Глава 3 На пути к арене: обучение ремеслу гладиатора

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 3

На пути к арене: обучение ремеслу гладиатора

Выход гладиаторов на арену был лишь финалом долгой и тщательной подготовки профессиональных бойцов, которая велась сначала частными лицами, а позднее и на средства римских императоров. Людей, для которых содержание и обучение гладиаторов было профессией и единственным источником средств к существованию, называли ланистами (термин, производный от того же корня, что и lanius "мясник"). Такой человек считался запятнанным, а занятие его — постыдным, и занимать какие-либо государственные должности он не мог. Ланиста на свой страх и риск скупал и опытных гладиаторов, и молодых рабов с подходящими физическими данными. Видимо, предпочтение отдавалось тем, кто превышал средний рост римлян, составлявший около 1 м 65 см[20]. Иногда в гладиаторские школы отправляли преступников, и только смертная казнь была для них страшнее. Если по прошествии трех лет осужденный оставался жив, его освобождали от выступлений в амфитеатре, но он должен был еще два года прожить в школе, после чего получал уже полное освобождение. Пополняли ряды гладиаторов и военнопленные, например, император Тит после взятия Иерусалима часть евреев распределил между школами при амфитеатрах. Кроме того, любой хозяин мог отправить своего раба в гладиаторы за любую провинность или без вины. Только Адриан ограничил этот произвол тем, что теперь требовалось согласие самого раба, если, конечно, он не совершил преступление, за которое полагалось наказание гладиаторской школой (Ael. Spart. Hadr. 18). Порой попадали туда и свободные люди, привлеченные либо даровым кровом, готовой едой и надеждой на сытую жизнь в будущем, либо возможностью обогатиться, а также стремящиеся к блестящим победам и опьяняющей славе. Именно последним обстоятельством можно объяснить появление целого ряда законодательных актов I в. до н. э. — I в. н. э., касающихся участия римских граждан в гладиаторских боях. Еще в 38 г. до н. э. был принят закон, запрещавший сенаторам, а потом и всадникам, выступать на арене в качестве гладиаторов, но он слишком часто нарушался. Император Тиберий для исправления нравов общества по этой причине осудил на изгнание многих распутных юношей из высших сословий. Особого успеха такие карательные меры не возымели, и в 69 г. н. э. вышел указ императора Вителлия, строжайше запрещающий «римским всадникам позорить себя участием в гладиаторских боях». Сообщающий об этом Тацит добавляет, делая небольшой экскурс в недавнее прошлое: «При прежних принцепсах их склоняли к этому деньгами, а чаще силой; многие муниципии и колонии наперебой старались подкупить наиболее развращенных из своих молодых людей, чтобы сделать их гладиаторами» (Тас. Hist. II. 62). Позднее в одном из своих трактатов Тертуллиан неодобрительно восклицал: «Скольких бездельников тщеславие побудило взяться за ремесло гладиатора, а некоторые из тщеславия даже участвуют в звериных травлях и считают, что шрамы от когтей и зубов сделают их привлекательнее» (Tert. Ad martyr. 5).

Могли быть и другие причины: одним из любимых упражнений в риторских школах были сочинения на тему о благородном юноше, который, жертвуя честью и добрым именем, нанимался в гладиаторы за деньги, чтобы предать погребению отцовский прах или помочь другу. В действительности подобные случаи встречались редко, поскольку, по крайней мере в Италии, законодательство ставило перед таким человеком ряд препятствий, которые должны были заставить его передумать. Доброволец должен был объявить народному трибуну свое имя, возраст и получаемую сумму, но тот мог не согласиться на заключение сделки, если считал его негодным для такого ремесла по возрасту или состоянию здоровья (luv. 11.5–8). При этом сумма, за которую человек продавал свою жизнь и свободу, была достаточно скромной: по закону не больше 2 тысяч сестерциев. Столько же стоил раб, не обученный никакому ремеслу. Тем не менее такие волонтеры составляли примерно пятую часть всего населения гладиаторской казармы. Фактически они становились «юридически мертвыми» и давали официальную клятву в том, что на срок действия договора их можно «жечь, заковывать в цепи, сечь и убивать железом». Платой за каждое выступление становились все те же две тысячи сестерциев. В случае продления договора гонорар увеличивался сразу в шесть раз. С другой стороны, чтобы немедленно разорвать контракт, требовалось заплатить немалый выкуп. Отличительной чертой свободных гладиаторов было обязательное упоминание в связи с ними родового имени, например: Тит Клавдий Фирм, тогда как рабов обозначали просто по именам. Впрочем, иногда и те и другие скрывались за псевдонимами, как правило, имеющими отношение к птицам (Голубь), животным (Лев, Тигр), мифологическим персонажам (Гермес, Геркулес, Ахиллес) либо к отличительным качествам конкретного человека (Непобежденный, Отважный).

Любой ланиста, практиковавший продажу гладиаторов организаторам игр или сдачу их внаем, имел вполне реальную возможность заработать достаточно большую сумму. В переписке Цицерона упоминается, что его друг Аттик, никогда не упускавший случая нажиться, как-то раз купил хорошо обученный отряд гладиаторов. Это приобретение вызвало полное одобрение знаменитого оратора. Со знанием дела он писал, что если отдать гладиаторов внаем, то уже после двух выступлений можно полностью вернуть свои деньги (Cic. Epist. IV. 4а. 2). Для знатного человека такая коммерческая операция не считалась позорной, ведь для него это был всего лишь побочный источник дохода. В поисках заказчиков хозяин группы гладиаторов мог переезжать с ними с места на место, подобно бродячему цирку, давая по пути представления, неизменно приносившие хорошую прибыль. Обойтись без его услуг не могли ни городские магистраты, ни частные лица, дававшие игры. Для понимавших толк в этом деле таким образом открывался путь к быстрому обогащению, которое, впрочем, не вызывало уважения в глазах других людей.

Но прежде чем приносить доход, гладиаторы должны были пройти определенный курс обучения. Первые гладиаторские школы появились на юге Италии, в Кампании, с ее прекрасным здоровым климатом. Нередко им покровительствовали или содержали их богатые и влиятельные люди, заинтересованные в том, чтобы в случае необходимости получить поддержку отряда опытных бойцов. В этой ситуации ланиста выступал в роли управляющего заведением. Иногда ему отдавали в науку своих рабов несколько хозяев: у некоего Сальвия Капитона их обучалось девятнадцать человек, и только один был его собственностью, остальные принадлежали разным людям (CIL. IX. 465–466). Мы знаем, что Юлий Цезарь имел школу гладиаторов в Капуе, а в судьбоносную ночь накануне перехода через Рубикон он занимался не чем иным, как обсуждением плана здания другой школы — в Равенне, которая в итоге и была построена в короткие сроки. Из его писем следует, что он уделял постоянное внимание обучению все большего количества принадлежавших ему гладиаторов. Некоторые молодые бойцы получали необходимые навыки в домах римских всадников и даже сенаторов, хорошо владевших оружием и часто лично руководивших занятиями (Suet. Caes. 26. 3). В первые века нашей эры лучшие школы гладиаторов в столице и других городах могли принадлежать только императорам. Среди их выпускников особой известностью пользовались те, кого называли юлианцы и неронианцы, т. е. прошедшие подготовку в школах, основанных Юлием Цезарем и Нероном.

Для начала новичков, оказавшихся в школе, как и молодых легионеров в армии, заставляли выполнять определенные упражнения (рис. 7). Им выдавали сплетенные из прутьев закругленные щиты и палки или деревянные мечи двойного веса по отношению к обыкновенным, чтобы, получив настоящее, более легкое оружие, они сражались спокойнее и быстрее. Такие упражнения формировали сильные руки и плечи. Плиний Старший, рассказывая о проявлениях необычайной силы, писал, что «имевший тощее тело, но необыкновенную силу Тристан, славившийся владением самнитским оружием в боях гладиаторов, и его сын, воин Помпея Великого, обладали мышцами, идущими вдоль и поперек, крест-накрест, по всему телу, на плечах и на руках» (Plin. Nat. Hist. VII. 81–82). Затем начиналась отработка приемов владения мечом на деревянных чучелах высотой в человеческий рост. Как заметил Вегеций в своем трактате «Краткое изложение военного дела», «никогда еще ни на песке арены, ни на поле битвы никто не оказывался непобедимым воином, если он со всем прилежанием не упражнялся и не учился искусству на чучелах…» (Veget. I. 11). Процесс обучения он описывает следующим образом: новичок, нападая на чучело, «старается поразить его в голову и лицо, то грозит его бокам, то, нападая на голени, старается подрезать ему подколенки, отступает, наскакивает, бросается на него… При этих предварительных упражнениях всегда особенное внимание обращалось на то, чтобы новобранец, стремясь нанести рану, сам не открывал ни одной части своего тела и не подставлял ее для удара. Кроме того, они учились бить так, что не рубили, а кололи… Удар рубящий, с какой бы силой он ни падал, редко бывает смертельным, так как жизненно важные части тела защищены и оружием и костями; наоборот, при колющем ударе достаточно вонзить меч на два дюйма, чтобы рана оказалась смертельной, но при этом необходимо, чтобы то, чем пронзают, вошло в жизненно важные органы. Затем, когда наносится рубящий удар, обнажаются правая рука и правый бок; колющий удар наносится при прикрытом теле и ранит врага раньше, чем тот успеет заметить» (Veget. I. 11–12).

Рис. 7. Занятия в гладиаторской школе (по В. Тарновскому)

После приобретения новичком первых необходимых навыков их совершенствованием занимался более опытный боец. На показательных поединках тщательно анализировались ошибки и промахи учеников. Несколько удачно проведенных сражений давали им право перейти в категорию «ветеранов». Гладиаторов каждого типа разделяли в соответствии с их силой и умением на пять рангов-палусов. В эпитафиях родные или друзья никогда не забывали упомянуть, что умерший был гладиатором высших первого или второго ранга. При жизни это повышало его рыночную стоимость, которая определялась подробными записями по каждому бойцу. В тексте закона 177 г. указаны предельные цены на гладиаторов, проставленные в сестерциях.[21] Для начала он предусматривал, чтобы на каждом представлении рядовые гладиаторы стоимостью от одной до двух тысяч сестерциев составляли не менее половины от общего числа участников. Опытные бойцы в зависимости от разряда ценились гораздо дороже — от трех до пятнадцати тысяч сестерциев. И все же разница в их стоимости была не слишком большой, особенно если сравнить гонорары современных футбольных звезд и рядовых спортсменов. Сами выступления гладиаторов в провинциальных амфитеатрах по стоимости делились на пять категорий: от тридцати до двухсот тысяч сестерциев. Столичные представления требовали, конечно, большего вложения денег. Например, будущий император Адриан, заняв должность претора, потратил на игры два миллиона сестерциев (Ael. Spart. Hadr. III. 8). Правда, в эту сумму, очевидно, вошли затраты на приобретение животных и подарки зрителям. Возвращаясь к провинциальным представлениям, отметим, что даже при максимальной стоимости игр на них могли выступить в поединках не более сорока бойцов, т. е. они были сравнительно небольшими.

Если в дальнейшем хорошо обученный гладиатор, демонстрируя на многих играх свои храбрость и ловкость, презрение к боли и смерти, завоевывал расположение народа, то по требованию публики он мог получить свободу, символом которой служил специальный деревянный меч — рудис. Эти способные «завести толпу» люди вызывали всеобщий интерес и восхищение повсюду — от рыночной площади до императорского двора. Юноши из знатных семейств приходили учиться у них фехтованию, да и сами императоры нередко посещали гладиаторские школы. Порой, подвергая себя опасности насмешек, в гладиаторов влюблялись женщины из высшего общества, увлеченные их силой и славой, даже если они не блистали особой красотой. Причем этой страсти нередко отдавались не юные девушки, а вполне зрелые матроны, такие как Эппия, жена сенатора, в одной из сатир Ювенала (luv. VI. 103–112):

Что за краса зажгла, что за юность пленила Эппию?

Что увидав, «гладиаторши» прозвише терпит?

Сергиол, милый ее, уж давно себе бороду бреет.

Скоро уйдет на покой, потому что изранены руки,

А на лице у него уж немало следов безобразных:

Шлемом натертый желвак, огромный по самому носу,

Вечно слезятся глаза, причиняя острые боли.

Все ж гладиатор он, стало быть, схож с Гиацинтом.

Стал для нее он дороже, чем родина, дети и сестры.

Лучше, чем муж: ведь с оружием он![22]

Конечно, Эппия вымышленный персонаж, но для Рима ее история была вполне реальным явлением. Достаточно вспомнить Фаустину, жену Марка Аврелия, которая, по одной из версий, родила будущего императора Коммода от простого гладиатора. Судя по надписям из Помпей, обитатели гладиаторских казарм пользовались не меньшей популярностью, чем современные спортсмены, киноартисты или музыканты: все знают их имена, карьеру, обсуждают подробности поединков на арене и рисуют их на стенах домов. И все-таки можно было восхищаться гладиаторами и в то же время презирать их ремесло. Выражая именно такого рода устоявшееся мнение, Ювенал считал гладиаторскую школу последней степенью человеческого падения. Когда хотели утешить человека, потерявшего сына, то говорили, что его ожидало неопределенное и, может быть, мрачное будущее: а вдруг он стал бы гладиатором? [23] Это бросавшееся в глаза противоречие подчеркивал Тертуллиан, когда писал: «Устроители и распорядители игр наказывают бесчестием и лишением прав тех самых возниц, актеров, атлетов, гладиаторов, которым зрители отдают свои симпатии, а зрительницы, сверх того, и тело, рискуя погубить свое доброе имя и репутацию: им закрыт доступ в Курию и на Ростры, в сенаторское и всадническое сословие, к каким-либо почетным должностям и наградам. Какое извращение! Они любят тех, которых наказывают; презирают тех, кого одобряют; хвалят исполнение, а исполнителя позорят» (Тегtul. De spect. 22).

На тренировках требовалось, несмотря ни на что, сохранять самообладание и строжайшую дисциплину. Провинившиеся попадали в карцер, за серьезные проступки их беспощадно наказывали. Большинство гладиаторов терпели такую жизнь, ведь за попытку побега в назидательных целях полагалось распятие на кресте, но в отдельных случаях людьми полностью овладевала мысль о самоубийстве. Как правило, это касалось непрофессионалов, скажем, осужденных на смерть преступников. Так, участники второго восстания рабов на Сицилии 104–101 гг. до н. э., отправленные в римские гладиаторские школы, не желая выступать на арене, перебили друг друга (Diod. Sic. XXXVI). Сенека сохранил рассказ о гладиаторе, который на пути к амфитеатру, где должно было состояться венацио, сломал шею, засунув голову между спиц вращавшегося колеса. Другой нанес себе смертельный удар, вонзив в горло острую щепку, а один германец покончил счеты с жизнью, засунув в горло губку из уборной, которую использовали в тех же целях, что и современную туалетную бумагу. В какой-то мере чувства человека, испытывавшего страх перед ареной, передает сохранившийся отрывок из риторического упражнения о юноше, случайно попавшем в гладиаторскую школу: «И вот наступил этот день. Публика уже собралась на спектакль, чтобы взглянуть на наши страдания, и люди, обреченные на верную смерть, вышли на арену амфитеатра, образуя процессию в преддверии собственных похорон. Устроитель спектакля, который надеялся снискать себе популярность за счет нашей невинной крови, опустился на свое место… Наставник был невысокого мнения обо мне, и я, несомненно, считался уже покойником. В ожидании своего выхода на арену я с ужасом озирался. Один человек точил меч, другой — нагревал полоски металла (для проверки, не симулирована ли смерть? — В. Г.), третий возился с кнутами, видимо, приготовленными для травли зверей… Трубы заливались от радости, предвкушая мою погибель, появились носилки, чтобы выносить с арены убитых, — меня ждал неотвратимый конец» [24].

В научно-популярной литературе часто встречается мнение о том, что гладиаторские игры в ходе представления превращались в какую-то «кровавую баню». Возьмем для примера такие строки: «Со щемящей ясностью можно представить себе, что творится на арене; от этих ручьев крови, от этих сотен трупов становится физически плохо»[25]. Пожалуй, это справедливо только по отношению к порой неуклюжим массовым сражениям, в которых заставляли принимать участие осужденных на смерть преступников или военнопленных, недавних врагов Рима. Это была своего рода разновидность массовой казни, где никто, собственно, и не стремился «отпустить» победителей. Для таких бойцов, в подготовку и экипировку которых не было вложено почти никаких средств, существовал особый термин — грегарии. В отличие от них смерть гладиаторов, обладавших большим опытом выступлений на арене, была слишком дорогим удовольствием. К тому же каждый тип гладиаторов, очевидно, имел широкий круг «фанатов», активно выступавших в защиту своих любимцев, если их выход заканчивался случайным поражением. Не избежали этого увлечения и многие императоры. Светоний сообщает, что Калигула покровительствовал фракийцам и даже убавил вооружение их обычным противникам — мирмиллонам, «а когда один из них, по прозванию Голубь, одержал победу и был лишь слегка ранен, он положил ему в рану яд и с тех пор называл этот яд „голубиным“» (Suet. Cal. 55. 2). Тит, не скрываясь, также объявил себя «поклонником гладиаторов-фракийцев, из-за этого пристрастия нередко перешучивался с народом и словами и знаками, однако никогда не терял величия и чувства меры» (Suet. Tit. 8. 2). Совсем по-другому вел себя, достигнув императорского достоинства, младший брат Тита, Домициан. Он открыто «болел» за мирмиллонов и, услышав однажды слова уважаемого человека, отца семейства, который сказал, что гладиатор-фракиец не уступит противнику, а уступит распорядителю игр (т. е. фракиец уступит мирмиллону не потому, что он слабее, а потому, что мирмиллонов император любит больше. — В. Г.). приказал вытащить его на арену и бросить собакам, выставив надпись: «Щитоносец (еще одно название фракийцев. — В. Г.) — за дерзкий язык» (Suet. Domit. 10. 1). Видимо, не избежал этого увлечения и император Адриан, который нередко упражнялся с гладиаторским оружием и сам часто смотрел на гладиаторские бои (Ael. Spart. Hadr. XIV. 10; XIX. 8). Еще один высокопоставленный «болельщик» — император Коммод — покровительствовал секуторам.

В данном случае рассуждать на тему о «падении римских нравов» с сегодняшних позиций бессмысленно. Видимо, индустрия гладиаторских игр в Риме была настолько отработана, что практически невозможно было сопротивляться всеобщему опьянению захватывающим зрелищем, которое действовало как наркотик. То, что происходило две тысячи лет назад на арене амфитеатра, увлекало порой даже людей изначально добродетельных. В этом отношении показательна история, рассказанная одним из т. н. отцов церкви Августином (354–430) в сочинении под названием «Исповедь». Среди его учеников был некто Алипий, в характере которого отмечались «врожденные задатки ко всему доброму». Он отправился в Рим изучать право, и там захватила его невероятная жадность к гладиаторским играм, хотя сначала подобные зрелища были ему отвратительны и ненавистны. «Однажды он случайно встретился по дороге со своими друзьями и соучениками, возвращавшимися с обеда, и они, несмотря на его резкий отказ и сопротивление, с ласковым насилием увлекли его в амфитеатр. Это были как раз дни жестоких и смертоубийственных игр. „Если вы тащите мое тело в это место и там его усадите“, — сказал Алипий, — „то неужели вы можете заставить меня впиться душой и глазами в это зрелище? Я буду присутствовать, отсутствуя, и таким образом одержу победу и над ним, и над вами“. Услышав это, они, тем не менее, повели его с собой, может быть, желая как раз испытать, сможет ли он сдержать свои слова. Придя, они расселись, где смогли; всё вокруг кипело свирепым наслаждением. Он, сомкнув глаза свои, запретил душе броситься в эту бездну зла; о, если бы заткнул он и уши! При каком-то случае боя, потрясенный неистовым воплем всего народа и побежденный любопытством, он открыл глаза, готовый как будто пренебречь любым зрелищем, какое бы ему ни представилось. И душа его была поражена раной более тяжкой, чем тело гладиатора, на которого он захотел посмотреть… Как только увидел он эту кровь, он упился свирепостью; он не отвернулся, а глядел, не отводя глаз; он неистовствовал, не замечая того; наслаждался преступной борьбой, пьянел кровавым восторгом. Он был уже не тем человеком, который пришел, а одним из толпы, к которой пришел, настоящим товарищем тех, кто его привел. Чего больше? Он смотрел, кричал, горел и унес с собой безумное желание, гнавшее его обратно. Теперь он не только ходил с теми, кто первоначально увлек его за собой: он опережал их и влек за собой других» (Aug. Conf. VI. 8. 12–13).

А, собственно, как часто поединок на арене завершался кровавым финалом и какие шансы выжить были у гладиатора во времена Римской империи? Это во многом зависело от степени его профессионализма и отношения публики к побежденным, ведь по правилам, установленным Августом, бои с установкой на смерть одного из участников надолго попали под запрет. Потерпевший поражение, если рана не была смертельна, имел право просить пощады у народа. Исполнение этой просьбы называлось missio. Случалось, что противники оказывались равны по силе и ловкости, тогда опять могли вмешаться зрители и потребовать, чтобы оба бойца были отпущены. О них говорилось, что они stantes missi, т. е. избавлены от смерти, когда еще стояли на ногах и могли продолжать бой. В таком финале не было позора поражения. Между тем преступников, осужденных на смерть, если они выступали в роли гладиаторов, помиловать было нельзя.

Результаты ста поединков I в. н. э… проанализированные французским ученым Ж. Виллем, дали следующую картину: шансы остаться в живых, выйдя на арену, примерно 9:1, у проигравшего — 4:1 [26]. Получается, что в тот период помилование фактически было обычным явлением. Кроме того, при подборе сражающихся пар учитывался опыт участников: запрещалось выставлять ветерана против новичка. Об одном из отступлений от правил рассказывают помпейские граффити. Речь идет о подвигах некоего Марка Аттилы, который, будучи дебютантом, в вооружении мирмиллона сразился с профессионалом, четырнадцатикратным победителем на арене, и заставил его просить пощады. История повторилась через некоторое время с двенадцатикратным победителем Луцием Феликсом. Спустя двести лет, видимо как реакция на сокращение числа выступлений, жестокие нравы снова возобладали. Шансы сохранить жизнь в ходе боя снизились до 3:1, а для проигравших и вовсе в лучшем случае составляли 1:1.

О судьбе и жизненном пути многих профессиональных бойцов мы знаем по надгробным эпитафиям, согласно которым средняя продолжительность жизни гладиатора, безусловно, отличалась от соответствующего показателя для простого римлянина. Если взять в качестве точки отсчета возраст 17 лет, в котором большая часть молодых людей попадала в гладиаторскую школу, то римский гражданин имел все шансы прожить еще лет тридцать, а они — в лучшем случае десять. Конечно, не всем удавалось достичь и этого возрастного предела. Надписи на могильных памятниках гладиаторов скупы на выражение чувств. Обычно в них указывали имя, тип вооружения, родину, число поединков и годы жизни, например: «Македону, фракийцу, новобранцу из Александрии, весь отряд фракийцев. Жил 20 лет, 8 месяцев, 12 дней». Гладиатор Главкон закончил свою карьеру на восьмом поединке, когда ему было двадцать три года. Жена по имени Аврелия и «те, кто любили его», поставили памятник, на котором, судя по всему, приведены последние сказанные им слова: «Мой совет: найди себе собственную звезду. Не доверяй Немезиде. Она обманула меня». Надгробная надпись из Флоренции рассказывает о гладиаторе, который после тринадцати выступлений на арене погиб в возрасте 22 лет, оставив жену и двоих детей, а товарищам дал напоследок еще один практический совет: «Убивай каждого, кого бы ни победил». Надо сказать, что многие из профессиональных гладиаторов были женатыми людьми и имели детей. Их семьи разделяли все тяготы казарменной жизни, часто связанной с переездами из одного города в другой. Например, одна эпитафия гласит, что погребенный был воспитанником школы в Аквилее, потом начал выступать в соседних провинциальных амфитеатрах, а нашел свою смерть в Далмации, решив померяться силами с гладиаторами школы в Спалато (совр. Сплит). Редко кто проявлял такое благоразумие, как ретиарий Веян, который сразу после освобождения посвятил свои сеть и трезубец в храм, а на заработанные деньги купил поместье, где и умер в собственной постели спустя много лет. Например, удачливый боец по имени Фламма из Сирии за тридцать лет своей жизни участвовал в тридцати восьми поединках, из которых четыре проиграл, но получил missio. В описании его судьбы цифра «4» фигурирует еще один раз. Четырежды Фламме вручали деревянный меч как символ освобождения, но он снова и снова возвращался на арену, пока не нашел там свою смерть. Таким людям нравилось показывать во всем блеске свою отвагу, ловкость, мастерство и хладнокровие. Сенека вспоминал мирмиллона Триумфа, недовольного тем, что при императоре Тиберии редки гладиаторские игры и зря пропадают лучшие годы. Младший современник Сенеки, философ-стоик Эпиктет (ок. 50–120 н. э.) в своих беседах упомянул, как императорские гладиаторы жаловались, что слишком редко принимают участие в поединках, и «молили бога и наставников, чтобы им чаще предоставляли возможность показать себя в деле». Видимо, ветераны чувствовали себя на арене достаточно уверенно. В описании боев одного гладиатора из Кампании отмечено, что, выступая в пределах этой области, он за четыре дня провел двадцать два поединка с лучшими местными бойцами [27].

Своего рода гладиаторскую элиту готовили четыре существовавшие в Риме императорские школы. Одну из них, так называемую «Большую школу», итальянские археологи обнаружили рядом с Колизеем, связанным с ней подземным переходом. Она вполне оправдывала свое название, так как ежегодно здесь обучались ремеслу гладиаторов всех типов сотни молодых людей. Построенное из кирпича здание, по всей вероятности, насчитывало в высоту три этажа. В центре этого комплекса находился огромный двор с портиком и четырьмя фонтанами по углам (рис. 8). В него был встроен небольшой амфитеатр, на девяти рядах сидений которого могло разместиться до 1200 зрителей. Когда наступал момент выхода на арену Колизея, она уже не пугала обучавшегося здесь гладиатора своим непривычным видом. На северной и южной сторонах учебного амфитеатра располагались трибуны для императора или особо почетных гостей. На перпендикулярной оси были открыты два входа, ведущие на арену. В каморках-кубикулах по другим сторонам здания, как считается, могло разместиться до тысячи гладиаторов. Это здание оказалось обозначено на обнаруженных при раскопках фрагментах карты Рима, высеченной на мраморной плите во времена императора Септимия Севера.

Рис. 8. Большая школа в Риме (макет)

Другие столичные гладиаторские школы отличались конкретной специализацией. В Утренней школе, называвшейся так соответственно времени выступлений, готовили будущих «охотников», бестиариев и венаторов. Последних учили умело действовать копьем, рогатиной или широким и коротким кинжалом — ведь их жизнь постоянно зависела от меткого глаза и твердой руки. Хорошо обученный венатор порой легко расправлялся со своими страшными противниками; например, молодой Карпофор убил за один день 20 зверей, за что был прославлен поэтом Марциалом (Mart. Spect. 15). В Галльской школе готовили мирмиллонов, а в Дакийской, по крайней мере на первых порах, обучали кровавому ремеслу пленников, захваченных в войнах с даками. Гладиаторы из этих школ выступали не только на играх, устраиваемых императором. Он мог продать их или отдать внаем и таким образом получить хороший доход для казны.

Сохранились отдельные надписи, позволяющие судить об организационной стороне деятельности такого рода заведений. Во главе каждой школы стояли прокуратор с помощником, в прошлом люди военные или из числа чиновников финансового ведомства. Это были выгодные должности, ведь устроители игр от лица императора могли рассчитывать на заработки не менее 200 тысяч сестерциев в год [28] Они распоряжались целым штатом служащих: хозяйством занимался вилик, учетом доходов и расходов ведал диспенсатор, арсеналом — препозит; мертвецкой, куда попадали убитые или умершие гладиаторы, — куратор. При школе была особая мастерская по изготовлению и починке доспехов (самиарий). Как правило, гладиаторов определенного типа готовили особые мастера фехтования из числа императорских рабов или вольноотпущенников. Иногда среди них встречались специалисты сразу по двум-трем видам вооружения и технике ведения боя.

Особое внимание уделялось поддержанию хорошей физической формы гладиаторов. Об этом заботились опытные массажисты и лекари, так как гладиаторы стоили дорого и их владельцы были заинтересованы в том, чтобы они выступали на арене долго и наиболее эффектно. Ведь больные и изможденные бойцы никогда бы не смогли привлечь внимание публики. Нередко к их услугам были врачи достаточно высокого уровня, например, знаменитый Гален (ок. 130–200 н. э.), в 28 лет получивший соответствующую должность при гладиаторской школе в Пергаме. Позднее, сделав блестящую карьеру при императорском дворе, он не без гордости вспоминал, что при нем «ни один гладиатор не умер от ран, хотя раньше смертей было очень много». В его многочисленных сочинениях чувствуется знакомство с теми проблемами, которые возникали в процессе первоначальной профессиональной деятельности, в частности, по поводу вправления кишок в рану.

Следы тщательного лечения выявлены при анализе недавно обнаруженных близ Эфеса костных останков гладиаторов. То, что шестьдесят семь погребений людей в возрасте от 20 до 30 лет на одном из участков местного некрополя связаны именно с захоронениями гладиаторов, стало ясно из надписей и изображений на надгробных стелах. При изучении найденных там скелетов выяснилось, что многие из погребенных имели при жизни несколько заживших ран, в том числе травмы хотя и серьезные, но, тем не менее, не повлекшие за собой летального исхода. Прежде всего это касается следов от ударов трезубцем по голове и ампутации конечностей, что требовало хирургического вмешательства.

Довольно часто в качестве классического образца провинциальной гладиаторской школы рассматривается постройка, открытая в Помпеях, но это является заблуждением. Настоящая школа была разрушена землетрясением 62 г., и под нее наскоро переоборудовали расположенный близ местного театра четырехсторонний портик дорического ордера, первоначально предназначавшийся для прогулок зрителей в антрактах между представлениями[29]. Находившийся в центре постройки большой прямоугольный двор размерами 55x44 м стал использоваться для тренировок (рис. 9). Пришлось проход в театр заложить, а к колоннаде пристроить жилые помещения в два этажа, освещавшиеся через двери. На втором этаже находились комнаты ланисты и другие помещения, откуда можно было наблюдать за упражнениями новобранцев. Первый этаж предназначался под низкие тесные каморки площадью около 4 кв. м, в каждой из которых размещалось на время сна не более двух человек. Несколько больших размеров был карцер, имевший зарешеченные окна и настолько низкие потолки, что выпрямиться в полный рост было невозможно. Под слоем застывших лавы и пепла здесь обнаружили останки четырех человек, прикованных цепями к стене, и ножные колодки. Они представляли собой деревянный брус с прикрепленной к нему железной полосой и кольцами, в которые пропускалась металлическая штанга, наглухо закреплявшаяся тяжелыми замками. Даже несколько часов, проведенных в таком неудобном положении, были мучительны.

Подсобную роль играли столовая и большая кухня, где готовилась обильная и сытная пища, главным образом из ячменной муки и бобов, считавшихся самыми полезными для физического развития тела. Действительно, необыкновенно высокий уровень содержания стронция в костях гладиаторов из Эфеса указывает на то, что они придерживались практически полностью вегетарианской диеты, приводившей, правда, к широкому распространению кариеса зубов. Известно также, что стронций гораздо лучше, чем кальций, способствует заживлению костной ткани, при этом прочность костей повышается. Это означает, что у гладиаторов были очень крепкие кости, способные вынести мощные удары на арене. Помимо прочего, растительная пища обеспечивала формирование плотной прослойки подкожного жира, служившего дополнительной защитой в случае проникающего ранения. В этом смысле многие художники-помпьеристы были абсолютно правы, изображая грузные, слегка оплывшие торсы своих любимых персонажей.

Рис. 9. Гладиаторская школа в Помпеях

Выход из школы всегда находился под присмотром многочисленных охранников. Спокойно миновать его можно было только в день игр, когда местные обитатели отправлялись отсюда, чтобы убивать или быть убитыми. А что же можно сказать о чувствах самих людей, выходивших на арену амфитеатра? В какой-то мере соприкоснуться с миром их мыслей позволяют надписи на стенах казармы. Конечно, большей частью это просто имена, сопровождаемые указанием на число выступлений и побед, но иногда встречаются памятные записи, сплетни и непристойные шутки. Например, некий Флор отмечает, что 26 июля он одержал победу в Нуцерии, а 14 августа — в Геркулануме. Фракийца Крескента его товарищи по казарме называют «господином ночных девиц» и «запоздалым их врачевателем», а ретиария Келада — «предметом девичьих воздыханий». В связи с этим можно вспомнить распространенную в научно-популярной литературе трактовку находки в помпейской казарме останков богатой дамы в том смысле, что она пришла сюда в день катастрофы на любовное свидание. Правда, тогда непонятно, зачем она принесла очень дорогие вещи? Видимо, в действительности все было гораздо прозаичнее: «…как и другие застигнутые врасплох жители Помпей, эта женщина бежала из города, захватив с собой драгоценности, и попыталась переждать каменный дождь под крышей казарм, однако крыша не выдержала и вскоре рухнула. Так что это не поединок любви и смерти, а печальная история тщетной попытки убежать от разъяренной стихии»[30].