Набережная Бетюн, 1971 г

Набережная Бетюн, 1971 г

Куда бы Жискар ни бросил взгляд в Париже, он видел работу своего предшественника: банкира Помпиду, любителя поэзии Помпиду, президента Помпиду; кто-то мог бы сказать – выдумщика. Пыхтящий двуличный крестьянин, который вышиб его из Министерства финансов. Пом-пи-ду – как звуки автомобильного клаксона.

Если бы он не умер в 1974 г., пробыв на своей должности менее пяти лет, кто знает, что он мог бы натворить?

Помпиду был родом из Аверни, где вулканические пробки (экструзивный бисмалит) торчат, как древние разрушенные небоскребы, а гранитные пастбища столь унылы, что незаглушенный звук двигателя похож на песню жаворонка в небе или мычание теленка. Когда он вел машину по Парижу, он хотел, чтобы здания исчезли, что в каком-то смысле они и сделали. Он сказал: «Это город должен приспосабливаться к автомобилю, а не наоборот. Мы должны отвергнуть старомодную эстетику». Его тело уже приспособилось: у него были обвисшие бедра и подергивающиеся ноги водителя.

В 1971 г. архитекторы, которые выиграли конкурс на проектирование Центра «Бобур», пришли к нему на встречу в Елисейский дворец. Сначала они увидели президента Французской Республики в костюме; затем он ушел, переоделся во что-то менее официальное и вернулся, куря сигарету «Голуаз», со словами: «Я рад, что я не архитектор. Это, вероятно, самое трудное в мире дело – все эти строительные правила!»

Он не делал вид, что что-то смыслит в этом, хотя свое мнение имел. Когда его спросили о современной городской архитектуре, он сказал: «Без небоскребов она не может существовать». Журналисты из «Монд» посмотрели сквозь окна президентского кабинета и, пока он говорил, увидели, как изменилась линия горизонта.

«Нравится вам это или нет, – сказал Помпиду, – вы не можете обойтись без небоскребов». Затем он добавил, как будто по секрету: «Я знаю, что не должен говорить этого, но башни собора Парижской Богоматери… они слишком низкие!»

Его жена Клод больше внимания уделяла деталям. Именно она решила, что самые большие компоненты вентиляционной системы Центра «Бобур» (охлаждающие конструкции на крыше и воздухозаборники на уровне улицы) должны быть не синими, а белыми.

Супруги Помпиду жили, если судить по кессонной входной двери с львиными головами и венками, в красивом старинном особняке на острове Сен-Луи, 24, набережная Бетюн. Триста лет назад перекупщики недвижимости расширили набережную Бетюн и переименовали ее в набережную Де-Балкон с маркетинговыми целями. Парижане, проходившие мимо в напудренных париках, считали такое эксклюзивное развитие района, расположенного на берегу реки, бельмом на глазу: балконы портили классическую простоту фасадов, а жены богатых финансистов, стоявшие на них, выглядели как проститутки, выставляющие себя напоказ. В 1934 г. один из таких домов с балконами купила Елена Рубинштейн, сколотившая себе миллионное состояние на косметике. Она снесла его и построила безликий особняк, хвастающий модным окном в форме иллюминатора. Все, что осталось от первоначальной постройки, – это входная дверь. Это и был дом номер 24, в котором жила чета Помпиду.

Остров Сен-Луи был столь тих по вечерам, что почти никто не мог поверить, что на нем все еще имелись сборщики платы за проход по мостам и цепи, чтобы помешать кому бы то ни было добраться до острова после наступления темноты. По соседству в доме номер 22 жил Бодлер, когда был молодым щеголем, вместе со своими кальяном, кроватью и старинными картинами, которые он купил в кредит в антикварном магазине, расположенном на острове. Помпиду был поклонником Бодлера и поэзии вообще. «Я остаюсь убежденным, – писал он в своих воспоминаниях, – что лицо молодой девушки и гибкое тело – это одни из самых трогательных вещей в мире наряду с поэзией». Его антология французской поэзии включала несколько стихотворений из Les Fleurs du Mai[40]:

Дрожащая заря в своем розово-зеленом платье

Медленно шла вдоль безлюдной Сены…

Вечера на балконе, скрытом розовым туманом!

Какой мягкой казалась твоя грудь, каким добрым сердце!

Это случилось через несколько недель после судейства архитектурного конкурса и первых земляных работ для Центра «Бобур», от которых вибрировали самые отдаленные уголки Парижа (но не остров Сен-Луи). Помпиду и Бодлер выглядывали из своих окон, куря сигареты и выдувая кольца дыма в сторону левого берега. Их разделяли только улица Пулетье и сто тридцать лет. Под обоими окнами можно было увидеть серебристый след от речной крысы, пробирающейся через сточные воды.

Бодлер пристально глядел на «бесцветные солнца и затуманенные небеса» над улицей Монтань-Сент-Женевьев и думал о «лживых глазах» своей девушки-мулатки. Он видел рукав Сены, в котором бурлила вода под мостом Сюлли. Он видел грязные баржи и лодки-прачечные и представлял себя в городе каналов, куда «пришли суда со всех концов земли, чтобы удовлетворить твое малейшее желание».

По соседству Помпиду представлял себе вещи, которые еще никто никогда не представлял себе в той местности: лес из гибких стальных поперечных балок, заслоняющих вид; многополосная эстакада, парящая над крышами, и автомобили космического века, которые, кажется, увеличиваются в размерах и сжимаются, как тигры, когда отклоняются от курса. Там, где прогуливались влюбленные и спали попрошайки, он видел скоростную автостраду со сквозным движением и ограниченным числом подъездных путей и скрещений, такую, какая уже тянется вдоль правого берега Сены – трасса Жоржа Помпиду, – и тысячу лиц за ветровым стеклом автомобилей, вылетающих из тоннеля, потрясенных внезапной красотой картины (золотые купола, башенки и т. д.), пока скрежет тормозов рывком не вернет их в настоящее.