Глава тринадцатая Первый военный диктатор

Глава тринадцатая

Первый военный диктатор

В Шумере между 2334 и 2279 годами до н. э. виночерпий Саргон строит империю

В городе Киш виночерпий по имени Саргон строил собственные планы, как создать империю.

Саргон был человеком уклончивым и скрытным. В описании, которое фиксирует его появление на свет, голос Саргона говорит:

Мать мою подменили, отца я не знал,

Но брат отца любил горы – наверное,

Мой дом находился в зеленых горах,[58]

Скрыв тяжесть, мать родила меня тайно.

Она положила меня в корзину,

И запечатала крышку смолой.[59]

Затем столкнула корзину в реку, которая нежно меня приняла,

Вода вынесла меня к Акке, и водонос, спасибо ему,

Поймал ту корзину, когда наполнял свой кувшин,

Он принял меня, как сына, заботился обо мне.

И сделал меня садовником в царском дворце.¹

Эта история о появлении на свет ничего не говорит нам о происхождении Саргона. Мы не знаем ни его национальности, ни его имени в детстве. Имя «Саргон» никак не помогает нам, так как он сам взял его себе позднее. В первичной форме «Шаррумкин» означает просто «Законный царь» и (как и большинство торжественных заявлений о законности) лишь показывает, что его носитель, безусловно, не имел никаких законных оснований для притязаний на власть.[60]

Если Саргон пришел с плоскогорий, он мог быть скорее семитом, чем шумером. Семиты с запада и юга смешивались с шумерами на месопотамской равнине с самого начала возникновения поселений; как мы заметили ранее, десятки семитских заимствованных слов появляются в очень ранних записях шумеров, и самые первые цари Киша имели семитские имена.

Тем не менее существовали реальные различия между шумерами юга и семитами, которые в основном жили на севере – двумя расами, предки которых пришли в Месопотамию давным-давно из различных частей региона. На семитском языке, состоящем в родстве с более поздними языками Израиля, Вавилона и Ассирии, говорили на севере; на юге, в шумерских городах, говорили и писали на шумерском – языке, не связанном ни с одним другим из известных нам. Даже в тех районах, где шумеры и аккадцы перемешались, некоторые расовые различия все-таки существовали. Когда за полтора века до этого Лугуланнемунду из Адаба изгнал эламитов и временно утвердил себя над «четырьмя четвертями» Шумера, тринадцать человек из правителей шумерских городов, которые объединились против него, кичились шумерскими именами.²

Но рассказ Саргона никак не подтверждает его семитского происхождения, потому что он был очень аккуратен, делая неясными любые детали своей биографии. Он заявляет, что не знает отца – и это почти устраняет проблему низкого или позорного происхождения. «Подмененная» мать дает уклончивые данные. Вероятно, в какой-то момент она изменила свою личность. Может быть, она отвергла мирскую жизнь ради религиозной (некоторые переводчики останавливаются на слове «жрица»), или смогла подняться из низкого слоя в более высокий, или поселилась среди людей другой национальности.

Каково бы ни было ее место в жизни, подмена матери не отразилась на ее сыне. Опустив его в реку, она оставила ему шанс самоопределения. Факт того, что он был вытащен из воды, несет в себе один и тот же символ и у иудеев, и у христиан: шумеры считали, что река отделяет их от последующей жизни, и прохождение через воду приводит к существенной перемене в судьбе. Вытащенный из воды, Саргон принял статус своего приемного родителя. Акки. Человек, спасший его, имеет семитское имя – таким образом Саргон стал семитом. Акки работал во дворце царя Киша, и он вырастил из приемного сына царского садовника.

Ко времени, когда Саргон стал взрослым, он поднялся еще выше. Согласно шумерскому Царскому списку, он стал «виночерпием Ур-Забабы», то есть шумерского царя Киша.³

В древности виночерпий не был простым слугой. Шумерские записи не сообщают нам об обязанностях виночерпия, но в Ассирии, немногим позже, виночерпий был вторым человеком после царя. По словам Ксенофонта, виночерпий не только пробовал пищу царя – он также носил царскую печать, что давало ему право дарить одобрение государя. Он распоряжался приемом у царя – а это означало, что он контролирует доступ к владыке. Виночерпий персидских царей, как пишет Ксенофонт в «Обучении Кира», «имел по должности право на представление… тех, кто мог общаться с [царем] и держать в стороне тех, кого он считал недостойными к представлению».⁴ Виночерпий имел так много власти, что его заставляли пробовать царское вино и пищу не для того, чтобы защитить царя от случайных отравителей (виночерпий был слишком важным чиновником, чтобы использовать его в качестве живого щита), а чтобы сам виночерпий не имел соблазна усилить собственную власть, отравив своего хозяина.

Пока Саргон служил Ур-Забабе в Кише, Лугалзаггеси был занят, совершая набеги и добавляя к своему царству кусочки шумерской территории. Пока Саргон подносил царскую чашу, Лугалзаггеси напал на Лагаш и выгнал из него Урукагину; он осадил Урук, бывшее обиталище Гильгамеша, и добавил его к своему царству. Затем, как делал каждый шумерский завоеватель, Лугалзаггеси обратил свой взгляд на Киш, город-жемчужину на равнине.

Фрагмент записи говорит нам, что случилось далее. «Эн-лиль, – заявляет этот фрагмент, – решил переместить процветание дворца». Другими словами, Лугалзаггеси был агрессором, а Энлиль – его особой божественной сутью. Ур-Забаба, узнав, что армия завоевателя приближается к его городу, так перепугался, что «у него затряслись ноги». Ожидая надвигающегося нападения, он «так боялся, что был похож на рыбу, бьющуюся в грязной воде».⁵

Тревога усугублялась растущими подозрениями Ур-Забабы относительно своего виночерпия. Что-то в поведении Саргона заставило его задаться вопросом: а на его ли стороне ближайшее доверенное лицо? Поэтому он отправил Саргона к Лугалзаггеси с посланием на глиняной табличке. Послание, якобы несущее предложение о мире, вместо этого содержало просьбу, чтобы враг убил подателя. Но Лугалзаггеси не сделал этого и продолжил продвижение к Кишу.

Эта часть рассказа может быть и недостоверной. Рассказы о Саргоне сильно приукрашены более поздними ассирийскими царями, которые объявили его своим великим предком. Следующая часть предания, в которой жена Лугалзаггеси приветствует Саргона, предложив «свою женскую половину в качестве убежища», наверняка уходит корнями в давнюю традицию изображать великих завоевателей сексуально неотразимыми личностями. Однако дальнейший ход кампании против Киша дает основания предположить, что Саргон не был целиком на стороне своего царя. Лугалзаггеси с триумфом вошел в Киш, а Ур-Забабе пришлось бежать. А вот Саргона, предположительно правой руки Ур-Забабы, нигде не оказалось.

Очевидно, пока Лугалзаггеси праздновал свою победу, Саргон собирал собственную армию – быть может, он тщательно отбирал ее из сил Ур-Забабы уже в предыдущие годы. Он направил эту армию к Уруку; мы можем домыслить это, так как из рассказов о битве следует, что Лугалзаггеси отсутствовал, когда Саргон впервые появился возле его столицы, и город этот был неожиданно захвачен. «Он опустошил Урук, – говорит нам надпись о победе Саргона, – разрушил его стены, сражался с людьми Урука и завоевал их».⁶

Лугалзаггеси, получив новости о нападении, оставил Киш и бросился домой, чтобы уничтожить угрозу своей власти. Но теперь Саргон был уже неостановим. Он встретил Лугалзаггеси в поле, разбил его в бою, захватил в плен, надел ярмо ему на шею и привел его, как пленного, в священный город Ниппур. В Ниппуре он заставил побежденного пленного царя пройти через особые ворота, посвященные Энлилю: так бог отблагодарил Лугалзагесси за его победы – тот бог, который дал Лугалзаггеси право «пасти» всю землю. Это была тонкая издевка. Через двадцать лет после завоевания Лагаша проклятие Урукагины наконец-то добралось до самого Лугалзаггеси.

Саргон немедленно принял титул царя Киша. В той же надписи, которая описывает его победу над Лугалзаггеси, он отмечает, что направился на юг, завоевал город Ур, стер с лица земли Умму и сломил все оставшиеся очаги сопротивления Шумера в победном марше на юг, к верхнему краю Персидского залива. Там он «обмыл свое оружие в море» таинственным победным жестом.

Относительно быстрая победа Саргона на всей месопотамской равнине весьма удивительна – она показывает неспособность шумерских царей контролировать область, б льшую, чем два-три города. Комбинация силы Саргона и слабости шумеров склонили весы в его сторону. Его армия оказалась сильнее, чем остальные шумерские воинства, из-за наличия тяжелых луков и стрел. Из-за отсутствия дерева луки не были распространенным оружием в Шумере; Саргон, похоже, имел запас тиса – наверное, он очень рано добрался до гор Загрос на востоке от Залива. Кроме того, очень похоже, что его солдаты имели более подвижный строй. В то время, как Стела Грифов и Штандарт Ура изображают вооруженных солдат плечом к плечу, двигающихся в строю, похожем на более поздние фаланги, на имеющемся у нас изображении солдаты Саргона легче вооружены и менее нагружены, то есть более мобильны; они свободно передвигаются по полю боя, чтобы неожиданно атаковать и быстро перестраиваться.⁷

Кроме того, шумеры были, вероятно, подорваны внутренней разобщенностью в своих городах. Шумерские города перед завоеванием страдали от все увеличивающегося разрыва между элитой – правящим классом – и бедными трудящимися. Злоупотребления, которые поклялся исправить Урукагина, были обычны для общества, в котором аристократы, объединившись с духовенством, совместно использовали религиозную и мирскую власть, чтобы завладеть двумя третями земель в любом городе для себя лично. Относительно легкое завоевание этой земли Саргоном* (не говоря уже о постоянном упоминании его собственного неаристократического происхождения) могло импонировать угнетаемым членам шумерского общества настолько, что они охотно переходили на его сторону.⁸

Какую бы роль ни сыграла слабость шумеров в успехе завоевания, результат был абсолютно новым и неожиданным. Саргон сделал то, чего еще не смог добиться ни один шумерский царь – он превратил общность независимых городов в империю.[61]

Но завоеванную территорию необходимо было контролировать.

Частью стратегии управления удаленными окраинными городами стала постройка Саргоном новой столицы – Агаде; на иврите это название пишется как Аккад, отсюда вся империя Саргона получила такое название.[62] Остатки Агаде никогда не были найдены, но вероятно, он стоял на севере шумерской равнины – может быть, неподалеку от теперешнего Багдада, в том узком месте между двумя реками, где теперь лежит Сиппар. Из этого положения, немного севернее Киша, Саргон мог контролировать движение по реке и держать под наблюдением все свое царство.

В этом царстве шумеры быстро оказались живущими в собственных городах на положении иностранцев. Люди Саргона были шумерами с севера равнины. Их язык, который стал известен как аккадский, относился к семитской группе. Их обычаи и речь оказались совсем не похожими на обычаи и язык южан. Когда Саргон брал новый город, тот становился аккадским оплотом, штаб-квартирой аккадских официальных лиц с гарнизоном из аккадцев.

В отличие от своих предшественников, Саргон хотел управлять, не считаясь с населением. Когда Лугалзаггеси завоевал Киш, он заявил о своем господстве, но не убрал шумерских официальных лиц, лугалей, которые управляли чиновниками Киша. В конце концов, они были его соотечественниками, и он оставлял их на местах, пока они соглашались сохранять лояльность. Саргон не был столь мягким правителем. Когда он завоевывал город, он заменял всю администрацию своими людьми. «От моря до нижнего моря, – гласит его надпись, – сыны Аккады взяли в руки управление его городами». Семиты-аккадцы, с которыми так долго смешивались шумеры, теперь одержали над ними верх. Только Агаде имел гарнизон из пятидесяти четырех сотен солдат, которые «ежедневно ели хлеб» из рук царя. Еще многие тысячи были рассеяны по Месопотамии.

Поставив Месопотамскую равнину под свой контроль, Саргон начал строить империю, которая протянулась за пределы Месопотамии. Он водил своих солдат в один поход за другим.»Саргон, царь Киша, – гласит одна из его табличек, – победил в тридцати четырех сражениях».⁹ Он пересек Тигр и захватил часть земель эламитов; по-видимому, в ответ те переместили центр своего царства из Авана в более удаленные Сузы, которые и осталась столицей. Он с боями продвинулся на север, к городу Мари[63], захватил его, а затем прорвался еще дальше, в земли другого семитского племени, кочующего еще дальше, чем его аккадцы – в земли амореев, которые тянулись на запад от Каспийского моря. Проведя кампанию за земли на Тигре, он добрался до небольшого северного города Ашшур, который стал центром поклонения Иштар не менее, чем за триста лет до рождения Саргона, и завоевал его. После этого он двинулся еще дальше на север и установил свое правление над таким же маленьким городом в ста милях – Ниневеей. Ниневея стала самым удаленным форпостом империи Саргона; из этой северной важной точки его сыновья следили за дикими северными завоеванными территориями, в то время как Агаде оставался его глазами, повернутыми на юг.¹⁰

Саргон, вполне вероятно, завоевал даже Малую Азию. Более позднее предание «Саргон, царь сражения» описывает его бросок к городу Пурушханда, жители которого послали ему письмо с просьбой о помощи против Нурдаггаля, жестокого местного царя. В стихах, которые сохранились, Нур-даггаль сначала издевается над возможностью того, что Саргон появится в этих местах:

Он не пройдет так далеко,

Берег речной и глубокие воды остановят его,

Высокие горы раскинут непроходимые заросли на его пути.

Но едва эти слова слетели с его губ, как Саргон оказался у его городских ворот:

Нур-даггаль даже не пикнул,

Когда Саргон окружил его город,

лишь раскрыл ворота на целых два акра!¹¹

Дошел ли действительно Саргон до Пурусиханды, как раз и раскрывает наш рассказ. Он, должно быть, казался неостановимой, сокрушительной силой, почти мистически одновременно присутствующей во всем известном мире. Он заявлял, что прошел все земли западнее Месопотамии¹², и даже хвалился, что корабли, идущие из Мелуххи (Инд), Магана (на юго-востоке Аравии) и Дильмуна (на южном берегу Персидского залива), не могут двигаться без его ведома.

Осуществление контроля над такими огромными просторами требовало армии – люди, которые ежедневно «ели хлеб» у Саргона, вероятно, были первыми в истории профессиональными солдатами. Удерживание под своей властью различных людей требовало также определенной религиозной толерантности, которой у Саргона было в избытке. Он приносил большие жертвы каждому важному местному богу, на землях которого находился, строил храмы в Ниппуре, как добрый шумер, и даже сделал свою дочь высшей жрицей бога-луны Ура.

Сохранившиеся записи о дворе Саргона показывают, что его империя управлялась бюрократией, выходящей количественно за все известные до того в Шумере рамки. Внутри своих границ Саргон попытался стандартизировать веса и размеры; он также ввел египетскую систему сбора налогов, проводимую государственными чиновниками, которые управляли финансами империи.¹³ Но его политическая стратегия включала в себя больше, чем просто налоги и администрирование. Он держал при своем дворе представителей старых правящих семей, что должно было бы стать стандартом для гораздо более поздних империй; эти представители, формально признаваемые Саргоном из-за их высокого происхождения, были залогом хорошего поведения их городов.¹⁴

Подобная стратегия свидетельствует о наличии напряжения в его империи. Сильно разросшееся царство постоянно находилось на грани мятежа.

Шумерский царский список отпускает Саргону пятьдесят шесть лет правления. Под конец, когда ему, вероятнее всего, перевалило за семьдесят, разразилось серьезное восстание. Старые вавилонские записи фиксируют, что «старцы страны», лишившиеся теперь своего авторитета, собрались вместе и забаррикадировались в храме Инанны в Кише.

Саргон, естественно, объявил, что немедленно подавил восстание. Но согласно древневавилонским записям (которые, само собой разумеется, относятся к более позднему периоду и, как правило, антисаргоновские) по крайней мере одна кампания против мятежников шла так плохо, что однажды старику пришлось прятаться в канаве, пока мятежники двигались по дороге.¹⁵ Не стоит даже сомневаться, что почти сразу же после смерти Саргона его сыну Римушу пришлось выступать против коалиции мятежников из пяти городов, в том числе Ура, Лагаша и Уммы.¹⁶ Римуш правил менее десяти лет и умер внезапно. Более поздняя надпись говорит, что его предательски убили слуги.

Империя Саргона

Несмотря на столкновения после смерти Саргона, его наследники удерживали трон Агады более ста лет – гораздо дольше, чем любая другая шумерская династия. Аккадская империя держалась не только на харизме правителя. Бюрократия и администрация Саргона, как и в Египте, наконец обеспечила Месопотамию структурой, которая смогла удерживать империю нерушимой, даже когда трон переходил от великого отца к куда более слабому сыну.

Сравнительная хронология к главе 13

Данный текст является ознакомительным фрагментом.