5. Дело о фиктивном перевороте

5. Дело о фиктивном перевороте

6 июня 1832 г., остров Сите – 11 мая 1857 г., улица Сен-Пьер-Попинкур

Только человек, спрятавшийся в кучах мусора и наблюдавший за одной и той же дверью или переулком несколько дней подряд, знал бы, сколько никому не известных драм оказались стертыми из истории Парижа из-за сноса домов и обновления города. Углы улиц и перекрестки были синапсами гигантского сложного мозга, и когда в 1838 г. префект Рамбюто начал резать по живому старинные улочки, чтобы построить широкую чистую улицу, носящую теперь его имя, большие куски воспоминаний города были стерты без следа.

Так как Видока время от времени нанимали для выполнения особых заданий даже после прекращения деятельности его детективного агентства, он, безусловно, мог написать что-то более откровенное, чем его «записная книжка для порядочных людей» под названием «Воры: физиология воровского поведения и язык воров» (1837). Он мог, например, написать практическое руководство для армейских офицеров и будущих глав государств. Он мог бы показать, что всякий, кто желает завоевать Францию, должен сначала овладеть столицей, а чтобы сделать это, должен собрать в определенных ключевых точках города следующие предметы: две повозки, несколько столов, стульев, кроватей, дверей, матрасов и некоторое количество отборного мусора, не тронутого мусорщиками. Так как немногие улицы в Париже были шире семи метров, такой набор мог быстро подняться на высоту второго или третьего этажа. Таким способом можно было задержать целый батальон.

В следующей главе он мог бы продемонстрировать, что для подтверждения смены власти и тушения пожаров, разожженных новой администрацией, глава государства должен спровоцировать еще одну революцию, а затем подавить ее.

5 июня 1832 г. одна из последних жертв эпидемии холеры – популярный оратор-республиканец генерал Ламарк – был отвезен к месту последнего упокоения в сопровождении самой большой похоронной процессии, которую когда-либо видели в Париже. С самого утра распространялись слухи о том, что похороны станут поводом для мятежа роялистов. Либеральной монархии, которая была установлена в ходе трехдневной революции в июле 1830 г., угрожали недовольные роялисты, с одной стороны, и рассерженные республиканцы – с другой. Довольно странно, что, несмотря на страх перед бунтом республиканцев или контрреволюцией роялистов, правительство не делало ничего, чтобы помешать собраться толпам народа. И когда появился огромный человек верхом на коне, размахивающий красным флагом и фригийским колпаком, ни один солдат или полицейский не вмешивались до тех пор, пока не начала разрастаться паника.

Три часа спустя половина Парижа была забита баррикадами, а горстка бесстрашных мужчин, одетых по революционной моде, призывала горожан оказывать сопротивление роялистскому мятежу.

Циник мог бы сказать, что этот беспорядочный бунт был удачей для нового режима. К рассвету многие бунтовщики уже были убиты или схвачены, и мятеж сконцентрировался в узких улицах вокруг церкви Сен-Мерри. Именно там, как известно читателям «Отверженных» Виктора Гюго, разыгрались последние сцены той кровавой драмы. Порядок был восстановлен правительственными войсками, которые из пушки расстреляли бастионы из матрасов и проломили себе путь через стены, чтобы стрелять по баррикадам из верхних окон. Любой генерал понял бы, что бой, сосредоточенный на такой маленькой площади, не искоренит угрозу навсегда. Многие из бунтовщиков проскользнули через кордон и ушли по крышам. Но не было сомнений в том, что после событий 5–6 июня 1832 г. Париж стал безопаснее для монархии, чем раньше.

Разглядывая Париж в то утро с острова Сите, внимательный наблюдатель увидел бы клубы оружейного дыма и измельченных булыжников, поднимающиеся над непроглядной массой крыш на севере столицы. Но он также мог бы услышать и звуки сражения, раздающиеся поблизости. В то время как на другом берегу реки в Сен-Мерри происходила массовая бойня, баррикады появились на узких улочках острова позади набережной Орфевр. Впервые их заметили приблизительно в десять часов утра; к этому времени, согласно истории восстания 1832 г., все сопротивление ограничивалось правобережьем.

Спасаясь от бойни через реку, несколько групп бунтовщиков получили предупреждение о наличии баррикад на острове Сите от людей, которые, по-видимому, обладали точной информацией о перемене удачи в сражении. Так как баррикады занимали важное стратегическое положение между правительственными зданиями на правом берегу Сены и армией голодающих рабочих и бунтующих студентов в Латинском квартале, восстание снова быстро вспыхнуло в сердце Старого города.

Если бы кто-нибудь из мужчин и женщин, которые спешили на защиту тех баррикад, остановились бы, чтобы осмотреть их, они заметили бы что-то необычное в их архитектуре и составе. У баррикад были прочные основания, как будто строители устанавливали повозки согласно какому-то неписаному правилу построения баррикад. В них преобладали конторские столы и картотечные шкафы, которые образовывали аккуратные слои, соединенные с подпорками, а наверху лежал ряд колес от телег и стульев, которые служили карнизами и бойницами. Если бы сражение было неблизко, мятежники могли бы понять, что в лабиринте улочек на баррикаду можно напасть с разных сторон одновременно или отделить ее от соседних баррикад с помощью горстки солдат. Они могли бы выставить из домов их жителей, которые глядели вниз на баррикады, и перестрелять снайперов, которые прятались за трубами и мансардами. Любые подобные меры предосторожности были бы, конечно, напрасными, если бы кто-нибудь из мятежников, защищавших баррикады, оказались переодетыми солдатами или полицейскими.

При отсутствии подробных записей трудно сказать точно, что случилось в то утро под сенью Сент-Шапель. Самым подробным документом является письмо, написанное неизвестной рукой и подписанное двумястами пятьюдесятью жителями соседних улиц (Ликорн, Каландр и Жюивери). Это коллективное письмо, которое Видок позднее представил в дополнение к своему прошению о начислении государственной пенсии, восхваляло «усердие и смелость господина Видока», который хоть и не был больше на официальной службе в сыскной полиции, каким-то образом сумел схватить «злоумышленников» и «очистил» квартал, «рассеяв сброд».

Через много времени после этих событий мысль о том, что баррикады на острове Сите были построены под руководством Видока и напичканы его агентами-провокаторами, выразил один из революционеров, который был схвачен в тот день на баррикадах, посажен в тюрьму и подвергся пыткам. Некоторые уцелевшие позже устраивали покушения на жизнь Видока, но к их показаниям всегда относились с недоверием.

С именем Видока связывают так много туманных историй, что кажется, будто он парит над Парижем XIX в. словно призрак. Правительства, которые с повышенной чувствительностью относились к общественному мнению и были склонны передавать полицейские функции преступникам, были вынуждены признать такого человека, как Видок, незаменимым. Немного, наверное, нашлось бы политических дел, к которым он не приложил бы руку. В 1846 г. Луи-Наполеон Бонапарт (будущий Наполеон III), который попал в тюрьму после неумелой попытки государственного переворота, сбежал из крепости Ам, воспользовавшись советом Видока. Он бежал в Лондон, куда Видок был послан за ним следить и где он также воспользовался случаем, чтобы посоветовать тому устроить новый государственный переворот. После революции 1848 г. и перед успешным государственным переворотом Луи-Наполеона, совершенного им в 1851 г., он служил у Ламартина в качестве тайного агента. Сам Ламартин отдавал должное бывшему осужденному, говоря, что он «справился бы с ситуацией только с помощью Видока».

Правду об этом и других эпизодах из жизни Видока почти невозможно отделить от массы слухов и ложной информации. В таком большом и изменчивом городе, как Париж, в котором министерства появлялись и исчезали, как пригородные поезда, да и целые кварталы могли исчезнуть в течение года, историку приходится тщательно просматривать груды подозрительных сведений, подобно тряпичнику. Большая часть документов уже давно исчезла, а многие были, вероятно, уничтожены. Через несколько минут после смерти Видока в 1857 г. группа полицейских устремилась к его дому в квартале Маре и унесла его материалы, не оставив ни единого ключа к решению последней загадки: когда весть о его смерти дошла до газет, одиннадцать женщин появились в его доме, причем каждая несла с собой подписанное завещание, которое делало ее единственной наследницей его состояния.

Старый каторжник остался увертливым до конца. Некоторых людей, присутствовавших на его тихих похоронах в Сен-Дени-дю-Сен-Сакрман в квартале Маре, можно было бы простить за то, что они задавали себе вопрос: чье тело лежит в гробу? В могиле на кладбище Сен-Манде с полустершейся надписью «Видок 18…», как теперь стало известно, лежит тело женщины. Весьма маловероятно, что место последнего упокоения Видока когда-либо станет известным, и никогда, вероятно, не появится памятник или даже название улицы, чтобы увековечить ту роль, которую он сыграл в обеспечении безопасности Парижа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.