МОРСКОЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

МОРСКОЕ

Село Морское (бывшее Капсихор) находится в 16 километрах от Судака по трассе Судак — Алушта. Туда легко добраться пригородным автобусом.

Большинство сел, расположенных западнее Судака, известно со времен средневековья. На месте Приветного находилась деревня Скути, Зеленогорье — бывшее Арпат, Громовка — Тассили. При генуэзцах эти деревни входили в состав Солдайского консульства, подчиненного Каффе.

Архиепископ Гавриил отмечал: “При татарской деревне Капсухор были два древних греческих монастыря во имя “св. пророка Илии”. Теперь и следов их не видно. Поблизости одного сделан из текущего с гор источника фонтан, изобилующий чистою и здоровою водою”. Имелась греческая церковь и в соседней деревне Шелен — так называлась Громовка в XIX веке. При Гаврииле она уже пребывала в руинах. Местные татары не знали причины ее разрушения и уверяли, что при своем заселении застали ее в таком положении.

После присоединения Крыма к России, когда шла раздача земель екатерининским вельможам, Капсихорская долина досталась правителю канцелярии Г. Потемкина Виктору Семеновичу Попову, прежде — правителю канцелярии Долгорукова-Крымского. Потемкин умер на руках В. Попова и своей племянницы, в 1791 г., в дороге, недалеко от города Ясс.

Давно известны климатические особенности местности. Больных здесь лечили солнечными ваннами. “Больного закапывают в нагретый солнцем песок, оставляя свободной только голову, которую затеняют покрывалом или зонтиком”, — описывал в 1894 г. Н. А. Головкинский лечение на пляже в Капсихоре. В 1910 г. здесь возникла дачная колония, в которую входили Леонид Андреев, Федор Шаляпин.

Сейчас Морское — известный курорт. Здесь находятся пансионаты “Солнечный камень”, “Шахтер”, “Зенит”, детский лагерь “Прибой”.

Летом 1981 г. здесь произошло событие, которое теперь мы тоже можем назвать историческим. Волею случая Морское стало родиной легендарной отечественной группы “Кино”. Один из создателей группы, Алексей Рыбин, в книге “Кино с самого начала”, подробно рассказывает, как это произошло.

Тем летом в Судак прибыли три молодых ленинградских музыканта — Виктор, Алексей, Олег. “В силу ряда причин, — рассказывает А. Рыбин, — мы по прибытии в Судак были довольно сильно голодны, измотаны и физически ослаблены. К тому же, поскольку все трое были, по собственному мнению, музыкантами, мы тащили с собой, кроме палатки, рюкзака со всяким добром и дорожных сумок, еще и две гитары. И вот со всем этим барахлом мы обосновались в какой-то судачьей столовой и начали подкрепляться”.

До пляжа в тот день им добраться не удалось. Прямо в столовой состоялось знакомство с местными парнями, которые пригласили трех друзей в Морское, пообещав при этом “бесплатное питание в поселковой столовой, где один из наших новых друзей работал поваром, что, надо сказать, было свято соблюдено, и мы две недели бесплатно обедали в пляжном кафе”.

Невозможно не привести еще несколько цитат из колоритного описания пребывания молодых музыкантов в Морском.

“Место для лагеря мы нашли очень быстро, на берегу ручья. Нам очень понравилось то, что вокруг было много деревьев и кустов — это решало проблему дров, а в ста метрах от будущего нашего лагеря торчала из земли железяка, которая при подробном рассмотрении оказалась колонкой, выдававшей, при приложении значительных физических усилий, некоторое количество чистой пресной воды. Деревья впоследствии оказались, правда, представителями какого-то невероятного вида, которые гнулись, да не ломались, да и не особенно-то рубились, а если и рубились, то вовсе не горели, а только смрадно дымились, шипели и извивались, как гады. Из-за этого нам с Цоем, я думаю, в первый и в последний раз в жизни, пришлось, к стыду своему, заниматься воровством: мы воровали дрова у местных жителей. Прогуливаясь прекрасными жаркими ночами по перспективам поселка, мы прихватывали невинно по одному-другому чурбачку из тех, что нерадивые хозяева иногда забывали затащить за забор”.

А вечером они четыре часа без перерыва играли на небольшом местном Бродвее. “Таким образом, жители поселка Морское оказались первыми слушателями группы, которая впоследствии стала называться “Кино”.

Следующим утром они пели и играли на берегу, у своей палатки.

“К этому времени все мы были несколько не у дел: группа “Пилигрим” уже развалилась, не выдержав творческих споров участников коллектива, “Палата” тоже молчала, в общем, все мы были как бы в творческом отпуске.

— Витька, слушай, мне, кстати, нравятся твои песни, — сказал я.

— А мне — твои, — сказал мне Витька.

— Давайте, может, сделаем группу, — я посмотрел на Олега.

— Это круто! — Олег улыбнулся.

— Давайте, — сказал Витька”.

И здесь же, на берегу Черного моря, у палатки, началось серьезное обсуждение многочисленных организационных проблем. Тогда же возникло первое название группы — “Гарин и Гиперболоиды”, которое впоследствии заменили на “Кино”. А затем они снова пели, делали аранжировки, выбивая ритм на консервных банках.

“Репетиция немедленно началась и продолжалась с перерывами на купание и выпивку все оставшиеся у нас полторы крымские недели. Каждый вечер мы давали концерт для непривередливых селян, что очень помогало оттачивать и чистить все песни — селяне орали, пили, болтались мимо нас взад-вперед, что отвлекало от игры, но помогло нам научиться сосредотачиваться на музыке и уходить с головой в жесткий ритм биг-бита…

Юг нам быстро надоел. Тем более, что у новой группы, которая родилась под горячим крымским солнцем и уже покорила сердца южан из Морского, были теперь грандиозные планы относительно завоевания севера”. Планы, которым суждено было триумфально осуществиться…

Покидая Морское, мы идем по шоссе или пляжу на запад, в сторону Алушты. Далеко впереди, на горизонте, видна цель нашего путешествия: Чобан-Куле — Пастушья башня, расположенная на мысе Агира.

Шоссе проходит вдоль моря, всего в нескольких десятках метров от берега. Во время грозных осенних штормов волны легко достигают дороги, постоянно подмывая ее. Почти ежегодно требуется ее капитальный ремонт.

Шоссе поднимается на невысокий холм. До начала 90-х гг. здесь возвышался грандиозный, высотой в несколько метров, памятник десантникам. Сейчас от него остался только постамент и каменные ноги скульптурной группы. Уцелела табличка с текстом: “На этом месте в августе 1920 года высадилась группа коммунистов и военных специалистов Красной Армии во главе с Мокроусовым А. В. для организации партизанской борьбы в Крыму. В состав группы входили Папанин И. Д., Ефимов А. И., Погребной В. С., Кулиш Г. А., Васильев А., Муляренок С. А., Алейников Ф. Н., Григорьев А. В., Соколов Д. С.” Уничтоженный памятник напоминал о событиях действительно интересных.

Алексей Васильевич Мокроусов был человеком с поистине легендарной биографией. Батрак, а затем шахтер в Донбассе и Глазго. Балтийский матрос, побывавший в Лондоне, Сиднее и Буэнос-Айресе. Политический эмигрант, участвовавший в рабочем движении Швеции, Дании, Австралии, Аргентины. В октябре 1917 г. он командовал моряками-балтийцами, которые захватили Петроградское телеграфное агентство. Мокроусов оборонял от немцев Херсон, Ростов, Таганрог, освобождал от деникинцев Фастов и Киев. Во главе отряда революционных моряков-севастопольцев он устанавливал советскую власть в Феодосии, а в Севастополе сформировал отряд, с которым отправился на Дон, воевать против Каледина.

Одним из первых для участия в десанте к Мокроусову присоединился И. Д. Папанин, будущий полярный исследователь, дважды Герой Советского Союза.

Наступил момент осуществления операции. В море из Новороссийска вышли два катера — “Витязь” и “Гаджибей”. Но… подвела случайность. Штурманом пригласили бывшего мичмана царского флота по кличке Жорж. Он был известен как человек, прекрасно знающий крымское побережье. Однако Жорж оказался горьким пьяницей. Он был настолько неравнодушен к спиртному, что, когда требовалось залить компас спиртом, приходилось приставлять наблюдателя, чтобы спирт вместо компаса не попал в рот Жоржу. Именно штурман и подвел десантников.

Наступила ночь. Скоро должны были показаться берега Крыма. В темноте ничего не было видно. Вдруг “Витязь” резко замедлил ход. Оказывается, Мокроусов узнал феодосийскую бухту. Пришлось резко разворачиваться, чтобы до рассвета покинуть зону неприятеля, и возвращаться к кавказским берегам.

На обратном пути “Витязь” вышел из строя. При повторной попытке пришлось обходиться одним “Гаджибеем”. На этот раз все прошло удачно. Высадку произвели вблизи села Капсихор. Чтобы скрыть следы десанта, “Гаджибей” затопили. Хорошие пловцы Муляренок и Ефимов, раздевшись, отвели катер подальше от берега и там пробили днище.

Собранная Мокроусовым повстанческая армия наносила Врангелю серьезные удары. Белогвардейцам пришлось отозвать с фронта целую дивизию. Был разработан план уничтожения партизан. Воинские части из Феодосии, Судака, Ялты, Алушты, Симферополя стали окружать лес.

В это момент партизан-разведчик Поцелуев с товарищами, переодетые в форму белогвардейцев, выследили и захватили полковника генерального штаба Боржковского. Из найденных документов выяснилось, что полковник является начальником штаба по борьбе с партизанами. Были получены важные сведения о готовящейся операции по уничтожению партизан.

Партизанские отряды сумели вырваться из окружения и отступить дальше в горы. Однако положение продолжало оставаться тяжелым. Возникла необходимость связаться с командованием, доложить об обстановке и согласовать свои планы со штабом Южного фронта. Было решено отправить в Советскую Россию надежного человека. Выбор пал на И. Д. Папанина.

Единственно возможным способом попасть в Советскую Россию был путь через Трапезунд. Удалось договориться с контрабандистами, что за тысячу николаевских рублей они переправят человека на противоположный берег Черного моря.

Путешествие в Трапезунд оказалось долгим и небезопасным. Там удалось встретиться с советским консулом, который в первую же ночь отправил Папанина на большом транспортном судне в Новороссийск.

В Харькове его принял командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе. Рассказав о положении дел в Крыму и получив необходимую помощь, Папанин стал собираться в обратный путь. В Новороссийске к нему присоединился будущий известный писатель Всеволод Вишневский.

Стоял ноябрь месяц. Море беспрерывно штормило, но упускать время было нельзя. В одну из ночей десантники вышли в море на судах “Рион”, “Шохин” и катере-истребителе “Ми-17”, где находился Папанин.

Шли в темноте, с потушенными огнями. Дул норд-остовый ветер. Усиливался шторм. Папанинцы долго кружились, разыскивая в темноте “Рион” и “Шохин”, но, убедившись в бесполезности поисков, взяли курс на Крым. В пути наткнулись на белогвардейское судно “Три брата”. Пришлось остановить его и, чтобы белогвардейцы не донесли вражескому штабу о десанте, хозяина судна и его компаньона взяли в заложники, а экипажу предъявили ультиматум: в течение 24 часов не подходить к берегу.

Непрекращающийся шторм вымотал всех. Огромные волны перекатывались через палубу. Люки на катере были задраены. В помещении стояла ужасная духота. Десантники страдали от жажды: не было воды, так как с палубы сорвало анкера.

В темноте подошли к селу Капсихор. Огромные волны накатывались на берег, с грохотом разбиваясь о прибрежные скалы. Перетащили на берег весь груз — пулеметы, винтовки, патроны, бомбы. В селе скоро стало известно о появлении десантников. Отряд быстро вырос, пополнившись местными жителями. Раздав вновь прибывшим винтовки, двинулись к Алуште, по дороге обезоруживая отступающих белогвардейцев. На подходе к городу десантники соединились с частями 51-й дивизии Южного фронта.

Повторный десант под Капсихором высадился 10 ноября. Днем раньше были прорваны врангелевские укрепления на Перекопе. Повстанческая армия во главе с Мокроусовым вышла из леса и двинулась на Феодосию, чтобы отрезать белым пути отступления. Вскоре в Крыму была окончательно установлена советская власть.

Двадцать с лишним лет спустя на побережье вновь высадились советские десантники.

В январе 1942 г., одновременно с десантами в Судаке и Новом Свете, высаживаются подразделения советских войск у Морского. Судьба их оказалась трагичной. Взятые в кольцо, почти все воины погибли, лишь некоторым удалось прорваться в лес, к партизанам.

Семеро десантников попали в село Ворон. Они смертельно устали, долго не ели. Зашли в дом на краю села.

Бойцы не успели поесть, как услышали под окнами шум мотора. Бросившись к окнам, они увидели, как с грузовика спрыгивают гитлеровцы. Их было около двадцати. Надежды уйти из дома не было никакой. Десантники открыли огонь. Девять гитлеровцев упали сраженными. Остальные подожгли дом.

Семеро десантников погибли под рухнувшей крышей. Известны их: имена: старшина Резников, краснофлотцы Ф. С. Ремень, С. П. Корукин, Н. Котельников, И. И. Авдиенко, Нестеренко, Псковцев. В центре села Ворон установлен обелиск над могилой павших воинов.

В Крыму повсюду — на оживленных улицах городов, на шумных автострадах и тихих лесных полянах можно обнаружить величественные памятники или скромные обелиски жертвам и героям минувшей кровавой войны. Да и как иначе: ведь в годы Великой Отечественной Крым был местом самых ожесточенных сражений. До недавнего времени памятники были ухожены и благоустроены. Сейчас многие из них, забытые и заброшенные, порастают травой или же становятся жертвами вандализма неблагодарных потомков погибших героев.

Трудно даже представить себе, кому могло понадобиться подгонять ночью мощную технику, чтобы свергнуть многометровую статую и увезти ее в неизвестном направлении. Но если уж так поступают с гигантскими статуями, то маленькие скромные обелиски и вовсе беззащитны перед тупоумными хулиганами.

Однако продолжим наш путь. На горизонте — мыс Агира со средневековой генуэзской башней Чобан-Куле. Некогда, в XV веке, это был замок феодалов ди Гуаско.

Братья Гуаско, пожалуй, самые известные личности во всей многовековой истории Сугдеи благодаря делу братьев, которое сохранилось в архивах банка св. Георгия в Генуе. Наверное, нет ни одной книги, посвященной Судаку, в которой братья не были хотя бы упомянуты. В книге С. Секиринского “Очерки истории Сурожа” (1955 г.) опубликованы все 22 документа дела. В двух исторических романах, посвященных средневековому Судаку: А. Крупнякова “У моря Русского” и В. Владимирова “Последний консул”, братья входят в число главных действующих лиц. Конечно, мы тоже не можем обойти их молчанием, тем более, что отважились посетить их некогда грозное жилище.

От прошлого недавнего — к прошлому более отдаленному. Из века XX перенесемся в век XV.

Для знакомства с делом братьев Гуаско обратимся к сравнительно малоизвестному широкому кругу любителей старины источнику. “Известия Таврической ученой архивной комиссии”, № 38 (Симферополь, 1905 г.). Вот гравюра, изображающая развалины Судакской крепости, и статья Л. Колли “Христофоро ди Негро, последний консул Солдайи”. Автор анализирует переписку консулов и других чиновников Каффы и подчиненных ей колоний с попечителями банка св. Георгия, к которому в середине XV века перешло управление черноморскими колониями.

27 августа 1471 г. советом попечителей банка св. Георгия дворянин Христофоро ди Негро был избран консулом Солдайи вместо возвращавшегося на родину Бартоломео Сантаброджио и немедленно вступил в управление колонией, хотя патент его был датирован 13 июня 1472 г.

В последние годы существования черноморских колоний, теснимых турками, закон об ограничении консульской службы одним годом уже не соблюдался. Ди Негро получил приказ сохранить свой пост еще на год. В следующем, 1473, году совет банка избрал солдайским консулом Мелькионе Джентиле, но он отказался от этой чести, так как добраться до места назначения уже не мог.

Совет попечителей делал все возможное для поддержания сношений со своими колониями на Черном море, но условия для этого становились все более неблагоприятными. Султан Магомет II закрыл Дарданеллы для генуэзских судов. Турки в союзе с татарами все больше теснили владения генуэзцев на Черном море. Уже давно каффинский совет правителей был не в состоянии вести правильную переписку с банком. Из Италии, так же как и из Крыма, гонцы с поручениями отправлялись сухим путем; одни погибали в дороге, другие через 5–6 месяцев с трудом добирались до места назначения. И в это грозное время, в самый трагический период истории Солдайи, четыре года ее дела вел Христофоро ди Негро.

“Истинный защитник закона, до глубины души преданный миссии, ему предназначенной”, — так характеризует Л. Колли роль ди Негро в знаменитом деле братьев Гуаско — тяжбе по поводу самоуправства владельцев деревень Тассили и Скути. Эти деревни находились на месте современных Громовки и Приветного.

Братья Андреотто, Деметрио и Теодоро, сыновья покойного Антонио Гуаско, захватили обширные участки земли от Алушты почти до Судака, самовольно ввели на этой территории четыре новых вида налогов, создали свои вооруженные отряды, чинили суд и расправу с правом жизни и смерти над подчиненными.

Консул Солдайи отдал приказ своему кавалерию (полицейскому чиновнику) и аргузиям (конным стражникам) уничтожить поставленные братьями виселицы и позорные столбы, но отряд встретил вооруженное сопротивление и вернулся ни с чем.

Братья Гуаско пожаловались на действия солдайского консула в Каффу, где имели связи. Инцидент перерастает в столкновение между двумя консулами — ди Негро и Кабеллой. Солдайский консул напоминает о законной стороне дела, правах банка св. Георгия и своей скомпрометированной чести и выражает готовность “исполнять быстро, справедливо и честно букву закона”. Однако консул Каффы сначала распорядился дело отложить, а затем вынес решение в пользу братьев Гуаско.

Христофора ди Негро в письме попечителям банка св. Георгия прямо обвиняет администрацию Каффы в коррупции: “Им (Гуаско) во всем покровительствуют, потому что они ни денег, ни других подарков не жалеют”. Он готов был доказывать свою правоту перед советом банка, но для этого следовало вернуться в Геную. А этого ди Негро было не суждено. Через два месяца под стенами солдайской крепости появились полчища Ахмет-Гедик-паши.

По преданию, последний консул Солдайи заживо сгорел вместе с другими защитниками крепости в подожженной турками крепости. Случилось это в июне 1475 г.

Цель нашей экскурсии близка. Шоссе, круто петляя, поднимается на почти безлесые холмы, все дальше удаляясь от моря. И здесь нарезанные террасы печально напоминают о безуспешной попытке озеленения.

Покинув шоссе, поднимаемся к башне, возвышающейся на морем на каменистом, обрывистом холме. Верхняя часть башни разрушена; сейчас ее высота не превышает 8–9 метров. Позеленевшие от времени стены достигают трехметровой толщины. На первом этаже сохранились камин, амбразура с камерой, откос входа в башню. В цоколе находился бассейн для воды.

С запада, севера и востока доступ к башне прикрывала оборонительная стена протяженностью 230 метров. Вход в крепость находился, вероятно, в северо-западной стене.

В разное время памятник описали или исследовали Паллас, Кеппен, Бертье-Делагард, Секиринский, Якобсон, Фронджуло. Каждое из этих имен о многом скажет любителю крымской старины.

В более ранние времена, в VIII–IX веках, у подножия холма находился крупный гончарный центр. По данным полевых исследований, проводившихся в 1989–1992 гг., близ Чобан-Куле находилось 13–14 обжиговых печей. Изготовленные здесь керамические сосуды находили по всей Таврике и за ее пределами: на левобережье Днепра, в Приазовье, на Дону.

Гончарные печи были расположены цепочкой, на северо-западном и юго-восточном краях продолговатой возвышенности, идущей вдоль моря. Остатки печей ясно выделяются наличием пережженной глины и кирпичей и мощными завалами битой керамики, залегающей сплошными слоями метровой толщины по соседству с печами. Работающие здесь гончары были свободными ремесленниками. Работали они небольшими артелями — сообща владели большой гончарной печью и эксплуатировали ее. Никакого поселения или постоянного жилища при печах обнаружено не было. Работы в мастерских велись сезонно.

Совсем недавно, пару десятилетий назад, в этом тихом месте планировалось возведение нового курортного комплекса “Пастушья Башня” на 3000 человек, с пансионатами, кемпингами, лагерями отдыха. И, как писалось оптимистически в путеводителях 1970–1980 гг., “тишины вокруг скоро не станет”. Так же, как не стало тишины — мы это видели — в ущелье Димитраки, в Капселе, да и во многих других местах.

Нет, мы не стали умней. Просто, в силу некоторых причин, мы временно лишены возможности делать разные глупости — и страшно гордимся этим. И поневоле начинаешь думать: хорошо все же, что в человеческом обществе время от времени происходят стадиальные кризисы, которые приносят нашей несчастной природе-матушке хотя бы временные передышки.