ЗАКЛЮЧЕНИЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Политика сталинской власти в России и за рубежом в 1920-1930-е гг. еще долго будет вызывать споры и неоднозначную реакцию. В эти десятилетия партийное государство настолько законспирировало свою деятельность, что до сих пор не только не удается документально подтвердить многие его действия, но и понять их подлинный смысл. До сих пор осознание подпольного характера сталинской власти представляет собой как общественную, так и научную проблему. Показательный пример: на заседании ассоциации историков Второй мировой войны в Институте всеобщей истории РАН в декабре 1997 г. известный специалист по истории кануна войны д-р ист. наук, проф. В.А. Анфилов, возражая сторонникам точки зрения о подготовке СССР к наступательной войне, заявил: «Есть хоть один документ, где Сталин говорил бы, что мы готовим нападение на Германию? Нет ни одного документа! Все взято с потолка...» (выделено мною. – И.П.)[1355]1.

В том-то и состояла отличительная черта механизма сталинской власти, что все документы шли под грифом «секретно», «строго секретно», «на правах шифра», «особая папка» и т.д. Существовала целая система уничтожения «отработанных» документов. Сталин сам, а после смерти его соратники и последователи не раз давали распоряжения о чистке архивов. Самые большие свои секреты Сталин бумаге не доверял. Тем более он не говорил о своих замыслах и делах. А если говорил, то неправду. Тайна и ложь в течение 30 лет были незаменимыми элементами механизма его властвования, неотторжимыми компонентами идеократии, которая задает особое видение событий, наркотически искажающее их представление и тем самым поражающее и события, и их объяснение.

Наиболее явному идеократическому искажению подвергся процесс так называемого строительства социализма, который вполне правомерно называть сталинским. «Еще до войны, – пишет Е. Тачаева, – наша страна преодолела безграмотность и духовное рабство перед господами. Это был золотой век таланта и трудолюбия. У нас были театры и артисты, музыканты и писатели, художники и спортсмены такого дарования, каких не знала ни одна хваленая западная цивилизация. Все это результат того, что у нас шло строительство социализма именно в период, когда руководил государством И.В. Сталин, который убирал как ненужный хлам целые слои паразитов-биржевиков, банкиров, коммерсантов, одним словом, посредников-кровососов, которые есть неизбежное зло при капитализме. Наши деды и отцы строили в те годы общество социальной справедливости, это порождало дикую злобу людей, привыкших наживаться на чужом труде, и их прихвостней, но вызывало глубокое уважение к Советскому государству лучших людей западных стран, живших в то непростое время»[1356]2. По мнению О.А. Платонова, «самым главным геополитическим итогом политики Сталина стало создание единого политического пространства от Берлина, Софии и Тираны до Бэйцзина и Пхеньяна, составляющего почти 1/4 часть Земли. Это политическое пространство стало определяющим фактором мирового развития. Идеологически это политическое пространство противостояло системе хищного потребительства и паразитизма западного мира, причем динамика мировой системы, созданной Сталиным, имела успешный, наступательный характер, вытесняя элементы западной цивилизации, заставляя ее постоянно отступать»[1357]3.

Идеократическое видение сталинского социализма оказалось настолько сильным и живучим, что ему на долгие годы остались подвержены не только апологеты сталинской власти, для которых до сих пор сталинская власть представляет образец того, «как можно уметь управлять Россией»[1358]4. Общую положительную оценку сталинского социализма в той или иной степени разделяет большинство современных философов, политологов и историков. Наиболее отчетливо эта позиция выражена В.М. Межуевым в публикации под характерным названием «Отношение к прошлому – ключ к будущему»: «В российском варианте социализма, служившего специфической для традиционной страны моделью модернизации, нельзя не увидеть и элемент просветительской веры в силу и мощь научного разума, способного построить общество на строго рациональных началах. ...Нужно и можно, конечно, осуждать те методы, какими решалась задача модернизации России в период большевистского правления. Но ведь сама задача так или иначе была выполнена, поставив Россию в один ряд с промышленно развитыми странами мира. Я уверен, что в новой России, если она состоится, русская революция во всем ее трагизме и величии получит такое же историческое признание и оправдание, как европейские революции имеют в истории своих стран. И может быть, с такого оправдания и начнется подлинное возрождение России»[1359]5.

Несмотря на определенные возражения и предостережения, высказанные в современной литературе[1360]6, концепция модернизации стала новой парадигмой, объясняющей события 1930-х гг. По мнению ряда историков, сталинизм «отвечал объективным задачам перехода от традиционного общества к индустриальному», он «соответствовал глобальным тенденциям развития цивилизации в XX веке...[1361]7 В некоторых трудах встречаются даже заявления о том, что «тоталитарные режимы превращают общество в сверхиндустриальное»[1362]8. Если говорить конкретно, то сталинский режим, с их точки зрения, представлял собой разновидность "догоняющей буржуазной модернизации", причем ее особая жестокость объяснялась тем, что в нее, невероятно короткую по времени, уложилась эпоха длиною в две сотни лет: меркантилизм и Французская революция, процесс индустриализации и империалистическая военная экономика, слитые вместе. Стоявшая у власти бюрократия для консолидации своего внутреннего и внешнего господства форсировала индустриализацию, приступив к ускоренному созданиию производительных сил и механизмов, соответствующих буржуазному обществу. При этом она взяла на себя ту функцию, которую не смогли выполнить ни капитал в дореволюционной России, ни революционные большевики. Сбылось предсказание Маркса: "Если Россия имеет тенденцию стать капиталистической нацией по образцу наций Западной Европы, ...она не достигнет этого, не превратив предварительно значительной части своих крестьян в пролетариев...". Такой социальный переворот был совершен сталинистской диктатурой»[1363]9. В общем русле модернизационных процессов рассматриваются не только «индустриализация» и «культурная революция», но и «политика сплошной коллективизации деревни». Все эти преобразования «в общем и целом соответствовали национально-государственным интересам страны, что также было немаловажным фактором их социальной поддержки, составляя предмет особой гордости советского периода отечественной истории»[1364]10. В таком контексте находится место и массовому террору, который, будучи вызван борьбой за власть в партийной верхушке и личными устремлениями Сталина, служил как бы средством адаптации традиционного общества к модернизации[1365]11. Таким образом, вместо того, чтобы попытаться понять и объяснить, как в результате строительства сталинского социализма Россия оказалась отброшенной назад в сельском хозяйстве в дореформенную эпоху Александра II., в сфере организации промышленности – к петровским временам, а в системе политических отношений с их практикой государственных репрессий – ко времени Ивана Грозного, российские обществоведы убеждают себя и общество в том, что и в 1930-е гг. историческое развитие России осуществлялось поступательно, по восходящей линии. Значит, уже нарушена в генах та социальная память, о чем печалился И. Дедков, который еще в конце 1970-х гг. оставил в своем дневнике замечательные строки: «...И ткнут меня носом и скажут: гляди, это рай, а ты дурак, думал обманем, и ударят меня головой о твердый край того рая, как об стол, и еще, и еще раз – лицом – о райскую твердь, и, вспомнив о безвинных слезинках своих детей, я все пойму и признаю, лишь бы не пролились они, – жизнь отдам, кровью истеку, отпустите хоть их-то, дайте пожить, погулять по земле, траву помять, на солнечный мир поглядеть, – и еще взмолюсь втайне – да сохранится в наших детях память, пусть выстоит и все переборет, и пусть достанет им мужества знать и служить истине, которая не может совпадать с насилием, насилие ничего не строит»[1366]12. К сожалению, уже в нарушенном виде память была передана среднему поколению историков, которые с иронией говорят и пишут о «морализирующем обывателе»[1367]13. А вслед за ними и представителям молодого поколения. Так, одному из них, специалисту по Гегелю Н. Плотникову, кажется, что для советской истории «проблема заключается в избытке морализма по ее поводу; необходимо развитие объективной, нейтральной историографии»[1368]14. Между прочим, последние слова были сказаны на специальном семинаре «Моральные уроки советской истории: опыт противостояния злу», который проводился в Швейцарии в августе 1992 г.

В таких условиях, когда тотальностью идеократии оказались искажены не только собственно история, но и методология истории, преодолеть миф о социализме и избавиться от «обаяния» сталинизма, можно лишь взяв за основу категорический нравственный императив, потому что только с нравственной точки зрения разрешима проблема интерпретации источников сталинского времени. В любом другом случае получается апология, что демонстрируют не только издания, представляющие апологетическое направление в современной российской историографии, но и труды западных историков-ревизионистов, и близких им сторонников так называемого объективистского подхода среди российских историков, которые также вольно или невольно оправдывают действия сталинской власти и тем самым объективно оказываются на стороне ее защитников.

«Насаждая» свой социализм, Сталин исходил из российских стереотипов, причем наиболее подходящими для него оказались стереотипы политической реакции – всевластие, закрепощение, террор, а также великодержавие и милитаризм. Таким образом, сталинский план строительства социализма, причем чрезвычайно упрощенный, складывался по мере конкретной реализации его видения социализма, которое вытекало из его целей, имевших одну основу – власть. Ближайшая цель предполагала достижение внутри страны такой прочной власти, «которой могло бы позавидовать любое правительство в мире», а цель в перспективе – распространение власти вовне, что, по его представлениям, могла дать военная победа социализма.

Из реальных действий по достижению этих целей и кристаллизовался сталинский план строительства социализма.

1. Основанием этого плана стало создание конспиративной системы власти, которая оформилась в результате секретной партийно-государственной реформы 1922-1923 гг. С того времени произошел переход от определенной двойственности политической системы - Коммунистическая партия и Советское государство, которая существовала после октября 1917 г., к новому этапу централизации власти – становлению партийного государства. Это государство формировалось в ходе политических кампаний 1920-х гг., таких, как: а) проведение политики «диктатуры партии»; б) воссоздание империи; в) отстранение Ленина от руководства партией и г) зажим новой экономической политики. В этих политических кампаниях Сталин и Ко подталкивали именно те тенденции, которые были выгодны им в их политиканских интересах.

Власть в тех условиях гораздо легче было удержать, опираясь на проверенных и подобранных людей, составлявших аппарат партии, на номенклатуру, повязав их системой различных привилегий. Иерархия партийных комитетов во главе с назначенными секретарями образовала становой хребет советской государственности. Верхушка партии получила исключительную возможность проводить свою политику в тайне как от общества, так и от рядовых коммунистов, что обусловило строжайшую секретность, в которой действовало партийное государство. Все кардинальные вопросы жизни страны решались даже не на заседаниях высших партийных органов (которые являлись не конституционной, но официально признанной властью в СССР), а узким кругом партийных руководителей во главе с Генеральным секретарем Коммунистической партии. В России государство традиционно играло  самодовлеющую роль в социальной и экономической жизни общества. Однако такой всеохватывающей и всепроникающей роли государства, как в период сталинского тоталитаризма, еще не было в ее истории. Все проблемы советского общества оказались в конечном счете замкнутыми на власть.

2. Неизбежным последствием централизации власти явилось вытеснение из сферы промышленного производства частных предприятий и окончательное утверждение к концу 1920-х гг. системы огосударствленной промышленности с экспроприированным государством рабочим классом.

3. Вслед за этим произошло насильственное огосударствление крестьянства, названное Сталиным «коллективизацией». В результате этой акции социальная революция, начавшаяся в 1917 г., была перенесена в деревню и охватила остальные 80 % советского населения. Выступая с заключительным словом на февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК, Сталин проговорился, сказав, что «это был один из самых опасных периодов в жизни партии»[1369]15. Только победив в войне с крестьянством, можно было заявлять о реализации плана строительства социализма в одной, отдельно взятой стране.

4. Следующим блоком в сталинском здании социализма стала индустриализация, которую правильнее называть квази- (или псевдо-) индустриализацией, чтобы преодолеть ее идеократическое видение. Говоря о результатах индустриализации на предвыборном собрании избирателей Сталинского округа города Москвы 9 февраля 1946 года, Сталин сравнил данные 1940 и 1913 гг. о подготовке страны к обороне, которая, по его мнению, выразилась в производстве «15 миллионов тонн чугуна, то есть почти в 4 раза больше, чем в 1913 году; 18 миллионов 300 тысяч тонн стали, то есть в 4 с половиной раза больше, чем в 1913 году; 166 миллионов тонн угля, то есть в 5 с половиной раз больше, чем в 1913 году; 31 миллион тонн нефти, то есть в 3 с половиной раза больше, чем в 1913 году; 38 миллионов 300 тысяч тонн товарного зерна, то есть на 17 миллионов тонн больше, чем в 1913 году; 2 миллиона 700 тысяч тонн хлопка-сырца, то есть в 3 с половиной раза больше, чем в 1913 году»[1370]16. Необходимо добавить, что все, о чем говорил Сталин, требовалось для производства вооружения.

Действительное содержание сталинской индустриализации заключалось в создании военной промышленности и милитаризации страны. По справедливому замечанию Ю.Н. Давыдова, «каждый шаг на пути создания этой техники был новым шагом на путях самоутверждения тоталитаризма, реализации его высшего устремления – воли к власти... именно область техники вообще и техники прямого военного насилия в особенности обнаружила наибольшую податливость в отношении агрессивных притязаний тоталитарной власти, открыв перед нею те самые возможности, которые сделали тоталитаризм реальностью именно XX века, и никакого иного, – века, протекавшего под знаком колоссальных, потрясающих воображение научно-технических достижений и открытий»[1371]17.

В результате военно-промышленного развития, заданного в 1930-е гг., в СССР на протяжении десятилетий производилось столько же вооружения, сколько во всем остальном мире. На эти цели стало уходить до 80 % национального дохода и производственных ресурсов. К началу 1991 г. Советский Союз имел: военных космических аппаратов, ядерных боеголовок, межконтинентальных ракет и атомных подводных лодок – больше, чем все ядерные державы вместе взятые; танков и боевых отравляющих веществ – больше, чем весь остальной мир; эсминцев, фрегатов, крейсеров и авианосцев – больше, чем США, Франция, ФРГ вместе взятые. К этому времени в стране насчитывалось более 5 тыс. военных заводов[1372]18. К ним необходимо добавить также предприятия, ориентированные на их обслуживание.

Действительная модернизация представляет собой более широкий процесс, который включает не только индустриализацию, но и прогресс в механизме управления, отношениях между людьми и, наконец, в развитии самой личности, предполагающем ее свободу и инициативу. Настоящая модернизация, как и подлинная индустриализация, не требуют миллионов жертв, не развращают народ нравственно, не отчуждают его от результатов своего труда. Структура ориентированной на подготовку к войне советской промышленности, заложенная в 1930-е гг., представляет собой главный камень преткновения современных преобразований в отечественной промышленности, так как не подлежит реформированию. Кроме того, последствия сталинских преобразований не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности – массовая люмпенизация и маргинализация населения, школа лагерей и спецпоселений, через которые прошла 1/3 советского населения – никак не способствовали созданию того типа работника, которого предполагает более высокий уровень общественного производства. Ф. Энгельсу принадлежат весьма знаменательные слова о люмпен-пролетариате и том, что «всякий рабочий вождь, пользующийся этими босяками как своей гвардией или опирающийся на них, уже одним этим доказывает, что он предатель движения»[1373]19.

5. Неотъемлемым элементом сталинского плана стала также паспортизация, в результате которой все население страны оказалось «под колпаком» государства. В сельских местностях, согласно постановлению СНК и ЦИК СССР от 27 декабря 1932 г. «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописки паспортов» и постановлению СНК СССР от 28 апреля 1933 г. «О выдаче гражданам Союза ССР паспортов на территории СССР», паспорта выдавались только в совхозах и на территориях, объявленных «режимными». Остальные крестьяне паспортов не получили. Только спустя более чем сорок лет их формально уравняли в правах с другими слоями населения СССР – 28 августа 1974 г. было принято постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О мерах по дальнейшему совершенствованию паспортной системы в СССР», которое предусматривало с 1976 г. выдачу паспорта гражданина СССР нового образца для всех советских граждан, достигших 16-летнего возраста[1374]20.

6. Обязательным компонентом созданной Сталиным системы управления являлось массовое насилие. Только при наличии в ней этого компонента система действовала более или менее эффективно, добиваясь решения задач, поставленных властью. При ослаблении насилия начинались сбои в системе, усиливалась разбалансированность различных блоков, росла самостоятельность отдельных ведомств и т.д. Большой террор как завершающая операция по строительству сталинского социализма по своей сути был не только операцией против высокопоставленных назначенцев, которые все являлись пешками в «игре», задуманной и проведенной вышестоящей властью. Это была широкомасштабная «зачистка» населения страны от всех сколько-нибудь потенциально активных и мыслящих людей в стране, не поддавшихся искажающему сознание и поведение влиянию идеократии, а следовательно, являвшихся для сталинской власти антисоветскими, социально чуждыми элементами, которые подлежали ликвидации.

Выстроенное к концу 1930-х гг. здание бесправного сталинского социализма венчала грандиозная декорация в виде самой демократической Конституции. Горькая ирония Истории сквозит в просьбе Сталина к Кагановичу 2 октября 1935 г. прислать ему в качестве образца для подготовки Конституции СССР конституцию Швейцарии – страны с давними демократическими традициями[1375]21. О «полной демократизации политической жизни страны» говорил Сталин, подводя итоги строительства своего социализма на XVIII съезде ВКП(б). Это была вершина его лицемерия. Иначе нельзя оценить рассуждения о демократии и правах человека в стране, пережившей «коллективизацию» и террор. Зачем ему понадобились такие рассуждения? Наверное, действительно дело в том, что «Сталин мало кого боялся, но постоянно и до конца своей жизни он боялся свободы, – убив ее, он заискивал перед нею мертвой» и потому боялся «ступить шаг без упоминания ее имени»[1376]22.

После достигнутой победы внутри страны Сталин направил механизм своей власти на подготовку окончательной победы социализма, которая для него ассоциировалась с грядущей войной, план своего участия в которой он вынашивал многие годы.

Ни Маркс, ни Ленин не предполагали такого строительства. Принцип социализма у Маркса – это принцип превращения буржуазного права в переходный от капиталистического к коммунистическому обществу период, который сам представляет «период революционного превращения первого во второе»[1377]23. При коммунизме, по Марксу, должно было произойти вообще отмирание и права, и государства. Принцип превращенного буржуазного права при социализме – это принцип равного права, принцип равенства. Однако принцип права не ограничивается только принципом равенства. Принцип права присущ человеку как субъекту, а потому является важнейшей характеристикой правового общества. Именно этого обстоятельства не увидел Маркс. Принцип права для человека, воспитанного в условиях правового общества, так же естественен, как вода и воздух, а потому незамечаем. Этот важнейший принцип социального устройства может быть осознан только извне, при сопоставлении различных обществ – с правом и без права. Тем не менее, чрезвычайно важно уяснить в контексте нашего изложения, что Маркс даже с таким, как у него, усеченным пониманием права рассматривал социализм как общество правовое. Таким образом, сталинский бесправный социализм с неотъемлемым основанием в виде всепроникающей и всеохватывающей власти и социализм Маркса, основанный на принципе равенства, полностью расходятся.

Ленин, как уже говорилось, взял за основу деятельностную сторону учения Маркса, и то, что у последнего было средством революции – «революционная диктатура пролетариата», т.е. диктатура на период революции, сделал своей основной целью. Установление диктатуры пролетариата у Ленина стало целью социалистической революции. Именно, благодаря этому обстоятельству, Ленин явился переходным звеном между Марксом и Сталиным. Ленин пересмотрел марксистский принцип превращенного буржуазного права, отверг не только его форму буржуазного права, но и права вообще, хотя и сохранил содержание – равенство, которое в российских условиях формулировалось как принцип справедливости. Сам социализм Ленин рассматривал прежде всего как новые общественные отношения, и главным для него было – не строить социализм, а создавать условия для социализма. Период «военного коммунизма» явился для Ленина социальным поражением. Осознав этот факт и приняв в конце концов решение о переходе к нэпу, он поставил во главу угла задачу продержаться до начала мировой пролетарской революции на Западе. Одним из способов продержаться была реализация ленинских идей о кооперации. Представлений о насильственном насаждении социализма «сверху» у Ленина не просматривалось.

Сталинский социализм предстал миру в виде всеобщего государственного крепостничества, причем, предстал обращенным своими дальнейшими замыслами вовне – на распространение своего всевластия в мировом масштабе. Для этого и проводились ускоренное создание современной военной техники и милитаризация страны. Западу понадобились десятилетия, чтобы понять действительную природу советского социализма. Однако не все видели сталинскую Россию глазами А. Барбюса и Л. Фейхтвангера. Умные и дальновидные люди еще в начале 30-х гг. поняли далеко идущие замыслы современного им «Чингисхана на танке». Немецкому философу и историку О. Шпенглеру (умер в 1936 г.) принадлежит не только фраза о том, что «социализм означает власть, власть и еще раз власть», но и следующий замечательный текст: «Большевистское правительство не имеет ничего общего с государством в нашем смысле, каковым была петровская Россия. Подобно кипчаку, царству «золотой орды» в монгольскую пору, оно состоит из господствующей орды – именуемой коммунистической партией – с главарями и всемогущественным ханом, а также с несметной покорной и беззащитной массой. От настоящего марксизма тут мало что сохранилось, разве что одни наименования и программы. В действительности налицо чисто татарский абсолютизм, который стравливает весь мир и грабит его, не зная никаких границ, кроме, пожалуй, предусмотрительности, – хитрый, жестокий, пользующийся убийством как повседневным средством власти, ежемгновенно грозящий возможностью нового Чингисхана, который свернет в один рулон Азию и Европу»[1378]24.

Сталинское великодержавие оказалось наиболее прочным основанием сталинского социализма, на которое в настоящее время замкнуты действительные проблемы России. «Впервые, – пишет А. Янов, – Россия восстала против этого проклятья в 1917 г., решительно отрекшись от имперского статуса и объявив себя демократической республикой. Силы новорожденной демократии, однако, были ничтожны в сравнении с мощью имперского реванша, опиравшегося на 500-летнюю традицию. На протяжении нескольких лет республика была сокрушена, империя реставрирована и ее традиционная роль в мировой политике восстановлена. Но для этого ей пришлось сменить маску. Вчерашний жандарм Европы стал знаменосцем всемирной пролетарской революции»[1379]25.

Однако и после падения коммунистического режима многие современные авторы и политики, в том числе и те, которые называют себя демократами, не смогли преодолеть синдром великодержавия. Они всерьез озабочены поисками общенациональной идеи, которая возродит былое величие России. Предметом многочисленных рассуждений о ее будущем по-прежнему является не общество, а государство. Чрезвычайно трудно воспринимается сама мысль о том, что не на приверженности великодержавию возможно будущее России, а на решительном отказе от него, что только при переориентации внимания и средств государства и общества на человеческие нужды и соответствующих ей политических, экономических, социальных изменениях возможно окончательное освобождение России от идеократических пут сталинского социализма и ее действительное возрождение.