Глава 20 Как и почему репрессии стали массовыми?
Глава 20
Как и почему репрессии стали массовыми?
После обсуждения доклада Ежова июньский пленум продолжился. Обсудив ряд вопросов, связанных с сельским хозяйством («О введении правильных севооборотов», «О мерах улучшения машино-тракторных станций», «Об улучшении семян зерновых культур»), 27 июня пленум перешел к обсуждению доклада Я. И. Яковлева о новом избирательном законе.
В своем докладе Яковлев сказал: «Конституция СССР предоставляет каждой общественной организации и обществу трудящихся право выставлять кандидатов в Верховный Совет СССР… Эта статья имеет огромное значение, она внесена по предложению товарища Сталина. Ее цель — развить, расширить демократию… Эта статья обеспечивает подлинный демократизм на выборах в Советы».
Яковлев подчеркнул, что «на окружные избирательные комиссии возлагается обязанность зарегистрировать и внести в избирательный бюллетень по соответствующему избирательному округу всех без исключения кандидатов в Верховный Совет СССР, которые выставлены общественными организациями и обществами трудящихся… Отказ окружных по выборам… комиссий в регистрации кандидатов в депутаты может быть обжалован в двухдневный срок в Центральную Избирательную комиссию, решение которой является окончательным. К кандидатам в депутаты не предъявляется никаких особых требований, кроме предъявляемых к любому избирателю… От общественных организаций, выставивших кандидатов, требуется лишь, чтобы они были зарегистрированы в установленном законом порядке и представили протокол собрания или заседания, выдвинувших кандидата, по установленной форме в избирательную комиссию».
Комментируя это заявление, Юрий Жуков писал: «Так, хотя и в предельно завуалированной форме, но с угрожающей ссылкой на Сталина как автора данного предложения, Яковлев сообщил участникам пленума об альтернативности предстоящих выборов, о состязательности на них, определяемой тем, что теперь не только партия, но и любая общественная организация, в том числе и ее местные отделения, а также любые собрания граждан будут выставлять собственных кандидатов, да еще ни с кем не согласуя их».
Как подчеркнул далее Жуков, Яковлев «перешел к еще более значимому. Проект закона, отметил он, предусматривает исключение „всяких попыток исказить результаты голосования и действительную волю трудящихся…“ Некоторые формальности, введенные этой (VIII. — Примеч. Ю. Жукова) главой, могут показаться некоторым товарищам излишними и даже бюрократическими, но там, где вопрос идет о создании высшего государственного органа, никакая формальность не будет излишней».
«Участковая избирательная комиссия, — пояснил докладчик, — посылает в окружную избирательную комиссию не только протокол голосования, но и оба экземпляра счетных листов на каждого кандидата. Совет депутатов трудящихся обязан хранить избирательные бюллетени вплоть до утверждения мандатов Верховным Советом СССР».
По этому поводу Жуков писал: «Трудно усомниться, против чьих возможных действия по фальсификации результатов были направлены все перечисленные выше меры. Только первые секретари — райкомов, горкомов, обкомов и крайкомов — обладали возможностью и неофициальными правами, которые позволили бы в случае острой необходимости подтасовать число поданных за того или иного кандидата голосов».
Яковлев продолжал: «Цель — обеспечить точное волеизъявление трудящихся — предусматривает установленное „Положением о выборах в Верховный Совет СССР“ право, согласно которому избранным считается только кандидат, получивший абсолютное большинство голосов. Если ни один из кандидатов на выборах не получит абсолютного большинства голосов, то обязательна (не позднее чем в двухдневный срок) перебаллотировка двух кандидатов, получивших наибольшее количество голосов».
Жуков отметил, что «доклад неожиданно прервался весьма показательной, хотя и короткой, спонтанной дискуссией:
Эйхе: А если во втором туре не будет абсолютного большинства?
Яковлев: Такого случая не может быть, раз голосуют при баллотировке только за двух кандидатов.
Калинин: Нужно поправку сделать, что при равенстве голосов вопрос будет решаться по жребию.
Яковлев: Это неправильно. Не годится давать жеребьевке решать — будет ли сторонник коммунистов или враг в совете.
Калинин: Ворошилов предлагает боем дело кончить.
Яковлев: И это лучше, чем жребий. Тут у нас возможностей больше. Наши могут победить».
Затем Яковлев стал говорить о ходе подготовки к выборам. При этом он осудил практику подмены работы советов деятельностью партийных групп в этих советах. Он говорил: «Все наши работники должны понять, что нет людей, которые могли бы претендовать на бесконтрольность в работе, что подконтрольность любого работника вытекает из основ советской власти, что только с помощью контроля снизу, дополняющего контроль и руководство сверху, можно улучшить работу Советов».
Более того, Яковлев утверждал: «Само собой разумеется, что практика подмены законов усмотрением той или иной группы бюрократов является делом антисоветским. Крестьянин ведь судит о власти не только потому, каков закон — будь он великолепен. Но если исполнитель извращает его в своей деятельности, крестьянин будет судить о власти в первую очередь на основании деятельности исполнителей».
Яковлева поддержал Молотов. В своем выступлении он заметил: «В представлении некоторых товарищей у нас можно встретить такое отношение, что советский аппарат, это, ну второстепенная какая-то организация, а советские работники — это работники второго сорта. Речь идет о том, чтобы советский аппарат, советских работников поставить в работе на более высокую ступень, выше».
Молотов напомнил о недавних выступлениях Сталина: «Конечно, надо понять, товарищи, что наши старые критерии старых партийцев теперь во многих отношениях недостаточны. Товарищ Сталин за последнее время несколько раз всем нам говорил о том, что наши старые оценки людей теперь совершенно недостаточны. Имеет дореволюционный партийный стаж, потом он имеет хорошее качество, что участвовал в Октябрьской революции, имел заслуги в Гражданской войне, потом он неплохо дрался против троцкистов и против правых. Все это надо понять и учесть как важный элемент в оценке человека. Но это недостаточно. В данное время от нас, от тех людей, которые являются представителями партии на любом участке работы, чтобы в духе тех требований партии, которые она предъявляет в борьбе с недостатками в работе в Советах и с недостатками в подборе людей, требуется, чтобы руководители находили известный подход к этим людям и умели на места устаревшего хламья, обюрократившейся или очиновничейся группы работников выдвигать новых людей. Нам надо теперь добиться того, чтобы мы теперь выдвинули такие кадры людей в Советы, высшие и местные органы Советов, которые в соответствии с основными требованиями теперешнего момента твердо, последовательно, разумно, со знанием дела будут проводить политику партии на своем месте».
Казалось, Сталин и его сторонники, одержав победу над Каминским и другими, уверенно продолжили курс на демократизацию советской жизни. Победе Сталина и его сторонников на июньском пленуме способствовало то обстоятельство, что они получили поддержку со стороны большинства членов ЦК. Однако, как показали последующие события, эта поддержка не была бескорыстной.
В последние дни работы пленума в руководство страны была направлена записка кандидата в члены Политбюро и секретаря Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р. И. Эйхе, который потребовал санкционировать создание в областях «троек», наделенных «правом выносить смертные приговоры». Эйхе возвращался к положениям своего выступления на февральско-мартовском пленуме. Тогда он утверждал, что в Западной Сибири существует «немалая группа заядлых врагов, которые будут всеми мерами продолжать борьбу», и настаивал на развертывании репрессий против них. В марте его слова остались без ответа, так как Сталин решительно выступал против развязывания репрессий. Однако 7 июня, выступая на собрании партактива Западно-Сибирского края, Эйхе заявил: «После проверки и обмена партбилетов было разоблачено и изгнано из партии еще большее количество заклятых врагов… Враги разоблачены еще не все, надо всемерно усилить работу по разоблачению троцкистско-бухаринских бандитов». Теперь, когда на июньском пленуме ЦК против действий НКВД, направленных против разоблаченных заговорщиков, выступал целый ряд видных членов ЦК, а Эйхе выступал за расширение репрессивных акций НКВД, Сталин и его соратники были вынуждены прислушаться к предложению западно-сибирского руководителя.
28 июня Политбюро, поддержав Эйхе, приняло постановление, в котором говорилось: «1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе тов. Миронова (председатель), начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова, прокурора Западно-Сибирского края, и тов. Эйхе, секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии».
А через пару дней инициативу Эйхе подхватили и другие первые секретари обкомов и республик. Из книги Юрия Жукова следует, что такие же требования выдвинули 1–2 июля от Дальневосточного крайкома И. М. Варейкис, от Саратовского обкома — А. И. Криницкий, от ЦК КП(б) Азербайджана — М. Д. А. Баги ров, от Горьковского — А. Я. Столяр, от Сталинградского — Б. А. Семенов, от Омского — Д. А. Булатов, от Северного крайкома — Д. А. Конторин, от Харьковского обкома — Н. Ф. Гикало, от ЦК КП(б) Киргизии М. К. Амосов.
Руководители обкомов и ЦК республик обосновывали свои требования тем, что на различных территориях СССР на свободе находилось немало лиц, которые в прошлом были враждебны советской власти.
К этому времени в свои родные места вернулись многие из сосланных кулаков, вышли из заключения представители различных партий и групп, боровшихся против советской власти. Кроме того, местные органы внутренних дел давно отслеживали лиц, вызывавших законное подозрение своими криминальными связями. Всех этих людей огульно считали потенциальными врагами советской власти и после их освобождения.
Об этом прямо или косвенно не раз уже говорили эти и другие члены ЦК, выступавшие фактически против нового порядка голосования на выборах. Было очевидно, что данные, которыми оперировали руководители обкомов и ЦК республик, сильно преувеличивали реальный потенциал антигосударственных сил.
Кроме того, партийные руководители фактически выступали против аргументов Сталина, высказанных им 25 ноября 1936 года, об отмене политической дискриминации бывших «лишенцев», а также о недопустимости применения административных мер с целью недопущения избрания в Верховный Совет СССР врагов советской власти. Их требования вступали в резкое противоречие с духом постановления ЦИК СССР от 14 марта 1937 года «О прекращении производства дел о лишении избирательных прав граждан по мотивам социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности». Своими предложениями о «лимитах» на ссылки и расстрелы они утверждали, что если не осуществить такие репрессии, то Верховный Совет СССР окажется в руках врагов народа. «Победители» первой пятилетки возвращали страну к атмосфере времен Гражданской войны и коллективизации.
В то же время авторы предложений о лимитах на ссылки и расстрелы могли сослаться на тезис Сталина 1928 года об обострении классовой борьбы по мере новых успехов страны в строительстве социализма. Авторы предложений о лимитах на расстрелы и ссылки могли утверждать, что они — лояльные сторонники политики Сталина, что они знают не только о растущей злобе «остатков разбитых эксплуататорских классов», но даже имеют сведения об их связях с буржуазными государствами. Хотя в своем выступлении на Военном совете 2 июня Сталин подчеркивал, что лиц, связанных с вражескими разведками, единицы, партийные руководители областей и республик уверяли его в обратном. Стремясь доказать свою правоту, противники демократических преобразований с середины 1937 года развернули кампанию по «разоблачению» шпионских и диверсионно-террористических организаций, связанных с иностранными государствами. В них якобы участвовали «остатки разбитых эксплуататорских классов».
Внешне эти предложения не противоречили решениям июньского пленума о подготовке выборов, докладу Яковлева и выступлению Молотова. Казалось, в них шла речь лишь о том, чтобы предотвратить выступления наиболее яростных врагов советской власти еще до начала выборов. В то же время было очевидно, что полемика, происходившая в ходе пленума, о том, что следует предпринимать, если «вражеский» кандидат получит столько же голосов, сколько и кандидат коммунистов, теряла смысл, так как в случае проведения «профилактических» мероприятий «вражеских» кандидатов просто не осталось бы перед выборами.
Сталину и его сторонникам было политически крайне трудно выступить защитниками «разбитых эксплуататорских классов» и запретить аресты среди кулаков, бывших белогвардейцев, членов антисоветских партий и даже священников, когда партийные руководители предъявляли якобы неопровержимые данные о наличии множества контрреволюционных центров, готовых использовать выборы в Верховный Совет СССР для захвата власти.
Нетрудно предположить, что Сталин и его сторонники осознавали, что авторы предложений о репрессиях фактически так же выступали против его политики, как Каминский, Пятницкий, Любченко, Хатаевич и другие, выступившие против чрезвычайных полномочий НКВД на июньском пленуме. Однако, если последние требовали немедленно остановить действия НКВД по укреплению безопасности страны, то Эйхе, Варейкис, Булатов, Конторин и другие были готовы энергично поддержать усилия НКВД по разгрому заговорщиков. Более того, представители второй группы были готовы действовать под руководством НКВД и в присутствии представителей прокуратуры. Хотя очевидно, что эти предложения могли умножить ряды арестованных и ударяли по демократическим преобразованиям, направленным на консолидацию советского общества, Сталин и его соратники не могли позволить себе сражаться на два фронта. Тем более что обе группировки могли соединиться и ударить совместно по сталинскому руководству.
К тому же Сталин знал, что позицию Эйхе разделяет большинство местных руководителей партии. Оппозиция политическим реформам Сталина видных местных руководителей, проявившаяся еще в ходе обсуждения проекта Конституции, постоянно проявлялась и впоследствии. Сталин уже давно говорил о недостатках партийных руководителей, засилье формализма в их работе, что приводило к плохому выполнению планов, «бездушно-бюрократическому» отношению к рядовым коммунистам. Он не раз обращал внимание на незнание ими марксистско-ленинской теории и имел основания сомневаться в глубине их коммунистических убеждений. Именно поэтому три с лишним месяца назад, в марте, он выдвинул программу переобучения и смены партийных кадров. Теперь он столкнулся с их выступлением против политики, направленной на демократизацию политической жизни и консолидацию общества. Он понимал, что малейшее промедление в ответе на требования партийных руководителей с мест чревато резким обострением внутрипартийной борьбы, которая могла перерасти во внутригосударственную.
В то же время Сталин и его сторонники видели, что, в отличие от действий бывших оппозиционеров, от заговоров Ягоды, Енукидзе, Тухачевского, выступление Эйхе и других пока носит внешне лояльный характер. Знал Сталин и то, что этим деятелям пока трудно объединиться, противопоставив ему какую-либо другую политическую фигуру. Авторитет Сталина был слишком высок. Инициаторы репрессий пока могли действовать, лишь пытаясь давить на руководство страны и даже используя авторитет и имя Сталина в своих целях.
Отрицательный ответ на предложение Эйхе или даже промедление с ответом на его запрос мог немедленно привести к объединению всех противников конституционной реформы. Против Сталина и его сторонников в Политбюро могло выступить подавляющее большинство членов ЦК. К тому же эти люди стояли во главе республик, краев и областей СССР, а потому их выступление могло быть поддержано значительной частью партийного и советского аппарата на местах. Кроме того, поскольку инициаторы репрессий выступали за активизацию действий НКВД по «обезвреживанию вражеского подполья», Сталин мог получить выступление этого силового наркомата против него и его сторонников в Политбюро. Даже в случае разгрома такого выступления оно нанесло бы серьезный удар по советскому строю. Его успех мог бы разнести на части великую страну.
В этих условиях Сталин решил сманеврировать и пойти на временное отступление. По этим причинам Сталин и его сторонники в Политбюро уступили Эйхе и его многочисленным сторонникам в ЦК. Как отмечал Юрий Жуков, «инициативная записка Р. И. Эйхе оказалась тем камушком, который вызвал страшную горную лавину… 2 июля последовало еще одно решение Политбюро, распространившее экстраординарные права, предоставленные поначалу лишь Эйхе, уже на всех без исключения первых секретарей ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов». В решении говорилось: «ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих высылке».
Сталин и его сторонники, успешно разгромившие заговоры Енукидзе, Ягоды, Тухачевского и других, подавившие выступление на июньском пленуме тех, кто пытался защитить сторонников Тухачевского в ЦК, потерпели поражение. Его особенность состояла в том, что оно было скрыто от общественности. Ни о записке Эйхе и последовавших запросов других местных руководителей на репрессии не было объявлено. Не сообщалось и о согласии Политбюро с их требованиями. В то же время очевидно, что подобного поражения Сталин не испытал за все время внутрипартийной борьбы. По его политической реформе был нанесен тяжелый удар. Отступление Сталина представляло собой вынужденный маневр, и он стал выжидать удобного момента для того, чтобы разгромить тех, кто временно одержал успех и объективно создал угрозу для существования Советской державы.
Сталин и его сторонники связывали свои надежды на окончательную победу над противниками политических преобразований с тем, что близятся равные, тайные, прямые, альтернативные выборы, которые положат конец власти партийных вельмож. К тому же они попытались помешать противникам реформ в других регионах страны представить свои «лимиты». Поэтому был установлен крайний срок подачи таких заявок — 7–8 июля. Как указывал Жуков, к этому сроку прислали свои ответы лишь руководители Крымского, Татарского и Удмуртского обкомов, «к тому же только с предполагаемым на утверждение составом „троек“». Следующая группа телеграмм пришла в Москву лишь с небольшим опозданием — 9, 10 и 11 июля, что со всей очевидностью свидетельствовало о далеко не случайном предельном ограничении срока, данного Политбюро и рассчитанного на невозможность при всем желании выполнить решение. Свидетельствовало такое опоздание и о том, что и первые секретари, и начальники местных управлений НКВД были явно не готовы к проведению карательных операций, не располагали сведениям ни об «антисоветских преступлениях бывших кулаков и уголовников», ни тем более о каких-либо «подпольных организациях», их «участниках» и «руководителях».
Хотя и с опозданием, «заказы» на расстрелы и высылки продолжали поступать. Очевидно, что Политбюро признало такие требования, хотя они и были поданы после наступления установленного срока. Это лишний раз свидетельствовало о том, что высшее руководство страны перед лицом выступления большинства партийных руководителей регионов за проведение массовых репрессий продолжало отступать. По словам Жукова, на 11 июля в Политбюро «поступили сведения о намеченном составе „троек“ от 43 из 71 первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов, прямо подчиненных ЦК ВКП(б). Иными словами, треть их совсем не торопилась, а может быть, и вообще не собиралась воспользоваться весьма сомнительными правами, свалившимися на них столь неожиданно».
Жуков назвал тех, кто потребовал особенно большие «лимиты» на репрессии: «Оказалось, что численность намеченных жертв свыше пяти тысяч определили семеро: А. Икрамов — Узбекская ССР, 5441 человек; К. М. Сергеев — Орджоникидзевский (бывший Ставропольский) край, 6133; П. П. Постышев — Куйбышевская область, 6140; Ю. М. Каганович — Горьковская область, 6580; И. М. Варейкис — Дальне-Восточный край, 6698; Л. И. Мирзоян — Казахская ССР, 6749; К. Н. Рындин — Челябинская область, 7953. Сочли, что число жертв „троек“ должно превысить 10 тысяч, уже только трое: А. Я. Столяр — Свердловская область, 12 ООО, В. Ф. Шарангович — Белорусская ССР, 12800, и Е. Г. Евдокимов — Азово-Черноморский край, 13 606 человек. Самыми же кровожадными оказались Р. И. Эйхе, заявивший о желании только расстрелять 10 800 жителей Западно-Сибирского края, не говоря о еще не определенном числе тех, кого он намеревался отправить в ссылку; и Н. С. Хрущев, который сумел подозрительно быстро разыскать и „учесть“ в Московской области, а затем и настаивать на приговоре к расстрелу либо к высылке 41 305 „бывших кулаков“ и „уголовников“». Жуков писал: «Уже определили число будущих безымянных жертв в ЧЕТВЕРТЬ МИЛЛИОНА ЧЕЛОВЕК, свидетельствуя, что намеченная акция обернется невиданными ранее, воистину массовыми репрессиями».
Комментируя эти события, Юрий Жуков писал: «Зачем же Эйхе и его коллегам… вдруг потребовались не когда-либо, а именно в середине 1937 года столь жесткие, крайние меры? Объяснение пока может быть лишь одно, то, что исходит из классического положения римского права: „Ищи, кому выгодно“… Широкомасштабные репрессии, да еще направленные против десятков и сотен тысяч крестьян, были выгодны прежде всего первым секретарям обкомов и крайкомов. Тем, кто в годы коллективизации восстановил против себя большую часть населения, которую и составляли колхозники и рабочие совхозов; верующих — бессмысленным закрытием церквей, рабочих и служащих — отвратительным снабжением продовольствием, предметами широкого потребления в годы первой и второй пятилеток с их карточной системой».
«Именно местным партийным руководителям, и именно теперь, в ходе всеобщих, равных, прямых, тайных, да еще и альтернативных выборов, грозило самое страшное — потеря одного из двух постов, советского, обеспечивавшего им пребывание в широком руководстве, гарантировавшего обладание неограниченной властью. Ведь по сложившейся за истекшее десятилетие практике первые секретари крайкомов и обкомов обязательно избирались сначала депутатами всесоюзных съездов советов, а уже на них и членами ЦИК СССР, как бы подтверждая тем полную и единодушную поддержку всего населения края, области. Потеря же депутатства, теперь уже в Верховном Совете СССР, означала бы утрату доверия со стороны как беспартийных, так и членов партии. А в таком случае чуть ли не автоматически мог возникнуть вопрос о дальнейшем пребывании данного первого секретаря и на его основном посту, партийном». В этом случае, считает Ю. Жуков, такого деятеля «могли утвердить на иной должности, вполне возможно, на хозяйственной, требующей образования, знаний, опыта — всего того, чем он не обладал».
Было еще одно важное обстоятельство, толкавшее партийных вельмож на развязывание репрессий. В ходе массовых арестов, особенно среди лиц, обвиненных в деятельности «контрреволюционных диверсионных террористических центров», партийные руководители могли свести счеты с теми лицами, которые представляли собой личную угрозу для тех или иных местных руководителей и их «кланов». Такими могли быть наиболее сильные и хорошо подготовленные люди из партийных верхов. Партийные бонзы приблизительно догадывались, кого могли сделать их преемниками в ходе всеобщей переподготовки. От них они хотели избавиться в ходе массовых репрессий.
В 1937 году они невольно прибегали к использованию «закона отца Брауна», героя рассказов Г. К. Честертона, который говорил: «Где умный человек прячет камешек? На морском берегу. Где умный человек прячет лист? В лесу». Логика привела отца Брауна к мысли о том, что «умный человек» спрячет труп среди горы других трупов. Как известно, этот католический священник и сыщик-любитель разоблачил тайну нелепого поражения войска генерала Сент-Клэра, поняв, что тот предпринял заведомо неудачное и кровопролитное сражение, чтобы скрыть среди трупов своих солдат тело убитого им врача. Чтобы расправиться с десятком своих личных соперников, партийные руководители обкомов, крайкомов и союзных республик готовы были пожертвовать десятками тысяч жизней.
Но если генерал Сент-Клэр был уверен, что каким бы безжалостным ни было уничтожение сотен солдат, этой резней ограничится его попытка скрыть свое убийство, то развязывание массовых репрессий партийными руководителями породило последствия значительно больших масштабов во времени и пространстве. Представив свои предложения по тройкам, расстрелам и высылкам, Эйхе, Хрущев, Икрамов, Постышев, Варейкис, Мирзоян, Шарангович, Евдокимов, Рындин и другие открыли «ящик Пандоры», из которого на страну обрушились неисчислимые бедствия.
Вымыслы партийных секретарей относительно масштаба антисоветской оппозиции и тем более наличия организованных контрреволюционных повстанческих группировок неизбежно породили новые фантазии, которые не могли не ударить по людям за пределами тех социальных и политических категорий, которые в течение 20 лет советской власти подвергались дискриминации. Огульность, возведенная в принцип, сделала мишенью внесудебных преследований многих советских людей. В то же время, разрастаясь, клеветнические доносы не могли обойти организаторов репрессий.
Вся идейно-политическая ограниченность инициаторов репрессий проявилась в том, что они и не задумывались о долгосрочных последствиях своих действий, вызванных желанием удержаться у власти любой ценой. Политическая недальновидность Эйхе и других партийных руководителей, стремившихся навязать руководству страны политику массовых репрессий, проявилась в том, что они не учли последствий выступления против Сталина без его отстранения от власти, а также его сторонников. Поскольку они не могли противопоставить Сталину никого из своих рядов, кто бы мог возглавить партию и страну, они попытались руководить Сталиным. При этом они проявляли полное непонимание его политики. Они не сознавали значения ни осуществлявшихся под его руководством преобразований общества, ни последствий своей борьбы против этой политики. Они не замечали, что, добившись тактического успеха и навязав сталинскому руководству репрессии, они превратились в смертельных врагов этого руководства со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.