Глава 3 1943

Глава 3

1943

— Окружение — это, брат ты мой, особая война. В сорок третьем я попал последний раз в окружение. Потом уже шли свободней, только вперед. И их в котлы прихватывали. А в сорок третьем еще и они нас трепали.

Мы думали, что удержимся на своих позициях, а соседи, как всегда, подойдут, выручат. Но немец всерьез за нас взялся. Соседей от нас отрезал, замкнул кольцо плотно и через несколько дней нас в том кольце все же начал дожимать.

Мы пока держались. Заняли круговую оборону. Но уже понятно было, что долго так, одни, не продержимся.

Они уже поняли, что их сторона берет, что нам некуда деться, что мы голодаем уже несколько суток и боеприпасы на исходе. Начали наглеть. Прорвались, помню, атакуют, бегут прямо на нас. Вот уже на нашу минометную батарею ворвались. Пехоту, охранение наше, смяли. Я пистолет выхватил, одного повалил прямо на бруствере своего окопа.

Как я убежал оттуда, не помню. Миномет мы оставили. Прицел только оказался у меня в руках. Не помню, как снимал его, но вот унес и нигде не бросил. Снимал, видать, машинально. Огонь был такой мощный, что кругом за несколько минут были буквально выкошены кусты и небольшие деревца. Лесок наш немцы постригли, как английский газон. Кто сразу встал, побежал — того сразу наповал.

Я переждал стрельбу. Когда чуть поутихло, побежал. Вижу, впереди артиллерийская позиция. Наша пушка стреляет прямой наводкой. Снаряды летят навстречу мне, стороной. Так и жгут трассы. Куда ж она лупит, думаю? Оглянулся: по танкам. Немцы танки пустили. Серьезная атака. Бегу, а немецкие трассирующие пули обгоняют меня. Бегу и думаю: вот какая-нибудь сейчас и меня смахнет. Но добежал. Спрыгнул в окоп к артиллеристам. Но те меня в свою компанию не приняли.

— Драпай, — говорят, — дальше. Тут ты нам только мешаешь.

Тут откуда ни возьмись — наши танки. Оказывается, наши прорвались. Нам на выручку. Помню, вышла наша «тридцатьчетверка». Остановилась. Стволом повела. Шлеп! — и немецкий танк сразу загорелся. Налетели немецкие самолеты. Шустрые такие, пикирующие бомбардировщики. Они бомбили очень прицельно. Бомба упала возле нашего танка — и башня с него долой. Уцелели ли танкисты, не знаю. Но танк не загорелся.

Тут нас в лесочке том, за артиллерийской позицией, порядочно народу набралось. И минометчики, и из автобата ребята, и из обозов. Мы немного образумились. Стали своих искать. Пришел откуда-то лейтенант с пятью бойцами, стал поднимать нас в контратаку. Сказал:

— Все, кто может держать в руках оружие, в цепь. Идем на прорыв. Раненых не бросать.

Раненых поставили во вторую цепь. Пошли. Так я, минометчик, и попал в пехоту. А ничего, отбились. И к своим вышли вскоре. Раненых вынесли. Прорвались. Я так и шел: в одной руке ТТ, а в другой — прицел от миномета.

Дневник младшего лейтенанта Овсянникова

Эти записи в мои руки попали случайно. После выхода предыдущих моих книг «В донесениях не сообщалось» и «Армия, которую предали» в Вязьме, в центральной районной библиотеке, состоялась встреча с читателями. После этой встречи ко мне подошла пожилая женщина и сказала, что у нее хранится записная книжка. Принадлежала она лейтенанту Овсянникову, боевому товарищу ее отца. Она решила передать ее мне: «Вы сможете правильнее распорядиться этими записями». Передала конверт. В Тарусе я открыл его и нашел небольшого формата общую тетрадь в клеенчатых обложках и на металлических скрепках. 36 листов в клеточку.

На обратной стороне обложки синими чернилами большими печатными буквами: «ДНЕВНИК». Чуть ниже: «1943 год». И внизу, помельче: «Л-т Овсянников О.И.».

Не раз перечитывая страницы дневника лейтенанта Овсянникова, я каждый раз думал о том, что ведь это сюжет для отдельной книги, для романа. Но время романа, видимо, еще не пришло. Дневник решил опубликовать в оригинале, без сокращений.

Лейтенант Овсянников обладал несомненным литературным даром. Быть может, не оборви его жизнь пуля, мы сейчас читали бы его книги. Но в декабре 1943 года под Витебском его жизнь оборвалась, и остался только дневник, личные записи, которые в войсках было запрещено вести, но лейтенант Овсянников вел. И донес до нас тепло и трепет своей души, свои мысли и мечты, а также жестокую правду войны.

17.03.43

г. Горький

Вот я и добился своего. На этот раз на медкомиссии врачи не посмотрели на мое плоскостопие и признали меня годным. Вместе с Петей Степичевым мы в одной команде. Живем в холодной казарме. Вечером подметали плац, на котором проводятся все построения и переклички. Впервые я услышал, как звучит моя фамилия среди фамилий других бойцов. Старший лейтенант выкрикнул перед строем: «Овсянников!» — и сердце мое сжалось. Как будто не меня, а кого-то другого окликнул наш командир роты, и другой, более достойный, должен был отозваться из строя.

Дневники и любые записи, подобные этим, которые я начал, вести запрещено. Но, я надеюсь, записную книжку я сохраню. Хотя бы до отправки на передовую. Там уж точно нельзя.

Строевые занятия на плацу нисколько не утомляют меня. Ноги не устают. Устаю, конечно, но не более, чем другие.

Зубрим Боевой устав пехоты Красной армии.

Войну начинали с другим уставом. У нас — новый.

Ротный сказал: «Устав — лучший строительный материал, из которого строится вся армия, в том числе рота».

18.03.43

г. Горький

Сегодня стало ясно, что из нашей команды формируется маршевая рота. Как говорят уже побывавшие на фронте, это означает, что долго нас в тылу не продержат, а бросят прямо в бой, возможно, на пополнение какой-нибудь выбитой части, полка или батальона.

У нас в роте, теперь уже так называют все нашу команду, подобрались люди разных возрастов. Самый опытный и бывалый — Степан Сергеевич Глухов, бывший слесарь. Его мы, молодые бойцы, называем дядей Степаном. Вначале — в шутку, а потом прижилось. Он не протестует, только усмехается. Дядя Степан воевал под Москвой. Был ранен возле городка Медунь[6] Смоленской области. Находился на излечении в Калуге. Потом его отпустили домой. Он снова вернулся на завод. Какое-то время работал в своем цехе на прежней должности. А теперь его снова призвали. Он нам сказал, что, мол, если Степана Сергеевича Глухова от станка оторвали, значит, на фронте намечается что-то грандиозное. Мы и сами думаем, что фашистам готовится еще один Сталинград и мы будем направлены именно туда.

Дядя Степан дает нам советы, всячески опекает. К примеру, показывает, как правильно наматывать портянки, чтобы не стереть до мозолей ноги. Как удобнее заряжать винтовку и как закладывать в подсумок обоймы с патронами. Как держать гранату перед броском.

Все-таки здорово, что мы с Петей Степичевым вместе. Другие ребята с нашего факультета уже давно на фронте. На некоторых родители получили похоронки. Некоторые пропали без вести во время боев под Харьковом и Сталинградом. Валерка Ивакин, Игорек Булкин, Олег Березовский… Игорек — без вести. Мы как-то спросили дядю Степана, что это может означать — без вести? Он сказал: «Может, в плен попал. Может, на задержке где. В окружение попал, а там пристал к какой-нибудь молодке, на временный постой. Могло и — прямым попаданием. Тогда от человека ничего не остается, одни клочья одежды…» Объяснения дяди Степана в какой-то мере возмутили нас с Петей. Особенно о временном постое и молодке. Хотя виду мы не подали.

Хочется верить, что Игорь Булкин, лучше всех нас ориентировавшийся в эпохе Древней Руси и наизусть знавший «Слово о полку Игореве», жив. Может, ранен. Может, действительно где-то прячется, находясь на оккупированной территории, но жив и верен присяге. Такие, как Игорек, не ломаются.

19.03.43

г. Горький

Оружия не выдают. На всю роту у нас шесть учебных винтовок системы Мосина образца 1891/30 года. У нашей, с которой занимается второй взвод, такой изношенный механизм, что винтовка вся болтается и гремит. Дядя Степан, у которого шутка всегда, как он выражается, на губе, сказал, что такой только в обозе… Мы ее теперь так и называем — «обозница». Во время сборки-разборки мы рассмотрели клеймо: 1898 год. Это — дата изготовления нашей «обозницы». Она даже старше дяди Степана. Но когда она вычищена и смазана, пахнет как настоящее боевое оружие. Этот запах волнует.

К Пете приходили родственники: мама и сестра Надя. У Нади такие же серые, как и у Пети, глаза, с таким же широким разрезом. Правда, все-таки другие. Природа дарит женщине более выразительные глаза, как и вообще все черты. Иная линия, более мягкий и совершенный изгиб…

Вечером Петя делился домашними угощениями.

Маму ко мне конечно же не отпустят. Смены на заводе стали длинными. Устает. Мой уход в армию для нее — удар. Но сейчас вся страна должна бить врага. А я вполне здоровый, взрослый, знающий оружие… После извещения об отце, что он пропал без вести, мама сильно изменилась.

Паек у нас щадный, как говорит дядя Степан. Нам это объясняют тем, что нормы сокращены в связи с тем, что мы находимся в тылу. На передовой кормить будут лучше. Все время думаешь о корочке хлебца… Когда мы сказали об этом дяде Степану, тот усмехнулся и сказал: «Про девок думать меньше будете. А забудете, как у „обозницы“ что называется и куда что надо вставлять».

Винтовку мы с Петей освоили еще в институте. Разбираем и собираем с закрытыми глазами. Названия узлов и деталей помним как алфавит.

Занятия.

Тревожные сообщения из-под Харькова. Некоторое время было не совсем понятно, пал Харьков или держится. Теперь сообщили однозначно: после тяжелых кровопролитных боев временно оставлен…

20.03.43

г. Горький

Стрельбы. Выдали по три патрона. Патроны выдали не в обоймах, а россыпью. Так и заряжали, по одному. Думали, что дадут другие винтовки, поновее и пристрелянные, но стрелять нашему взводу пришлось из «обозницы». Только с примкнутым штыком. Когда к стволу «обозницы» приладили штык, винтовка сразу стала значительно длиннее и тяжелее. В мишень мы с Петей все же попали. Дядя Степан не попал. Мы ему потом попеняли, а он только усмехнулся и даже не обиделся. И это в то время, когда другие, тоже отстрелявшиеся мимо, нервничали и задирались, свою неудачу списывая на непристрелянную и действительно никуда не годную «обозницу». Теперь, после стрельб, дядя Степан смотрит на нас с Петей иначе, почти уважительно.

Сводки: упорные бои под Белгородом и на Северском Донце. Это означает, что после падения Харькова враг пытается ударить на Белгород.

21.03.43

г. Горький

Учеба. Занятия. Изучение материальной части пистолета-пулемета Шпагина.

Дядя Степан сказал, что, скорее всего, на фронте нам его не дадут. Автоматов мало. Когда его ранило, в их стрелковой роте было всего четыре автомата ППШ и ППД — у командира роты и командиров взводов, сержантов. «Почему у сержантов? — спросил Петя. — Взводами командуют лейтенанты или младшие лейтенанты». — «Побило наших лейтенантов. После первой же атаки ни одного взводного в роте не осталось», — ответил дядя Степан.

Получил письмо от Нади. Быстро же она написала! Я думал, что она пошутила, но вот написала. И письмо очень хорошее. Надя учится в 10-м классе. Увлекается биологией. Мечтает посвятить этой науке всю свою последующую жизнь. Я тоже когда-то увлекался историей. Расцвет Византии, Киевская Русь, Крестовые походы, Смутное время Московского государства… А теперь кажется, что все это было не со мной, а если и со мной, то так давно, что многое я успел забыть, как забывают о незначительном в своей жизни.

Сержант Апанасенко. Воевал подо Ржевом. Тоже имеет ранение. Строгий, придирчивый. Как будто вся служба для него составляет тщательно вычищенные каблуки сапог. Теперь, когда четверо бойцов из нашего отделения получили внеочередные наряды на мытье полов за плохо вычищенные каблуки, гуталина стало не хватать. Все во время занятий стараются угодить сержанту Апанасенко. К дяде Степану сержант Апанасенко не придирается. Хотя каблуки сапог дяди Степана не отличаются чистотой и даже опрятностью. И сержант Апанасенко, и дядя Степан — фронтовики, и часто сидят вместе в курилке, о чем-то разговаривают. Дядя Степан признался, что какое-то время они воевали в одном полку. Мы посмотрели по карте: действительно, Медынь от Ржева не так уж и далеко.

Сержант Апанасенко действительно вполне мог бы командовать взводом.

На фронте затишье.

Письмо от мамы. Пишет, что у нее все хорошо. Продуктов хватает, и она даже помогает бабушке. От отца никаких вестей нет.

22.03.43

г. Горький

Учеба. Простудился на полигоне. А потом еще добавил: напился холодной воды после занятий на плацу. В санчасть не пошел. Сержант Апанасенко скажет — сачок.

23.03.43

г. Горький

Сержант Апанасенко прямо с плаца отправил меня в санчасть. Кашель. Что я буду делать со своими бронхами на фронте? Там кипяченым молоком поить не будут. Но когда я поделился своими опасениями с дядей Степаном, тот только рукой махнул: «Забудь. У солдата в окопе только одна болезнь: жрать постоянно хочется. Нет! Две! И — курить!»

24.03.43

г. Горький. Вокзал

Не думал, что все произойдет так быстро. Рота сформирована. Личный состав прошел курс обучения. Мы направляемся на фронт. Куда — неизвестно. Командиры молчат. Похоже, что и они ничего не знают.

Мы с Петей в приподнятом настроении. А дядя Степан хмурый. Сказал нам: «Чему, дураки, радуетесь?» Сразу же написал домой и еще многим своим родственникам письма. Мы попытались расспросить его о причине такого настроения, но он только рукой махнул: «Сами скоро узнаете».

Перед отправкой на вокзал выдали фляжки для воды и котелки. Сухой паек на двое суток получили уже в вагонах.

Грузились в тупиках. Заняли четыре вагона. Каждому взводу — по вагону. В отдельном — командир роты, старшина, санинструктор Боярушкин, заместитель командира роты по политической части и связисты. Там же по два человека от каждого взвода для связи. В штабной вагон погрузили ротное имущество и еще какие-то ящики. Ящики тяжелые, плоские, с удобными ручками для переноски. Похожи на багажные. Дядя Степан сказал: «Винтовки. Значит, новые дадут. Это хорошо. А может, плохо».

25.03.43

В дороге

Ночь мы простояли в тупике. Вагоны — простые, телятники. С прорезями в полу для отхожего места. С нарами в два яруса. С чугунной печкой-буржуйкой.

С вечера мы запаслись дровами и углем. За углем ходили на склад. Сразу затопили буржуйку. Жить стало веселее, когда в вагоне потеплело.

Чай в котелках. Один котелок на четверых человек.

Ночью должны были прицепить наши вагоны к одному из проходящих составов. Но часовые рассказали: паровоз пришел с соседней станции с пробитым котлом. Паровозы здесь перестаивают. Машинисты рассказали часовым, что на станцию налетели немецкие самолеты. Они уехали оттуда, когда бомбардировщики делали второй заход. Вот почему туда долго не идут составы. Видимо, там ремонтируют пути.

Утром заскрипели тормоза, лязгнули буфера — нас прицепили к составу. Состав с боевой техникой и снаряжением. Хомуты и седла для лошадей.

Лейтенант Борисов, наш командир взвода, едет вместе с нами. Он занимает нижние нары в углу. Место такое же, как и у рядовых бойцов. Он развесил по стенам таблицы, на которых изображены немецкие танки и самоходные орудия. Красными стрелками на таблицах указаны уязвимые места. Начал объяснять, как уничтожить любой из этих танков. Из его слов выходило, что недостатков и уязвимых мест у немецких танков больше, чем достоинств, что любой из них можно уничтожить противотанковой гранатой или связкой противопехотных. Дядя Степан после лекции тихо, чтобы не слышали посторонние, сказал: «Черта с два ты его гранатой достанешь. У него два пулемета. Как ты на них полезешь? — Он указал на бронетранспортер и снова сказал: — Вон он меня и уделал. У него крупнокалиберный пулемет на специальном крепеже. Из этого пулемета мне бок и прострелило».

Мы спросили лейтенанта Борисова, когда нам выдадут оружие. Он сказал, что скоро.

Сухой паек быстро исчезает. Как его сэкономишь, если все время хочется есть? До окопов еще не доехали, а уже началась окопная (определение дяди Степана) болезнь. Табак поменял на хлеб. Хорошо, что я не курю. Покуривал, даже здесь пробовал, но не понравилось.

Таблицы с танками, самоходками и бронетранспортерами лейтенант Борисов оставил на стенах. Кто курит, подходит, щупает их и разочарованно отходит опять к нарам. Бумага слишком грубая и толстая. Самокрутки свертывают из газет. Газет много.

26.03.43

В пути на фронт

Разговоры. Обо всем, что не касается главного — войны. Это слово вообще не произносится.

Станция Колокша. Едем в сторону Москвы. Значит, на Западный фронт. Судя по сводкам, там сейчас затишье. «На передовой затишья не бывает», — сказал дядя Степан.

Едем вперед медленно. Все время останавливаемся, пережидаем, кого-то пропускаем вперед. Нас уже несколько раз отцепляли и прицепляли к другим составам. Седла и хомуты давно уехали вперед, и они, должно быть, уже на фронте. «Они нужнее», — пояснил дядя Степан.

Вспоминаем с Петей наш истфак. Особенно девчат. И почему мы мало обращали на них внимание? Даже на вечеринках стремились пригласить на танец девушек другого факультета. Дядя Степан все время молчаливо слушал наш разговор, а потом изрек, как всегда с усмешкой: «В чужой деревне девки лучше». Мы засмеялись. «А вы что, не знали?» — И он привел еще одну пословицу, но она скабрезная, и я ее опускаю. Нас услышали. Последнюю цитату дядя Степан произнес громко. И в вагоне начался разговор о женщинах. «Про баб» — любимая тема. Еще с формировки. Особенно когда табак кончается. В этих разговорах я не участвую. Петя с удовольствием слушает и смеется. Меня толкает в бок и повторяет разные гадости. Как такое можно говорить о женщине?

Перед тем как уснуть, я пытался вспомнить Надю. О том, что я думаю о ней (иногда), Пете я ничего не говорю. Но о том, что она написала мне, я ему рассказал. «Хочешь, — спросил я его, — дам почитать?» — «Зачем? Она ж тебе написала. А привет ты мне передал. Спасибо». — «Но она же твоя сестра. Причем младшая». — «Ну и что? Она уже взрослая».

Мы уже спали, когда кто-то из третьего отделения закричал во сне: «Подкалиберный! Подкалиберный давай!» Голос жуткий, как перед концом…

У нас во взводе несколько бойцов, которые попали в пехоту из артиллерии, причем из противотанковой артиллерии. Когда лейтенант Борисов читал лекцию о немецких танках, они молча слушали, а потом, ничего не говоря, пошли к двери курить. Дверь заперта снаружи. Но ее можно немного оттолкнуть, чтобы получилась небольшая щель. Возле нее-то и курят бойцы.

27.03.43

Станция Ундол

Проснулись в тупике. Опять отцеплены. Опять никому не нужны. Зато принесли со станции котел с горячей кашей и термос с чаем.

У дяди Степана хорошее настроение.

Я подошел к одному из артиллеристов, спросил, что такое подкалиберный снаряд. Он даже кашу прекратил есть. Потом посмотрел мне в глаза и сказал: «Это, парень, самый лучший снаряд. Ясно?» И я кивнул ему. Фамилия артиллериста Прошкин. Ему 25 лет. Он ли кричал ночью, или кто-то из его товарищей? Тот голос был другой, жуткий, неузнаваемый. Как будто не сам человек кричал, а кто-то другой, изнутри…

У командира взвода красивая офицерская форма. Эмалевые кубари. Он чувствует себя на две головы выше нас. Но все же старается сдерживаться. Сказывается природная воспитанность. Военное училище окончил в Тамбове. На фронте еще не был. Все время чистит свой новенький ТТ.

Перед отправкой мы пристегнули к шинелям и на гимнастерки погоны. Спороли петлицы старого образца. Лейтенант щеголяет в петлицах. Замполит тоже в старой форме. Он и называет себя «комиссаром». У него на боку кобура с револьвером системы Нагана. Замполит уже пожилой, ему под сорок. Работал инструктором в горкоме.

Вечером выдали винтовки. Винтовки оказались совершенно новыми. В тяжелой смазке.

28.03.43

Станция Ундол

Весь день занимались чисткой оружия. На взвод выдали также пулемет системы Дегтярева. Его получил Прошкин. Он хорошо знаком с пулеметом. Когда начал разбирать его и называть каждую деталь, мы это сразу поняли. Дали и один автомат ППД. Его забрал взводный. На каждую винтовку имеется огневая карточка. Оружие пристреляно. Моя, судя по карточке, задирает немного вверх и вправо. Значит, надо делать соответствующую поправку. У Пети все попадания — ниже «яблочка». Командир взвода тут же переписал номера винтовок, и мы расписались в ведомости. После получения оружия выдали подсумки, но без патронов.

Тренировались примыкать штыки. Со штыком винтовка намного длиннее.

Новые винтовки, как мне показалось, все же чуть меньше и легче нашей «обозницы», которая осталась в Горьком, в казарме.

Ночью винтовки стоят в «козлах». Поотделенно. От них пахнет по-особому. Запах этот возбуждает. Невозможно уснуть. Хочется встать, взять свою винтовку и положить рядом с собой.

Занимались читкой Боевого устава пехоты Красной армии. Устав читал сержант Апанасенко. Читал плохо, запинаясь. Краснел. У него даже хохлацкий акцент усилился. Штудировали раздел «Основы успеха пехоты в бою» и «Специальные обязанности бойца». Многое я уже выучил наизусть: «Наблюдатель должен обращать внимание и докладывать ближайшему командиру о всех признаках, указывающих на присутствие противника». Это из раздела «Наблюдатель». Устав — книжка интересная. В какой-то мере не хуже пособия по истории.

Когда сержант читал этот абзац, лейтенант Борисов вдруг сказал, указав на меня пальцем: «Боец Овсянников, кто ваш ближайший командир?» — «Сержант Апанасенко, товарищ лейтенант! — тут же выпалил я и, через небольшую паузу, добавил: — В бою ближайшим командиром может быть также любой из сержантов взвода, а также командир взвода. О присутствии противника, если рядом нет никого из командиров, следует доложить также пулеметчику и находящимся рядом бойцам, чтобы они передали по цепи дальше, командиру». — «Вот, товарищи бойцы! — поднял палец лейтенант Борисов. — Знать устав надо. Это — основа. Но в бою нужно еще и думать. Молодец, боец Овсянников!»

Командир взвода меня похвалил. И я этим гордился до самого вечера. Потому что вечером получил замечание за плохо подшитый подворотничок.

29.03.43

Дорога

У лейтенанта Борисова плохое настроение. Ему приказали привести в соответствие свою форму одежды.

Погоны он подшил еще два дня назад, когда стояли в тупике, а петлицы спарывать не желает. Оно и понятно, они у него новенькие. Погоны тоже красивые. С красной полосой и двумя звездочками. Но погоны со звездами и петлицы с кубарями одновременно носить нельзя. Лейтенант Борисов в нарушение устава носил их двое суток. Дядя Степан, гладя на него, посмеивался, но ничего говорить по этому поводу не осмеливался.

Снова чтение устава.

На станциях иногда продают вареную картошку и даже семечки. Но у нас нет денег. А обменять на еду что-то из одежды или снаряжения… За это можно попасть под трибунал. Так что приходится довольствоваться тем, что положено по норме.

Поезд идет быстро. Остановки короткие. Прицепили к какому-то транзитному.

В щель видели следы бомбежки: разворочанные взрывами станционные постройки, поднятые на дыбы вагоны и торчащие вверх рельсы. Вагоны еще дымились. Одни остовы… «Зениток, как всегда, не видать», — хмуро подытожил дядя Степан.

В оружии он разбирается хорошо. Нам сказал: «В бою берегите прицельную планку. И затвор. Открытым, раззявленным его не оставляйте! — Посмотрел на нас с Петей и добавил: — Но главное беречь головы. Хотя в уставе этого не написано».

30.03.43

В дороге

Разгрузились ночью на станции Войнова Гора. Наши вагоны отцепили и затолкали в тупик. Морозец. Лед на дорогах.

В Москву мы не попали. Все об этом сожалели. Я тоже. Никогда не был в Москве. Хотел поступать в московский институт, но мама сказала: куда, мол, тебе в Москву…

Дальше — пешим маршем. С полной выкладкой.

Прошли километров двадцать. Некоторые стерли ноги. Мы с Петей шли не останавливаясь. Дядя Степан, перед тем как выступить, проверил, как мы намотали портянки. Теперь мы знаем, что значит правильно подмотать портянку.

Прошли несколько деревень. Люди выносят еду, суют в руки. Мне досталось три картофелины в мундире и краюха хлеба. Ели на ходу. Лейтенант Борисов тоже ел вареный картофель. Петлицы он спорол.

Днем пригревает. Но вокруг еще лежат снега. Даже в поле мало проталин. Дядя Степан ворчит: «Эх, ребята, попадем на передовую в самую слякоть. Через неделю все окопы зальет талой водой».

Вечером — привал. Ноги гудят. Хочется полежать, вытянуться. Но, как только касаешься затылком какой-либо опоры, тут же, мгновенно, засыпаешь.

С нами идет полевая кухня. Выдали кашу. Каша «с усилением», как выразился командир роты. Где-то в дороге нам на роту выдали из колхозного склада несколько бараньих туш. «Усиление» в котелках мы почувствовали сразу. Порядочные кусочки мяса, которое раньше мы не видели.

После обеда снова выступили на северо-запад. Шли по шоссе. Иногда нас обгоняли машины. Однажды прошла колонна грузовиков. Высокие горбатые кузова были закрыты брезентом. «„Катюши“ пошли. К фронту», — заговорили в колонне, глядя на установки.

На ночлег остановились в деревне. Когда мы вошли в деревню, сразу собрались местные жители. Ротный поговорил с председателем местного колхоза. И нас сразу расхватали и повели по дворам. Наше отделение почти в полном составе оказалось в доме Анны Александровны Слепцовой. У Анны Александровны трое детей. Старшему четырнадцать. Муж на фронте. Недавно прислал письмо, что жив и здоров, бьет ненавистного врага. Я сразу подумал об отце.

Мы обмылись с дороги. Анна Александровна нагрела в печи воды. Дядя Степан спросил хозяйку: «Давно без мужика?» — «Год уже», — ответила она. «Вижу», — нахмурился дядя Степан и позвал нас во двор. Там лежал порядочный воз березовых хлыстов. Мы тут же отыскали в сенях пилу, топоры и принялись пилить-колоть-складывать. Хоть какую-то пользу в уплату за борщ и предоставленный нам кров мы принесли этому дому и семье Анны Александровны Слепцовой.

Зашел лейтенант Борисов, посмотрел, чем мы заняты, и, ничего не сказав, ушел. Он с первым отделением расположился в доме напротив. Там живут учителя.

12.04.43

Сухиничи

Вторую неделю нас держат в тылу. Это называют вторым эшелоном. Звучит солидно. Но на самом деле ничего хорошего. Только кормить стали значительно лучше. Но не на кормежку же мы прибыли на фронт.

Написал письма маме и Наде.

Кроме устава, нет никаких книжек. Петя принес «Героя нашего времени» Лермонтова. Сразу записались на очередь человек десять. На титульном листе штамп местной библиотеки. Переплет разбух и покоробился. Книга побывала под дождем или под снегом. В Сухиничах были немцы. Передовая отсюда недалеко. Ночами особенно отчетливо слышны удары тяжелых снарядов.

Концерт школьников. Дети голодные.

13.04.43

В первом эшелоне

То, о чем много думаешь и что в своих представлениях рисуешь всевозможными красками и фантазиями, происходит, как правило, неожиданно и совсем не так, как представлялось.

Ночью нас подняли по тревоге и направили взводными колоннами на юго-запад от Сухиничей. Шли ускоренным маршем. Лейтенант Борисов все время торопил нас. Я несколько раз пытался спросить дядю Степана, куда мы идем. Но он молчал.

На рассвете подошли к передовой. В лесу, у дороги, нас встретил офицер. Мы уже опаздывали. Батальон, который стоял здесь до нас, надо было сменить затемно. По ходу сообщения пошли вперед. Окопы с частично отрытыми траншеями проходят по опушке леса. Лес весь вырублен. Видны завалы. Особенно где падали тяжелые бомбы. Мы сменили стрелковый взвод. Они уходили молча. Только лейтенант Борисов переговорил с командиром взвода. Командиром взвода оказался пожилой сержант. Он смотрел на нас хмуро. Перед уходом они собрались возле землянки. Усталые и оборванные, мало похожие на солдат. Разговаривали мало. Больше матерились. Их было всего 12 человек. Лейтенант Борисов спросил сержанта:

— И это весь взвод?

— Да, — ответил тот. — Во втором взводе еще меньше.

Вскоре они ушли. Уже светало.

Немцы до утра вели огонь из дежурных пулеметов. Один из них расположен напротив нашего взвода. Но огонь ведет куда-то левее, по окопам соседнего взвода.

Лейтенант Борисов приказал не высовываться и вообще вести себя тихо, как будто никакой смены не произошло. Принесли термосы с кашей.

Сидим в окопах не высовываясь. По очереди углубляем траншею. Выкидываем землю за бруствер. Кругом нечистоты. Разбросаны кровавые бинты, по которым ползают мухи. Не такой я себе представлял передовую.

Сержант Апанасенко подсказывает, что делать в первую очередь. Он один, похоже, не унывает. Надо привыкнуть. Об этом мне сказал и сержант Ананасенко.

14.04.43

д. Соболевка

Все произошло быстро и до нелепого просто. Утром пришел офицер из штаба полка, передал приказ о том, что батальон наступает на высоту и деревню, расположенную на той высоте и по ее юго-восточному склону. Нам та деревня была хорошо видна. Часть домов уцелела, но в основном торчали лишь печные трубы. Два ряда печных труб среди обгоревших ракит. Офицер вместе с командиром батальона, капитаном и нашим ротным прошли по траншее. Наша рота оказалась в центре наступления. Начали готовиться. Артподготовка была такой: около двадцати снарядов по фронту наступления нашей роты. Когда она закончилась, дядя Степан сказал:

— Нам, ребята, хана. Держитесь рядом, чтобы могли помочь друг другу, если кого-то ранит.

Артподготовка закончилась. Передали по цепи команду: «В атаку!» Я заранее прикрепил на ствол штык и сразу же выскочил из окопа. Перед атакой мы поправили лопатами специальные углубления в стенке траншеи. Они были уже сделаны до нас, но обвалились. Запомнил только, как ступил на этот приступок и выскочил в поле. Потом бежал вперед. Никакой цепи у нас не получилось. Бежали толпами и кричали. Я пробежал шагов двадцать и почувствовал, что меня сильно ударило по правому бедру, так что я упал и даже выронил винтовку. Боли не чувствовал. Но удар был сильным. Как будто наступил на палку, и меня ударило другим концом.

Рядом со мной лежит на соломе дядя Степан. Он рассказал все, как было. Его ранило легче, в руку, кость не задета. У меня вроде задета кость, но без перелома, по касательной. Повезло. Пулю вытащили. Рана ноет. У дяди Степана хорошее настроение. Говорит, что легко отделались. Ходит по сараю, где мы лежим, балагурит с санитарками и ухаживает за мной.

Самое большое несчастье — убит Петя. Он бежал рядом, немного отставал. Я всегда чувствовал, что он рядом. Так было не страшно. Убит командир взвода лейтенант Борисов. Убиты сержант Апанасенко и пулеметчик Прошкин.

Меня вытащили на плащ-палатке санитары. Дядя Степан дополз до своей траншеи сам.

За тесовой стеной слышится крик петухов и разговор женщин, которые служат при госпитале.

Двое в нашей палате, если сарай для хранения сена можно назвать палатой, умерли. Их погрузили на тележку и куда-то повезли. Дядя Степан сказал, что в саду отрыта яма и туда опускают умерших. Запахи. От запахов, которыми наполнен сарай, можно сойти с ума. Раненые стонут и бредят. Некоторые лежат уже больше недели, и их никуда не отправляют.

18.04.43

г. Калуга

Мне повезло. Отправили в тыловой госпиталь. Сделали операцию. Уже чувствую себя лучше. Чистая светлая палата. Хороший уход.

Написал письма маме и Наде. Петю убитым я не видел. Наде все написал со слов дяди Степана. Дядю Степана оставили в медсанбате. Вряд ли мы теперь с ним встретимся. Жаль. Как воспримет мое письмо Надя?

17.05.43

г. Калуга

Рана зажила. Меня выписали из госпиталя. Уже не хромаю. Только иногда, когда нагрузка на мышцу, чувствую какое-то натяжение. Спасибо врачам и медсестрам.

Вместо фронта меня направляют на армейские курсы младших лейтенантов.

Получил от мамы и от Нади по два письма. Надя просит сообщить подробности, в том числе где Петя похоронен. Обещал узнать. Как это узнаешь? Попытался выяснить через лечащего врача. Он обещал помочь. Но меня уже отправляют в другой город.

18.05.43

пос. Лесхоз

Курсы младших лейтенантов находятся в небольшом поселке. Рядом железная дорога. Мы занимаем помещение какого-то цеха. Возможно, льнозавода.

Кормят неплохо, но все же хуже, чем на передовой.

Из фронтовиков в нашем взводе девять человек. После госпиталя только я и сержант Маклаков. Он старше меня на три года и пользуется во взводе таким же уважением, как и командир взвода лейтенант Горохов. Мы с Маклаковым сразу подружились.

21.05.43

пос. Лесхоз

Поселок и прилегающая к нему местность находилась под оккупацией всего три или четыре месяца. Где-то здесь воевал дядя Степан. Потому что Медынь недалеко, в соседнем районе. Туда раз в неделю ходит машина за продовольствием и пиломатериалами. Поселок называется Лесхоз, а ни одной лесопилки не осталось. Все демонтировали и вывезли, отступая, немцы.

Ходим в наряд. Шесть постов, в том числе железнодорожная станция с двумя пакгаузами и железнодорожный мост в километре от поселка.

Занятия с утра до вечера. В том числе строевая подготовка. Полигон тут же, за поселком. К нему примыкает территория лесопилки. Иногда командир роты загоняет наши цепи туда, и мы скачем по обгорелым сараям, как зайцы.

На фронте затишье.

Володя Маклаков воюет с мая прошлого года. Исполняет обязанности командира взвода. Говорит, что пережил на фронте четверых лейтенантов.

— Взводные долго не воюют, — сказал он как-то между прочим, и мне это больно резануло по сердцу.

Вспомнился лейтенант Борисов. Атака была организована плохо. Теперь, изучая тактику стрелкового боя в составе отделения, взвода, роты, батальона, я прекрасно это понимаю. Средства усиления и поддержки должны быть достаточными для того, чтобы пехота шла не на пулеметы, а на подавленные огневые точки противника. Тогда значительно меньше потерь и лучше результат наступления.

Где похоронен Петя? Побывать бы на его могиле. Я сказал об этом Володе Маклакову. Он внимательно меня выслушал и сказал:

— Забудь.

Почему он это сказал? Душевная черствость? Или что-то имел в виду свое?

Дядя Степан рассказывал, что рота попала под минометный огонь, и самые большие потери понесла от осколков мин. Я этого не помню. Видимо, был ранен до минометного обстрела. Из бедра вытащили пулю. Я ее храню. Хотя зачем она мне? На войне нельзя отягощать себя лишними вещами. Так говорил дядя Степан. Солдат должен иметь самое необходимое. Хотя пуля, извлеченная из твоего тела, со следами деформации, не вещь. Да и места много не занимает. Ношу ее как талисман.

Самое обидное, что я даже не увидел врага, когда бежал через поле к деревне. Видел только вспышки и дымки выстрелов.

22.05.43

пос. Лесхоз

Занятия с утра до ночи. Ноги гудом гудят. Володя Маклаков говорит:

— Наслаждайтесь тем, что спите не в окопах. Говорит он мало. Во время оккупации погибла вся его семья: родители, две сестры и брат, а над невестой надругались полицейские из местных. Призывался он из Можайского района. Там жила его семья.

Стреляли из пистолета ТТ. Тульский Токарева — отличное оружие для ближнего боя. Я сразу полюбил его. Хотя отстрелялся неважно. Нужна тренировка. Но патронов дают мало. Все отправляется на фронт.

23.05.43

В дороге

Нас переводят. Куда, пока неизвестно. Едем на полуторках в сторону фронта.

Летний лагерь в лесу. Раздали оружие. Кое-кому достались автоматы ППШ. Мы их изучали основательно. Несколько раз успели побывать на стрельбах. Но в основном выдали винтовки системы Мосина.

24.05.43

Лесной лагерь

Обживаемся на новом месте. Прибыла полевая кухня.

Огромные землянки. В землю врыты срубы десять на четыре. Расположены они в ряд. Можно разместить целый полк. Землянки пустые. Говорят, строили их немцы и здесь был склад.

Занятия продолжаются. Но офицеры поговаривают о том, что курсы могут в любой момент бросить на передовую. Фронт от нашего леса проходит в 10–12 километрах по реке Жиздре.

25.05.43

Лесной лагерь

Занятия проходят непосредственно на местности. Используем систему окопов и траншей, оставленную здесь нашими войсками и противником. Много неразорвавшихся снарядов и мин. Разминирование.

Учат нас основательно, хотя и по ускоренной программе. Все надо успеть. Некогда написать письмо. От Нади писем нет.

26.05.43

Лесной лагерь

Сегодня во время полевых занятий по тактике подорвался на мине курсант Степаночкин. Начал малой пехотной лопатой поправлять обвалившийся окоп, который достался ему, и ударил лезвием по стабилизатору неразорвавшейся мины. Она сработала. Ему оторвало руку и выбило правый глаз. Увезли на машине в госпиталь.

Стрельбы. Изучаем разные виды и типы стрелкового оружия, в том числе и трофейное немецкое, чешское, французское.

27.05.43

Лесной лагерь

Стреляли из противотанкового ружья системы Дегтярева образца 1941 года. На передовой я такого ружья не видел. Калибр 15,5 мм. С расстояния 300 метров пробивает броню толщиной 40 миллиметров. Мощное оружие пехоты для уничтожения бронетехники противника. Сильная отдача во время выстрела по причине большого порохового заряда. Вес пули 63 грамма.

Говорят, взводы, которыми нам предстоит командовать, будут укомплектованы и вооружены по новому штату.

Драка между курсантами во втором взводе.

Взводы у нас четырехсоставные, не такие, как на фронте. И в роте тоже четыре взвода.

28.05.43

Передовая

Ночью нас подняли по тревоге, погрузили на полуторки и повезли в неизвестном направлении. Перед отправкой выдали полный боекомплект, в том числе и гранаты РГ-42. Так что утром мы сидели в окопах. Все похоже на мою первую атаку. Но на этот раз артподготовки не было вообще. Зато вместе с нами продвигалась батарея короткоствольных 76-мм гаубиц. Мы помогали артиллеристам тащить их через рытвины и траншеи.

Мы атаковали небольшую деревню на границе поля и леса. Гарнизон деревни был небольшой, около двух взводов пехоты и минометная батарея. Как только немецкие минометчики открыли огонь, артиллеристы засекли их местонахождение и тут же разделали их серией осколочных и фугасных снарядов. Впервые я видел, как действуют расчеты артиллеристов.

Мы окружили немцев в овраге за деревней и добивали их гранатами и стрелковым оружием.

Я стрелял, толком не видя цели, на какие-то копошащиеся внизу, в песчаном карьере, тени. И все так стреляли. Оттуда тоже отвечали. Но вскоре затихли.

У нас трое убиты и 12 человек ранены. Убит Игорь Седаков из Тулы, с которым я вместе ходил на третий пост на охрану железнодорожного моста, когда мы стояли в поселке Лесхоз. Я его видел — осколком снесло лобовую часть и половину лица. Он умер мгновенно.

Немцев мы вытащили из оврага и собрали вокруг деревни. Всего насчитали 26 человек. Остальные ушли в лес. Преследовать их не стали. Раненых и пленных не оказалось. Через час разведчики из стрелкового батальона, который держит здесь оборону, привели из лесу троих пленных. Они производили другое впечатление, чем убитые. Смотрели дерзко, озлобленно.

Я видел, как в овраге Володя Маклаков заколол штыком раненного в ногу немца. Немец лежал на боку и молча смотрел на подошедшего Маклакова. Володя оглянулся по сторонам и, видя, что рядом только я, быстро прищелкнул к винтовке штык и всадил его в грудь немцу. Я бы этого сделать не смог. Маклаков вытащил штык, вытер его о шинель немца, посмотрел на меня и ничего не сказал. Я понял, для чего ему это понадобилось. Он мстил. Потом, после боя, когда мы ехали назад, в лесной лагерь, я спросил его:.

— Тебе стало легче?

— Нет, — коротко ответил он.

Больше мы с ним об этом не разговаривали.

У немца, заколотого Маклаковым, были знаки различия обер-ефрейтора или ефрейтора.

После боя у нас появились трофеи. Только мы с Володей Маклаковым не успели ничего взять себе на память. Как-то не сообразили. Быстро все произошло.

Не знаю, поразила ли кого-то хотя бы одна из моих двадцати семи пуль. Я израсходовал почти весь боекомплект. В том числе и гранату. Мне пришлось бросить две гранаты. Одну во время боя сунул мне в руки курсант Шепель. Он, как мне показалось, побоялся сам бросить ее. Хорошо хоть не бросил под ноги. Потому что во втором взводе именно так получили ранения разной степени тяжести трое курсантов. Один из них выдернул чеку и уронил гранату под ноги.

29.05.43

Лесной лагерь

Разбор полетов. Кроме того что весь курс обсуждает события вчерашнего дня, преподаватели подробно разобрали действия нашей роты во время атаки. Были выявлены все ошибки и просчеты. Притом что атака прошла успешно. Из штаба дивизии прибыл офицер и перед строем курсов зачитал благодарность командира дивизии.

Подошел Шепель и попросил, чтобы я никому не говорил, что гранату бросал не он. Оказывается, командир взвода опрашивал некоторых курсантов о том, как и при каких обстоятельствах они использовали свои ручные гранаты. У меня никто ничего не спрашивал. Шепель сказал, что гранату он бросил в овраг, когда немцы еще отстреливались. Так оно и было. Кроме одного. Гранату бросал не он. Я ему ничего не ответил. Наверное, я не должен осуждать его за малодушие. Это был для него первый бой. Для Пети Степичева первый бой стал последним. Для лейтенанта Борисова тоже. А Шепель все время во время боя шел за мной. Я сразу не придал этому значения. Да ну его к черту, этого Шепеля…

7.06.43

Лесной лагерь — город К.

Мы снова переезжаем. На этот раз в небольшой районный городок. Он, к счастью, не особенно пострадал во время оккупации и боев. Немцы его оставили без боя.

8.06.43

Город К.

Обустраиваемся на новом месте. Казарма, классы, полигон. Теперь у нас есть даже столовая.

Прибывает новый курс. В основном с фронта и из госпиталей. Есть пожилые, лет по тридцать, солдаты и сержанты. Некоторые с наградами. Встретил младшего сержанта из нашего батальона. Спросил о Степане Сергеевиче Глухове. Оказывается, он его знает! Сказал:

— Жив, бегает ваш слесарь. В артмастерских служит.

Вот и нашел себе дядя Степан должность по своей основной специальности. Может, оно и правильно. Как починить и пристрелять винтовку, он знает лучше других. Да и орудие отремонтировать и в строй вернуть, должно быть, сможет. Где еще такого специалиста возьмешь на фронте? Тут же не отдел кадров Горьковского автозавода. Глядишь, еще и свидимся.

Из вновь прибывающих формируют вторую роту.

Стрельбы. Занятия на полигоне. Оборона и наступление в составе стрелкового взвода.

9.06.43

Городок К.

Увольнение в город. Как здорово это звучит — увольнение в город!

Правда, город так себе. Скорее заштатный городок. Да еще немного потрепанный войной. Но девушки здесь есть. И очень даже красивые. Но увольнение дают всего на пять-шесть часов, так что познакомиться практически некогда. Обычно сразу бежим на местный базарчик, чтобы купить чего-нибудь поесть. Пока поешь, времени уже почти нет. Так, походишь по улицам от нечего делать…

Зашел в городскую библиотеку. Удивительно, что она работала! Взял первый попавшийся том Тургенева. Выбирать уже не было времени — увольнительная заканчивалась. Уже за КПП открыл — «Ася», «Первая любовь», «Поездка в Полесье», «Вешние воды»… Никогда не думал, что буду перечитывать эти произведения на войне. Тургенев — любимый мой писатель. В нем много души.

В казарме первый, кого я встретил, был Шепель. Увидел книгу и тут же попросил почитать. Я сказал:

— Нет.

Гранату бросить у него ни характера, ни смелости не хватило. А сказать взводному, что он бросил гранату, на это у него хватило и смелости, и отваги.

10.06.43

Город К.

За городом монастырь. Несколько церквей. Кладбище. На могильных плитах фамилии, которые когда-то составляли честь нашей отечественной истории.

Сегодня ездили в монастырь за мебелью. Монастырь разграблен, но в нем все еще что-то есть, что можно использовать даже нам, солдатам.

Я вошел в опустошенный собор. Всюду валялись остатки и обломки утвари. Пахло тленом и чем-то тоскливым, чем пахнет брошенное жилье. И мне вдруг представилось, что здесь побывали орды Батыя, истребили всех, разграбили ценности и унеслись в свои степи…

Теперь я солдат. И то, что историк, вспоминаю все реже. Потому что это не помогает мне осваивать то главное, что я должен теперь осваивать изо дня в день, чтобы стать хорошим офицером.

Часть курса, как мы узнали, возможно, будет направлена в политотделы полков и дивизий нашей армии. Но мне хочется получить взвод и драться с врагом непосредственно на передовой, в окопах. То же самое сказал и Володя Маклаков. Он считает дни, когда нас выпустят и направят на фронт.

Читаю Тургенева. Мир, которого уже нет. Но, с другой стороны, этот мир человек может выстроить в своей душе. Каждый человек. Даже среди войны. Идеально — это так. Но на практике… Быт казармы груб и правилен в своей аскетической простоте. Именно он делает из нас офицеров.

11.06.43

Город К.

Стоит жара. И наши гимнастерки к вечеру на плечах белы от выступившей соли.

Мама в последнем письме написала, что от отца нет никаких вестей.

Стрельбы. Экзамены я должен сдать на отлично. Володя Маклаков, глядя на мое рвение в учебе, сказал, что незачем ж… рвать, все равно больше одной звездочки на погон не кинут. А сам отстрелялся лучше всех во взводе. Я и в институте старался учиться хорошо.

ППШ — отличное оружие.

12.06.43

Город К.

Откуда-то из лесу трактор приволок подбитый, выгоревший изнутри, ржавый танк. Кажется, чешского производства. Очень похож на наш отечественный легкий танк. Забрасываем его гранатами. Противотанковые не выдают. РПГ-40 и новую РПГ-43 только изучаем.

На фронте затишье.

Концерт художественной самодеятельности в местном городском клубе.

Мальчик-инвалид. Нет руки. Ампутирована выше локтя. Каждое утро приходит к нашему КПП и просит поесть. Его в нашу столовую водил дежурный по КПП. Приказал начальник курсов майор Ланьшин. Очень привязался к Володе Маклакову.

13.06.43

Город К.

Каждый день одно и то же. Учеба, полигон. Стрельбы редко. Когда стреляем из винтовки, выдают по одной обойме на курсанта. Большинство стреляют хорошо.

Володя Маклаков взял почитать мою книгу. Прочитал несколько страниц и отдал мне книгу назад. Сказал:

— Не могу. Сразу сестры перед глазами встают. Я вначале должен за них отомстить. А потом буду такие книги читать.

Большинство из нас рассуждают так же.

Думаю об отце. За маму я как-то спокоен.

Надя прислала письмо и фотографию. Она все же очень красивая девушка.

14.06.43

Город К.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.