Распорядок дня

Распорядок дня

В замке Эдо жили по правилам, проверенным поколениями предков. Сёгуны Токугава обычно вставали в шесть часов утра. Это не очень рано, потому что несколькими веками раньше правила были строже. Крупный военачальник, кумир нескольких поколений самураев Ходзё Соун в XV веке писал: “Самурай в восемь вечера должен крепко спать. Вставай в четыре часа утра, совершай омовение и поклонения… Вставать в четыре часа утра — благо для любого" [Ходзё, 1999].

Пробуждение сёгуна происходило в присутствии камергеров. Как только правитель приподнимался на постели, следивший за ним дежурный камергер издавал клич: “Мо-о-о!” — стандартную команду прислуге начинать приготовления. В “верхней комнате” рядом со спальней разворачивали меховой ковер, ставили на него таз с теплой водой и все необходимое для утреннего туалета. Сёгун полоскал рот и горло, чистил зубы, умывался. В качестве моющего средства использовали мешочек с рисовыми отрубями (нукабукуро). Все предметы, к которым прикасался правитель, были произведениями искусства, выполненными из лучших сортов расписного фарфора и лакированного дерева с золотым орнаментом и фамильным гербом Токугава. Зубной порошок с солями готовили придворные лекари по специальному рецепту.

Личная уборная сёгуна находилась неподалеку от спальни и состояла из двух кабинок — для большой и для малой нужды, каждая около 3 м². Они были обшиты панелями из дорогих сортов лиственницы и разделены бумажно-бамбуковой перегородкой сёдзи. На зиму в уборной сёгуна ставили два закрытых очага с металлическими крышками, а в летнюю жару правителя обмахивал веером дежурный камергер.

Кроме того, в замке были переносные туалеты, которые по желанию правящей четы доставлялись в любую его часть. Они представляли собой компактные кабины с выдвижными сменными ящиками. Такие же ящики были и в стационарных уборных. Дно ящика устилали бумагой или насыпали на него песок, уголь, сосновую хвою или даже птичий пух и перья. После каждого использования подстилку меняли.

Как и прочие приготовления к рабочему дню, утренний туалет сёгуна всегда проходил в Среднем покое (Накаоку), при участии прислуги. Даже если он ночевал на женской половине, утром он возвращался к себе и начинал день здесь. Комнаты правителя назывались Средним покоем из-за их расположения в замке: любое японское жилище устроено так, что его передняя, обращенная к внешнему миру, часть предназначена для хозяйственно-бытовых надобностей, а чем дальше вглубь, тем важнее и интимнее. Правитель занимал Средний покой, который располагался между парадной, общей частью замка и расположенной в глубине женской половиной (Ооку, Большой внутренний покой), где жили его жена и наложницы.

В Среднем покое сёгун облачался в парадное кимоно и отправлялся к семейному буддийскому алтарю на женской половине. Предков следовало почитать ежедневно и делать это прежде любого другого дела за пределами спальни. После возвращения ответственные за прическу сёгуна адъютанты (обычно два камергера и четыре камер-юнкера) брили ему лоб, лицо, укладывали волосы. Прическу делали ежедневно, голову брили через день. Эта часть утреннего туалета занимала довольно много времени, поэтому бритье и причесывание часто совмещались с завтраком и последующим медосмотром Идеально выбритое лицо и прическа составляли важнейший элемент сёгунского облика, поэтому процедура выполнялась регулярно, долго и тщательно.

Следивший за процессом дежурный камергер в нужный момент снова издавал клич: “Мо-о-о”. Это означало, что пора подавать завтрак. Утренняя трапеза начиналась в восемь часов и состояла из бобового бульона мисо, свежесваренного риса, жареной рыбы (чаще всего корюшки или сайры, иногда жирного угря) и двух-трех видов маринованных овощей. Это было обычное меню аристократа того времени. Трижды в месяц — 1-го, 15-го и 28-го числа — сёгуну подавали рыбу окуневых и палтусовых пород. Зажаривали ее всегда целиком, с головой. Особенность завтрака — отсутствие зеленого чая, который пили всю остальную часть дня. Запивали завтрак простой водой. Каждое блюдо проверяли, не отравлено ли оно, поэтому пища зачастую доходила до сёгуна остывшей (тогда ее разогревали). Завтракал хозяин замка в Среднем покое, а обед и ужин ему часто подавали на женской половине. Вкусы сёгунов различались, менялось и меню. Двенадцатый сёгун Иэёси, например, не представлял себе завтрака без маринованного имбиря (того самого, что подают сегодня к суси), а его отец Иэнари больше любил сами суси и ел их не реже, чем раз в пять дней.

После завтрака сёгуна осматривали лекари — проверяли пульс и ощупывали живот. Лейб-медики замка Эдо имели высокий статус: старший приравнивался к крупному удельному князю. Лекари, соответствовавшие современным терапевтам, осматривали сёгуна каждый день, а хирург, окулист и иглотерапевт — один раз в три дня. Во избежание ошибок медики работали группами по пять-шесть человек. Пока правитель завтракал, они ожидали в соседней комнате в обычной позе почтительности догэдза. Когда камергер их вызывал, они подползали к сёгуну по двое и не поднимая головы (смотреть на правителя запрещалось) протягивали вперед обе руки, опираясь на циновку локтями и коленями. Сёгун вытягивал перед собой сложенные крест-накрест руки, и каждый лекарь принимал одну из них своими двумя. Так измеряли силу и частоту пульса. Говорят, лейб-медики при этом очень волновались и потели. Три пары терапевтов сменяли друг друга, и на этом медосмотр заканчивался. В замковых хрониках встречаются также упоминания об осмотре горла и языка сёгуна, но не сообщается, как врачам удавалось при этом не смотреть ему в лицо. Когда же нужно было ощупать живот, приглашали главного лейб-медика замка — только он имел такое право. Случалось это нечасто.

После утренних процедур сёгуна приветствовали государственные советники под руководством дежурного камергера. Впрочем, это тоже бывало не каждый день.

В 10 часов утра сёгун отправлялся на женскую половину, на церемонию утреннего приветствия (собурэ — общий сбор). Это был ежедневный ритуал, в котором принимали участие все старшие фрейлины замка по 6-й ранг включительно. Независимо от отношений между супругами ритуал ежедневных встреч соблюдался строго. Все должно было напоминать, что сёгун — человек семейный, а его жена — хозяйка женской половины замка. Иногда и к семейному алтарю они ходили вместе.

Собурэ. Утреннее приветствие на женской половине

Визиты на женскую половину сёгун совершал по внутреннему коридору, соединявшему Средний и Большой внутренний покой. Об этом следует сказать отдельно. Коридор использовался ежедневно и назывался колокольным (осудзу рока), потому что о предстоящем проходе сёгуна дежурные извещали ударом в небольшой колокол. После этого двери с обеих сторон отпирались, и две фрейлины (3-го и 9-го рангов) встречали правителя у выхода с его половины. Они принимали у сопутствовавших сёгуну камергера и камер-юнкера меч и другие вещи и сопровождали правителя. При передаче меча тщательно следили, чтобы женщины-фрейлины и мужчины-адъютанты не соприкоснулись случайно рукавами: межполовые контакты в замке являлись прерогативой одного человека — сёгуна. Остальных за нарушение этого правила наказывали домашним арестом. Такому же наказанию подвергали за случайное прикосновение к сигнальному колоколу во внутреннем переходе, поэтому служанки при уборке приближались к нему с большой осторожностью.

Вернувшись с женской половины в Средний покой, хозяин замка переодевался в повседневную одежду, выпивал зеленого чая и решал, чем заняться до обеда. Большую часть времени никаких обязательных занятий у него не было. Обычно сёгун читал военные или исторические хроники, летописи, слушал лекции конфуцианцев. После (или вместо) этого мог заниматься верховой ездой, стрельбой из лука и другими воинскими упражнениями. По установленным датам (i-ое, ю-ое и 28-ое число каждого месяца, праздники годового цикла, семейные даты и так далее) эти два часа сёгун проводил на церемониях, принимая подарки и знаки почтения.

В то время к вышестоящим вообще относились церемонно: согласно правилам хорошего тона, распростертый ниц вассал принимал более или менее вертикальное положение только после третьего приглашения подняться с колен, не раньше. Это если вышестоящий был знатным самураем. А если перед тобой сам сёгун? Те, кто имел право лицезреть правителя, придерживались ритуала, утвердившегося в начале XVII века, когда власть Токугава еще не устоялась. По знаку камергера вызванный приближался к комнате сёгуна и падал на колени. Руки его были согнуты в локтях и лежали на полу, лоб также касался пола. Правителю многословным быть не полагалось, поэтому он коротко распоряжался: “Сюда!” (Сорэ о!), указав на место взглядом или жестом. Хорошо обученный вассал начинал изображать движение вперед в той же позе, на коленях, не отрывая лба от пола, но при этом не двигаясь с места: вроде бы он полностью лишился сил, пораженный величием правителя. Сегодня это выглядит смешно, но триста лет назад такое поведение считалось делом чести и хорошего воспитания. По слухам, разрушил это великолепие в середине XIX века реформатор и политический деятель Кацу Кэйсю (1823–1899). Будучи вызван пред светлые очи сёгуна, он, как положено, распростерся на татами. А услышав привычное сорэ о, встал и проследовал мимо повелителя, куда было указано. Камергеры с шипением бросились к нему и попытались нагнуть пониже, но не преуспели. После аудиенции ослушнику устроили допрос с пристрастием в службе тайного надзора, но время было уже не то, да и авторитет у сёгуна — тоже. Проникшийся западными нравами Кэйсю отвечал, что не видит ничего оскорбительного в быстром и точном выполнении распоряжения правителя, а что до отживших обычаев, то для бакуфу же будет лучше от них отказаться. Еще столетием ранее за такое можно было лишиться головы, но в в середине XIX века обошлось. Говорят, после этого случая в присутствии сёгуна перестали передвигаться ползком.

Впрочем, похожие упражнения нижестоящий выполнял по отношению к вышестоящему и на более низких уровнях. Например, при посещении знатным человеком чужого дома сопровождавшая его прислуга принимала и подавала ему меч и обувь. Вышколенный слуга без крайней необходимости не приближался к хозяину, а, опустившись на колени, тренированным движением издали бросал ему соломенные сандалии так, чтобы их было удобно надеть. Сегодня этот жест мог бы показаться невежливым, однако в то время думали иначе.

С двенадцати до часа дня сёгун обедал — иногда у себя, в Среднем покое, иногда на женской половине. На обед подавали рис и морепродукты, чаще всего рыбу (тунец, морской окунь, камбала, палтус). В современном японском ресторанчике типа идзакая можно и сегодня угоститься тем же самым — за прошедшие столетия меню мало изменилось, только готовят немного по-другому. О том, как в то время потчевали знатного человека, рассказал Василий Головнин: “Всякая вещь бывает принесена на особливом блюде и особливыми людьми, кои все вооружены саблями и кинжалами”. В случае с сёгуном разница лишь в том, что прислуживавшие ему камер-юнкеры не были “вооружены саблями и кинжалами”.

После обеда сёгун на своей половине занимался государственными делами. Вся прислуга из Среднего покоя удалялась, и камергеры вызывали курьеров-делопроизводителей. В замке их было 5–8 человек, одновременно работали 1–3. Они поочередно зачитывали сёгуну донесения, рапорты, судебные решения. Правитель разбирал спорные дела, выносил свои решения и заверял чужие, ставил личную печать на документы.

Все бумаги делились на две категории: 1) подаваемые для ознакомления с уже принятыми в бакуфу решениями, 2) требующие личного решения сёгуна. В частности, два самых суровых приговора (смертная казнь и ссылка на острова) требовала личного утверждения сёгуна. В случае согласия правителя с уже принятым решением делопроизводитель прикреплял к документу заранее заготовленный корешок с грифом “Быть по сему” (укагаи но тори тарубэси). Если решение сёгуна не устраивало, он возвращал документ госсоветникам либо в том же виде, либо с надписью: “Для повторного рассмотрения”. Принимая от курьера бумагу, госсоветник низко опускал голову и молча выслушивал его слова, передающие волю сёгуна.

До 1684 года во время разбора сёгуном бумаг госсоветники ждали в соседней комнате. Однако в правление пятого сёгуна Цунаёси произошел неприятный инцидент. Двадцать восьмого августа 1684 года младший госсоветник бакуфу Инаба Масаясу (1640–1684) вызвал из комнаты ожидания своего начальника, главного советника Хотта Масатоси (1634–1684), и зарубил его рядом с разбирающим бумаги Цунаёси. Спустя месяц преступника казнили, но после этого случая в целях безопасности было решено увеличить дистанцию между сёгуном и государственными советниками. Им отвели другое помещение, а для сообщения с ними учредили должность курьера-делопроизводителя (торицуги). Однако и на эту скромную должность мог попасть только знатный самурай рангом не ниже хатамото, а в годы возвышения Янагисава на нее с удовольствием соглашались даже удельные князья.

Особый вид работы с бумагами составляло чтение писем граждан. Как уже говорилось, в 1721 году восьмой сёгун Ёсимунэ распорядился принимать такие письма и передавать их ему. Ключ от ящика для жалоб и предложений хранился у сёгуна, и никто не имел права открывать ящик без его ведома. Трижды в месяц (впоследствии ежедневно) служащий тайного надзора передавал ящик с письмами дежурному камергеру, а тот доставлял его в покои сёгуна и затем зачитывал послания вслух. Достоверно известно, что мнение народа лично изучали только два сёгуна, восьмой и одиннадцатый, об остальных сведений не сохранилось, хотя сама практика подачи жалоб первому лицу продолжалась до 1867 года.

Послеобеденная работа с бумагами обычно занимала у сёгуна около двух часов. Затем бывал полдник, чаще всего на женской половине. Если до ужина оставалось время, сёгун посвящал его себе (чтение, рисование, настольные игры, домашние животные, рыбалка, верховая езда — все как у простых смертных). Вкусы правителей, конечно, различались. Например, двенадцатый сёгун Иэёси любил сценические танцы кабуки, а четырнадцатый сёгун Иэмоти увлекался верховой ездой. Также часто выезжали на соколиную охоту — любимое развлечение отца-основателя Иэясу. Охотой увлекались все сёгуны Токугава, кроме пятого, Цунаёси, защищавшего все живое. Правители также любили пикники и посещение родственников. Их у правящего дома было много, поэтому визиты получались частыми. Особенно любили ездить в гости второй сёгун Хидэтада и третий Иэмицу. Выезды обставлялись торжественно и становились большим событием для горожан. Многие собирались, чтобы поглазеть издалека на внушительный кортеж и украшенные по такому случаю парадные ворота принимающей усадьбы.

Баланс между работой и удовольствиями у разных правителей заметно различался. По мнению историков, из пятнадцати сёгунов Токугава выраженный интерес к государственному управлению и необходимые для этого качества имели около половины представителей этого рода.

В конце 1950-х годов останки нескольких сёгунов Токугава были перезахоронены. Воспользовавшись случаем, японские антропологи изучили их и выяснили, что лица сёгунов были не круглыми, как у большинства японцев, а удлиненными. Правители рода Токугава имели приподнятый нос и крупные глаза. Эти черты считаются в Японии аристократическими. Зубы сёгунов хорошо сохранились, жевательные поверхности оказались мало изношенными, а челюстные мышцы — плохо развитыми. Вывод: сёгуны питались хорошо, ели мягкую пищу и челюстями особенно не работали.

Перед ужином, в 5 часов вечера, сёгун принимал ванну. Это была не только необходимость, но и удовольствие. При этой процедуре величие правителя проявлялось в том, чтобы он ничего не делал сам. Дежурный камергер (косе) его раздевал, а камер-юнкер (конандо) аккуратно омывал. Для этого заранее готовились несколько мешочков с рисовыми отрубями — вместо мочалок (разные мешочки для разных частей тела). Затем сёгун погружался в большую лохань с горячей водой, и тут он уже мог совершать некоторые движения самостоятельно. Удаление влаги с тела также происходило со всем возможным почтением: полотенцем сёгуна не вытирали (это считалось грубым), а облачали его поочередно в десяток тонких хлопчатобумажных халатов, мягко впитывавших влагу.

Со второй половины XVII века сёгуны принимали ванну только в Среднем покое. В правление третьего сёгуна Иэмицу, когда распорядок замковой жизни еще не устоялся, у него случалось множество незапланированных контактов с женщинами самого разного происхождения. Часто это происходило во время приема ванны, когда ему прислуживали служанки низких рангов. Детей, родившихся после таких встреч, называли “банными” (юдоно но ко). В 1644 году простая служанка Онацу, носившая на кухню воду и топившая печь, родила сёгуну Иэмицу сына, который впоследствии стал отцом шестого сёгуна Иэнобу (1662–1712). Поэтому со временем во избежание ненужных осложнений сёгунам Токугава было запрещено принимать ванну на женской половине замка, даже если они там ночевали — только у себя, и только с мужской прислугой.

После ванны, в 6 часов, сёгун ужинал. Вечерняя трапеза была обильнее и разнообразнее завтрака и обеда, часто с сакэ.

Затем у правителя появлялось свободное время. Если он намеревался провести ночь на женской половине, то должен был сразу после ужина распорядиться на этот счет: на приготовления фрейлинам требовалось время. В этом случае дежурный камер-юнкер звонил в колокол, вызывая фрейлину 9-го ранга (омотэдзукаи), и через нее передавал пожелание господина. На женской половине начиналась суматоха. Если же сёгун ночевал у себя, то в оставшееся время он мог читать, играть в настольные игры, беседовать с приближенными. Иногда перед сном ненадолго заходил на женскую половину — выпить чашечку чая и поговорить.

Ко сну правитель отходил в 9-10 часов вечера.

Во время поста правитель питался умеренно, в соответствии с предписаниями, и следовал всем положенным ограничениям — отказывался от игр и вечерних развлечений, женскую половину не посещал. Число постных дней достигало десяти в месяц.

Вообще же жизнь всевластного сёгуна не была такой уж свободной. Конечно, ему многое было доступно (более чем кому-либо в замке), но и он должен был соблюдать многочисленные правила.

Например, сёгун мог в любое время вызвать к себе любую понравившуюся фрейлину до 6-го ранга (тюро) включительно, но не выше. После Иэмицу женскую прислугу от сёгунов отстранили и подчинили их женам. Так что всего несколько фрейлин 6-го ранга, имевших официальный статус наложницы, были ему доступны в любое время. Если же сёгуну хотелось встретиться с другой фрейлиной, его камергеры сначала должны были передать это пожелание генеральной распорядительнице 3-го ранга (тосиёри), а та с разрешения главной хозяйки обращалась к личной покровительнице фрейлины. После согласования со всеми заинтересованными лицами информацию доводили до самой девушки, и она решала, принимать приглашение или нет. Статус наложницы сёгуна приносил женщине большие выгоды, поэтому она, как правило, соглашалась. Но теоретически можно было и отказать (например, сославшись на нездоровье). Косвенно это подтверждается тем, что существовала процедура для выражения согласия или отказа (оситонэ окотовари, отказ взойти на ложе). Отказ не сулил девушке ничего хорошего: ей могли сократить жалованье и со временем вообще удалить из замка. В хрониках о таких случаях не сообщается. Фрейлины 6-го ранга, имевшие официальный статус наложниц, ни от чего отказываться не могли. Они и не отказывались.

Третий сёгун Токугава Иэмицу. Старинное изображение

Хозяин замка почивал на высокой постели, головой на юг, ногами на север (так повелось исстари). Рядом с его футоном стоял меч на подставке, небольшой столик с пепельницей и бумажными салфетками, а у изголовья висела охраняющая сон картина. И специальная противопожарная экипировка на случай, если ночью придется выбираться из горящего здания. Внешне от обычного кимоно она отличалась только белым капюшоном, прикрывавшим голову, шею и плечи. Однако покрой одежды и особая ткань увеличивали шанс на спасение.

В середине XIX века в спальне сёгуна, кроме него самого, ночевали четверо камергеров. Двое располагались по обе стороны постели, двое — возле двери. Это были доверенные люди, в нескольких поколениях служившие сёгунам Токугава. Камергеры могли ночью спать, но одеял и подушек им не полагалось. Они клали на соломенную циновку тонкий матерчатый матрац и ложились на него, завернувшись в ночной халат каимаки. За дверью спальни в две смены дежурили камер-юнкеры. Им спать уже не разрешалось, и они бодрствовали всю ночь. Камергеры и камер-юнкеры выходили на службу посменно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.