Глава 6. ВОЛЯ ФЮРЕРА И ВОЛЯ НАРОДА
Глава 6. ВОЛЯ ФЮРЕРА И ВОЛЯ НАРОДА
В натуре Гитлера было доводить все до крайностей, пока это не превращалось в свою противоположность. Так получилось со всеми учреждениями, которые он пытался реформировать. Он собирался избавить общество от многих пагубных явлений и с этой целью совершил революцию. Но затем сам все разрушил. Ужасающим примером этого процесса могут служить преобразования в судебной системе.
Гитлер постоянно нападал на судей за то, что они «далеки от жизни», оторваны от народа, придерживаются строгой буквы закона. Он называл их «окаменевшими бюрократами» и последними столпами реакции. В частных беседах он не уставал говорить о злостных злоупотреблениях мировых судей, не скрывая ненависти к ним. Несомненно, одной из причин подобного отношения было подозрение, что независимость судей представляет собой скрытое сопротивление его абсолютизму.
Казалось, что по глубокому убеждению и без скрытых мотивов он стремился к тому типу юстиции, который согласовывался бы со «здоровыми инстинктами нации». Этот лозунг льстил массам, но другой ценности не имел. Гитлер отказывался понять другую сторону вопроса, несмотря на то что ему часто на нее указывали. Иначе ему пришлось бы согласиться с тем, что судьи не обязаны придерживаться установленных статутов и законов из-за того, что все их предшественники с самого начала цивилизации страдали от отвердения мозга. Ему бы пришлось признать, что консерватизм юстиции определен здравым опытом и мудростью человеческого рода, накопленными бесчисленными поколениями. Люди поняли, что некоторая доля неизбежного формализма в юстиции – меньшее зло, потому что, если правосудие поручить отправлять живому человеку, оно неизбежно станет зависимым от человеческих слабостей. Такая концепция юстиции неумолимо ведет к ее саморазрушению, к чистому произволу, а не к справедливости. Нападая на обстоятельства, сопутствующие драгоценному и неизменному принципу, Гитлер разрушал саму основу юстиции.
Он назначил себя законодателем с ограничительными полномочиями, а также верховным судьей нации и предоставил себе свободу отправлять правосудие. Характерно, что он вообразил, будто действует от имени нации, выполняет благородную миссию. Если его абсурдную идею довести до конца, станет очевидным, что «здоровые инстинкты нации», о которых он столько говорил, – не конструктивная, а скорее разрушительная сила.
Гитлер заявлял также, что для него высшим законом является воля народа. На самом деле он представлял свою личную волю как волю народа и заставлял людей верить, что его воля – это их воля.
Характерный инцидент, происшедший в последний год войны, подтверждает это. Однажды за обедом речь зашла о психологии женщин и дипломатии, необходимой в браке. Гитлер расхваливал умных женщин, которые умеют убеждать своих мужей в том, что главенствующая роль в семье принадлежит именно им. Умная женщина своим поведением никогда не показывает мужу, что в семье именно она держит бразды правления. Я нарочно довольно дерзко заметил, что такие женщины знали и широко пользовались секретом, как стать ключевой фигурой в политическом руководстве. В массовой психологии формула общения лидера с народом должна быть такой: «Они должны хотеть делать то, что должны делать!»
Гитлер повторял эту фразу, но не оспаривал ее. Я почувствовал, что разговор смутил его и заставил задуматься; очевидно, всю оставшуюся часть обеда он размышлял над ней. По-видимому, я затронул самые чувствительные струны его демагогической души, подлинную природу которой я только тогда начал подозревать. Если бы мне теперь пришлось определить метод Гитлера в нескольких словах, я бы сказал так: его суть заключалась в том, чтобы суметь подчинить людей, внушив им ложные понятия.
Гитлер хорошо умел представлять ложные или очень спорные положения в самом начале дискуссии как неоспоримые, очевидные факты. Опираясь на них, он потом мог доказать собеседнику то, что и хотел доказать. Свои безосновательные тезисы он подкреплял неопровержимой логикой и огромной силой убеждения. Если бы оппонент внимательно проанализировал первые предпосылки и опроверг их, то без труда доказал бы ложность выводов Гитлера. Но опровергнуть их было не так-то легко. Чтобы поддержать свою точку зрения, Гитлер оперировал фактами, которые его собеседники проверить не могли. Он раздувал эти факты и преувеличивал их важность и преуменьшал важность или полностью игнорировал аргументы противоположной стороны.
Такими хитростями, а также с помощью огромного ораторского дара и глубокой силы убеждения он умел привлекать на свою сторону тех, кто с ним общался. Он всегда говорил так, словно на него снизошло вдохновение свыше. В последние годы войны многие приходили к нему, обуреваемые сомнениями, а уходили внутренне укрепленными и, несмотря ни на что, исполненными новой верой. Когда такие посетители выходили из кабинета Гитлера в ставке, они казались новыми людьми с просветленными лицами и уверенными манерами. Уверенность, которую проявлял сам Гитлер даже в самых безнадежных ситуациях, распространялась, как пламя. Она была стержнем той гипнотической силы, которую не мог понять мир, силы, поддерживавшей многих немцев до конца и которую так печально предали.
Демагогическая страсть действовала где-то между сознанием и воображением; это была смесь самообмана и выдающегося мужества, патриотизма и нарочитой лжи.
Гитлер всегда боялся, что осторожность наносит вред юношеской энергии. По этой причине он нарочно собирал вокруг себя молодых людей, отдалялся от опыта возраста и ненавидел «интеллектуальные ограничения» зрелости. Беспокоясь из-за подбирающейся к нему старости, постоянно опасаясь, что ему не удастся завершить свою работу, если пройдет юношеский порыв, и веря, что только он один может завершить эту работу, он беспрестанно подгонял себя. Из этого страха проистекали его необузданная, злополучная спешка и неорганичный, разрушительный характер его действий. Он мыслил тысячелетиями, когда можно было бы ограничиться десятилетиями, хотел достичь за годы того, на что требуются столетия. Дитя фортуны, он испытывал недостаток в каком-либо чувстве развития и традиции, роста и созревания. С одной стороны, он был ослеплен картинами прошлого Германии – принцами-курфюрстами и имперским блеском – и хотел оживить их в новом одеянии – в современной индустриальной стране! С другой стороны, он словом сокрушал формы современной жизни, развивавшиеся в течение многих поколений, и воображал, что одним росчерком пера сможет установить новые формы на целую вечность.
Его политическая структура не имела за собой никаких народных традиций, никакого исторического опыта. Следовательно, как только башня начала шататься, она развалилась, как карточный домик.
Гитлер создал бесклассовое государство. Но это не было государство народа и лидеров, которое он задумывал, а диктатура в чистом виде. Довольно любопытно, что юридической основой этого государства стали пункты Веймарской конституции (статья 48, параграф 2), предназначенные для введения в чрезвычайных обстоятельствах. Принципы, которыми руководствовался Гитлер, были диаметрально противоположны парламентской демократии. При парламентской демократии администрация изначально ответственна перед избранными представителями народа. Ответственность распространяется сверху вниз, то есть руководство ответственно перед народом, а воля народа является высшим законом. В гитлеровском государстве, напротив, ответственность распространялась снизу вверх, а власть от вышестоящего к подчиненному. Иными словами, фюрер не отвечал перед народом; наоборот, народ отвечал перед ним, а он ни перед кем. Гитлер сам решал, какова воля народа.
Он систематично сводил на нет контроль народа за руководством, уничтожая все учреждения, которые могли служить целям подобного контроля. Он создал партию, которая, как считалось, выполняла великую миссию, но никоим образом не зависела от народа, хотя и существовала в его среде. Национал-социалистическая партия не контролировала лидера; напротив, он использовал партию, чтобы контролировать народ.
Изначально партия была организацией, построенной на демократической основе. Согласно первоначальному уставу, председатель партии избирался ежегодно на общем съезде. До 1933 года Гитлер избирался именно таким способом. Но как только он захватил государственную власть, то сразу избавился от демократических рудиментов в партии, как позже и в деятельности правительства.
По мере того как Гитлер постепенно узурпировал власть в партии и государстве, он отказывался от своих идей новой и прогрессивной формы человеческого общества, миража, с помощью которого морочил народ. Своим авторитарным руководством он построил не идеальное народное государство, а неограниченную диктатуру, превосходную систему для беспрепятственного навязывания собственной воли. Он систематично делал все, чтобы не дать народу каким-либо образом контролировать его действия. К тому времени, когда люди поняли, что происходит в Германии, было уже слишком поздно что-нибудь менять. Уничтожение какого-либо контроля над его правлением предоставило Гитлеру свободу сделать судьбу всех наций игрушкой своих страстей и мании величия.
Размеры и ужас последствий диктатуры Гитлера преподали немцам элементарный урок истории. Эта катастрофа – самое сильное доказательство необходимости введения демократической формы правления. Это относится не только к немцам, но и ко всем нациям, которые еще не пришли к подобному выводу. Фиаско Третьего рейха подвело человечество к тому этапу, когда извечный вопрос «демократическое или авторитарное правление?» наконец решается в пользу демократии. Все нападки, сомнения и критика демократии относятся только к ее недостаткам и излишествам. Сегодня ясно, что ошибки и слабость всех демократических правительств мира не перевешивают того вреда, который может принести своей нации и человечеству один человек, если его действия не контролируются народными учреждениями.
К сожалению, понимание этого пришло слишком поздно, когда ураган бедствия сбил нас с ног. Вероятно, поэтому многие немцы из чувства национальной гордости не могут открыто признать это. Но, как бы то ни было, болезненный опыт недавнего прошлого заставит нас сделать такое признание. Многим из нас мучительно больно унижать себя и духовно и умственно, когда мы и так унижены ужасным материальным поражением. Но настоящее понимание должно подняться над ложной гордостью. Даже если это понимание противоречит тому, во что мы привыкли верить, самый достойный выход – принять его, а не цепляться из ложных представлений о верности за мертвые идеалы. Обязанности хроникера требуют от меня честно признаться в том, что я служил неправому делу. Причины, заставившие меня изменить точку зрения, сегодня исчерпывающе ясны всем немцам. Все, кто чистосердечно следовал за Гитлером от национал-социализма к катастрофе, обязаны все обдумать и духовно переродиться.
Гитлер льстил немецкому народу. Чтобы покорить немцев и иметь возможность использовать их для своих честолюбивых целей, он расхваливал хорошие черты, присущие немецкой нации, и не обращал внимания на плохие. Ради нашего места в мире нам было бы полезнее признать свои ошибки, так же как и дарования. Немцы зачастую слишком грубо демонстрировали сознание собственной силы. Высокоинтеллектуальная нация, немцы поддались высокомерию, когда скромность и чувство реальности были бы более уместны. Иностранцы нередко восхищаются немецкой дисциплиной и организованностью; но когда эти тенденции заходят слишком далеко, они становятся нелепыми. Некритичное подчинение воле сильной личности – опасная черта немецкого национального характера.
Наша организованность является прекрасным качеством, пока она остается в границах разумного. Но она превращается в несчастье, когда мы становимся ее фанатиками, как только мы позволяем ей стать жестким шаблоном, подавляющим нашу индивидуальность. Мы по праву гордимся нашей изобретательностью, но ошибаемся, думая, что иностранцы просто завидуют нам, когда критикуют нашу торопливость и неспособность оставить их в покое. Наша культура имеет мировое признание, но за недостатки в искусстве жизни нас часто жалеют и презирают.
В течение всей истории немецкая нация никогда не отличалась излишним политическим инстинктом. Недостаточное знание мира и космополитизм неблагоприятно влияли на жизнь народа. Пора «народу поэтов и мыслителей», наконец, превратиться в народ с международным кругозором.
Теперь и отныне необходимое условие для завоевания международного статуса – создание демократического государства. Демократия означает правление народа, но оно не может осуществляться непосредственно. Народ может эффективно править только посредством различных институтов. В Германии парламентская демократия была «организована» после Первой мировой войны, но за ней не стояло ни одной национальной традиции; она не была результатом внутреннего роста и зрелости народа. Следовательно, она породила явления, нисколько не идущие на пользу ее престижу. Сосредоточив внимание на этих явлениях, Гитлер сумел подчинить себе людей. Другие народы своим национальным образованием, осознанием традиций, стабильностью и политической зрелостью создали жизнеспособные политические институты. Такие демократические институты непременно должны быть различными у каждого народа, так как должны учитывать особенности нации, природные условия и историческое происхождение. Нельзя не признать, что демократия сама по себе, со всем своим многообразием форм, на самом деле стала превалирующей формой политической жизни нашего времени. На нынешнем этапе технического, экономического и социального прогресса она оказалась историческим решением проблемы организации человеческого общества, единственно возможным принципом социального устройства.
Вопрос о жизнеспособности демократии уже принадлежит прошлому. Проблема будущего заключается лишь в том, чтобы развивать и совершенствовать демократию. Надо понять, что нации достигнут культуры и прогресса, только органично развивая демократические формы жизни, осмысленно строя их и защищая от вредных элементов.
Очевидно, судьбой нам было предназначено пройти неверным историческим курсом до конца, испить до последней капли чашу несчастий, чтобы в конце концов понять, что настала пора навсегда свернуть с нашего страшного пути.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.