“Приехал в милую Полтаву”

“Приехал в милую Полтаву”

Эти слова можно прочитать в дневнике Царя за 28 января 1915 года. Посещение Полтавы пришлось на середину новой поездки Государя в действующую армию. Сначала несколько дней в ставке, 23-25 января, а затем Ровно, Киев (где он встретился с Великими княгинями Милицей и Стaной Николаевнами), Севастополь, Екатеринослав.

Новый 1915 год начинался для царской семьи тревожно. 2 января попала в железнодорожную катастрофу и еле выжила (хотя стала инвалидом) ближайший друг царской семьи Анна Вырубова.

Царица каждый день подолгу сидит у постели больной, почти каждый день Вырубову навещает и сам Царь. С болезни начался год и у Царевича Алексея (сильно болела нога).

Осложняется положение и на фронте. Германское командование задумало упредить готовящееся русское наступление и, перехватив инициативу, силами 10-й и 8-й германских армий 25 января начало операции по окружению русской армии. В это тяжелое время ставка верховного главнокомандующего становится центром интриг против Царя. Верховный главнокомандующий Николай Николаевич через голову Государя вызывает министров, требует их отчета, пытается диктовать Царю новые назначения высших должностных лиц государственного аппарата. Откровенно враждебную позицию Великий князь Николай Николаевич занимает в отношении Григория Распутина, причем в борьбе с ним в ход идут самые грязные ч подлые методы (клевета, провокация, шантаж).

Царское Село. 21 января 1915 г.

Мой родной, любимый,

Снова пишу тебе письмо. Ты прочтешь его завтра в поезде, который умчит тебя от нас. Эта разлука не будет долговременной, и все же она тяжела, но я не стану жаловаться, так как знаю, что это для тебя отрада, перемена и иные глубокие радости. Надеюсь, что нога у Бэби поправится к твоему возвращению, — похоже на то, что было в Петергофе, и тогда это продлилось, увы, долго. Я постоянно буду извещать тебя о “ножке”, а также об Ане, называя ее А., либо “инвалидом”. Быть может, ты иной раз в твоих телеграммах ко мне спросишь о ее здоровье? Это будет ей приятно, так как твое отсутствие будет чувствительно для нее.

Я постараюсь завтра утром побывать в госпитале, так как встану, чтобы отправиться с тобой в церковь и проводить тебя (ненавижу этот момент и никогда с ним не свыкнусь).

Милый, ты соберись поговорить относительно офицеров разных полков, чтобы они не теряли своих мест, обсуди все эти вопросы с Николашей.— Быть может,тыупомянешь и о своем манифесте[141]. Если ты захочешь сделать еще одно доброе дело, протелеграфируй немедленно Фредериксу, либо скажи Воейкову, который ежедневно ему телеграфирует, чтобы он передал привет от тебя.

В молитвах и мыслях, но, увы, не в действительности, буду следовать за тобой, — чувствуй мое присутствие и непрестанную любовь, нежную и полную ласки, витающую вокруг тебя.

Прощай, мой родной, сокровище души моей. Бог да благословит и защитит тебя и да вернет Он тебя нам здравым и невредимым!

Горячо целую тебя и остаюсь, дорогой мой муженек, твоей старой женушкой

Аликс.

Ты найдешь, если тебе будет нужно, свечки в стеклянном шкафчике в моем купе. Пусть тебе кажется ночью, что я там лежу. Тогда ты не будешь так сильно ощущать свое одиночество.

Царское Село. 22 января 1915г.

Мойлюбимый,

Только что узнала, что сейчас отправляют курьера, а потому тороплюсь написать тебе несколько строк. Бэби провел день хорошо. У него нет жара, но сейчас он начинает немного жаловаться на боли в ноге и боится предстоящей ночи. Я со станции отправилась к нему и пробыла у него до 11, затем в лазарете до часа посидела у Ани. Она поправилась. — Она просит меня сказать тебе то, что она забыла тебе вчера передать по поручению нашего Друга, а именно, что ты не должен ни разу упомянуть о главноком. в твоем манифесте, — это должно исходить исключительно от тебя к народу[142].

Затем я зашла взглянуть на рану нашего прапорщика. Она ужасна. Кости совершенно раздроблены. Он ужасно страдал во время перевязки, но не произнес ни слова, лишь весь побледнел, а лицо и тело покрылись потом.

Я сделала снимки с oфицерoв во всех палатах. После завтрака приняла Гогоберидзе, пришедшего проститься, затем отдыхала, чуть-чуть вздремнула, после чего поднялась к Алексею, почитала ему, поиграла с ним, затем пила чай, сидя у его постели. Сегодня вечером сижу дома, достаточно для одного дня. Милое сокровище, пишу в постели после 6-ти, — комната кажется такой большой и пустой после того, как убрали елку.

Грустно без тебя, мой ангел, а присутствовать при твоем отъезде было ужасно. Скажи Федорову, что я велела Вильч. разузнать, не пожелает ли генерал Мартынов лежать в Большом Дворце, так как ему долго нельзя будет двигаться, а здесь мы можем выносить его при хорошей погоде в сад даже в постели, — я хочу, чтобы больные лежали на воздухе. Думаю, что это будет им чрезвычайно полезно.

Должна кончить письмо, потому что курьер дожидается. Я скучаю по тебе, люблю тебя, мой дорогой Ники. Спи спокойно. Бог да благословит и сохранит тебя! 1000 поцелуев от детей и от твоей старой

Женушки.

Бэби крепко тебя целует. Он днем не жаловался на боли.

Царское Село. 23 янв. 1915г.

Дорогой, любимый мой Ники,

Я лежу на диване рядом с кроватью Бэби в солнечной угловой комнате. Он играет с г. Жильяр. Бенкендорф был у меня, а перед ним была m-me Скалон (Хомякова). Она рассказала мне, какая сильная нужда в сестрах милосердия для передовых летучих отрядов. За бедными ранеными часто бывает плохой уход из-за отсутствия настоящих врачей, притом нет никакой возможности отсылать раненых. — Все прекрасно поставлено на западе и на севере, но в Галиции и в Х-м армейском корпусе следовало бы сделать многое. Сегодня утром я посидела с Бэби. Он неважно провел ночь — спал от 11 до 12, а затем постоянно просыпался, к счастью, не от сильных болей. Я с вечера сидела у него, покуда девочки были в лазарете. Иза была у меня. Утром во время операции подавала инструменты. Я рада вернуться к работе. Затем я немного посмотрела, как работают девочки, после чего посидела у Ани, — встретилась у нее с ее братом и его миловидной невестой. Солнце ярко светит, а потому я отправила девочек на часок погулять.

Судя по агентским телеграммам, возобновились многочисленные и тяжелые бои, — я так надеялась, что там наступят более спокойные дни. Аня спала лучше, вчера вечером 38,2, утром — сегодня 37,8, но это не имеет значения, она надеется, что ты поговоришь с Н.П. о ее здоровье — думаю, что вы оба должны быть рады больше не слышать ее ворчанья.

Милый мой, я очень по тебе скучаю и жажду твоей нежной ласки. Так тихо и пусто без тебя! Дети на уроках, либо в лазарете. Мне нужно еще проглядеть множество докладов Ростовцева. Прости за скучное письмо, но мозг мой устал. Бэби целует тебя много раз, но женушка шлет тебе поцелуев еще больше. — Прощай, Бог да благословит тебя, мое сокровище, мой дорогой. Мои нежнейшие мысли окружают тебя. Я рада, что тебе удалось немного подышать свежим воздухом на станциях.

Благословляю и целую тебя и остаюсь твоим старым

Солнышком.

Передай мой привет Н.П. и Мордвинову.

Если есть какие-нибудь интересные новости, вели, пожалуйста толстому Орлову мне сообщить.

Царское Село. 24-го янв. 1915г.

Мой любимый,

Снова яркое солнечное утро. Мне приходится спускать белую занавеску, так как солнце мне светит прямо в глаза, когда я лежу. Бэби, слава Богу, спал хорошо, просыпался раз пять, но скоро опять засыпал, и весел. Аня тоже спала с перерывами, 37,4, вчера вечером — 38,6. Девочки вечером были в лазарете, но ей хотелось спать, а потому она не стала их задерживать. Я теперь раньше ложусь, так как и встаю раньше из-за Алексея, а также из-за лазарета. Сейчас я снова у постели Бэби. Ростовцев сделал бесконечный доклад. Затем была Иза по делу, а перед тем к завтраку был Георгий.

Утром я сделала 2 перевязки и посидела с Аней. Она всегда находит, что один час это слишком мало, и хочет меня видеть и вечером, но я оставалась дома из-за Бэби, и она это поняла. К тому же я стала чувствовать такое утомление по вечерам, видеть одних страждущих становится несколько тяжело. Какая солнечная погода! Воейков телеграфировал Фред., что у вас такая же, — это хорошо.

Я уверена, что Веселкин рассказал тебе массу интересных вещей. Посылаю тебе полученное мною от Эллы письмо. Бэби чувствует себя лучше, просит меня тебе это передать; собаки возятся в комнате. Многие наши офицеры уехали на поправку в Крым. Дети после прогулки отправились в Большой Дворец; Мария стоит у двери и, увы, ковыряет в носу. Влад. Ник. и Бэби играют в карты, покуда я кончаю письмо. Чувствую, что мои письма ужасно скучны, но до меня не доходит ничего такого, что стоило бы передать. Сейчас прибудет мой поезд. Сокровище мое! Мне так тебя недостает! Надеюсь, тебе удастся делать прогулки, это укрепит твои нервы, усилит аппетит и сон. Я на минуту перед лазаретом зашла к Знамению и поставила за тебя свечку, мой муженек.

Действительно ли ты предназначаешь этого скучного Шипова[143] для твоих гусар? Мой экс-Шипов[144] получил георгиевский крест. Сандра Н. телеграфировала Татьяне, чтобы поделиться с нами этой новостью. Все дети нежно тебя целуют. Прилагаю письма от Ольги и Алексея; наш привет Н.П. и Мордвинову.

Прощай, мой родной, Бог да благословит и защитит тебя. Твоя навсегда

Солнышко.

Ставка. 24 января 1915г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Оба твоих милых письма глубоко меня тронули — сердечно благодарю за них.

Тяжело было оставлять тебя и детей на этот раз из-за ноги бедного Крошки. Я так боюсь, как бы это не затянулось Пожалуйста, не переутомляйся теперь, когда тебе приходится часто бывать у него наверху, — разве что для лазарета.

Наша поездка оказалась приятной и спокойной. Какое счастье, что все господа[145] привыкли друг к другу и историй не случается! Вечером мы играли в новое домино “Мама” и слушали Воейкова или Федорова, читавших нам забавную книжку Ани.

Я здесь застал штаб Николаши в очень хорошем расположении духа. Я очень рад увидеться со стариком Ивановым, приехавшим на один день по делам. К счастью, он ворчал менее обыкновенного. Он просит тебя прислать ему твою новую фотографию; пожалуйста, сделай это — это успокоит славного старика. Здесь Кирилл и Петя: последний останется в распоряжении Н. Мне было также приятно увидеть милого, старого толстяка — Веселкина[146], он пил с нами чай и обедал, и вперемежку с серьезными и интересными вещами рассказывал нам такие истории, что все покатывались со смеху. Он уже в седьмой раз ездил по Дунаю в Сербию со своей снабженческой экспедицией. Риск становится все больше, так как австрийцы делают все, что только могут, чтобы взрывать наши пароходы. Дай Бог, чтобы они уцелели.

Как в каждый мой приезд, первый день здесь оказался ужасно занятым; только после обеда удалось хорошо прогуляться, а то я принимал народ до самого вечера.

Ну, прощай, моя возлюбленная крошка-женушка. Господь да благословит тебя и детей! Целую тебя и их крепко. Передай мой теплый привет А. Всегда твой муженек

Ники.

Царское Село. 25 янв. 1915г.

Мой любимый,

Снова яркий солнечный день. 10 градусов. Лишь после 4-х мне удалось уснуть, да и то постоянно просыпалась. У Ани вчера ночью было 38,8, боль в ноге, спала лучше, сегодня утром — 37,3. Теперь она внезапно полюбила сестру Шевчук и требует, чтобы та ночью спала у нее в комнате. Девочки зашли к ней вечером, но ей хотелось спать, а потому они посидели в другой палате. Милый Бэби вчера был очень весел и уснул до 10 ч. Дорогая матушка чувствует себя удрученной, не получая никаких известий, со дня твоего отъезда, о войне.

Такая огромная радость — я получила твое вчерашнее драгоценное письмо, благодарю тебя за него от всего любящего сердца. Не беспокойся обо мне, я очень осторожна, и сердце мое ведет себя хорошо эти последние дни, так что Боткин меня навещает лишь по утрам. Представь себе, я только что слышала, что mme Пурцеладзе получила письмо от своего мужа из Германии. Слава Богу, он не убит — она так его обожает, бедняжка. Воображаю, как Веселкин был интересен дай Бог дальнейшего успеха его плаванию! Итак, Петюша остается при Н. Будем надеяться, что он его использует как следует и будет посылать в разные концы, чтобы растормошить его. Да, это счастье, что окружающие тебя живут в ладу. Это имеет большое значение. Я скажу Ане, что ее книга имеет успех.

Были на свадьбе — сидела с Аней (она посылает тебе эту записку) от 1 до 2, а потом опять, а затем отправились в Большой Дворец. Бэби дважды катался в санках по саду и ужасно этому был рад. Шлю тебе наш нежнейший привет, поцелуи и благословения, мой единственный и мое все, мое обожаемое сокровище. Твоя

Солнышко.

Привет Н.П. и М.

Царское Село. 26 января 1915г.

Любимый мой,

Как Ольга, верно, счастлива, что ты сегодня с ней! Это награда ей за усердную работу. Фредерикс посылает мне копии Воейковских телеграмм, так что я извещена о всем, что ты делаешь и кого видаешь. Сегодня утром я была у Знамения, в лазарете, одела несколько раненых и немного посидела с Аней. У нее был куафер, чтобы распутать ее волосы. Завтра он снова придет и снова вымоет их. Зина опять больна, так что никто не в состоянии сделать это как следует. Она выглядит хорошо, только постоянно жалуется на правую ногу. Она жаждет вернуться к себе домой, и если температура будет совершенно нормальная, кн.[147] ничего не будет иметь против этого. Как утомительно будет это для нас! Но, милый, ты сразу тогда должен ей заявить, что ты не можешь так часто ее навещать — потому что, если ты сейчас не проявишь твердости, у нас опять пойдут истории, любовные сцены и скандалы, как то было в Крыму, — сейчас, на том основании, что она беспомощна, она надеется получить больше ласки и вернуть былое. Ты с первого же момента удержи все в должных границах, как ты это делал теперь, — чтобы этот несчастный случай принес пользу и привел к благоприятному результату. Ей сейчас значительно лучше и в моральном отношении.

У меня куча прошений, принесенных ей нашим Другом для тебя. Я вкладываю телеграмму, полученную тобой перед отъездом. Толстый Орлов мог бы разузнать через Бьюкенена, какого рода человек этот сын Стэда[148]. Борис приехал сюда на три дня, чтобы забрать Михень. — Она не может заехать ко мне, так как пока еще не выходит, а там в Варшаве теплый воздух будет ей полезен. Она посещает свой госпиталь, поезд и автомобили. Это очень прискорбно, ибо полякам не нравится ее манера, с которой она заставляет их приглашать ее к ним на обеды — так бестактно с ее стороны устраивать там второй Париж. – Татьяна K.[149] получила георгиевскую медаль за то, что побывала, якобы, под огнем — в автомобиле, во время поездки для раздачи подарков эриванцам. — Тамошний генерал поднес ей эту медаль. — Это неправильно, это понижает ценность ордена — если бомба, граната разрывается вблизи автомобиля, а ты просто катаешься случайно с подарками на руках, но не работаешь под огнем, и ты получаешь, а другие месяцами работают, подобно Ольге, тихо, в одном месте, и так как здесь не пришлось быть под огнем, то они медали не получают. Вот увидишь, в ближайшее время Михень еще вернется, украшенная этим орденом, — тогда уж Елена[150] и Мария гораздо больше заслужили это за их работу, в Пруссии в начале войны. — Бэби сегодня опять дважды выходил, у него розовые щеки, не жалуется ни на ногу, ни на руку, — все же он лежит в постели. Мы у него пьем чай. Там так уютно и не так тоскливо, как в моей; сиреневой комнате без тебя. По тебе очень тоскуют, дорогой мой. У меня такой плохой сон, все эти три ночи засыпаю не раньше 4-х, а затем постоянно просыпаюсь, — но сердце пока ведет себя прилично.

Только что получила твою телеграмму из Ровно и радуюсь за вас обоих, дорогие мои. Надеюсь, все хорошо сойдет в Киеве! Драгоценный мой, мои нежнейшие мысли постоянно окружают тебя с любовью и тоской, я радуюсь за тех, кто тебя видит и кому ты придаешь новую энергию и мужество. Твое спокойствие постоянно но всех подбадривает.

Будем надеяться, что там у тебя с каждым днем погода будет все теплее и более солнечной, и ты вернешься более загорелым, чем был перед поездкой.

Пожалуйста, передай Н.П. и М. сердечнейшие приветы от нас всех. Заходишь ли ты иной раз посидеть в моем купе?

Сейчас я должна сдать письмо, так как его должны свезти в город, затем я хочу немного отдохнуть до обеда.

Не терзайся тем, что у тебя не хватает времени мне писать, я прекрасно это понимаю, и ни минуты не была этим обижена. Прощай, мой дорогой, благословляю и целую тебя еще и еще, очень нежно, все мои любимые местечки. Твоя навсегда

Женушка.

26января 1915г.

Моя возлюбленная, дорогая женушка,

Нежно благодарю тебя за твои письма. Я так жалею, что не написал вчера, но пришлось принимать без конца. В Барачовичах. после церкви, моим черным красавцам-казакам роздали георгиевские кресты, — многие из них посадили на пику или зарубили по несколько врагов. Я сделал визит Николаше и осмотрел его новый железнодорожный вагон, очень удобный и практичный, но жара там такая, что больше получасу не выдержать. Мы вплотную поговорили о некоторых серьезных вопросах и, к моему удовольствию, пришли к полному согласию по тем, которые затронули. Должен сказать, что, когда он один и находится в хорошем расположении духа, то он здоров — я хочу сказать, что он судит правильно. Все замечают, что с ним произошла большая перемена с начала войны. Жизнь в этом уединенном месте, которое он называет своим “скитом”, и сознание лежащей на его плечах сокрушительной ответственности — должны были произвести глубокое впечатление на его душу; если хочешь, это тоже подвиг.

Я прибыл сюда нынче утром и был встречен дорогой Ольгой и еще кое-кем. Она и глядит и чувствует себя вновь совершенно здоровой и свежей. Мы ездили в моем моторе в ее лазарет. Навестив раненых, я отправился в ее комнату, где мы немножко посидели, а потом вернулись в поезд.

Завтракали — потом сидели вместе; так как погода была великолепная, то она предложила прогуляться. Мы выехали за город, поднялись на высокий склон, а назад пошли другой дорогой, красивым лесом. С нами шли Мордв., Дрент. и Н.П.,и все мы получили полное удовольствие. Теперь мы оба заняты писанием тебе писем, в моем купе, и сидим так уютно друг возле дружки. Мой поезд отходит в семь часов. Вообрази, я только что получил от Думбадзе[151] телеграмму о том, что этот гнусный “Бреслау” сделал около 40 выстрелов по Ялте и изрядно испортил гост. “Россия”.

Свиньи.

Ну, прощай, благослови Бог тебя и дорогих детей. Поблагодари их за их письма.

Горячо любящий и всегда, мое сокровище, твой старый

Ники.

Царское Село. 27 января 1915г.

Мой дорогой Ники,

Только что получила твою телеграмму из Киева, уверена, что это был для тебя утомительный день. Какая гнусность этот обстрел Ялты с Бреслау — это сделано только на зло — слава Богу, нет жертв! Я уверена, тебя потянет слетать на автомобиле, чтобы посмотреть на причиненные повреждения. Опять на фронте упорные бои и тяжкие потери с обеих сторон; эти дум-дум — адское измышление. — Я видела Бетси Шувалову[152], она организует передовой отряд для Галиции — она все еще полна твоим посещением ее госпиталя и той радостью, которую ты принес всем сердцам.

У нас сегодня утром была операция — очень длительная, но зато удачная. Аня поправляется, хотя у нее болит правая нога, но температура почти нормальная вечером. Она опять толкует о переезде к себе домой. Предвижу, как тогда сложится моя жизнь! Вчера вечером я в виде исключения зашла к ней и хотела позже немного посидеть с офицерами, что мне раньше никогда не удавалось. Она всецело поглощена тем, насколько она похудела, хотя я нахожу, что у нее колоссальный живот и ноги (и притом крайне неаппетитны), — лицо ее румяно, но щеки менее жирны и тени под глазами. У нее бывает масса гостей; но, Бог мой, как далеко она от меня отошла со времени ее гнусного поведения, особенно осенью, зимой и весной 1914 г. — Все потеряло для меня прежнюю цену — она постепенно уничтожила это интимное звено в течение этих последних четырех лет, — не могу чувствовать себя свободно с ней, как то было раньше, — хотя она уверяет, что очень меня любит, я знаю, что эта любовь теперь очень ослабела и все обращено на нее — самое и на тебя. Будем осторожны по твоем возвращении.

Как бы мне хотелось, чтобы потопили этот гнусный маленький Бреслау! Погода продолжает быть великолепной, Бэби с каждым днем поправляется. Он завтракал вместе с нами, и сойдет вниз к чаю. Сейчас у него урок французского, а потому я снова спустилась вниз. Еще двое моих сибиряков прибыло, славные офицеры. От Мартынова ответа не получила. — Передай мой привет Н.П. Аня получила его телеграмму из ставки, но промедлила с ответом. Передам ей твой привет. У девочек сегодня вечером заседание комитета. Сегодня ночью я спала три часа от 4 1/2 до 71/2), так досадно, что не удается во-время уснуть.

Сейчас должна кончать, мое сокровище, мое солнышко, моя жизнь, моя любовь, — целую и благословляю тебя, навсегда твоя

Солнышко.

Бэби желает, чтобы мы пошли к нему наверх пить чай. Подумай обо мне в Севастополе и во всех знакомых местах. Чувствую, что Ялта тебя соблазнит — не отказывайся от этого ради нас, ведь делоидет только об одном лишнем дне.

Царское Село. 28 янв. 1915г.

Мой любимый,

Самое горячее тебе спасибо за твою дорогую телеграмму. Я также прочла с большим интересом телеграммы Воейкова к Фредериксу, так как они дают подробные сведения о том, где ты был. Как ты должен быть утомлен после всего, что тебе пришлось проделать в Киеве! Но какое солнечное воспоминание остается у всех от тебя! Ты наш Солнечный Свет, Бэби — наш Солнечный Луч!

Я только что была в Большом Дворце с Марией и Анастасией. 2 моих сибиряков сейчас там, 2 — в нашем лазарете, кроме того, один офицер 2-го сибирского полка (товарищ Мазнева) с ампутированной ногой и священник 4-го сибирского полка. раненный в мякоть ноги, произведший на меня чарующее впечатление, он с такой любовью и с глубочайшим восхищением говорил о солдатах. Утром я сделала три перевязки. Маленький крымец. которого я приняла осенью после его производства, ранен в руку — уже в Карпатских горах. У Ани легкие снова в хорошем состоянии, но она слаба, у нее головокружение, а потому ее велено кормить каждые два часа. Я сама покормила ее. Она съела обильный завтрак, больше, нежели я могу съесть.

Я подарила ей два кратких жития святых. Я думаю, это будет ей на пользу, наведет ее на размышления к заставит хоть временно не думать о себе самой, чего я усиленно добиваюсь. Старшие девочки поехали в город в маленький лазарет графини Карловой в ее доме, затем в Зимний Дворец принимать пожертвования. У Бэби сейчас уроки, он два раза в день катается в санках, запряженных осликом; он говорит, что твоя крепость начинает уменьшаться. Мы пьем чай в его комнате, это ему нравится, а я рада, что чаепитие проходит не здесь, без тебя.

Некоторые полки получают свои награды с страшным промедлением, как бы я хотела, чтоб это можно было ускорить! И они очень жалуются, говорил Вильчковский, по поводу этого шестинедельного срока. Они очень много при этом теряют, и это их ожесточает, ибо если они возвращаются слишком рано, то совершенно губят свое здоровье, если же остаются сверх шестинедельного срока, то очень много теряют.

Длинная телеграмма Николаши преисполняет сердце восторгом и глубочайшим волнением, — какое нужно было мужество, чтобы противостоять 22-м атакам в течение одного дня! Все они истинные святые и герои. Но какие ужасные потери несут немцы, — они как бы не обращают на это внимания. Большое тебе спасибо, что дал мне возможность получить эти телеграммы.

Говорят, что Родзянко[153] произнес блестящую речь, особенно хвалят конец ее, у меня еще не было времени прочитать ее.

Мать Изы будет у меня сегодня днем, она скоро едет в Данию, хотя муж ее этого не желает. Что ты скажешь по поводу того, что мне рассказала Маделэн со слов людей, хорошо ей известных, знакомые которых только что вернулись из Иены, где они прожили много лет? На границе обоих супругов раздели в отдельных комнатах, затем исследовали их..., чтобы убедиться, не спрятали ли они там золото. Какой позор и безумие! В золотых рудниках негры всегда прячут там золото, но представляешь ли ты себе европейцев, делающих что-нибудь подобное, — это было бы смешно, если бы не было так унизительно.

Я ежедневно ставлю свечки у Знамения. Вчера я легла в постель в 111/4, а спала лишь от 2 до 8 и то с перерывами, — покрыла голову оренбургским платком, и это помогло мне уснуть, но немного скучно долго ждать, пока уснешь, хотя не следует жаловаться, так как у меня нет никаких болей. Слава Богу, мое сердце в приличном состоянии и при некоторой осторожности опять могу дольше работать. У Марии уже несколько дней нарывал палец, Вл. Ник. сегодня у меня в комнате вскрыл его ~ она прекрасно держалась и не двигалась — это болезненно, я вспоминала о том, как мне пришлось вскрыть кн. Гедройц нарывы на двух пальцах, а затем перевязывать ее, и как офицеры смотрели сквозь дверь.

Дорогой мой муженек, любимый мой, сокровище мое, прощай. Бог да благословит и защитит тебя! Целую тебя так нежно, так любовно, и благословляю тебя. Твоя старая

Солнышко.

Ты получишь это письмо уже на пути к дому. Приветы Н.П. и Мордв. Стоит та же прекрасная солнечная погода. Прощай, мой маленький, жду тебя с распростертыми объятиями.

Прилагаю письмо от Марии.

Царское Село. 29 января 1915г.

Мой родной, любимый,

Горячее спасибо за твои две дорогие телеграммы. Могу себе представить, с каким волнением ты вступил на палубу наших дорогих кораблей и как твое присутствие должно было придать им новой отваги для их трудного дела. Как хотелось бы, чтобы они поскорее захватили Бреслау, раньше чем он еще навредит! Как хорошо, что было так мало раненых в госпитале! Еще и еще благодарю тебя за твое милое письмо из Ровно. — оно пришло как величайший и наиприятнейший сюрприз в то время, когда я еще лежала в постели. Вообрази, Ольга теперь будет старшей сестрой в тамошней Общине — я уверена, что она с Божьей помощью прекрасно справится со своими обязанностями. Петя[154] вернулся и завтра будет у нас к завтраку. Мне придется повидаться с его сумасшедшим отцом, я дважды посылала к нему Ломана за различными сведениями относительно наших поездов. Он, принимая его при других, накричал на него, оскорбил его и все не так понял, хотя ему была передана бумага, которую я предварительно просмотрела. Он просто невозможен, бегает по комнатам, никому не дает слова сказать и все время кричит. Эту ночь я уснула после 4 1/2 и снова рано проснулась — такие скучные ночи! Затем у нас была операция Троицкого, слава Богу, все прошло благополучно — грыжа, — затем я сделала несколько перевязок, так что Аню видела только мельком. Наш Друг приходил туда, так как Он захотел меня повидать.

Фредерикс и Эмма[155] завтракали с нами. Я сфотографировала их. Ольга и Татьяна вернулись только около 2, у них было очень много работы. Днем я отдыхала и поспала полчасика. Чай мы пили с Алексеем наверху, затем я приняла Ломана — Вильчковский делает свой доклад постоянно в лазарете. Бэби на ногах, надеюсь, ко времени твоего приезда, он снова будет в состоянии выходить. Палец Марии еще не совсем зажил. Ане лучше, но у нее неважное настроение, — я сама кормила ее, так что она питается как следует и вполне прилично высыпается. Я сегодня не видела большинства раненых, у меня не было на то времени. Я так рада, что ты обстоятельно побеседовал с Н. — Фредерикс прямо в отчаянии (и справедливо) от многих его неразумных приказов, только ухудшающих дело, и по поводу еще многого, о чем сейчас лучше не говорить, — он находится под влиянием других и старается взять на себя твою роль, что он не в праве делать — за исключением разве вопросов, касающихся войны. Этому следовало бы положить конец. Никто не имеет права перед Богом и людьми узурпировать твои права, как он это делает, — он может заварить кашу, а позже тебе не мало труда будет стоить ее расхлебать. Меня это ужасно оскорбляет. Никто не имеет права так злоупотреблять своими необычайными полномочиями.

Погода продолжает быть великолепной, но я не решаюсь выйти в сад. Помнишь ли ты одного из наших первых раненых офицеров — Страшевича, у которого была перевязана голова и который так долго говорил с тобой, что едва не довел до обморока? Бедняга вернулся в свой полк и теперь убит. Жалко его бедную семью он служил в банке. Я сказала Ломану, что некоторые раненые могли бы тоже идти в церковь и там причаститься вместе с нами — это было бы такой радостью для них. Надеюсь, ты ничего не имеешь против. Ломан поговорит с Вильчковским, а ты можешь предуведомить Воейкова, если только не позабудешь. Ночные “шумы” должны тебе напомнить яхту — этот грохот Севастополя.

Милый мой, как я счастлива, что ты вернешься через четыре дня! Сейчас я должна отправить письмо. Прощай, Бог да благословит и защитит тебя, мое драгоценное сокровище! Нежно целую тебя и горячо обнимаю. Навсегда, милый, твоя

Женушка.

Царское Село.

30 января 1915г.

Мой родной, любимый,

Это, вероятно, мое последнее письмо. Какие все интересные вести о Севастополе, и я так жалею, что не могу быть с тобой! Как много интересного ты видел — тебе придется много нам рассказывать. Слава Богу, что так мало раненых. Тебе, вероятно, казалось, будто это сон, когда ты на паровом катере объезжал всю эскадру, — как это должно было взволновать тебя! Благослови, Господи, наших дорогих моряков и пошли им успеха! Темнота по ночам должна быть весьма жуткой, по-моему. — Увы, опять нехорошие вести из Восточной Пруссии. Мы вторично принуждены были отступить, зато мы теснее стянем наши войска, — думаю, что наши, во всяком случае, закрепили за собой свои позиции. Я только что прочла очень интересное письмо, полученное Соней от Линденбаума, в котором он выражает свою благодарность за посланные нами вещи. Он доволен своим полком, существующим всего полгода. Кажется, коротоякцы. Он побывал в Пруссии и писал 22-го, во время самых боев. Николаша прислал сюда Петю для лечения ноги. — Карпинский думает, что она была контужена, а потому следует приступить к соответствующему лечению ее, но Петя даже не может себе представить, когда это случилось, так как он очень давно не ощущал никаких болей. — У Алека одеревенела спина, а потому он не мог прийти и прислал Петю с бумагами, а я ему передала мои бумаги, а также Вильчковского в подмогу для выяснения дела. Затем у меня были Рост. и б. Витте[156] относительно комитета Ксении. Утром я была на чудном молебне перед иконой Знам., — затем сделала множество перевязок, а также посидела с Аней. Девочки нашего Друга[157] пришли туда, чтобы повидать нас. Ее горло много лучше, 37,1, — но вчера ночью было 38,5, неизвестно почему. Не пошла к ней, слишком была утомлена. Она говорит чуть слышным голосом и весьма мрачна, бедняжка, — едва открывает рот, разве только для еды, ест она исправно. Ее бедная спина снова в пролежнях. Сегодня уже 4 недели, как она лежит. Я должна выйти сегодня вечером, так как не успела повидать всех раненых. Завтра нам предстоит операция. Сегодня нет солнца — впервые за все время.

Теперь прощай, благослови тебя Господь, мое солнышко! Нежно, с любовью и тоской целую тебя. Навсегда твоя старая

Женушка.

Царское Село. 31 января 1915г.

Дорогой мой,

Это бумага Марии, потому что я лежу у Бэби на диване, и ничего с собой не захватила для писания. — Только что получила твою дорогую телеграмму из Екатеринослава. — Представляю себе, как интересен этот бронеделательный завод твое посещение вдохновит всех на более дружную работу.

Утренняя операция прошла благополучно — оперировали офицера Кубанцева[158], изобретателя пулемета[159], за изготовлением которых, по заказу флота, он наблюдал в Туле. — Днем мы отправились в Большой Дворец и посидели некоторое время с моими стрелками — 2 из нашего госпиталя также пришли их навестить.

Ксения и Даки завтракали у нас — обе здоровы. В 6 ч. я должна принять m-elle Розенбах[160], заведующую домом инвалидов. Я простилась с 5 офицерами, возвращающимися на фронт, — между ними Шевич. Он жалел, что не мог дождаться твоего возвращения, но он едет завтра, так как иначе боится потерять свой полк. Цейдлер сказал, что ему можно ехать, но он еще даже не пробовал сесть верхом. Его нога, я уверена, навсегда останется слабой, так как у него были порваны связки — соскакивание с лошади всегда будет для него связано с известным риском, а также и хождение по неровной почве, — нога его крепко забинтована. Но он ужасно стеснялся здесь дольше оставаться. — Сегодня погода более мягкая, утром выпал обильный снег. Бэби и Влад. Ник. обедают, О. и А. стреляют в цель. Аня с нетерпением ждет твоего возвращения. Она, действительно, очень похудела. Теперь, когда она лучше сидит, это более заметно. — Теперь, дорогой мой, я должна кончать, так как курьер рано выезжает. Прощай, благослови тебя Боже, мой обожаемый Ники, — такая радость, что через два дня ты уже будешь здесь! Целую тебя много раз и остаюсь твоей любящей

Солнышко.

Ты понимаешь, что я не могу так рано быть на станции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.