24 Современная «нечаевщина»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

24

Современная «нечаевщина»

1 декабря 1882 года в Петропавловской крепости в возрасте тридцати пяти лет умер Сергей Нечаев, автор «Катехизиса революционера» и руководитель организации «Народная расправа», которая стала предтечей известной «Народной воли».

Тем, кто еще мучается сомнениями, были ли народовольцы героями или террористами, можно порекомендовать найти и почитать нечаевский «Катехизис революционера».

«У товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа… Но, убежденные в том, что это освобождение и достижение этого счастья, возможно только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать развитию бед и зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию».

(Из «Катехизиса революционера» Сергея Нечаева).

Наиболее радикальным средством развития бед и зол в стране и служил, по мнению Нечаева и его последователей, терроризм. О годах царствования Александра Второго точнее всего сказал Фридрих Энгельс, который русских не очень любил, но отслеживал все происходящие в России события весьма внимательно.

«В России в те времена было два правительства: правительство царя и правительство тайного исполнительного комитета заговорщиков – террористов. Власть этого второго, тайного правительства, возрастала с каждым днем. Свержение царизма казалось близким».

Фридрих Энгельс в 1894 году, о рубеже 70–80-х годов XIX века.

Под «исполнительным комитетом» Энгельс подразумевал исполнительный комитет «Народной воли», которая после безуспешного хождения в народ взяла на вооружение тактику террора, пытаясь таким образом «разбудить», как она говорила, «пассивный народный материал». Сверхзадачей организации было спровоцировать революционный «девятый вал», способный утопить корабль самодержавия. «История движется ужасно тихо, – раздраженно замечал один из наиболее известных русских террористов Андрей Желябов, – надо ее подталкивать».

Считать Россию родиной политического терроризма, конечно, нельзя, поскольку этот способ борьбы против власти и за власть известен давно. А вот по размаху и результативности террористической деятельности «Народная воля» и сегодня, во времена разветвленного международного терроризма, производит глубокое впечатление.

В XIX веке русские террористы, безусловно, занимали лидирующую позицию, оставив далеко позади всех западных экстремистов, вместе взятых. «Народная воля» не только брала на себя ответственность за теракты, но и, как правило, мотивировала и даже анонсировала их. Партия даже рассылала предупреждения о вынесенном приговоре будущим жертвам.

К моменту прихода Александра Второго к власти страна была тяжело больна, но, как показали реформы, все же излечима. Результатом убийства Царя-освободителя стало то, что реформы в стране остановились. Для больной страны это было смертельно опасно. Для революции – замечательно.

«Наиболее эффективным оружием народовольцев оказался террор… Это отчетливо проявилось в секретной инструкции «Подготовительная работа партии» (весна 1880): «Партия должна иметь силы создать сама себе благоприятный момент действия, начать дело и довести его до конца. Искусно выполненная система террористических предприятий, одновременно уничтожающих 10–15 человек столпов современного правительства, приведет правительство в панику, лишит его единства действий и в то же время возбудит народные массы, т. е. создаст удобный момент для нападения».

(«Универсальная энциклопедия Кирилла и Мефодия» (интернет-издание), 2009 год).

Все мы, люди – любим, умираем, убиваем друг друга. Много тысячелетий в этом смысле ничего не меняется. Но террор как таковой – это детище Великой французской революции, и его отсчет надо вести примерно с этого времени. Наиболее четкую формулировку террора дал Робеспьер – совершенно открыто, поскольку тогда это не было негативным словом, а, наоборот, предполагало позитивный смысл. Он опирался на другие формулы, Монтескье и других философов, и мысль была очень простая: террор – это способ управления обществом в экстраординарных условиях, когда правительство позволяет себе незаконные методы управления, включая открытое насилие.

С учетом же прошедших лет и современных реалий террор можно определить так – это способ управления обществом посредством превентивного устрашения.

Если же попытаться классифицировать террор, то можно выделить три основные формы: террор правительственный, террор управляемой толпы и индивидуальный террор.

С правительственным все понятно, можно не объяснять. Террор же управляемой толпы – это когда кажется, что происходит народное волеизъявление, а последующие историки выясняют, что оно было не совсем и даже совсем не стихийным.

Впервые у французов замелькало слово «террор» в сентябре 1792 года, когда науськиваемая якобинцами толпа перебила узников в тюрьмах, под предлогом, что это аристократы, у которых связи за границей, и что через них к республике якобы тянут свои костлявые руки интервенты. Это был террор толпы – якобы народное волеизъявление. Очень темную роль во всем этом сыграл тогдашний министр юстиции, один из самых интересных деятелей французской истории – Дантон.

В нашей истории период с февраля до октября 1917 года тоже можно назвать временем террора толпы, поскольку все проводимые тогда демонстрации и грабежи были не просто народными волнениями, а направлялись разными политическими силами.

Третья форма террора, в связи с которой мы и вспомнили Нечаева, – индивидуальный террор. Самое интересное, что начиналось использование термина только применительно к террору толпы и правительственному террору, и только почти через столетие в России впервые террором стали называть покушения – то, что мы теперь называем индивидуальным террором. Можно сказать, что государственный террор и террор толпы – изобретение французов, а индивидуальный террор – наше отечественное открытие.

Во время Великой французской революции государственный террор родился как способ уничтожения старого строя, как способ слома аристократии, сословности. Террор толпы рождался, когда толпа, науськиваемая идеологами, набрасывалась на своих противников, реальных или мнимых, и с ними расправлялась. А индивидуальный терроризм или терроризм малых, глубоко законспирированных групп – это первоначально чисто русское явление.

Кстати, сам Нечаев не знал, что он занимается террором, и тем более индивидуальным, хотя он и возглавлял общество «Народная расправа». Но деятельность подпольной организации, пусть и с убийствами, террором не называлась. Интересно, что ровно в это же время во Франции происходили события Парижской коммуны, и вот деятельность Парижской коммуны и ее противники, и ее сторонники как раз называли террором. Деятельность же Нечаева – нет. Понадобилось еще несколько лет, чтобы к ним стали применять этот термин – когда появилась уже «Народная воля» и открыто объявила: наше орудие – террор.

Во времена Нечаева и его «Народной расправы» о терроре не говорили, говорили просто «борьба», специального термина не было. А потом знаменитый К. Морозов, который позже писал безумные работы в стиле Фоменко и дожил до советской власти, лично зарезал начальника жандармов Н. Мезенцева и написал книгу «Террористическая борьба», где одним из первых четко назвал индивидуальный террор именно террором.

Так что же лежит в основе появления такого индивидуального террора?

Естественно, идеологи террора никогда не говорят, что они это делают потому, что хотят убивать. Террор – это не только политика, это система аргументации. Поэтому террор – это всегда апология чего-то совершенно крайнего, экстраординарного, посредством апеллирования к каким-то экстраординарным обстоятельствам.

Государственный террор и террор толпы строятся на аргументации «осажденной крепости» – повсюду враги, снаружи враги и внутри тоже враги. А индивидуальный террор еще проще аргументируется: правительство встало на путь жестокости, надо отвечать ему тем же. Нечаев употребляет в своем «Катехизисе» выражения «подлая власть», «подлое общество», «поганая власть». Причем понятно, что власть никогда не оправдывает надежды, поэтому в ее преступления люди верят очень охотно. Сам Нечаев, кстати, был большой мастер рассказывать, как его избивали, а потом выяснялось, что никто его не избивал, просто надо было приводить примеры возмутительных поступков власти.

В советских учебниках логика возникновения террора была проста: сначала было мирное хождение интеллигенции в народ, власть ему мешала и применяла жестокие меры, а ответом ей уже стал индивидуальный террор.

Как вы считаете, народовольцы – это герои или террористы?

Герои – 11%

Террористы – 35%

Затрудняюсь ответить – 54%

По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob».

Конечно, сама постановка вопроса не совсем корректна. Нечаев был, без сомнения, террористом, но при этом являлся в какой-то степени и героем, ведь он был лично очень храбрым человеком и много раз это доказывал. Можно сказать, что он был героем в античном смысле, если подходить к его поступкам без этической оценки.

В Античности герой – это тот, кто совершает героические поступки, побеждает в битве или жертвует собой. То, как он их совершил, никогда никто не видит – известен только рассказ об этих поступках. Герои Илиады тоже потомкам не видны, мы знаем о них по рассказам Гомера. И террористы XIX века – герои не только в собственных глазах, но прежде всего в глазах тех, кто готов слушать рассказы о них. Те же, кому слушать эти рассказы неинтересно, просто ставят на них крест и считают, что они обычные террористы. Но те, кто готов их слушать, могут поверить, что они действительно герои. И это распространенный прием современных экстремистов – создание культа великих героев-террористов.

Террор и революция абсолютно неразрывны, и хороших революционеров не бывает, как не бывает и хороших террористов. Даже самый умный, самый свободомыслящий революционер типа Герцена оказывается беззащитен перед логикой террора, потому что она задействует самые святые для него понятия. Революция всегда чревата террором, хотя, конечно, исторически это логика реакции, то есть ответ на жестокость и несправедливость власти.

Терроризм – террор снизу. Раньше именно его назвали индивидуальным, но сейчас, строго говоря, этот термин не используется, и можно просто различать террор снизу и террор сверху. Изначально он был левым, потому что левые были «внизу» и они были меньшинством, стремящимся к власти. Причем переход к насилию не в виде восстания, а в виде действий индивидуальных малых групп происходил именно в той ситуации, когда у них не было шансов оказаться «наверху».

То есть терроризм – это всегда поведение меньшинства, находящегося в политически безнадежной ситуации или в ситуации, которая этому меньшинству кажется политически безнадежной. С тех пор мир стал разнообразнее, и группы, находящиеся в таком положении, тоже стали разнообразнее: есть ультраправые террористы, есть религиозные, есть националистические террористы всех сортов. Но они всегда являются меньшинствами, стремящимися к власти.

Террор – это еще и оружие слабых. Те, кто считает, что у них нет других возможностей борьбы, но что они должны наказать кого-то, – берут в руки оружие и начинают террор. Идеологическая подоплека при этом может быть разная. Конкретно в России сейчас распространен преимущественно ультраправый экстремизм, левого намного меньше.

Вообще понятие «экстремизм» в российском Уголовном кодексе описано очень длинно и запутанно. Терроризм определен гораздо понятнее – это насильственное действие, направленное на принуждение, попытка принудить общество и власти к каким-то действиям. И, в общем, под эту категорию подпадают многие действия, которые обычно у нас терроризмом не называются. Поэтому особого смысла разграничивать экстремизм и терроризм нет.

Например, люди, которые взорвали Черкизовский рынок в Москве, не называли себя террористами, и их никто так не называл, а между тем в какой-нибудь другой стране они, несомненно, значились бы как террористы. Потому что это было обычное террористическое действие: они же не для того взорвали рынок, чтобы убить сколько-то человек, да и вообще не знали, какие это будут люди. Это была типичная террористическая акция – нужно было оказать воздействие на власти. А у нас это было квалифицировано как убийство по мотивам национальной ненависти. Несколько человек сели пожизненно, что не мешает их лидеру писать из тюрьмы пламенные манифесты и даже книгу выпустить. То есть вести себя вполне по-нечаевски. Он для многих стал как раз героем.

Группы, которые хотят серьезно заниматься террором, нуждаются во взрывчатке, оружии, тренировках. Они могут делать это совсем подпольно, что сложно, хотя иногда все же бывает – недавно спецслужбы накрыли очередную квартиру с взрывчаткой. Но чаще бывает иначе – люди договариваются с каким-нибудь клубом военно-патриотического воспитания или даже воинской частью и под видом «патриотической молодежи» учатся там стрелять. Есть такие чудесные кадры, как участники экстремистской группировки учатся стрелять из гранатомета. На самом деле им вовсе не нужно уметь стрелять из гранатомета – невозможно представить сценарий, при котором им придется это делать в реальной политической ситуации. Но зато в этом есть «революционная романтика», что и привлекает в такие организации молодежь.

Обязательным признаком терроризма является информационная составляющая. Если не известно, кто и ради чего совершил этот теракт, он становится бессмысленным. В 90-е годы во Франции был случай, когда все знали, что взрыв в Париже будет произведен где-то в пять-шесть часов вечера, чтобы информация о нем успела попасть в восьмичасовой выпуск новостей. Информационная технология – по определению составляющая часть террора. Потому что террор – это мощный способ давления на общество.

Бывают, конечно, и тренировочные теракты, что, правда, выясняется, только когда группу уже поймают. То есть оказывается, что они тут взрывали, там взрывали и были неудовлетворены результатом или не знали, что с ним делать.

В хорошо организованной террористической организации все четко устроено: один взрывает, другой бежит факс отправлять, третий еще что-то делает. У нас не всегда так – отечественные террористы еще только учатся. А бывают случаи – так же как до революции было, в нечаевские времена и попозже – так называемого безмотивного террора. Его цель – просто посеять в обществе возбуждение и страх, а для этого все равно что взрывать. Мораль и логика в этом простые: народовольцы, взрывая кафе, говорили, что хороших людей там быть не может, это же буржуазное место. Этот же аргумент применим к теракту в дорогостоящем поезде Москва – Петербург – простые люди на таком не ездят. А исламские террористы вообще могут взрывать всех подряд, у них всегда есть «оправдание», ведь все немусульмане, с их точки зрения, – неверные.

У нас сейчас огромное количество структур, которые официально занимаются борьбой с терроризмом и экстремизмом. Но какова динамика этой борьбы? В какой степени эти уполномоченные структуры эффективны? Они тех ловят или не тех?

По статистике, исключающей, правда, республики Северного Кавказа, получается, что цифры жертв террора достигли максимума в 2008 году, когда насчитали больше ста десяти убитых и пятисот с лишним серьезно пострадавших. А с 2009 года началось некоторое снижение, и оно совершенно точно целиком достигнуто усилиями силовых структур. Но это снижение есть только в нескольких регионах – в Москве и Московской области, в Петербурге и еще кое-где. А если взять среднюю провинцию – там ничего не изменилось.

Из массы экстремистов, отловленных, осужденных, направленных в места не столь отдаленные, подавляющее большинство (без учета Северного Кавказа) – это ультраправое подполье, причем именно подполье, люди, которые создавали ячейки, а иногда даже конспиративно жили. Они за «национальную революцию», «спасение белой расы» и так далее. Также есть немного террористов исламистского толка и совсем мало ультралевых.

Конечно, контртеррористические структуры, как и всякие другие структуры, работают «на отчет». Есть люди, которые действительно переловили десятки террористов, а есть и те, кто преследует каких-то достаточно произвольных людей по глупейшим обвинениям – только чтобы заполнить отчет. Причем чаще всего страдают, что характерно, не политические активисты какой-нибудь не той окраски, как у нас обычно принято считать, а совершенно не связанные с политикой люди: какие-то религиозные меньшинства, журналисты, неполитические авторы, что-то не то написавшие. Библиотеки тоже страдают от постоянных придирок, что у них есть экстремистские книги, которые они по закону не имеют права списать. С другой стороны, если бы эти структуры вовсе не создавались, то не было бы и спада преступлений.

Но успехи могут оказаться недолговечными – поймали тех, кто несколько лет вел себя очень расслабленно и не очень сильно прятался, потому что привык, что ловят плохо. Когда стали лучше ловить, эти группы, которые раньше своей целью видели таджикского дворника, теперь зачастую нацелены уже на злого мента, который посадил их коллегу. Причем, понятно, не конкретного того мента, хотя и такое может быть, но абстрактного или любого – то есть начинается борьба экстремистов экстремистскими методами с самой системой.

Очень интересно, что в отличие от той же нечаевщины и даже от 1917 года, сегодняшние требования радикалов-экстремистов сравнительно редко выходят на политический уровень. Они хотят создать национальную диктатуру, но против власти выступают не слишком рьяно – раз в год выходят на «Русский марш», больше им не разрешается. Поскольку им разрешили этот марш, они не требуют «уберите Путина», но они могут сказать, что Суркова нужно убрать, допустим, потому что он на самом деле «чеченец».

Царское правительство войну с террором в конечном итоге проиграло, и революция взяла верх – в силу внутреннего разложения системы, неудачной войны и так далее. Но все-таки нельзя сказать, что самодержавие пало под ударами индивидуального террора – при Александре Третьем был раздавлен террор «Народной воли», так что и следа от него не осталось. А при Столыпине был раздавлен и левый эсеровский террор, так что к началу Первой мировой войны такой проблемы вообще в России не было.

«Я о них ничего не знаю – кто это такие?»

«А кроме черного и белого вариантов нет?»

«Трудно сказать, смотря с какой точки зрения на это посмотреть. Если судить относительно мнения пролетариата, то герои. Если смотреть на все глазами буржуазии, тогда некие террористы. Отсюда и ответ неоднозначный. Но, наверное, террористы».

«Наивные экстремисты и уж точно не демократы».

«Убийцы собственной страны».

«Люди с амбициями, личными психологическими проблемами, непонимающие, что терроризм – это просто убийство, а убийство всегда несет за собой лавину зла».

«Борясь против царизма, они боролись за народ, а не против народа. При этом шли на самопожертвование ради счастья других. Потому их можно считать героями, что касается методов борьбы, то террор может быть эффективен, но лишь в определенных пределах».

(Из комментариев к опросу о народовольцах на сайте «SuperJob»).

Меры борьбы с террором определяются пониманием того, как устроена террористическая организация. В ней есть несколько уровней. Прежде всего – руководство, которое редко занимается конкретными терактами, а если оно умное, так и вовсе старается не жить в той стране, где орудует их организация. Во-вторых, есть исполнители, которыми можно жертвовать. В-третьих, обязательно есть финансовая составляющая – то, что потом, спустя лет сто, с трудом раскапывают историки. Только сейчас становятся известны финансовые механизмы декабристов и народовольцев. Это то, что революционеры не любят объяснять, но что есть обязательно – надо же на что-то покупать, подкупать и многое другое делать. Это может быть бизнес, спонсорство, помощь иностранных государств и так далее. И четвертое, что нужно террористам и экстремистам, – это апологеты, публицисты, которые прославят их действия.

Поэтому для борьбы с террористами надо прежде всего бороться с финансовыми потоками – это как раз то, чем на международном уровне США занялись после 11 сентября. А кроме того, обществу нужно давать информационное противоядие – объяснять, что если человек что-то храбро говорит на суде, это не значит, что он герой и что надо вслед за ним бежать и взрывать.

Сейчас, конечно, гораздо сложнее справляться с экстремистскими организациями, чем до революции. В те времена было принято, хотя тоже не всегда, создавать централизованную организацию, партийного типа. А сейчас все более популярной становится сетевая горизонтальная структура, которая сложнее ловится и легче регенерирует. Это с одной стороны. С другой стороны, есть важный вопрос – как демотивировать людей приходить в такие крайние группировки. К сожалению, у нас в стране нет альтернативы, которая дала бы людям возможность свои радикальные взгляды выражать публичным образом, не нарушая при этом Уголовного кодекса. Поэтому наиболее рьяные молодые люди автоматически становятся потенциальными кандидатами для экстремистских группировок.

Что касается законодательной базы, с которой в России тоже большая проблема, то, конечно, закон о противодействии экстремизму работает плохо. Однако для того, чтобы он заработал, даже не обязательно его радикально переписывать. Достаточно сократить раза в три определение экстремизма, сфокусировав его на действиях, имеющих то или иное отношение к насилию. Призывы ли это к насилию, финансирование ли насилия или еще что-то. И тогда весь этот грандиозный механизм подавления, который у нас создан, будет сфокусирован гораздо лучше, чем сейчас. Сейчас он просто действует как оружие неизбирательного поражения и очень часто становится не средством борьбы с экстремизмом, а средством борьбы с инакомыслием или еще хуже – средством для сведения личных счетов или выяснения отношений с неприятными религиозными меньшинствами, вроде «Свидетелей Иеговы», против которых сейчас идет целая кампания.

Модифицировать закон совсем несложно и политически безболезненно, и очень трудно сказать, почему это до сих пор не происходит.

Поскольку мы часть цивилизованного мира, экстремизм и терроризм представляют серьезную опасность для России и сейчас, и в перспективе. Террор хорошо работает именно против того, в чем есть элементы цивилизации, поэтому со временем эта угроза будет только увеличиваться. И принимать меры для того, чтобы эффективно с ней справляться, нужно уже сейчас[27].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.