Россия, с которой не о чем поговорить

Россия, с которой не о чем поговорить

Каждый год я привык подводить итоги. Для меня все, что я прочел, увидел, попробовал, все люди, с которыми познакомился, оцениваются по принципу, смог ли я сформулировать для себя что-то новое, важное, хотя бы забавное, или нет. Если в голове не осталось ничего, пронеслось мимо огнями встречных фар, значит, не твое, не к тебе было обращено.

Не первый год я думаю об одном и том же: почему Россия, которая на протяжении тяжелейшего для страны XX века говорила с миром образами Малевича и Кандинского, языком Чехова, Пастернака, Набокова и Солженицына, великим танцем Дягилевских сезонов и Мариинского театра, музыкой Рахманинова, Прокофьева и Шостаковича, теперь молчит? Точнее, бубнит что-то бесконечно провинциальное и однообразное вроде: «Россия без Путина». Невысокий, совсем не грузный и не грозный человек, с застенчивым взглядом «простого русского парня», полностью погреб под собой все мысли, желания и стремления думающей части страны. Многие, особенно среди сетевых обитателей, кажется, всерьез убеждены, что и с постели вставать, и зубы чистить не надо, пока у власти находится Путин.

Этот странный ход мыслей очень не идет России, которая в гораздо менее благоприятных, да что уж там, совсем отвратительных условиях смотрела вперед, мечтала, иногда из лагерного барака или грязного окопа, порою совсем глупо и наивно. Отсутствие большой мечты, кажется, и есть главная проблема нынешней России, которая самими своими просторами обречена быть большой… либо дурой, либо умницей. Это уж как получится, а получалось у нас по-разному.

Главная проблема революции 1991 года вовсе не в том, что народ якобы ограбили, а потому он разочаровался в демократии. Главная проблема в том, что массы людей мечтали не о возвращении на путь истины, какой бы она ни представлялась, а хотели жить как в Америке – с двадцатью сортами колбасы, вареными джинсами и жвачкой. Идеал лимитчика – шаткое основание для демократии, да и страны вообще, а потому очень быстро не стало демократии. И, наверное, может не стать самой страны.

Припоминаю один любопытный разговор Собчак и Соколовой с Борисом Березовским в журнале GQ, в бытность мою его редактором. Ксения Соколова, имея в виду то исключительное положение, которое занимал Березовский в политическом раскладе девяностых, заметила: «Не кажется ли вам, уже теперь, когда все сложилось так, как сложилось, что у вас и ваших соратников был только один путь победить? Надо было отказаться от всех своих финансовых интересов, от богатства, от любых проявлений гедонизма… Надо было сменить жизнь в стиле джет-сет на скучную жизнь аскета ради решения только одной политической сверхзадачи… Задачи, по масштабу сопоставимой с той, которую решали Ататюрк и Авраам Линкольн». Березовский на это ответил: «Я считаю, что надо было отказаться, но я не считаю, что у меня были силы отказаться».

С тех пор по пути Березовского прошли легионы умных, волевых, часто не бесталанных людей и в финале тоже не нашли в себе сил отказаться. Идеал лимитчика, осуществленный в рамках одной отдельно взятой двенадцатикомнатной квартиры в Молочном переулке, как у девушки Сердюкова, неизменно порабощал и ум, и волю, и талант. Тем не менее наивно предполагать, что между отставленным министром обороны, его «боевой» подругой и так называемым простым человеком пропасть. Ведь откуда-то эти министры обороны все время приходят с подругами, друзьями, соседями, однокашниками и однокорытниками. Нет им числа. Они сидят в ЖКХ и милиции, в университетах и поликлиниках, они свинчивают лампочки в подъездах и выбрасывают мешки с мусором на обочину дороги, они паркуют свои машины на пешеходных переходах и обдают грязью жмущихся по тротуарам прохожих. Это все, как теперь принято говорить, «звенья гребаной цепи» неуважения чужого пространства, личности, прав, вообще всего, что находится за пределами собственной выгоды и комфорта.