Глава V. ЗАРОЖДЕНИЕ ФЕОДАЛЬНОГО ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава V. ЗАРОЖДЕНИЕ ФЕОДАЛЬНОГО ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ

Для изучения истории крупного землевладения в Вестготском государстве необходимо осветить не только зарождение и дальнейшую эволюцию крупной земельной собственности королей, дружинников и арианской церкви, но и судьбу владений испано-римской сенаторской знати, куриалов, католической церкви.

Трудность исследования указанной проблемы определяется прежде всего скудостью и односторонним характером источников. Мы располагаем, как уже отмечалось выше, главным образом, юридическими памятниками. Вдобавок вестготские законы уделяют мало внимания конкретным вопросам управления королевскими поместьями или хозяйственному положению монастырей. Вестготская правда редко затрагивает сферу взаимоотношений между светскими и церковными землевладельцами и королем или между крестьянами и вотчинниками. Что же касается формул, то их данные об имущественных сделках весьма ограничены. Сведений о феодальной вотчине в Астурии и Леоне в VIII–IX вв. также очень мало. Все же, используя совокупность юридических памятников, формул, канонических и нарративных источником, мы в состоянии выяснить некоторые важные стороны рассматриваемого процесса, как он протекал в V–VII вв. в этой стране.

Ко времени завоевания Южной Галлии и Испании вестготами здесь давно господствовало крупное землевладение. {143} Свободное крестьянство, как и в других романизированных провинциях империи, разорялось. Результатом готского завоевания явилась прежде всего частичная экспроприация местных магнатов и католической церкви. Сенаторская аристократия утратила многие из своих прежних привилегий. Неудивительно, что она в ряде случаев оказывала вооруженное сопротивление завоевателям[706]. Однако едва ли следует чрезмерно преувеличивать отрицательные последствия германского завоевания для испано-римского крупного землевладения. Раздел земель между готами и местными посессорами не был повсеместным. В Бревиарии Алариха говорится о сенаторах, которые владеют большим имуществом, обширными поместьями[707] (иногда — двумя и более)[708]. Имения таких магнатов еще в VI в. были населены тысячами сервов, либертинов и колонов[709].

У местной знати и готских королей, равно как и их дружинников, оказавшихся собственниками вилл и рабов, возникают общие интересы. Они определяются прежде всего стремлением подавить восстания крестьян, колонов и рабов и отразить новые попытки завоевания испанской территории извне. Если испано-римская {144} знать даже с помощью имперских войск не в состоянии была вплоть до 40-х годов V в. ликвидировать выступления багаудов, то готская конница нанесла им решительное поражение[710]. В VI в. готские короли дали отпор вторгавшимся в Испанию и опустошавшим ее франкам, нанесли удары по баскам и византийцам[711]. Часть римской знати Галлии и Испании еще с начала V в. склонялась к союзу с вестготами. Сидоний Аполлинарий упоминает о сближении некоторых представителей галло-римской знати с вестготскими королями[712]. О том же свидетельствует рассказ Орозия, характеризующий отношение вестготского короля Атаульфа к Римскому государству. Заявление о готовности восстановить с помощью готов могущество римлян, приписываемое источником Атаульфу[713], отражает надежды, которые известные круги римской провинциальной знати и духовенства возлагали на готских королей. С другой стороны, королевская власть не могла не считаться с могуществом местных магнатов, обусловленным как их экономическим положением, так и властью над несвободными и зависимыми земледельцами.

Союз готских королей с галло- и испано-римскими магнатами нашел свое выражение в том, что в законах Вестготского государства получили признание права собственности римских посессоров на поместья, сервов и колонов[714], а также в том, что было установлено гражданское равенство местных жителей и германцев. В Тулузском, позднее в Толедском королевстве вестготов отсутствовала дифференциация в вергельдах и штрафах — вообще в уголовном праве по отношению к лицам {145} местного и германского происхождения, столь характерная для Франкского государства[715].

Важным этапом в сближении местной знати с готскими королями явилось издание в 506 г. Аларихом II (при тесном участии галло-римских и испано-римских магнатов, а также духовенства — abhibitis sacerdotibus ас nobilibus viris)[716] — свода законов для местного населения — Бревиария Алариха. Новый кодекс подтвердил полноту власти этих посессоров над их сервами, либертинами[717] и колонами[718]; он сохранил правовые нормы, содействовавшие закрепощению свободных поселенцев[719]. За посессорами закреплялись дарения, полученные от фиска[720]. Сенаторская знать сохранила свое особое положение в процессуальном кодексе, характерное для позднеримского права[721].

Несмотря на включение в Lex Romana Visigothorum закона 370 г., запрещавшего брачные союзы между римлянами и варварами[722], они все же не были редкостью, особенно в среде знати[723]. В начале VI в. такого рода браки были полностью узаконены[724].

Представители местной аристократии уже в V в. занимали видные посты в гражданской и военной {146} администрации Вестготского государства[725]. Все остальные галло- и испано-римляне стали нести военную службу в начале VI в., а может быть и раньше. В Бревиарии Алариха удерживались римские установления относительно peculium castrense[726], запрещение возлагать на военных (militantes) обязанности прокураторов и ведение судебных дел[727]; сохранили также силу конституции, предоставлявшие военным некоторые привилегии[728]. О том, что галло- и испано-римляне несли в это время военную службу, свидетельствуют и нарративные источники[729].

В общем, если не считать налоговых привилегий готов[730], то, с точки зрения официального права, галло-римская и испано-римская знать не отличалась по своему положению от готской. Судя по сообщениям источников, местные магнаты с помощью своих вооружённых рабов и букцелляриев совершали насилия над окрестным населением[731], а в иных случаях оказывали сопротивление и королям[732]. Действовавшие же на местах суды, как и в римские времена, находились в тесной зависимости от магнатов[733]; последние играли определяющую роль и в городском управлении.

Таким образом, хотя вторжение варваров и установление господства вестготских королей нанесли {147} материальный ущерб крупным землевладельцам Южной Галлии и Испании и умалили в известной мере их политическое значение в государстве, они смогли все же удерживать свои основные экономические позиции и власть над зависимыми земледельцами[734]. Это обеспечило галло-римской и испано-римской аристократии возможность в дальнейшем вместе с готской знатью войти в состав формировавшегося класса феодальных крупных землевладельцев. Сохранение, по крайней мере частичное, римских крупных землевладельцев после варварского завоевания и включение их в новый господствующий класс, складывавшийся в период раннефеодального общества, характерны и для Франкского государства[735]. Но в Вестготском королевстве, судя по приведенным выше данным, роль римских магнатов в этом процессе была особенно велика.

Сложнее оказались взаимоотношения вестготских королей и католической церкви. В период готского завоевания Южной Галлии и Испании местные епископы выступали наиболее активной силой сопротивления. Некоторые, в том числе Сидоний Аполлинарий, за свою деятельность, враждебную готам, были сосланы Эйрихом. В ряде случаев готский король оставлял незамещенными епископские вакансии[736]. Точно так же и в конце V — начале VI в. во время столкновения между Франкским государством и Тулузским королевством часть католических епископов оказалась на стороне франков[737]. Трения между королевской властью и католической церковью происходили и в VI в. Источники упоминают о преследовании отдельных епископов Леовигильдом, захватывавшим иногда даже католические церкви[738]. {148}

По мнению К. Фойгта, такого рода столкновения между готской королевской властью и католическим епископатом объясняется тем, что последний был тесно связан с Римской империей[739]. В действительности, однако, причины конфликтов лежат глубже. Для церкви готское завоевание означало не только потерю части владений, но и утрату былых преимуществ государственной церкви. Вестготские же короли, сохраняя в качестве государственной религии арианство, имели возможность удерживать в своих руках земли, отнятые у католической церкви, и использовать их для раздач своим дружинникам и арианскому духовенству.

Вместе с тем католическая церковь, монастыри и епископы, несмотря на уступку части своих владений германцам, сохранили положение крупных посессоров. В актах соборов начала VI в. эта церковь выступает как прочная экономическая организация: она свободно, в соответствии с каноническими правилами, распоряжается своим имуществом, устанавливает нормы обращения с сервами и либертинами[740], регулирует порядок эксплуатации своих земель, отдаваемых в прекарное пользование[741], ведет ожесточенную борьбу из-за доходов против светских магнатов — владельцев частных церквей[742]. Духовенство обладало известной юрисдикцией не только над клириками, но и прочим местным населением[743]. Короли, по-видимому, проявляли терпимость в отношении к католической церкви до тех пор, пока ее представители не выступали против государства[744]. Местные епископы и при арианских королях имели возможность созывать церковные соборы. Эти епископы играли важную роль в городском управлении. Католическое духовенство было привлечено в 506 г. и к составлению кодекса законов для местного населения[745]. Бревиарий Алариха сохранил прежнее положение об освобождении клириков от несения государственных {149} повинностей[746]. В то же время сюда не был включен римский закон, запрещавший принимать в клир богатых плебеев[747]. Отказ от такого установления создавал благоприятные условия для роста церковного имущества.

Усиление влияния католической церкви и постепенное ее сближение с королевской властью в VI в. видны из таких фактов, как принятие некоторыми готскими магнатами католичества, появление католических епископов-готов[748], предоставление в дар католическому монастырю имущества арианским королем Леовигильдом[749]. Заключительным этапом этого сближения явился переход Рекареда в 589 г. в католичество, которое сразу же стало государственной религией. Это событие следует рассматривать не просто как победу одной церковной организации над другой, но и как показатель серьезного экономического значения испано-римского землевладения, на которое опиралась католическая церковь.

В Вестготском государстве существовал и слой средних землевладельцев местного происхождения. Куриалы выступают владельцами имений, сервов[750]. Включение в курии по-прежнему связано с имущественным цензом[751]. Размеры его в сохранившихся законах не обозначены, однако видно, что куриалы отличаются от плебса своей зажиточностью[752].

В рамках Вестготского государства продолжается разложение куриального строя, начавшееся в период Поздней империи. Тем не менее куриалы в VI в. еще представляли собой слой средних (и отчасти мелких) земельных собственников, значение которого не следует недооценивать[753]. {150}

На основании всего сказанного выше о землевладении местных магнатов, католической церкви и куриалов можно заключить, что крупная и средняя земельная собственность римского типа уцелела в Вестготском государстве в значительных размерах.

Наряду с землевладением, унаследованным от эпохи Римской империи, в Тулузском, а затем в Толедском государстве стало складываться крупное землевладение в готской среде. В качестве землевладельцев выступали в первую очередь представители знати, дружинники, короли и арианская церковь. Сведений о формировании готской знати имеется очень мало. Во фрагментах кодекса Эйриха эта знать не упоминается. К VI в. она, по-видимому, уже полностью сливается со служилой. Почва для превращения служилых людей в земельных магнатов создавалась еще в период поселения готов в Аквитании и Испании. При разделе земель с местным населением короли могли предоставлять некоторым лицам, в первую очередь дружинникам, большие владения, чем прочим[754]. Знать и позднее, в VI–VII вв., получала дарения из доменов фиска[755]. Имуществом, полученным от короля, готы обычно могли распоряжаться, как своим аллодом, т. е. свободно, хотя в ряде случаев такого рода пожалования (особенно в поздний период) были, по-видимому, условными[756]. Концентрация поместий в руках готской знати происходила также путем покупки земли и в результате прямого насилия над мелкими земельными собственниками (как местного, так и готского происхождения)[757].

Королевские должностные лица обогащались также, взимая незаконные поборы и принуждая население {151} выполнить повинности в свою пользу[758]. Готские землевладельцы, именуемые в источниках знатными, могущественными людьми, магнатами (nobiles, potentes, maiores personae), характеризуются здесь как владельцы вилл и селений[759]. В их вотчинах используется труд сервов[760], а иногда и наемных работников[761]. Часть земель передавалась во владение прекаристам и поселенцам, которые должны были выплачивать оброк[762]. В имениях готов-вотчинников жили также дружинники; за свою службу они получали земельные пожалования[763].

В экономической зависимости от таких вотчинников оказывались обедневшие крестьяне, прежние мелкие собственники. Об этом можно судить по упоминаниям Вестготской правды о задолженности крестьян, о получении с них десятин за выпас скота в чужом лесу, а также о взимании с неимущих земледельцев платы за пользование скотом, в том числе лошадьми, необходимыми для выполнения повинностей[764].

Рост крупного землевладения и возвышение вотчинников над общинниками-крестьянами находит свое отражение в дифференциации гражданских прав различных слоев свободных готов.

Как отмечалось выше, Вестготская правда, устанавливает за одни и те же преступления различные наказания для знати и для свободных inferiores. Ограничиваются браки между лицами, принадлежащими к {152} различным разрядам свободных[765]. Можно предположить, что в разряд, противопоставляемый «низшим», т. е. в состав honestiores и maiores, входили не только крупные землевладельцы, но и мелкие вотчинники. По-видимому, как раз ими являются те maiores и honestiores готских законов, которые непосредственно участвуют в хозяйственной жизни деревни, вступая даже в прямые столкновения с другими деревенскими жителями[766], ведут борьбу с церковью[767] и друг с другом из-за рабочей силы[768], применяют ради повышения своих доходов различные осуждаемые законами способы эксплуатации рабов[769].

В источниках не содержатся данные о хозяйственной деятельности арианской церкви. Фрагменты кодекса Эйриха и Вестготская правда позволяют лишь сделать на этот счет выводы самого общего характера. Землевладение этой церкви сложилось, по-видимому, еще в V в., в период поселения готов в Южной Галлии и Испании. В дальнейшем оно росло на основе королевских пожалований и дарений готских посессоров[770]. Церковь обладала также известными правами наследования имущества клириков и монархов[771]. Часть своих земель она, подобно католической церкви, предоставляла в держание клирикам и мирянам на условии их коммендации и {153} несения соответствующей службы[772]. Большую роль в церковном хозяйстве играл также труд сервов. В увеличении числа этих сервов арианская церковь проявляет сугубую заинтересованность[773]. Арианские епископы обычно вели собственное хозяйство и, стремясь к его расширению, нередко достигали своей цели, присваивая имущество тех церквей, которыми они управляли. Ряд законов V–VI вв. направлен на охрану церковного имущества от посягательств епископов и их наследников[774].

Арианские епископы занимают влиятельное положение. Законодательство предоставляет им некоторые судебно-административные полномочия в отношении всего готского населения[775], и в общей системе должностной иерархии епископам принадлежит одно из первых мест[776]. Имеются основания думать, что в V–VI вв. арианская церковь и ее епископы так же, как и светская готская знать, концентрировали в своих руках значительную часть земельной собственности.

Крупным землевладельцем была также готская корона. В позднеримский период в Южной Галлии и Испании (особенно в Бэтике и в центре страны) имелось немало императорских доменов[777]. После создания Вестготского государства они перешли к готским королям и служили фондом для дарений дружинникам, знати (как готского, так и римского происхождения)[778], церкви. В дальнейшем, после завоевания всего Пиренейского полуострова, этот фонд пополнялся за счет {154} конфискаций земель и имущества мятежных светских и церковных магнатов[779].

Охарактеризованное выше землевладение церкви, фиска, магнатов, верхушки куриалов послужило в дальнейшем основой становления феодальной вотчины.

В VII в. завершается в общем процесс слияния местной и готской знати в единый класс крупных землевладельцев. Об этом свидетельствует уничтожение в VI- начале VII в. обособленности готов и испано-римских посессоров в политической, религиозной и частной жизни. Уже Леовигильдом были узаконены смешанные браки между готами и местными жителями[780] и сделана попытка создать единую государственную церковь, облегчив условия перехода в арианство[781]. Эта попытка, правда, не увенчалась успехом. Католическая церковь была достаточно сильна для того, чтобы сохранить свои позиции. Церковная унификация была осуществлена сыном и преемником Леовигильда — Рекаредом, объявившим государственной религией католичество. То обстоятельство, что победительницей в борьбе за господство в религиозной жизни вышла церковь испано-римлян, характерный показатель большого удельного веса местного населения в общественной жизни готской Испании. Принятие Реккаредом католичества являлось, с точки зрения современников, важным шагом в упрочении позиций местной церкви и тесно с ней связанной светской знати. Испано-римская аристократия того времени рассматривает готскую королевскую власть как представительницу собственных интересов[782]. {155}

Другим свидетельством стирания граней между испано-римлянами и германцами служит унификация права, начавшаяся еще в VI в. и завершившаяся в середине VII в. (издание Рекцесвинтом единого и общего свода законов для всего населения). Принятие такого в значительной мере романизированного кодекса также отражало большое значение местной светской и духовной знати как составной части формировавшегося здесь нового господствующего класса.

В VII в. знатные испано-римляне так же, как и готы, замещают дворцовые должности, входят в ordo palatinum[783], занимают видные посты в гражданской и военной администрации[784]. По мере разложения германских общинных порядков и военного устройства, с одной стороны, роста частной власти магнатов (которые с этого времени предводительствуют в войнах своими людьми) — с другой, исчезают различия в отношении к военной службе между готами и римлянами, еще существовавшие, по-видимому, в V–VI вв. Соответствующие законы VII в. распространяются в равной мере на тех и на других[785].

Несколько более сложен вопрос о налоговом обложении готов и местных жителей. Можно думать, что в отличие от последних, готы в V–VI вв. не платили поземельного налога[786]. В VII в. столь резкой грани в этой области, по-видимому, уже не существует. Закон Хиндасвинта о куриалах упоминает privati, которые, {156} подобно куриалам, отягощены налогами и повинностями[787]; предупреждает, что все, приобретающие земли и рабов у куриалов и у privati, должны нести государственные повинности в соответствии со стоимостью полученного покупателями имущества. Этими людьми, приобретавшими земли у куриалов и у privati, могли быть лица и готского, и местного происхождения. В источниках VII в. называются различные разряды тяглого населения — куриалы, сервы и либертины фиска, церкви, частных лиц, но о какой-либо дифференциации по этническим признакам при взимании налогов нет и речи[788]. Разумеется, довод ех silentio не является достаточно весомым, чтобы только на его основе признать проблему решенной. Но сведения о разорении мелких земельных собственников, римлян и варваров, и о концентрации земли в руках магнатов, о слиянии римской и германской знати позволяют предположить, что к концу VII в. крупные землевладельцы Испании — и готы, и римляне — находились в одинаковом положении по отношению к фиску[789].

Для готов к тому времени оставалась, очевидно, лишь одна привилегия право быть избранным на королевский трон. Но существование этой традиции не помешало герцогу Павлу — греку по происхождению домогаться королевской короны и не воспрепятствовало занять трон Эрвигию, являвшемуся готом лишь по отцовской линии[790].

Таким образом, имеются основания утверждать, что готские и местные магнаты слились в VII в. в единую землевладельческую знать. Это дает нам возможность рассматривать крупное землевладение Толедского королевства как единое целое[791]. {157}

В VII в. происходит дальнейший рост землевладения католической церкви, в частности епископов, светских магнатов и королей. Владения католической церкви резко выросли в конце VI в. в результате приобретения ею имущества арианской церкви[792].

К тому же после объявления католичества государственной религией увеличился объем дарений, исходивших от королевской власти[793]. Обычно короли предоставляли в дар церкви целые деревни, населенные пункты, поместья вместе с обрабатывавшими их сервами[794].

В VII в. учащаются также дарения частных лиц в пользу церкви. По-видимому, в сохранившихся вестготских формулах речь идет, главным образом, о дарениях, жаловавшихся крупными вотчинниками[795]. Но некоторые законы этого периода позволяют предположить, что все чаще дарителями выступали мелкие земельные собственники.

Королевская власть проявляет беспокойство по поводу того, что непрекращающиеся дарения в пользу церкви оставляют свободных людей наследников дарителей — без состояния и лишают их возможности нести военную службу[796]. Закон, изданный Хиндасвинтом, напоминал, что те, кто имеют детей или внуков, не могут дарить церквам более пятой части своего имущества.

Церковь получала дарения и от несвободных земледельцев, особенно от сервов и либертинов фиска[797]. {158} Важную роль в укреплении ее экономической базы играл также особый способ освобождения частными лицами собственных рабов: освобожденных отдавали под патронат церкви[798].

Все эти дарения, как видно из вестготских формул, некоторых постановлений церковных соборов и законов, носили необратимый характер[799]. Рост церковного имущества происходил также в результате закабаления мелких земельных собственников, бравших ссуды у церквей и монастырей[800], или вследствие прямого насилия[801]. Накопленные церковью денежные средства позволяли ей приобретать и целые имения (praedia)[802]. Важным источником увеличения численности рабов в церковных вотчинах являлся выкуп пленных; операции такого рода производились в широких размерах церковью[803].

Рост светского крупного землевладения, происходивший уже в V–VI вв., продолжался и позднее. В источниках VII в. магнаты выступают как владельцы поместий, находящихся на значительном расстоянии друг от друга[804]. Вотчинник зачастую лишь периодически жил в том или ином своем имении, в остальное время оно {159} находилось в управлении актора или вилика, так называемых seniores loci (или priores loci[805]). Такие вотчины магнатов обрабатывались сотнями сервов[806]. Характерно, что максимальный размер morgengabe знатного гота был определен законом в тысячу солидов, 20 рабов обоего пола и 20 лошадей[807]. По подсчетам Ф. Дана, общая ценность имущества такого представителя готской знати должна была составлять по меньшей мере 60–80 тыс. солидов[808].

Крупное землевладение церкви и светских магнатов росло не только вследствие разорения мелких земельных собственников, но и за счет все более приходивших в упадок средних посессоров из римлян, а также отчасти мелких и средних вотчинников-готов. За куриалами сохранялось положение тяглого сословия, ограниченного по сравнению со знатью в своих правах и впадающего во все большую зависимость от государственных должностных лиц, от епископов и магнатов. Земли куриалов, вероятно, постепенно переходят в руки крупных собственников. Свидетельством этого служит, наряду с отмеченным выше запустением курий, также и то обстоятельство, что владения куриалов подчас оказываются у так называемых privati. По-видимому, privati — это те посессоры (по мнению К. Цеймера, готского происхождения)[809], которые расширили свои владения, приобретя земли куриалов, и обязаны были нести повинности, выполнявшиеся прежними собственниками[810]. {160}

Можно предположить, кроме того, что, в отличие от разорявшейся основной массы куриалов, верхушка этого слоя посессоров сливается с землевладельческой знатью[811].

* * *

B VII в. продолжало также существовать обширное землевладение королей и членов их семьи. Если фонд королевских доменов истощался в результате дарений в пользу церкви и верных (fideles), то одновременно он пополнялся за счет конфискаций имущества мятежных магнатов, а иногда и просто в результате насильственных захватов королями имений посессоров[812].

Между королевской властью и знатью в VII в. происходит упорная борьба из-за доменов фиска. Законодательство и постановления церковных соборов отражают, с одной стороны, тенденцию к превращению этих доменов в частное имущество короля, с другой — стремление знати строго разграничивать государственное достояние и частные владения королевского дома, что было особенно важно, поскольку короли в Вестготском государстве были выборными. Так, VI Толедский собор принял постановление об охране имущества потомков короля[813]. в то же время знать неоднократно добивалась издания законодательных постановлений, осуждавших присвоение королями конфискованного имущества в свою пользу и передачу государственного достояния их родственникам[814]. Но вопреки постоянным притязаниям светских и духовных магнатов на фискальное {161} имущество несмотря на самовольный его захват[815], равно как и раздачу королевского имущества во владение верным, королевская власть сумела удержать в своих руках большой земельный фонд. Арабские завоеватели закрепили за сыновьями короля Витицы огромное количество принадлежавших ранее готской короне имений и деревень[816].

Приведенные выше данные говорят о сохранении римских элементов в социальной жизни Испании вплоть до VII в. Нет, однако, оснований согласиться с выводами некоторых историков, считавших, будто в Вестготском государстве сохранилась без существенных изменений римская латифундия[817]. В Южной Галлии и Испании еще в период Поздней империи крупное землевладение античного типа начинает изживаться. Все более широкое распространение приобретает мелкое хозяйство колонов, вольноотпущенников и рабов, наделенных землей. Вестготское завоевание еще более способствовало утверждению именно такой формы эксплуатации непосредственных производителей крупными землевладельцами.

Вторжения варваров и войны, происходившие в V–VI вв. на территории полуострова, ликвидация имперских государственных учреждений и замена их более слабыми органами власти варварских королевств — все {162} это облегчило массам сервов и колонов бегство от своих господ[818]. Иначе говоря, значительно сократилась численность тех земледельцев, чей труд владельцы имений могли использовать для обработки домена по собственному произволу.

В районах массового поселения вестготов и свевов виллы испано-римлян были раздроблены. Присвоение готами двух третей пахотных земель, половины лесов и лугов и известной части сервов и колонов, принадлежавших испано-римским посессорам, должно было нарушить хозяйственную целостность крупных имений[819] и усилить наметившуюся еще во времена Поздней Римской империи тенденцию к расширению мелкого хозяйства и сокращению домена.

Впрочем, о хозяйственной структуре поместий в готской Испании нам приходится судить лишь на основании весьма скудных показаний источников. Обычно поместье обозначается словом fundus. Согласно нормам римского права, fundus — это топографически и в хозяйственном отношении замкнутая территориальная единица, охватывающая определенный комплекс домениальных земель, господский двор, хозяйственные постройки, держания сервов и колонов. В таком смысле этот термин употребляется как Бревиарием Алариха[820], так и готскими законами[821]. {163}

В последних fundus — не обязательно большое имение, но иногда — владение свободного гота-крестьянина, которое коренным образом отличалось от виллы крупного землевладельца[822].

Поместье обозначается в вестготских источниках также терминами villa[823], possessio[824], praedium[825]. Крупное поместье нередко совпадает с селением (locus) и представляет собой комплекс пахотных полей, виноградников, садов, лесов, лугов, вод, культивируемых земель, пустошей и хозяйственных сооружений. В опись имущества обычно включаются и сервы[826].

Земля здесь делилась обычно на две части — господскую, раздаваемую во владение свободным и несвободным мелким земледельцам. О существовании домена можно судить по косвенным указаниям источников. Из них видно, в частности, что рабы в имениях магнатов использовались для выполнения сельскохозяйственных работ под непосредственным руководством землевладельца или его вилика. Когда в готских законах говорится о каком-нибудь проступке раба, о поломке им чужой изгороди, захвате чьего-либо скота, нарушении межевого знака, то всегда различается: был ли совершен проступок рабом по приказанию господина или же по своей инициативе[827]. Законы подобного характера исходят из представления о тесной связи сервов с собственным хозяйством посессоров. Рабы пашут господские поля, обрабатывают виноградники хозяев, пасут их скот. Вилики рассматриваются как должностные лица {164} господина: они «правят» сервами[828]. В одной из вестготских формул сохраняется еще деление рабов на mancipia rustici et urbani, типичное для римского сальтуса[829].

Число таких рабов в крупных поместьях нередко было весьма значительным, о чем свидетельствует, в частности, упоминание Х Толедского собора о дарении неким епископом свыше 500 рабов церковным либертинам[830].

Некоторое представление о крупном имении в готской Испании позволяют составить археологические памятники. Особенно ценными следует считать результаты раскопок виллы близ Бадахоса (на границе Бэтики и Лузитании), охарактеризованные испанским археологом Серра Рафольсом.

В центре виллы находился господский дом, к которому примыкали помещения для сервов и хозяйственные постройки[831]. В вилле имелась часовня. Характер сооружений и их расположение свидетельствуют, что это была не деревня, а именно крупная вилла[832]. С подобными виллами мы встречаемся и в вестготских формулах, где описывается состав имения[833].

Римская вилла «La Cocosa» просуществовала без особых изменений в своей структуре от эпохи империи вплоть до арабского завоевания[834]. Следует иметь в виду, что область, в которой находилась указанная вилла, не принадлежала районам массового расселения вестготов и свевов. Наличие же сельских сервов в этой вилле само по себе не может служить показателем неизменности ее характера с римских времен, хотя широкое применение рабского труда в вестготском крупном поместье не вызывает сомнения.

Часть имения раздавалась парцеллами в держание сервам, либертинам, колонам, прекаристам и букцелляриям. {165} Подобная структура церковной вотчины характерна, судя по некоторым картуляриям, для Астурии и послеготского периода[835]. Вестготские формулы показывают, что к крупному поместью VII в., как и к позднеримскому fundus, относились adiunctiones, которые могли охватывать и остатки римского ager compascuus, и германской альменды, поглощенной вотчиной[836]. Этот процесс включения общинных земель в крупное владение продолжался здесь еще в IX в.[837].

Говоря об обязанностях держателей крупных вотчин, источники обычно ограничиваются упоминанием оброка[838].

Из-за отсутствия данных трудно установить отличия в положении разных слоев зависимых земледельцев. На основании некоторых косвенных указаний источников мы можем высказать по этому поводу лишь соображения самого общего характера. Рабы платили специфический сервильный оброк — tributum servile[839] и несли повинности — opus seruile[840]. Это была барщина, включавшая, очевидно, все полевые работы — пахоту, обработку виноградников, косьбу и пр. В крупных вотчинах, вероятно, применялось уже обычное для послеготской Астурии закрепление за участками тех или иных держателей каких-либо особых видов повинностей и работ[841]. {166} Рабский надел[842] был, вероятно, меньше, чем у свободного колона или у либертина[843]. В постановлении Агдского собора предписывается при освобождении предоставлять церковным сервам небольшой участок пахотной земли, виноградник и 20 солидов деньгами[844]. Этой суммы, очевидно, было достаточно для приобретения упряжки быков и минимально необходимого инвентаря[845]. (После смерти епископа, освободившего рабов, все, что им было дано сверх установленной нормы (определяемой, по-видимому, обычаем), отбиралось и возвращалось церкви[846].

Обязанности либертинов иногда фиксировались в освободительных грамотах[847]. Судя по актам соборов, обязанность церковных либертинов подчиняться патрону открывала широкий простор для того, чтобы возлагать на них всевозможные повинности и взимать различные платежи. Либертины входили вместе с сервами в состав familia ecclesia; упоминания источников об использовании людей церкви для работ в хозяйстве епископов и священников относятся не только к сервам, но и к либертинам[848]. {167}

Обязанности свободных колонов и прекаристов[849] главным образом состояли, по-видимому, во взносе оброка — десятины и некоторых других платежей[850]. За неуплату в срок свободный держатель карался штрафом (он обязан был уплатить двойной оброк) или же вовсе лишался участка[851]. Отработочные повинности свободных держателей надо полагать имели второстепенное значение по сравнению с оброками. Ни формулы, ни Вестготская правда, ни постановления соборов, касаясь взаимоотношений вотчинников и их держателей, не упоминают о барщине. В то же время все земледельцы (это относится не только к держателям земель светских посессоров и церкви, но и к мелким земельным собственникам) обязаны были нести государственные повинности — ангарии (angariae), которые начинают все чаще выполнять в пользу отдельных должностных лиц, нередко управляющих доменами фиска (прокураторов); с конца VI в. они постепенно превращаются в полевую барщину[852].

То обстоятельство, что источники лишь вскользь упоминают о барщине зависимых земледельцев, а главное внимание уделяют оброку, не может, разумеется, само по себе служить доказательством незначительности барщины держателей церковных и светских вотчинников. Вместе с тем данные о широком применении труда сербов в поместьях позволяют думать, что домен обрабатывался главным образом ими. Кроме того, известно, что барщина свободных держателей в Испании была {168} невелика и в послеготское время[853]. По-видимому, крупная светская, королевская и особенно церковная вотчина основывались в Вестготском государстве не столько на эксплуатации держателей ингенуильных мансов, как это было во Франкском государстве (особенно к северу от Луары)[854], сколько на применении труда мансуариев несвободного происхождения — сервов и либертинов, а также бывших римских колонов. Владения магнатов и церкви зачастую не представляли собой сплошной территории, а были разбросаны по различным местностям, во всяком случае находились в разных деревнях[855]. Такая структура вотчины определялась самим характером ее формирования. И светские магнаты, и церковь нередко завладевали вначале участками отдельных крестьян, живших в различных деревнях, и лишь позднее, по мере установления власти над всей деревней, округляли свои владения.

В поместье осуществлялось единое управление всем хозяйством. Непосредственное участие самого крупного землевладельца в руководстве производственным процессом, казавшееся новшеством во времена Сидония Аполлинария[856], в Готском государстве в VI–VII вв. — обычное явление[857].

Сравнительно недавно испанским историком Гомецом Морено было опубликовано написанное на грифельной доске письмо вилика вестготскому сеньору. В этом письме, относящемся к VII в., речь идет о способе закупоривания бочек (очевидно, с вином) и о мерах, которые принимаются для того, чтобы при выполнении таких работ сервы не обманули своего господина[858]. Характерно, что каникулы для судей (являвшихся обычно землевладельцами), предписывалось приурочивать к сезону {169} важнейших сельскохозяйственных работ — жатвы хлебов и сбора винограда[859]. На это же время епископы освобождались от всяких вызовов в столицу[860].

Особенно тщательно регламентировано было ведение хозяйства в церковных имениях. Правда, дошедшие до нас материалы источников освещают главным образом один вопрос — обеспечение прав церкви на ее имущество, на землю и на рабочую силу. Многочисленные постановления соборов закрепляют принцип неотчуждаемости церковного имущества, ограждают его от захватов со стороны светских магнатов, а также самих епископов. В этих постановлениях содержится много указаний относительно обращения с сервами и либертинами, имеются отдельные предписания и по поводу ведения хозяйства в церковных вотчинах. Судя по этим документам, большое значение придавалось господской части церковных имений. В держание отдавались лишь те участки, которые были наименее выгодны для использования их под домен[861]. В монастырских правилах можно найти сведения о порядке подбора пастухов для монастырских стад, о снабжении этих пастухов одеждой и обувью и т. д.[862]. Строгий контроль осуществлялся и за хозяйством держателей. Они обязаны были хорошо обрабатывать землю (utiliter laborare), и за недобросовестную работу лишались держания[863]. Если контроль за какими-либо земельными участками был затруднителен из-за их отдаленности от хозяйственного центра и они не представляли собой значительной ценности, то такие земли церковь предпочитала продавать[864].

Основная часть продуктов, производившихся в поместье, предназначалась для собственного потребления владельца и его семьи. Но еще в VI в., как свидетельствует Кассиодор, хлеб из Испании экспортировался в {170} Италию[865] и он несомненно производился в крупных поместьях. О тяге клириков к коммерческим занятиям можно судить по наставлениям церковных соборов, запрещающим духовенству спекуляцию[866] и ростовщичество[867]. В больших поместьях жили также обслуживавшие нужды господина и всех жителей виллы ремесленники[868]. Они платили оброк продуктами своего ремесла[869].

Крупной вотчиной обычно управлял вилик, или актор[870], прокуратор (в доменах фиска)[871], эконом (в церковных вотчинах), или prepositus[872]. Они руководили непосредственно хозяйственной жизнью поместья, распоряжались его имуществом, регламентировали труд сервов и прочих зависимых земледельцев[873].

Миниатюры Ашбернхэмского пятикнижия, изображающие сцены из земледельческой жизни, представляют {171} виликов одетыми иначе, чем работники; в руках у них бичи и они не принимают сами участия в работах, а лишь надзирают за тем, как трудятся жнецы и другие хлебопашцы[874].

Помимо хозяйственных, управляющие выполняли административные и полицейские функции[875]. Должности эти могли занимать и свободные люди и сервы[876].

О системе хозяйства, применявшейся в доменах фиска, сведений почти не сохранилось. Можно предположить, что после перехода бывших императорских доменов к готским королям хозяйство здесь велось в основном по-прежнему. Имения обрабатывались преимущественно сервами и либертинами фиска. Наделение сервов землей, практиковавшееся еще в римские времена, теперь, очевидно, распространилось еще шире. Сервы фиска уже в VI в. владели земельными участками, рабами и другим имуществом, могли продавать земли и рабов любому из прочих сервов фиска[877], а также освобождать собственных рабов (с разрешения короля)[878]. Они выплачивали оброк — tributum[879], внося его продуктами сельского хозяйства и ремесленными изделиями[880]. В конце VII в. сервы фиска, как и свободные люди, должны были нести военную службу и, отправляясь в поход, обязаны были брать с собой десятую часть своих рабов[881].

Все эти факты свидетельствуют о значительной хозяйственной самостоятельности сервов отмеченной {172} категории, по крайней мере часть их по существу находилась на положении королевских бенефициариев.

Кроме сервов, испомещенных на землю, в доменах короны трудились и дворовые рабы; они могли быть подарены — и не обязательно с землей[882].

О том, что в доменах фиска в первый период существования готского государства сохранялись позднеримские хозяйственные порядки, говорит и другое обстоятельство: еще к началу VI в. в этих доменах имелись крупные арендаторы (conductores). Они стремились превратить королевские домены в собственные владения, присвоив большую часть их доходов[883]. Вероятно, акторы и прокураторы тоже вели значительное собственное хозяйство. Неслучайно они отягощали земледельцев повинностями и работами на себя[884], не давали вступать во владение землями фиска тем лицам, которым они были пожалованы[885]. Управляющие имениями самовольно освобождали королевских сервов, оставляя их, очевидно, под своим патроцинием. Хиндасвинт издал закон, запрещавший отпускать таких сервов на свободу без разрешения короля[886].

* * *

Данная выше характеристика вотчины вестготского периода может быть дополнена сохранившимися известиями об астурийской вотчине VIII–IX вв. По своей структуре к началу IX в. она не отличалась, как видно из формул дарений, от готской виллы VII в.[887]. {173} Непосредственными производителями астурийских имений являлись по-прежнему сервы, либертины, свободные поселенцы; коммендировавшиеся к землевладельцу. По своему положению земледельцы, принадлежащие к этим категориям и объединяемые общим наименованием plebs[888], сближаются друг с другом, хотя различия юридического порядка, особенно между сервами и свободными поселенцами, не исчезают даже в IX-Х вв. Основная обязанность держателей и в этот период — оброк (tributum, decimas). Барщина не играла сколько-нибудь значительной роли. Домен был, по-видимому, невелик[889] и обслуживался главным образом (или исключительно) трудом сервов.

Все эти данные об астурийской вотчине VIII-Х вв., являющейся прямым продолжением вестготской, подтверждают высказанные выше выводы о характере последней.

Изучение материалов источников, касающихся землевладения в Испании VI–VII вв., свидетельствует о существенных сдвигах, которые произошли в экономической структуре крупного имения. Хозяйственная единица, продолжавшая обозначаться римским термином funduis, villa или praedium, приобретала однако новое содержание. К VII в. основной производственной ячейкой в вестготском крупном имении (так же, как и в современном ему франкском) стало крестьянское хозяйство. Крестьяне — будь то сервы, либертины, колоны или прекаристы, самостоятельно вели свое хозяйство и владели необходимыми орудиями производства. Таким образом, в крупном землевладении VII в. начинают вырисовываться черты феодальной вотчины. Особенность ее формирования в Вестготском государстве заключалась в наличии значительных пережитков рабовладельческой системы хозяйства: среди земледельцев преобладали сервы и либертины, уже превратившиеся {174} фактически в крепостных, хотя и сохранившие еще ряд черт античных рабов и вольноотпущенников. Для обработки господской части имения применялись преимущественно дворовые рабы.

Если наиболее типичным для Франкского государства было образование раннефеодальной вотчины в процессе поглощения крупным землевладением мелкой земельной собственности и превращения крестьян в зависимых земледельцев, то для Вестготского государства особенно характерно иное: вотчина возникала здесь из прежнего римского поместья, постепенно менявшего свою внутреннюю природу. Прежде всего менялся характер эксплуатации непосредственных производителей сервов; они, как и либертины, превращались в зависимых земледельцев. От производства, рассчитанного в известной мере на рынок, имения переходили к замкнутому хозяйству. Преобразования этого рода начались еще в последний период существования Римской империи, но с созданием Вестготского государства развернулись со всей силой в Испании. Воздействие германского завоевания на эволюцию римской латифундии — в сторону превращения ее в раннефеодальную вотчину — выразилось преимущественно в том, что оно способствовало повышению социального статуса тех непосредственных производителей, на эксплуатации труда которых основывалось поместное хозяйство.

* * *

К VII в. верхние слои формирующегося класса феодальных вотчинников постепенно превращаются в особый разряд высшей знати, обладающий некоторыми привилегиями и отличающийся по своему положению не только от свободных низшего звания (humiliores, inferiores), но и от всех прочих свободных.