Глава 14 Активизация заговора Тухачевского и московский процесс 1937 года
Глава 14
Активизация заговора Тухачевского и московский процесс 1937 года
О том, что Сталин был готов прекратить дальнейшие репрессии, свидетельствовало его поведение на декабрьском пленуме ЦК. Выступая с докладом на этом пленуме Ежов в своем докладе привел сведения, которые должны были свидетельствовать о вине Бухарина и Рыкова. Он был поддержан Р. И. Эйхе и рядом других членов ЦК. Однако Сталин внес предложение продолжить проверку по делу Бухарина и Рыкова до следующего пленума.
Однако к тому времени в НКВД стали поступать сведения о наличии в стране разветвленного военно-политического заговора. Арестованный в июле 1936 года комдив Д. Шмидт стал давать показания против командующего Киевским военным округом И. Э. Якира. Когда Шмидта доставили в Москву, Ягода сообщил об этом участнику заговора Я. Гамарнику. Как подчеркивали в своей книге «Заговоры и борьба за власть» Р. Баландин и С. Миронов, «видимо этим сообщением Ягода хотел показать, что вынужден был арестовать человека из окружения Гамарника и Ягоды, ибо обстоятельства следствия вышли из его, Ягоды, контроля, и теперь этим делом занимаются Ежов и преданный ему Агранов».
В конце августа 1936 года один из обвиняемых на процессе Зиновьева, Каменева и других, И. И. Дрейцер, сообщил, что среди военных существует оппозиционная группа, в состав которой входят заместитель командующего Ленинградским военным округом комкор В. М. Примаков и военный атташе в Великобритании комкор В. К. Путна. Они, а также командующий Харьковским военным округом С. А. Туровский вскоре были арестованы. Вскоре все они стали давать показания, которые позволили узнать больше о заговоре и его участниках.
В конце 1936 года в Москву поступили сведения о заговоре военных также из Парижа. Это признавал Д. Волкогонов: «Вначале Ежов направил Сталину записку с материалами РОВСа (белоэмигрантской организации „Русский общевоинский союз“) из Парижа. В ней шла речь о том, что „в СССР группой высших командиров готовится государственный переворот… Утверждалось, что во главе заговора стоит маршал М. Н. Тухачевский. Сталин передал записку Орджоникидзе и Ворошилову с резолюцией: „Прошу ознакомиться“. Следов реакции его соратников на документе обнаружить не удалось“. Известно, что Тухачевский был заместителем Ворошилова, а Орджоникидзе был куратором военной промышленности.
В упомянутой выше книге Пауль Шмидт-Карелл изложил сведения, известные верхам нацистской Германии о заговоре военных и политических деятелей СССР, во главе которого стояли М. Н. Тухачевский и Я. Б. Гамарник. Опорой заговора являлась Дальневосточная армия, которой командовал В. К. Блюхер. Как утверждал Шмидт-Карелл, „с 1935 года Тухачевский создал своего рода революционный комитет в Хабаровске… В его состав входили высшее армейское начальство, но также и некоторые партийные функционеры, занимавшие высокие посты, такие как партийный руководитель на Северном Кавказе — Борис Шеболдаев“. Хотя Шмидт-Карелл не знал многих сторон заговора и состава его участников, он верно отметил его „военно-политический“ характер.
Как утверждал Пауль Шмидт-Карелл, когда в начале 1936 года Тухачевский, возглавлявший советскую делегацию на похоронах короля Георга V, по пути в Англию и обратно проезжал через Берлин, он имел встречи с „ведущими германскими генералами. Он хотел получить заверения в том, что Германия не воспользуется какими-либо возможными революционными событиями в Советском Союзе в качестве предлога для похода на Восток. Для него главным было создание российско-германского союза после свержения Сталина“.
В значительной степени это было обусловлено тем, что Тухачевский, как и другие заговорщики, опасался вооруженного столкновения с Германией. Свои опасения Тухачевский почти не скрывал. В своем выступлении на XVII съезде партии Тухачевский обращал внимание на проблемы, которые неизбежно встанут перед СССР по мере того, как придется перестраивать мирную промышленность на военный лад в случае войны. Он утверждал: „Сейчас весь капиталистический мир, все капиталистические страны на основе опыта империалистической войны стараются в мирное время проделать всю ту подготовительную работу, на которую они тратили так много времени во время войны, и сейчас мобилизационное развертывание промышленности произойдет в очень короткий срок“. Хотя Тухачевский выражал надежду на то, что „мы эту труднейшую задачу выполним и в случае войны сумеем выдвинуть такие гигантские технические ресурсы, которыми обломаем бока любой стране, сунувшейся против нас“, он обращал внимание на пока не преодоленные трудности в техническом перевооружении Вооруженных сил СССР. В заключение речи он говорил: „Без того, чтобы овладеть методами массового точного производства, невозможно, конечно, и самого этого массового производства“. Получалось, что в то время как во всем мире уже началось ускоренное техническое перевооружение армий, СССР еще к этому даже не приступил. Фактически Тухачевский соглашался с выводом Троцкого о невозможности победы СССР в грядущей войне против промышленно развитых государств мира.
Однако схожие настроения страха перед грядущей войной разделяли и германские военачальники. Активно поддержав приход Гитлера к власти и его действия по перевооружению Германии, они в то же время знали, что Германия еще не готова к войне. Правда, не были готовы к войне и другие страны мира. Это было в значительной степени связано с тем, что прогресс в военной технике не поспевал нигде за темпами в перевооружении армий на всей планете. Расчет Гитлера строился на том, что к концу 30-х годов другие великие державы несколько отстали от Германии в своих военных приготовлениях. В то же время он считал, что время работает против Германии, а потому западные страны и СССР наверстают это отставание. Поэтому Гитлер считал необходимым воспользоваться временным преимуществом в вооружениях и милитаризацией Третьего рейха для нанесения сокрушительных ударов по соседним странам.
Открыто против авантюристического плана Гитлера после изложения его на совещании 7 ноября 1937 года выступили министр обороны и верховный главнокомандующий Германии фельдмаршал фон Бломберг и командующий сухопутными вооруженными силами генерал фон Фрич. Они отвергли этот план не потому, что стремились к миру, а потому, что осознавали: реализация гитлеровского плана приведет Германию к еще более грандиозному военному поражению, чем в 1918 году. Вскоре оба военачальника были грубо скомпрометированы и отправлены в отставку.
Однако расправа с ведущими военными руководителями Германии не остановила рост оппозиции среди немецких генералов, не желавших вести страну к поражению. Среди военных созрел заговор против Гитлера, в котором на первых порах участвовали высшие руководители вооруженных сил Германии. В ходе международных кризисов 1938 года вокруг Чехословакии высшие германские генералы были готовы свергнуть Гитлера, как только ситуация приблизится к развязыванию войны. Лишь капитуляция западных держав в Мюнхене спасла Гитлера от переворота. После же захвата Германией Чехии военный потенциал Третьего рейха существенно вырос и оппозиция Гитлеру среди военных заметно ослабла, а затем и почти прекратилась вплоть до поражений в ходе Великой Отечественной войны.
Еще до этих событий среди многих влиятельных германских военных зрело недовольство планами Гитлера, а потому они откликнулись на предложение о заключении тайного „пакта о ненападении“ между военными Германии и СССР. Не исключено, что уже на этом этапе они были готовы гарантировать Тухачевскому и его сторонникам невмешательство в дела СССР во время военного переворота в обмен на невмешательство установленной в СССР военной диктатуры после аналогичного переворота в Германии.
Между тем слухи о тайном сговоре между военными двух стран стали поступать в столицы европейских государств. В своей книге „Заговорщики“ американский историк Джоффри Бейли сообщал, что, находясь в Берлине, Тухачевский в ходе беседы с министром иностранных дел Румынии Титулеску заявил: „Вы неправы, связывая судьбу своей страны с такими странами, как Франция и Англия. Вы должны повернуться лицом к новой Германии“ Эти сведения поступили незамедлительно в Бухарест.
Посланник Чехословакии в Берлине Мастный в январе 1937 года с тревогой сообщил президенту своей страны Бенешу о том, что немцы утратили интерес к переговорам, которые они в это время вели с Чехословакией о решении спорных вопросов, потому что стали исходить из неизбежности резких перемен в советской внешней политике после ожидаемого вскоре государственного переворота в СССР. В случае прихода к власти в Москве прогерманских сил Чехословакия не могла уже рассчитывать на поддержку СССР, с которым была связана договором о взаимной помощи 1935 года.
Это подтверждается заявлением Бенеша в его беседе с советским полпредом Александровским 7 июля 1937 года. Как говорится в записи беседы, Бенеш с января 1937 года получал косвенные сигналы о большой близости между рейхсвером и Красной Армией. С января он ждал, чем это закончится. Чехословацкий посланник Мастный в Берлине является исключительно точным информатором… У Мастного в Берлине было два разговора с выдающимся представителями рейхсвера… Бенеш даже сомневается, сознавали ли эти представители рейхсвера, что они выдают секрет. Но для Бенеша из этих разговоров стало ясно, что между рейхсвером и Красной Армией существует тесный контакт.
Разумеется, встречи Тухачевского и другие контакты советских военных с германскими не могли пройти мимо внимания гестапо. Узнав от агентов гестапо о тайном сговоре между военными двух стран, руководитель РСХА Р. Гейдрих проинформировал об этом Гитлера. Разумеется, Гитлер мог бы арестовать заговорщиков. Однако все его планы строились на пропаганде военной мощи Германии. Любые массовые репрессии в рядах вооруженных сил подорвали бы веру в их всесилие, в то время как Гитлер на первых порах полагался главным образом на грубый блеф. Поэтому он решил сорвать сговор между советскими и германскими военными, не раскрывая ни немцам, ни всему миру того, что ему было об этом известно.
В своих мемуарах В. Шелленберг писал, что, получив сведения о заговоре военных двух стран, „Гитлер распорядился о том, чтобы офицеров штаба германской армии держали в неведении относительно шага, замышляемого против Тухачевского… И вот однажды ночью Гейдрих послал две специальные группы взломать секретные архивы генерального штаба и абвера, службы военной разведки, возглавлявшейся адмиралом Канарисом… Был найден и изъят материал, относящийся к сотрудничеству германского генерального штаба с Красной Армией. Важный материал был также найден в делах адмирала Канариса. Для того чтобы скрыть следы, в нескольких местах устроили пожары, которые вскоре уничтожили всякие признаки взлома“. Это произошло примерно 1–3 марта 1937 года.
Как подчеркивал Шелленберг, „в свое время утверждалось, что материал, собранный Гейдрихом с целью запутать Тухачевского, состоял большей частью из заведомо сфабрикованных документов. В действительности же подделано было очень немного — не больше, чем нужно, чтобы заполнить некоторые пробелы. Это подтверждается тем фактом, что все весьма объемистое досье было подготовлено и представлено Гитлеру за короткий промежуток времени — в четыре дня“. Досье произвело сильное впечатление на Гитлера, и он одобрил предложение передать эти материалы Сталину, руководителю самой враждебной для нацистской Германии Советской державы. Для передачи информации было решено использовать людей, участвовавших в германо-чехословацких переговорах».
Карелл утверждал, что Бенеш получил информацию о готовящемся перевороте в Москве и одновременно такая же информация была направлена германской разведкой в Париж. Тогдашний министр обороны Э. Даладье сообщил советскому послу в Париже В. Потемкину о «возможности перемен в Москве» и «сделке между нацистским вермахтом и Красной Армией». Александровский записал, что «кажется 22 апреля» Бенеш поставил перед ним вопрос о возможности сделки между Германией и СССР. Однако, судя по словам Александровского, во время этой беседы Бенеш говорил лишь туманными намеками.
Уточняя, каким образом передавалась информация через Прагу в Москву, В. Шелленберг писал: «Решено было установить контакт со Сталиным через следующие каналы: одним из немецких дипломатических агентов, работавших под началом штандартенфюрера СС Беме, был некий немецкий эмигрант, проживавший в Праге. Через него Беме установил контакт с доверенным другом доктора Бенеша… Доктор Бенеш сразу же написал письмо лично Сталину, от которого Гейдриху по тем же каналам пришел ответ установить контакт с одним из сотрудников советского посольства в Берлине. Так и поступили, и названный русский моментально вылетел в Москву и возвратился в сопровождении личного посланника Сталина, имевшего специальные полномочия от имени Ежова. Очевидно, к этому времени Сталин уже получил достаточно много сведений для того, чтобы подозревать в нечестной игре военных и их союзников среди партийных руководителей, но все же точные имена и доказательства еще не были представлены».
К этому времени заговорщики существенно продвинулись в своей подготовке к военному перевороту. Аресты ряда участников заговора, а также опала Енукидзе и Ягоды заставляли заговорщиков действовать быстрее и энергичнее. К тому же после отстранения от власти Енукидзе и Ягоды военное крыло заговора стало играть в нем решающую роль. В середине февраля 1937 года заместитель наркома внутренних дел Украины Зиновий Канцельсон сообщил своему родственнику А. Орлову (Фельдбину) о том, что руководители Красной Армии «находились в состоянии „сбора сил“». Хотя в то время заговорщики «еще не достигли согласия в отношении твердого плана переворота…» Тухачевский считал, что следует «под каким-либо благовидным предлогом» убедить «наркома обороны Ворошилова… просить Сталина собрать высшую конференцию по военным проблемам, касающуюся Украины, Московского военного округа и некоторых других регионов, командующие которых были посвящены в планы заговора. Тухачевский и другие заговорщики должны были явиться со своими доверенными помощниками. В определенный час или по сигналу два отборных полка Красной Армии перекрывают главные улицы, ведущие к Кремлю, чтобы заблокировать продвижение войск НКВД. В тот же самый момент заговорщики объявят Сталину, что он арестован. Тухачевский был убежден, что переворот мог быть проведен в Кремле без беспорядков». Кацнельсон был уверен в успехе: «Тухачевский — уважаемый руководитель армии. В его руках Московский гарнизон. Он и его генералы имеют пропуска в Кремль. Тухачевский регулярно докладывает Сталину, он вне подозрений. Он устроит конференцию, поднимет по тревоге два полка — и баста».
Тухачевский считал, что после захвата власти Сталина надо было немедленно застрелить. Однако сам Кацнельсон, а также ряд других участников заговора, в частности первый секретарь ЦК КП(б) Украины С. Косиор и нарком внутренних дел Украины Балицкий, считали, что «Сталина надо было представить на суд пленуму ЦК».
Очевидно, что сведения о заговоре заставили Сталина и его соратников в Политбюро вновь прибегнуть к методу устрашения и опять главным образом за счет бывших оппозиционеров.
В конце января 1937 года в Москве начался процесс по делу так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра. На скамье подсудимых были: Г. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Г. Я. Сокольников, Л. П. Серебряков, Я. А. Лившиц, Н. И. Муралов, Я. Н. Дробнис, М. С. Богуславский, И. А. Князев, Б. О. Норкин, А. А. Шестов, М. С. Строилов, И. Д. Турок, И. И. Грише, Г. Е. Пушин, В. В. Арнольд. Их адвокатами были И. Д. Брауде, Н. В. Коммодов, С. К. Казначеев. Государственным обвинителем вновь был прокурор СССР А. Я. Вышинский.
Помимо подсудимых, среди них незримо присутствовал Троцкий. Об этом говорил в своем последнем слове Радек: «Главным подсудимым на этом процессе должен был стать Троцкий. Он давал указания для осуществления вредительской и диверсионной деятельности, он нас направлял. Сейчас я хочу обратиться ко всем троцкистам, полутроцкистам, четвертьтроцкистам, троцкистам на одну восьмую, ко всем людям, которые нам помогали, часто не зная о террористической организации, но симпатизируя нам, давали нам помощь. Всем этим элементам перед лицом суда и перед фактом расплаты мы говорим: кто имеет малейшую трещину по отношению к партии, пусть знает, что завтра он может быть диверсантом, он может быть предателем, если эта трещина не будет старательно заделана откровенностью до конца перед партией». Из этого следовало, что процесс имел целью нанести удар по вольным и даже невольным сторонникам Троцкого, явно или тайно выступавшим против конституционной реформы.
Как и участников процесса над Зиновьевым, Каменевым и другими, подсудимых по делу «параллельного центра» обвиняли в подготовке террористических актов против Сталина и других членов Политбюро. На сей раз Молотов был включен в число потенциальных жертв. Кроме того, участники процесса обвинялись в организации диверсий против рядовых советских людей: взрывы предприятий, аварии на железных дорогах, массовые отравления и т. д. В дни процесса в «Правде» было опубликовано стихотворение А. А. Суркова, в котором говорилось:
Вот все они: лакеи генералов,
Шпики по крови и друзья шпиков —
Серебряков, Сокольников, Муралов,
Двуличный Радек, подлый Пятаков.
Смерть подлецам, втоптавшим в грязь доверье
Овеянной победами страны!
Объективные свидетели, присутствовавшие на процессе Пятакова и других, решительно отрицали утверждения западной печати о том, что самообвинения подсудимых были следствием физического воздействия на них. Наиболее развернутое опровержение этих заявлений представил Лион Фейхтвангер. Он писал: «Было выдвинуто наиболее примитивное предположение, что обвиняемые под пытками и под угрозой новых, еще худших пыток были вынуждены к признанию. Однако эта выдумка была опровергнута несомненно свежим видом обвиняемых и их общим физическим и умственным состоянием. Таким образом, скептики были вынуждены для объяснения „невероятного“ признания прибегнуть к другим источникам. Обвиняемым, заявляли они, давали всякого рода яды, их гипнотизировали и подвергали действию наркотических средств. Однако еще никому на свете не удавалось держать другое существо под столь сильным и длительным влиянием, и тот ученый, которому бы это удалось, едва бы довольствовался бы положением таинственного подручного полицейских органов; он, несомненно, в целях увеличения своего удельного веса ученого, предал бы гласности найденные им методы. Тем не менее противники процесса предпочитают хвататься за самые абсурдные гипотезы бульварного характера, вместо того чтобы поверить в самое простое, а именно, что обвиняемые были изобличены и их признания соответствуют истине».
Фейхтвангер писал: «Советские люди только пожимают плечами и смеются, когда им рассказывают об этих гипотезах. Зачем нужно было нам, если мы хотели подтасовать факты, говорят они, прибегать к столь трудному и опасному способу, как вымогание ложного признания? Разве не было бы проще подделать документы? Не думаете ли Вы, что нам было бы гораздо легче, вместо того чтобы заставить Троцкого устами Пятакова и Радека вести изменнические речи, представить миру его изменнические письма, документы, которые гораздо непосредственнее доказывают его связь с фашистами? Вы видели и слышали обвиняемых: создалось ли у Вас впечатление, что их признания вынуждены?»
Фейхтвангер подробно описал ход процесса, представил яркие характеристики отдельных подсудимых, изложил их выступления в суде, чтобы доказать абсурдность сомнений в фабрикации процесса. Однако, как и в случае с процессом по делу Зиновьева, Каменева и других, здесь имела место «амальгама» из реальных фактов и фальсификации. В ходе процесса был опять разоблачен промах следователей, видимо плохо ориентировавшихся в Скандинавских странах. На сей раз на процессе было объявлено, что Пятаков встречался с Троцким в Норвегии, вылетев с берлинского аэродрома Темпельгоф и прибыв в аэропорт «Кьеллер» города Осло в декабре 1935 года. Однако уже 29 января 1937 года газета Социал-демократической партии Норвегии «Арбайдербладет» сообщила, что с декабря 1935 года по май 1936 года аэропорт «Кьеллер» города Осло не работал и самолеты не садились на его летное поле.
На сей раз не все подсудимые были приговорены к смертной казни. Из 16 человек трое (Радек, Сокольников, Арнольд) были приговорены к заключению на 10 лет, один (Строилов) — к 15 годам заключения. 31 января, на следующий день после вынесения приговора, на Красной площади состоялся митинг, руководимый первым секретарем Московского областного и городского комитета ВКП(б) Н. С. Хрущевым, который произнес речь с призывом «не щадить изменников». Сотни тысяч собравшихся на площади одобрили приговор.
Как и на процессе по делу Зиновьева и других, в ходе процесса по делу «параллельного центра» подсудимыми были названы имена людей, которые были на свободе, но имели контакты с подсудимыми. Так К. Б. Радек заявил, что в 1935 году «Виталий Путна зашел ко мне с просьбой от Тухачевского». Правда, на вечернем заседании того же дня Радек, заявив о принадлежности Путны к подпольной организации, решительно отрицал причастность Тухачевского к деятельности троцкистского «параллельного центра». И все же тень подозрений на заместителя наркома обороны была брошена.
Упоминание имени Тухачевского Радеком, арест 11 февраля Енукидзе, арест 19 февраля 1937 года дивизионного комиссара И. С. Нежичека и 20 февраля — дивизионного комиссара А. А. Гусева заставляли военных заговорщиков спешить с началом выступления.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.