, верхняя часть обита и покрыта красной трипом[806] (39 руб.)»[807].

Как-то трудно представить Александра II, занимающегося на тренажерах, какими бы они ни были. Тем не менее они имели место. Но «физкультура» императора продолжалась сравнительно недолго. Как только лейб-медик И. В. Енохин в 1863 г. умер, немедленно последовало распоряжение «два аппарата… хранить в Придворной Его Величества конторе».

Несколько слов необходимо сказать и о регулярных занятиях гимнастикой в Зимнем дворце. Еще при Екатерине II будущий Павел I играл в залах Зимнего дворца в воланы. Но гимнастика как обязательная учебная дисциплина вошла в быт маленьких великих князей и княжон только при Николае I. Когда у императора начали подрастать дети, к середине 1830-х гг. во всех пригородных императорских резиденциях возвели специальные спортивные детские уголки. Для занятий спортом рядом с детьми появились штатные гимнасты. Первым из череды учителей гимнастики стал учитель шведской гимнастики Л. И. Линден[808].

Николай I всячески поощрял мальчишеские подвижные игры, даже если они происходили в интерьерах Зимнего дворца. Любимой несколькими поколениями царственных мальчишек была игра в мяч: они из «подручного дворцового материала» возводили баррикады и увлеченно штурмовали их, забрасывая «противника» каучуковыми мячами. Заметим, что это был натуральный литой каучук, твердый, как дерево, и если такой мячик попадал в лоб, мало никому не казалось. Поэтому были и разбитые носы, синяки и слезы. Но Николай I, будучи и отцом, и дедом, не только поощрял такие мальчишеские игры, но и сам принимал в них участие. Впрочем, в Зимнем дворце имелся свой «спортивный зал», где, кроме масштабного макета яхты, имелись и шведская стенка, веревочная лестница и канат. В этой комнате дети Николая I занимались гимнастикой вместе со своими учителями.

К середине XIX в. фигура учителя гимнастики стала обязательной в списке преподавателей не только великих князей, но и княжон. Известны и некоторые имена. Так, в 1857 г. учитель гимнастики де Рон, преемник Л. И. Линдена, получил подарок за отлично проведенные занятия[809]. Упомянутый де Рон буквально «вытащил» из болезни старшего внука Николая I – Николая Максимилиановича Лейхтенбергского[810]. Так что в пользе занятий гимнастикой в царской семье никто не сомневался.

Кадеты малолетнего отделения 1-го Кадетского корпуса, играющие в воланы. 1797–1801 гг.

Уже во второй половине XVIII в. в Европе бытовали понятия «немецкая гимнастика», «английская лечебная гимнастика». В начале XIX в. формируется понятие «шведская гимнастика». Этому способствовало открытие в Стокгольме Центрального гимнастического института (1813 г.), который стал центром подготовки «образованных гимнастов».

Николай Максимилианович Лейхтенбергский

Одним из таких гимнастов стал шведский подданный Андрей Берглинд, получивший в 1873 г. официальное звание «придворного гимнаста». А. Берглинд, родившийся в Швеции в 1823 г., окончил курс медицины в Упсальском университете со званием «кандидата медицины» (1845 г.). Затем поступил в Королевский Центральный гимнастический институт, где «окончил полный курс гимнастики» (1848 г.). В конечном итоге А. Берглинд защитил диссертацию, получив диплом доктора медицины и хирургии (1859 г.). Сегодня такое сочетание дипломов проходит по специальности «спортивная медицина».

Отметим, что учитель гимнастики де Рон с конца 1840-х гг. регулярно посещал Зимний дворец, где проводил занятия «пассивной гимнастикой» с цесаревной Марией Александровной. Отметим интенсивность занятий пассивной гимнастикой[811]: ею цесаревна занималась «ежедневно». Судя по всему, именно Андрей Берглинд руководил занятиями на тренажерах с Александром II.

Заслуги Андрея Берглинда на ниве шведской гимнастики достойно оценили. Его наградили орденами Св. Станислава III (1862 г.) и II (1863 г.) степеней. Король Швеции за многочисленные труды, пропагандирующие шведскую гимнастику, пожаловал А. Берглинду звание профессора. Кроме того, гимнаст А. Берглинд состоял членом Общества санкт-петербургских врачей и являлся членом Королевского Общества шведских врачей в Стокгольме. И наконец, 8 апреля 1873 г. Андрею Берглинду высочайшим указом даровали звание придворного гимнаста[812].

М. Зичи. В приемной Александра II. 1863 г.

Упомянем и о том, что у Александра II в 1850-х гг. имелись серьезные проблемы с пищеварением. Эти проблемы нашли свое отражение и в придворной мемуаристике, породив байку о «кальянщиках» Зимнего дворца. Князь Петр Долгоруков упоминает: «Расположение дня у государя следующее. Встает он часов в восемь, одевается и совершает пешком, при какой бы то ни было погоде, прогулку в Петербурге около Зимнего дворца по тротуару, а в Царском Селе около пруда в саду; возвратившись во дворец, пьет кофе глаз на глаз со своим доктором Енохиным; потом отправляется в ретирадное место, где заседание происходит оригинальным образом. Его Величество наследовал от своих отца и деда тугость на пищеварение, и в бытность свою на Кавказе в 1850 году, попробовав курить кальян, заметил, что кальян много способствует его пищеварению. Итак, Его Величество, воссев, где подобает, начинает курить кальян и курит, доколе занятие это не увенчается полным успехом. Перед государем поставлены огромные ширмы, и за этими ширмами собираются лица, удостоенные по особой царской милости высокой чести разговором своим забавлять государя во время куренья кальяна и совершения прочего».

Судя по воспоминаниям, узкий круг лиц, присутствовавших за ширмами «получил в Петербурге прозвание „кальянщиков“, и множество генерал-адъютантов, флигель-адъютантов и придворных добивается всевозможными интригами высокой чести поступить в почетный круг кальянщиков. Неуспех их благородных, возвышенных стремлений глубоко огорчает этих достойных сановников, наполняет горечью их полезную жизнь, благу Отечества посвященную».

Подтверждает эту историю множество архивных дел под названием «О выписке из Тавриды кальянного табаку для Государя Императора». Так, в январе 1857 г. граф А. П. Шувалов через заместителя министра иностранных дел распорядился о закупке «для Его Императорского Величества кальянного табаку первого сорта»[813]. Тогда же уплатили таможенные пошлины за «персидский табак, доставляемый для Государя Императора в июле 1856 г.». О том, насколько большое значение придавалось этому вопросу придворными, свидетельствует следующее замечание А. П. Шувалова: «…во время пребывания здесь персидского посла я заметил, что табак, куримый им, гораздо лучше того, который продается Его Величеству и, как я слышал, здоровее для курения», поэтому Шувалов выписал из Персии «некоторое количество табаку, куримого Шахом. Табак этот я осмелился поднести Государю Императору»[814]. О том, каков был расход[815] кальянного табака, свидетельствует следующее распоряжение о покупке и немедленном «отправлении сюда, для Его Императорского Величества, трех пудов Ширазского кальянного табаку». Уточню, что три пуда – это 48 кг. И этот только на полгода! При том что было велено «продолжать на будущее время высылку оного в том же количестве, через каждые полгода». Судя по всему, и проблемы с пищеварением были серьезные, и помогал табак изрядно.

Серьезные проблемы со здоровьем у Александра II начались во второй половине 1870-х гг. Начиная с 1876 г. ближайшее окружение отмечало постепенное ухудшение здоровья царя. Министр внутренних дел П. А. Валуев записал в дневнике в феврале 1876 г.: «Государь мне вчера показался весьма легко утомляющимся и вообще в неблагоприятном санитарном состоянии. Есть минуты почти полного упадка сил. Мне показалось также, что он сам сознает свое состояние, но скрывает это сознание и, быть может, притворяется более равнодушным ко многому, что около него происходит, чем он равнодушен на деле… [Адлерберг[816] ] разделяет мое мнение о состоянии государя и говорил, что он простудился в Лисине и вчера во время обедни почувствовал себя так дурно, что был вынужден сесть. Это произвело сенсацию. Естественно»[817].

В июне 1876 г. военный министр Д. А. Милютин записал в дневнике: «В Петергофе, так же как и здесь, в Петербурге, исключительные предметы разговоров и толков – здоровье государя и восточный вопрос. До приезда государя ходили самые зловещие слухи о расстроенном его здоровье и упадке нравственном; с прибытием же его несколько успокоились; однако же нашли его сильно исхудавшим. Доктор Боткин (осматривавший государя во вторник) говорил мне, что не нашел в нем никаких симптомов опасных и намекнул, что истощение его может отчасти происходить от излишеств в отношении к женщинам. Говорят, что, кроме постоянных сношений с кн. Долгорукой, бывают и случайные „любовные авантюры“»[818]. Отметим, что императору тогда шел 59-й год и, судя по переписке Е. М. Долгоруковой и Александра II, отношения между ними продолжали оставаться достаточно бурными. Александр II, несмотря на периодические «любовные авантюры», был очень привязан к своей Дусе (так в личной переписке Александр II называл Е. М. Долгорукову).

Великая княжна Александра Александровна. 1845 г.

Судя по всему, тревожные симптомы в состоянии здоровья Александра II подвигли его в сентябре 1876 г. составить завещание, в котором, говоря о сыновьях, он писал: «Заклинаю их не забывать никогда слова их дедушки, которые я им часто повторял – что вся их жизнь должна быть посвящена службе России и ее Государю, чувство, которое в сердцах их должно быть нераздельно»[819]. Тогда же император распорядился и о месте своего захоронения: «Прошу похоронить меня в Петро-Павловском Соборе, у ног столь нежно любимой мною покойной дочери моей Александры, близ стены… Оставить также на мне браслет с портретом Лины, который никогда меня не покидал»[820]. Напомним, что Лина, или великая княжна Александра Александровна (1842–1849), была первым ребенком Александра II.

Ухудшение здоровья императора повлекло за собой попытки использования новейших достижений медицины того времени. Сложность заключалась в том, чтобы лечение царя не приобрело общественного резонанса и о медицинских процедурах знало как можно меньшее число лиц. Поэтому для лечения астмы Александра II непосредственно в Зимнем дворце построили «пневматический аппарат (колокол) для лечения сгущенным воздухом», то есть то, что сегодня мы называем барокамерой.

Барокамера конструкции Поля Бера. 1868 г.

В России первый прообраз барокамеры – «пнеймокамеру» построил в 1860 г. доктор А. Католинский, а в 1868 г. французский физиолог Поль Бер усовершенствовал конструкцию, создав котел-барокамеру. Судя по описанию, в Зимнем дворце в 1876 г. сделали нечто подобное.

Раннюю осень 1876 г. Александр II провел в Ливадии, и, видимо, там состояние его здоровья резко ухудшилось. Поэтому лечение продолжили прямо в стенах Зимнего дворца, соорудив «кислородную комнату». Подобные кислородные комнаты появились в лучших европейских клиниках в начале 1870-х гг. На этот метод лечения, предполагавший помещение больного в комнату с повышенным содержанием кислорода, возлагались большие надежды. Однако впоследствии практика показала сравнительно низкую эффективность подобного метода лечения астмы. Тем не менее история строительства кислородной комнаты в Зимнем дворце является наглядным примером того, как решались технические проблемы.

19 сентября 1876 г. из Ливадии в Петербург министром Императорского двора А. В. Адлербергом направляется телеграмма, предписывающая срочно «приступить к работам по устройству аппарата согласно присланному чертежу»[821]. Контроль за ходом строительства возложили на влиятельного главу Контрольного департамента Министерства Императорского двора барона К. К. Кистера. В качестве главного подрядчика работ определили давнего и надежного партнера – петербургский завод Сан-Галли.

Строящаяся машина была внушительна и располагалась на нескольких уровнях Зимнего дворца. В подвале установили 15-сильную паровую машину на 4 котла. «Останки» этого устройства сохранились по сей день. Обслуживали паровую машину два машиниста и кочегар. Из подвала протянули трубы в гардеробную комнату Александра II. Именно там для амбулаторного лечения императора смонтировали «пневматическую лечебницу», или «кислородную комнату». Гардеробная комната Александра II находилась в надворной части западного корпуса Зимнего дворца, рядом с камер-юнгферской лестницей, ведущей на антресоль и третий этаж (ныне это зал № 165 Государственного Эрмитажа).

Гардеробную разделили на два помещения. В первом находился металлический цилиндр из котельного железа диаметром около 3 метров. Поскольку «колокол» весил 1609 пудов (25 745 кг), потребовалось заменить деревянные балки на антресольном этаже на балки из рельсов. Внутри цилиндра («колокола») находились столик и диван, стены его оклеили материей. Предусмотрели и средство связи: внутри колокола установили «телеграфный передаточный аппарат»[822], снаружи находился принимающий телеграфный аппарат. Для управления паровой машиной проложили 20-метровую телеграфную линию, соединившую лечебницу и машинное помещение в подвале. Другое помещение гардеробной служило тамбуром-входом (шлюзовой камерой) с тремя герметичными дверьми и с механизмом для нагнетания кислорода в колокол.

На 27 ноября 1867 г. намечалось испытание установки в присутствии министра Императорского двора и одного из лейб-медиков. Поскольку завод не укладывался в установленные сроки с монтажом оборудования, заведующий Зимним дворцом генерал-майор Дельсаль настоятельно просил хозяина завода Франца Карловича Сан-Галли «принять самые энергические меры к усилению работ… так чтобы к вечеру 26 ноября было бы все готово»[823]. 13 декабря 1876 г. все работы по устройству «колокола» закончили. Это была непростая и дорогая работа. Общая стоимость всех работ составила 64 031 руб.

63 коп.[824] Медики заявили, что они готовы приступить к началу регулярных «сеансов».

Ф. К. Сан-Галли

Реклама завода Сан-Галли

Видимо, император Александр II использовал эту машину вплоть до своей смерти в 1881 г. Трудно сказать, насколько она оказалась эффективна, поскольку никаких других документов или мемуарных упоминаний о ней обнаружить не удалось. После смерти Александра II 1 марта 1881 г. «пневматический аппарат» не только сохранили, но и поддерживали в рабочем состоянии. Последний счет за ремонт агрегата датирован 22 августа 1884 г. То, что колокол сохраняли в Зимнем дворце на протяжении 50 лет, видимо, связано с тем, что Александр III там не жил, а демонтировать машину было дорого и хлопотно. Кроме того, эта машина стала частью мемориальных помещений погибшего императора в Зимнем дворце. Только в середине 1920-х гг., когда Зимний дворец из императорской резиденции превратился в общедоступный музей, пневматический колокол демонтировали[825].

Опуская предысторию трагедии 1 марта 1881 г., описанную многократно[826], начнем рассматривать «медицинскую составляющую» с первых секунд после взрыва второй бомбы на набережной Екатерининского канала в Петербурге.

Тогда взрывом бомбы Александра II отбросило к решетке канала. Подбежавший к царю обер-полицмейстер А. И. Дворжицкий «приподнял его с земли и тут с ужасом увидел, что обе ноги его величества совершенно раздроблены и кровь из них сильно струилась»[827]. В камерфурьерском журнале указывается, что первыми словами очнувшегося царя стали: «Жив ли Наследник?.. Холодно, холодно…». Затем царь прошептал: «Скорее домой… скорее домой», а «затем, как бы отвечая на услышанное им предложение штабс-капитана Новикова внести Его в ближайший дом для подания первоначальной помощи, Его Императорское Величество произнес: „Несите меня во дворец… там умереть…“»[828]. Эта фраза Александра II свела на нет очень слабые шансы на его спасение. Дело в том, что прямо на противоположной стороне Екатерининского канала, на Малой Конюшенной, находился Придворный госпиталь Придворной медицинской части с оборудованными операционными и квалифицированным персоналом.

Когда Александра II, подняв на руках по Салтыковской лестнице, уложили на кровать в его кабинете, вокруг умирающего императора начали собираться близкие. Жена Александра III, императрица Мария Федоровна, позже, писала своим родным в Данию: «Лицо, голова и верхняя часть тела были невредимы, но ноги – абсолютно размозжены и вплоть до колен разорваны в клочья, так что я сначала не могла понять, что, собственно, и вижу – окровавленную массу и половину сапога на правой ноге и половину ступни на левой»[829].

Военный министр Д. А. Милютин записал в дневнике 1 марта 1881 г.: «Я был в числе свидетелей агонии его: он лежал с раздробленными ногами на походной кровати в бессознательном состоянии, окруженный врачами и многочисленным семейством. Он едва дышал: для поддержания дыхания ему вдували кислород, пока хирурги бинтовали раздробленные члены… несмотря на все усилия продлить его жизнь, дыхание совсем прекратилось в 3 ч 35 мин.»[830]. Через два дня, 3 марта, Милютин привел еще несколько деталей, связанных с покушением: «Потом расспросил достойного камердинера Подтягина о некоторых подробностях и узнал от него, что не только ноги покойника были совершенно раздроблены, без кожи, но даже задет половой орган. По замечанию Подтягина, покойный император внесен был во дворец уже в бессознательном положении»[831].

Среди тех, кто оказался рядом с умиравшим императором, была и фрейлина А. А. Толстая. Она составила свои записки много позже после описываемых ею событий, но убийство царя было событием далеко не ординарным, поэтому мы можем доверять ее впечатлениям. Это также подтверждается тем, что А. А. Толстая не принимала никаких оправданий морганатическому браку императора, но в своих записях достаточно объективно пишет о поведении княгини Юрьевской: «Она распоряжалась докторами, прибывающими отовсюду. Это она распорядилась принести подушки с кислородом. Никогда не забуду странного, рокового шума действующего на нервы, от этих подушек, посредством которых пробовали вернуть к жизни государя… Его агония без видимого страдания продолжалась полтора часа… конвульсивного движения мизинца левой руки, которое продолжалось… почти до самого конца. По мнению Боткина, это был механический остаток жизни, и, поскольку Государь потерял страшно много крови, его можно считать умершим раньше, чем его перенесли в Зимний дворец… В один момент Боткин, державший руку умирающего, обернулся к новому монарху и объявил, что все кончено»[832].

Необходимо упомянуть также тех, кто слышал о произошедшем, из уст непосредственных очевидцев событий. Государственный секретарь Е. А. Перетц, бывший в Зимнем дворце в тот день, записал в дневнике 1 марта 1881 г.: «В шестом часу вышел из кабинета государя великий князь Константин Николаевич, бледный, как мертвец, но спокойный… великий князь сообщил мне прерывающимся голосом, что вид тела покойного ужасен. Нижняя часть туловища страшно обезображена: кости обнажены и раздроблены, мясо висит кусками»[833].

А. В. Богданович 1 марта записала в дневнике: «У государя были раздроблены обе ноги ниже колен, осколком окровавлено все лицо и грудь… Случилось это в 13/4 и уже в 3 ч 35 мин. Царя не стало»[834]. Через три недели, 19 марта 1881 г., она привела рассказ С. Е. Кушелева, генерал-адъютанта, генерала от инфантерии: «Когда он вошел, на подушках в сидячем положении находился государь… Рядом какой-то доктор мехами старался вдувать кислород в рот царя, лежащего без ног – открытые колени и тут же кровавые лохмотья». Говоря о кн. Е. М. Юрьевской, она также отмечала, что «все время она исполняла все приказания докторов. Когда государь скончался, у него отвалилась челюсть, – она взяла платок и им подвязала голову царя»[835].

Совершенно особое место среди мемуаров и дневников занимают воспоминания медиков. Практически все те, кто реально пытался облегчить последние минуты императора, те, кто боролся за его жизнь, оставили дневниковые записи. Или написали воспоминания об этих событиях, как дежурившие в Зимнем дворце 1 марта гоф-медик Придворной медицинской части Ф. Ф. Маркус и фельдшер Коган. Или выступили в печати через несколько дней после смерти царя с описанием усилий медиков, как доктор Дворяшин. Итак, слово медикам.

Первыми медиками, оказавшимися около раненого императора, стали дежурные из Зимнего дворца гоф-медик Ф. Ф. Маркус и фельдшер Коган. В этот же день, 1 марта 1881 г., следуя инструкции, Ф. Ф. Маркус написал на имя министра Императорского двора А. В. Адлерберга рапорт «о мероприятиях своих по оказанию [императору] последней медицинской помощи перед смертью». Поскольку документ составлялся 1 марта 1881 г., через короткое время после смерти императора и очевидцем событий, приведем его полностью: «В дежурство мое, сего 1 марта, в два часа пятнадцать минут по полудни позван был я для пособия Священной Особе Государя Императора. По немедленному моему прибытию в кабинет Его Величества вместе с дежурным лекарским помощником Коганом я нашел Государя Императора лежащим на кровати, в полном бессознательном состоянии с полуоткрытыми глазами, с суженными, на свет не реагирующими зрачками, едва ощутимым пульсом и редким трудным дыханием. Лицо Его Величества было бледное, местами забрызгано кровью, челюсти судорожно сжаты. Обе голени раздроблены настолько, что представляют собою бесформенную массу, причем можно было констатировать следующее: на правой голени в верхней ее трети перелом обеих костей с раздроблением во многих местах и разрывом мягких частей, на левой таковое же повреждение в нижней ее трети. Вышеупомянутое повреждение Его Величества признано мною, равно как и прибывшими после меня врачами, безусловно, смертельным. Применение всевозможных возбуждающих средств оказалось тщетным, и Государь Император в четверть четвертого по полудни в Бозе опочил. Дежурный гоф-медик Ф. Маркус»[836].

Этот документ появился после смерти императора в 15 ч 15 мин. (15 ч 35 мин.), но до вскрытия его тела, которое было начато около 24 часов. Впоследствии, спустя 19 лет, Ф. Ф. Маркус написал небольшую заметку, он назвал ее «Последние минуты Императора Александра II». Он писал, что после некоторого шока «мгновенно собрал все необходимое, как-то: лекарский набор, вату, бинты, кровоостанавливающую жидкость и пр.», побежал в кабинет царя, где нашел его в полулежачем положении. Врачу «бросилось в глаза, эти страшно обезображенные нижние конечности, в особенности левая, которая, начиная от колена и кончая полуоторванной стопой, представляла бесформенную раздробленную кровяную массу; правая конечность была тоже повреждена, но менее левой; правая была обута в сапог, левая же стопа без сапога. Обе раздробленные конечности были на ощупь холодные». Врач подчеркивал, что он, «не потеряв присутствия духа», приказал лекарскому помощнику «придавливать как можно сильнее обе бедренные артерии», сам же приступил «к оживлению потухающей жизни». В чем конкретно заключалась его помощь, автор не уточнял. Естественно, это не дало никакого результата, император продолжал находиться без сознания. Маркус подчеркивал, что все усилия прибывших после него врачей также были тщетными. Среди этих врачей был и С. П. Боткин, он нашел царя «уже без пульса». На вопрос цесаревича о прогнозе «он ответил: „от 10 до 15 минут“». Время смерти в воспоминаниях он называет несколько иное – 15 ч. 30 мин.[837]

Воспоминания лекарского помощника Когана, опубликованные в 1913 г., более обширны, и в них больше деталей собственно медицинского характера. Он подчеркивает самостоятельность своих действий в экстремальной ситуации: «Моментально я прижал левую бедренную артерию, вслед за мною доктор Маркус прижал правую бедренную артерию. С Божьей помощью удалось остановить кровотечение из артерий». Он подробно перечисляет, что делал для того, чтобы привести царя в чувство: «спрыскивал и обтирал полотенцем лицо, давал нюхать нашатырный спирт и влил несколько валериановых капель в уста государя. Подание помощи длилось не более двадцати минут, и государь император стал дышать глубже прежнего, и, наконец, я услышал стон… После этого я ощупал едва ощутимый пульс, он был нитеобразный, весьма слабый; затем наложил руку на сердце государя, толчки были тоже слабые»[838]. Все описанное длилось первые 15–20 минут после того, как царя доставили в его кабинет, и до подхода других врачей. Все перечисленные действия делались, видимо, одной рукой или при помощи близких, так как одна рука пережимала бедренную артерию. Далее, по словам Когана, доктору Ф. Ф. Маркусу стало дурно, и он вышел из кабинета. Любопытно, что сам Ф. Ф. Маркус упоминает только о своем «столбняке», когда он услышал о том, что царь ранен, но ничего не пишет, ни в рапорте, ни в воспоминаниях, о том, что оставил фельдшера наедине с умирающим царем. Кстати, официальный историограф царствования Александра II С. Татищев ошибочно упоминает о том, что «дежурный гоф-медик Маркус перевязал ему раны»[839].

После ухода Маркуса лекарский помощник Коган «принял от него и правую бедренную артерию и, таким образом, остался держать обе артерии руками». Вскоре появились другие врачи – доктор Круглевский и доктор Дворяшин, последний немедленно отправился за ампутационным ящиком. Круглевский опрыскивал в это время царя холодной водой, а затем начал давать царю кислород из подушки, принесенной из Придворной аптеки. Все это время Коган держал обе артерии, но кровь продолжала сочиться из множества ран. После того как вернулся доктор Дворяшин с ампутационными инструментами, «был наложен эсмарховский бинт на правое бедро, а потом на левое, я же поддерживал оба бедра», – пишет Коган. Прошло еще двадцать минут, и появились профессор Боткин, профессор Богдановский и почетный лейб-медик Головин. Боткин начал выслушивать сердце. Коган спросил: «Есть ли какая надежда?». На что «Сергей Петрович посмотрел на меня и сказал, что нет никакой надежды». Лекарский помощник также описывал ранения императора: «конечностей левой стопы совсем не было, обе берцовые кости до колен раздроблены, мягкие части, мускулы и связки изорваны и представляли бесформенную массу, выше колена до половины бедра несколько ран, происшедших как бы от дробинок; были так же подтеки, лицо закапано кровью, веко левого глаза было ранено как бы дробинкой»[840].

Тело императора Александра II в Большом соборе Зимнего дворца

Из мероприятий медицинского характера врач упоминал еще опрыскивание сернокислым эфиром. Кроме этого, для оживления деятельности сердца при такой массивной кровопотере медики надавливали «кровеносные жилы от периферии к центру», но это не принесло никаких результатов. При наложении каучуковых бинтов на правую ногу выше колена «доктора старались сохранить всю оставшуюся в оборванных частях тела кровь и отдавить ее по направлению к сердцу», а «чтобы сэкономить кровь для питания мозга, решено было наложить бинт и на правую руку»[841]. После бинтования ран «доктор Боткин сказал, что сердечные тоны становятся яснее». После совершения обряда Св. Таинства «деятельность грудобрюшинной преграды стала видимо ослабевать и дыхание совершалось только верхними частями грудной клетки. Тотчас же помчались в Конюшенный госпиталь за снарядом для переливания крови».

В это же время медики подписали единственный бюллетень: «Состояние Его Величества вследствие потери крови безнадежно. Лейб-медик Боткин, профессор Богдановский, почетный лейб-медик Головин, доктор Круглевский». В 15 ч 35 мин была диагностирована смерть «от быстрой и обильной потери крови (острое малокровие) через разрушенные артерии нижних конечностей». Император Александр II скончался на 63-м году и на 26-м году царствования.

Л. Туксен. Детский портрет Николая II. Фредериксборг. 1883 г.

Особо отметим, что тогда тело убитого Александра II видел будущий Николай II – его привезли в Зимний дворец проститься с погибшим дедом. Будущий самодержец поднимался по Салтыковской лестнице, ковры которой были залиты кровью, он видел раздробленные ноги императора. Вне всякого сомнения, 12-летний мальчишка навсегда запомнил деда, лежащего в своем кабинете на залитой кровью кровати. Возможно, многие особенности личности Николая II уходят корнями в день 1 марта 1881 г.

Примечательно, что сразу же после смерти Александра II его сын, уже император Александр III, через фельдшера Когана распорядился оказать медицинскую помощь раненым конвойным казакам, находившимся во дворце, и доложить ему об их состоянии.

Затем, около четырех часов пополудни, в Зимний дворец пришли профессор В. Л. Грубер с ассистентами А. И. Таренецким и П. Ф. Лесгафтом «для бальзамирования»[842]. Они обмыли тело в кабинете, одели в чистое белье и положили на железную кровать, которую поставили в Учебной комнате. В 20 ч 30 мин. при теле Александра II начали дежурство. В 21 час состоялась панихида.

В 23 ч 45 мин. врачи приступили к вскрытию тела царя. Отметим, что со времен Петра I процедура вскрытия «почивших в Бозе» российских монархов носила обязательный характер и была прописана законодательно.

В ходе вскрытия и осмотра тела врачи составили «Протокол вскрытия тела в Возе почившего Государя Императора Александра Николаевича». Опуская текст этого документа, приведем только его резюмирующую часть: «Основываясь на результатах наружного осмотра, при котором найдены обширные и глубокие разрушения на нижних конечностях с разрывом крупных кровеносных сосудов, и результатах внутреннего исследования, показывающего высокую степень бескровия всех внутренних органов, причем даже в сердце, найдено самое незначительное количество жидкой крови, мы заключаем, что смерть Его Императорского Величества произошла от быстрой обильной потери крови (острое малокровие) через разрушенные артерии нижних конечностей.

Отечное состояние нижних долей обоих легких есть результат предсмертного падения сердечной деятельности.

Что же касается других описанных выше изменений внутренних органов, каковы: воздушная опухоль легких (emphysema pulmonum), сращение левого легкого с грудною стенкою, расширение просвета и изменение стенок аорты и гипертрофия левой половины сердца, то эти изменения объясняют собою те болезненные явления, которыми давно уже страдал Его Величество; но прямого отношения к быстрому смертельному исходу описанные повреждения не имеют.

Лейб-медик Сергей Боткин; Почетный лейб-медик Головин; Лейб-медик Ф. Цыцурин; Лейб-медик Ф. Карелль; Профессор В. Грубер; Профессор Е. Богдано-Бельский; Профессор Н. Ивановский; Прозектор П. Лесгафт; Доктор Круглевский; Прозектор А. Тиреняцкий»[843].

Доктор медицинских наук Ю. А. Молин на основании приведенного заключения сформулировал современное судебно-медицинское описание повреждений ног Александра II, следующим образом: в нижних третях голени локализовались массивные зияющие раны неправильно-овальной формы с неровными краями, имевшими множественные радиальные разрывы, которые формировали протяженные лоскуты, отслоенные от подлежащих тканей. В глубине ран были видны размозженные мягкие ткани, множественные костные осколки[844].

В результате смерть последовала от взрывного газового-детонационного разрушения обеих стоп и голеней, сопровождавшегося слепыми непроникающими ранениями головы, бедер, с развитием травматического шока и острого малокровия внутренних органов. Нельзя исключить факта ударно-волнового повреждения (баротравмы) легких.

Кроме непосредственных причин смерти Александра II, травмы от взрыва могли сопровождаться эмболией, связанной с проникновением воздуха в поврежденные венозные сосуды, а также поступление в них жира, что было вызвано попаданием в кровеносное русло частиц размозженной жировой клетчатки и костного мозга (вследствие перелома костей)[845].

Врачи закончили свою работу в 7 час. 30 мин. утра 2 марта 1881 г. Тело императора одели в парадный мундир с эполетами Преображенского полка (без орденов) и вынесли в Учебную комнату на половине Александра II. Именно там придворный фотограф С. Л. Левицкий сделал «негатив», то есть фотографию с покойного императора. Последовательность дальнейших событий мы приводим по тексту камер-фурьерского журнала за март 1881 г.

2 марта 1881 г. к 11 часам утра в Зимнем дворце начали собираться все наличные члены императорской Фамилии. В числе приехавших был и старший сын Александра III, будущий Николай II. Была среди собравшихся и княгиня Е. М. Юрьевская (в камер-фурьерском журнале ее называли девичьей фамилией – Долгорукая) с детьми. В 11 ч 30 мин. все прошли в Учебную комнату, где состоялась панихида по Александру II, которую вел царский духовник В. Б. Бажанов. Александр III «облобызал Тело Усопшего Родителя», а затем все прошли в комнаты младших сыновей умершего царя – Сергея и Павла, где состоялся «семейный фрыштик».

К 13 часам в Зимний дворец начал съезжаться весь военно-административный бомонд на церемонию принесения присяги Александру III. Ровно в 13 часов начался Большой выход из Малахитовой гостиной в храм Спаса Нерукотворного образа в Зимнем дворце. Из всей императорской фамилии только великая княгиня Александра Иосифовна (супруга великого князя Константина Николаевича) не участвовала в Большом выходе «по несовершенному здоровью» и слушала молебен из молельной комнаты.

Прежде чем пройти в Большую церковь, Александр III обратился к офицерам, выстроенным в Николаевском зале, подчеркивая, что «будет служить России и ее благоденствию и надеется заслужить любовь, а также уверен, что Войска будут служить Его Величеству и Его Наследнику с теми же верностью и усердием». Военные на слова императора ответили штатным «ура!»[846].

В Большой церкви Зимнего дворца министр юстиции Д. Н. Набоков прочитал высочайший манифест и текст присяги, в котором в качестве наследника упоминался великий князь Николай Александрович, будущий Николай II. После этого листы присяги подписали все «Высочайшие Особы». Петропавловка по традиции грянула 101-м пушечным выстрелом. Затем вся императорская фамилия прошествовала обратно в Малахитовую гостиную, на половину императрицы Александры Федоровны.

К этому времени в Малахитовой гостиной собрались члены Государственного совета. Александр III, подавив в себе недоброжелательство, «облобызал» его председателя, великого князя Константина Николаевича. В Концертном зале Александр III обратился к Военной свите Александра II. Обращение закончилось обычным «ура». На этом обязательные «пункты» столь сложного для Александра III дня закончились, и он с семьей отбыл в Аничков дворец.

Вечером, к 21 часу, Александр III вновь вернулся в Зимний дворец вместе со старшими сыновьями – Николаем и Георгием. Все прошли в Учебную комнату, где находилось тело Александра II, на панихиду по усопшему императору. Там же находилась и княгиня Е. М. Юрьевская с тремя детьми. Затем император вновь отбыл в Аничков дворец.

На следующий день, 3 марта 1881 г., император прибыл в Зимний дворец к 12 часам. В Учебной комнате, на половине Александра II, прошла панихида, на которой вновь была Е. М. Юрьевская с тремя детьми. Затем император уехал в Аничков дворец. Вновь семья собралась в Зимнем дворце к 8 ч вечера. В Учебную комнату внесли гроб, затем внесли и положили в гроб императорскую порфиру. Затем доктора и придворные служители уложили тело Александра II в гроб. После краткой литии началось шествие: Приемная, Темный коридор, Ротонда, Арабская, парадные залы, Пикетная, Большая церковь, в которой гроб установили на катафалк. У катафалка выставили на столах императорские регалии, за которыми смотрели два фельдфебеля. После этого Александр III покинул Зимний дворец.

Собственно, эти приезды и отъезды Александра III по маршруту Зимний – Аничков дворец совершенно не приветствовались охраной царя, поскольку на 3 марта 1881 г. сохранялась реальная угроза для жизни царя. Однако царь был непреклонен. Он не желал жить в Зимнем дворце, с которым у него связывались очень тяжелые воспоминания.

4 марта 1881 г. из Москвы привезли часть комплекса императорских регалий, хранившихся в Оружейной палате Московского Кремля. Регалии торжественно доставили в шести золоченых каретах в Зимний дворец к Посольскому подъезду. Среди регалий имперского периода присутствовали и регалии Московского царства: корона Казанская, корона Астраханская, корона Грузинская, корона Польская, корона Сибирская и корона Таврическая. Все регалии уложили на два стола в Георгиевском зале Зимнего дворца.

Траурный кортеж с телом императора Александра II из Зимнего дворца в Петропавловский собор

В этот же день, к вечеру, в Петербург приехали из-за границы великий князь Алексей Александрович, великая княгиня Мария Александровна и ее муж – герцог Эдинбургский. В Большой церкви состоялась лития, которую кн. Е. М. Юрьевская слушала с хор церкви и после которой она приложилась к телу Александра II.

В этот день Александр III переехал в Зимний дворец «на временное проживание», расположившись на половине императрицы Александры Федоровны. С большой долей уверенности можно предположить, что сделано это было из соображений безопасности, еще продолжались аресты членов «Народной воли». В этот же день извлекли 50-килограммовый фугас из-под брусчатки Малой Итальянской, буквально в двух шагах от Аничкова дворца. К 9 часам вечера императорская фамилия съехалась в Зимний дворец к панихиде.

Особо отметим, что погребальная корона на Александра II не возлагалась. Буквально за две недели до гибели, просчитывая свой трагический конец, Александр II распорядился в присутствии наследника корону на него не возлагать[847].

Траурная процессия от Зимнего дворца в Петропавловскую крепость

6 марта 1881 г. приехали из-за границы великие князья Сергей и Павел Александровичи. Все эти дни в установленные часы проходили у гроба панихиды и литии. Княгиня Е. М. Юрьевская в них не участвовала, слушая их с хор Большой церкви. Вместе с ней смотрели на погибшего отца и их дети. Юрьевской отчетливо дали понять, что среди членов императорской фамилии ей не место. На семейные обеды, проходившие в Зимнем дворце, ее тоже не приглашали.

В субботу, 7 марта 1881 г., состоялось торжественное перевезение тела Александра II в родовую усыпальницу – Петропавловский собор. Все императорские регалии «сопровождали» гроб с телом усопшего императора.

В воскресенье, 15 марта 1881 г., состоялось торжественное погребение Александра II. 27 марта 1881 г. в 2 часа пополудни дети Александра III выехали в Гатчину с Варшавского вокзала. Вечером этого же дня в Гатчину прибыли Александр III и императрица Мария Федоровна. Жить в Зимнем дворце они не пожелали.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.