6 Быстрое реагирование

6

Быстрое реагирование

Успех в войне достается той армии, действия которой наиболее адекватны ситуации, способной быстро и вовремя сконцентрировать ресурсы и огневую мощь в заданной точке, а затем без задержек и потерь передислоцироваться для выполнения новой задачи. Быстрое реагирование было ключом к победе во все времена.

Среди первых видов оружия для ведения войны был лук. Парадоксально, но широкое применение такой его разновидности, как большой английский лук, вызвало череду событий, приведших к изобретению, без которого невозможна современная высокотехнологичная армия и без него мы не справились бы с событиями, произошедшими после окончания холодной войны.

Никто не знает, где именно возник большой лук, но первые упоминания в источниках указывают на Уэльс. Гиральд Камбрийский (также известный как Гиральд де Барри), священник и политический деятель XII–XIII веков оставил удивительные заметки о событиях того времени. В 1188 году Гиральд сопровождал епископа Кентеберийского Болдуина в его путешествии по Уэльсу в поддержку Третьего крестового похода. До нас дошло описание этой поездки, полное местных легенд и замечательных историй. Один из таких эпизодов случился при осаде замка Абергавенни: «Два воина бежали по мосту, чтобы укрыться в башне замка. Валлийские лучники стреляли по ним сзади, и две стрелы ударились в дубовые ворота башни с такой силой, что наконечники насквозь пронзили доски толщиной с руку и были оставлены там на память». Гиральд пишет, что сам видел эти стрелы, и в дополнение рассказывает о случае, когда лучник ранил в ногу английского солдата: стрела пробила латы, пронзила насквозь бедро, прошла сквозь седло и в довершение убила лошадь.

В XIV веке английские короли уже имели в своих армиях батальоны лучников-валлийцев. Искусство стрельбы и дальнобойные качества их луков (они били почти на четыреста метров) делали валлийцев грозными противниками. В бою они стояли к врагу боком и в них было трудно попасть. Опытный лучник выпускал до пятнадцати стрел в минуту, при этом стрелки стояли рядами — пока одни, выпустив стрелы, перезаряжали луки, другие сразу же давали новый залп. Непрекращающийся ураган стрел сулил противнику страшные потери. Подсчитано, что во время битвы между англичанами и французами при Креси всего было выпущено более полумиллиона стрел. Обладая дальнобойными луками и почти не неся поклажи, лучники имели огромное тактическое преимущество перед всадниками и копьеносцами — они могли мгновенно реагировать на быстро меняющуюся обстановку боя.

Лучники становились народными героями своего времени, и самым легендарным был Робин Гуд, по преданию попадавший в стрелу с нескольких сотен ярдов. О Робине Гуде существует больше мифов, чем о Джесси Джеймсе[5]. Первое упоминание об этом человеке в зеленых одеждах мы встречаем в поэме Лэнгленда «Видение о Петре-пахаре» (1377), где в свою очередь имеются отсылки к еще более ранним народным балладам о Робине Гуде.

Фрагмент манускрипта с изображением битвы при Креси, ставшей триумфом английских лучников. Накануне боя шел дождь, и английские стрелки предусмотрительно сняли тетиву с луков, чтобы она не пострадала от влаги. Французские арбалетчики не могли этого сделать, и их оружие было бесполезно в сражении. В левой части картины изображена пушка, образец нового оружия, которое впоследствии изменит облик войны

Существует множество противоречивых описаний личности этого разбойника. Согласно одним, это очаровательный плут, который промышлял в Шервудском лесу с веселой оравой своих приятелей, отнимал добро у богатых и раздавал беднякам. Эта версия представляется наименее вероятной, так как не имеет никаких фактических подтверждений. В других источниках это фольклорный персонаж майского праздника плодородия. Также о Робине Гуде упоминали и как о дворянине, лишенном наследства, который сражается, чтобы получить то, что ему причитается по праву, и как о крестоносце на службе Ричарда Львиное Сердце, воюющем с его братом-злодеем Джоном, который занял престол, и как о придворном аристократе из свиты короля Эдуарда II. Также упоминается некий Робин Ход из Йоркшира, сбежавший от правосудия и скрывавшийся в лесах под Барнсдэйлом.

Так или иначе, в сухом остатке этих преданий мы имеем образ народного героя, способного на поступки необычайной храбрости и мастерски владеющего оружием. В этом смысле Робин Гуд представляется очередным воплощением традиционного для многих культур мифа, который восходит еще к легендам Месопотамии, — мифа о сверхчеловеке, приходящем на помощь простым людям и освобождающем их от тягот повседневной жизни. Эта история типична для обществ, где царит произвол верховной власти, а глас народа игнорируется.

Менее возвышенная (и, скорее всего, наиболее близкая к истине) версия вырисовывается из недавно обнаруженных судебных документов деревеньки Эйри в Беркшире. Там упоминается некто Уильям Роубход, в 1261 году уже привлекавшийся к суду и сбежавший из-под стражи. Кроме него, в шайке, которую подозревали в грабежах, было еще двое мужчин и две женщины.

Кем бы ни был Робин Гуд (практически нет сомнений, что такой человек действительно существовал в XIII веке), с ним, по всей видимости, произошло то же, что и с Джесси Джеймсом, — его именем называли себя многие, и получалось, что он совершал «подвиги» одновременно в самых разных местах.

Если личность Робина Гуда, скорее всего, реальна, то совсем иначе обстоит дело с его подругой — девой Мэриан. Несмотря на литературную традицию, где эти персонажи тесно связаны, в средневековом первоисточнике она вообще не фигурирует. По правде говоря, Мэриан впервые упоминается как подруга Робина Гуда только в XVI веке. Вся романтическая история основана, по всей видимости, на музыкальной пьесе, написанной в 1283 году в городе Аррасе, во Фландрии. Автором был Адам де ла Галь, бывший священник, возможно обучавшийся искусству полифонии в Париже и оказавшийся придворным музыкантом в свите графа Робера II д’Артуа, резиденция которого как раз располагалась в Аррасе. Вполне возможно, что эта пьеса, а точнее пастораль, была написана, чтобы усладить слух воинов Роберта II в походе в южную Италию — граф отправился помочь своему кузену, королю Карлу I Анжуйскому.

В этом произведении присутствует все, что только могло потешить солдата в дальнем походе, — романтическая и слегка пикантная комедия из жизни в далеком родном краю. Пьеса написана в пасторальной манере, восходящей к искусству Древней Греции. Основу сюжета в таких произведениях, как правило, составляет история простого деревенского жителя (обычно пастуха или пастушки), которого пытается обмануть или соблазнить коварный мошенник из города. В пьесе да ла Галя героиню, счастливо избежавшую сладострастного рыцаря, зовут Марион. Перемежающееся танцами и песнями повествование развивается по каноническому сюжету: Мэрион околдована чарами рыцаря и подумывает сбежать с ним из отчего дома, в последнюю минуту осознает бесчестность этих намерений и целая и невредимая возвращается в объятия своего неотесанного жениха по имени Робэн.

Аррас был идеальным местом для людей вроде де ла Галя — в этом процветающем городе с двухсоттысячным населением безбедно существовали еще две сотни поэтов и музыкантов. В каком-то смысле его пьеса «Комедия о Робэне и Марион» имеет социальный подтекст и отражает взаимоотношения деревенских жителей, занятых разведением овец, и горожан, наживавшихся на продаже овечьей шерсти. Именно шерсти был обязан своим богатством Аррас, равно как и вся Фландрия. С раннего Средневековья прибрежные равнины Фландрии, исчерченные сетью рек, были центром овцеводства и торговли^{111 — 203}. В Европе того периода главной отраслью промышленности было производство ткани, а Фландрия слыла столицей текстиля. Во времена де ла Галя Аррас и другие центры текстильной промышленности, Гент и Ипр, стремительно развивались и распространяли свое влияние на близлежащие деревни.

Феномен голландской промышленной революции был, по большому счету, вызван одним техническим новшеством — горизонтальным ткацким станком, позаимствованным у арабов. Он был оборудован двумя ножными педалями для подъема нитей основы ткани, что освобождало мастеру руки и он мог быстро перебрасывать ими челнок. Это ускоряло процесс изготовления материи, делало его более выгодным с экономической точки зрения, а кроме того, позволяло ткать длинное полотно. Вековой опыт работы с шерстью превратил фламандцев в лучших ткачей средневековой Европы, их ткани носили во всех известных европейцам странах. Фламандские купцы побывали всюду — от Балтики до Ост-Индии, где закупали красители, и до Ближнего востока, откуда привозили квасцы для закрепления краски.

Коммерческий успех фламандцев отчасти объяснялся новой модой конца XII века на шерстяную верхнюю одежду. Обеспеченные люди отдавали теперь предпочтение шерсти, а не популярному в прежние времена льну. Спрос превышал предложение, и у фламандцев образовалось так много заказов, что они даже стали импортировать шерсть из Англии. Текстильная промышленность развивалась стремительными темпами, что вызвало появление узких специальностей. Они касались в основном операций по обработке материала, уже сошедшего со станка. Чистильщик оттирал с ткани грязь и жир, браковщик следил за вылезшими нитями, сукновальщик разминал ткань и делал ее мягче, чесальщик зачесывал ворс вверх по ткани, резчик подравнивал ворс, а проборщик затягивал дыры.

Еще одним важнейшим фактором, обеспечивавшим жизнеспособность экономики Фландрии, являлась возможность «отодвинуть» море, чтобы получить больше пастбищной земли для сотен тысяч овец. Уже в XII веке фламандцы были специалистами по осушению земель, однако в XIII–XIV веках климатические изменения вызвали повышения уровня моря и дамбы не могли больше сдерживать наступление воды. В ночь на 19 ноября 1421 года в результате наводнения в районе Холландс Ваард были разрушены семьдесят две деревни, 42,5 тысячи гектаров земли оказалось под водой, общее число погибших составило около ста тысяч человек. Наводнения участились, самые крупные из них пришлись на 1468, 1526, 1530, 1532 и 1551 годы, а самое разрушительное из всех случилось в День всех святых в 1570 году.

Неудивительно, что в конце XVI века — после столетия непрерывных наводнений — голландцы слыли лучшими инженерами-гидравликами Европы. Одним из них был Симон Стевин. О его юности известно мало. Стевин родился в 1548 году в Брюгге и был незаконнорожденным ребенком довольно обеспеченных родителей. В молодые годы трудился по финансовой части, в двадцать с небольшим много путешествовал, побывал в Польше, России и Норвегии, а затем поступил в Лейденский университет. К тридцати восьми годам он уже получил признание как инженер и автор работ по строительству дамб, каналов и шлюзов, а также формированию песчаных отмелей. Все это было связано с сооружением так называемых польдеров: заболоченные участки огораживали дамбой, воду откачивали, насыпали грунт и оставляли высыхать.

Стевин также специализировался на ветряных мельницах. Они были главным источником энергии для подъема воды, поскольку реки по голландским равнинам текут медленно и нет возможности использовать водяные мельницы. Конструированием мельниц Стевин внес весомый вклад в расширение земледельческой территории. Он разрабатывал мельницы с большими медленно вращающимися лопастями и системами передачи, где использовал более производительные зубчатые шестерни конической формы. Он также рассчитывал размер и количество зубцов в шестернях таким образом, чтобы вычислить минимальное давление ветра на лопасти для подъема воды на определенную высоту. Таким образом, он мог знать точный объем воды, поднимаемой с каждым оборотом крыльев.

Как и у многих деятелей эпохи позднего Ренессанса, интересы Стевина были разнообразны. К ним относились математика, астрономия, навигация, военное дело, музыка, гражданское право, строительство и библиотечное дело. Однако, в отличие от многих современников, он писал на родном языке. Стевин считал, что голландский прекрасно подходит для четкого изложения мыслей, и его собственные сочинения служат тому подтверждением — они написаны ясным и увлекательным слогом. К сожалению, голландский не распространен за пределами Нидерландов, поэтому многие из его сочинений так и оставались неизвестными, пока их не перевели на другие языки.

Одна из его работ, заслужившая всеобщее внимание, — изданная в 1592 году книга «Таблицы процентов», где Стевин сформулировал правила начисления простых и сложных процентов и привел таблицы для быстрого расчета дисконтов и аннуитетов. Причиной такого внезапного интереса к бухгалтерскому делу стал беспрецедентный экономический бум в Нидерландах. Развитию экономики весьма способствовало появление нового типа судна — голландского флейта^{112 — 206}. В конструкции мачт применялись блоки для подъема и спуска парусов, поэтому большая команда ему не требовалась. За счет сокращения помещений для экипажа значительную часть внутреннего пространства занимал груз, а поскольку флейт имел почти плоское дно, трюм получался очень вместительным. Все эти факторы делали корабль дешевым и высокорентабельным, а благодаря своей неглубокой осадке флейт идеально подходил для каботажных и речных маршрутов. К концу XVI века Голландия практически монополизировала доставку и реэкспорт грузов из своих морских портов, развозя их на флейтах по рекам Европы.

Поскольку страна теперь купалась в деньгах, она предприняла следующий шаг на пути к экономическому процветанию — открыла ссудный банк для выдачи денег в кредит под проценты. В 1585 году Стевин сильно помог этому делу своей брошюркой с довольно неказистым названием «Десятая», которая в дальнейшем существенно изменила систему записи чисел и способ счета. Тем самым он не только облегчил жизнь банковским служащим и бухгалтерам, но и проложил путь для сложнейших астрономических вычислений и открытий следующего века.

До этого момента доли единицы записывали только в виде обыкновенных дробей с числителем и знаменателем. Этот способ отнимал очень много времени при выполнении элементарных арифметических действий, например в случае с уравнением x = 119 ? 32 + 312 ? 62 — 846 ? 83. Арабские цифры уже давно были в ходу в Европе и приняли практически современные очертания. Поскольку десятичная точка была известна еще со времен Средневековья, Стевин применил точку и десятичные разряды для обозначения дробей. Этот способ значительно увеличивал скорость счета, и новые дроби быстро получили широкое распространение.

Гораздо труднее складывалась судьба другого его предложения — о применении десятичных дробей в денежной системе. Никто толком не обращал внимания на эту идею довольно долгое время. Она была наконец использована в XVIII веке в далекой стране, куда вместе с иммигрантами хлынули самые разные деньги самых разных государств. Когда в 1792 году образовались Соединенные Штаты Америки, собственной валюты у них не было. Американцы использовали испанские дублоны и доллары, португальские муидоры и иоганнесы, французские ливры, су, пистоли и гинеи, британские фунты, шиллинги и пенсы, не считая дукатов, крон, песо и прочей мелочи. Ценность всех этих монет варьировалась в разных штатах и населенных пунктах.

Человеком, который положил конец этой неразберихе, стал одноногий аристократ и светский лев из Нью-Йорка, во времена якобинского террора служивший американским послом во Франции, избиравшийся в континентальный конгресс и занимавший должность помощника министра финансов. Звали этого человека губернатор Моррис. В 1782 году он представил в конгрессе доклад об иностранных валютах, имеющих хождение в стране. В заключение своего выступления он предложил перейти на десятичную денежную систему. Идею поддержал Томас Джефферсон^{113 — 80, 213, 295} и принял решение ввести единую денежную единицу, взяв за основу испанский доллар и разбив его на сто центов. В качестве символа новой валюты был принят знак $ — совмещенное изображение букв P и S, составляющих испанское слово pesos (песо). Поскольку Моррис был намного менее важной персоной, чем Джефферсон, никто уже и не вспомнит, что идея изначально принадлежала именно ему. Однако Моррис еще оставит в истории след, не менее значимый, чем доллар.

В 1803 году в беседе с главным маркшейдером штата Нью-Йорк Симеоном Девиттом Моррис рассказал об идее «открыть воды озера Эри… в искусственную реку и провести их сквозь страну до реки Гудзон». Несмотря на воодушевление, которое вызвал этот план, Джефферсон считал его преждевременным и отказывался выделять средства на строительство вплоть до 1810 года, когда давление со стороны бизнеса стало уже невозможно игнорировать. Мэр Нью-Йорка Девитт Клинтон организовал широкое движение в поддержку проекта. Своих усилий не оставлял и Моррис, и в первую очередь его стараниями в 1818 году билль о канале Эри получил одобрение конгресса, и спустя год строительство началось.

Открытие канала Эри 25 октября 1825 года губернатором Девиттом Клинтоном. Он торжественно выливает бочонок воды из озера Эри в Гудзонский залив. Канал, названный восьмым чудом света, пролегал между городами Баффало и Олбани и насчитывал 83 шлюза

Канал был закончен через семь лет, он насчитывал девятьсот двадцать два километра в длину и имел семьдесят восемь шлюзов, включая пять двойных. Канал стал шедевром инженерной мысли того времени, хотя, несмотря на внушительную длину, грандиозным его назвать нельзя: ширина на поверхности составляла 13,5 метра, а ширина в донной части — 8,5 метра при глубине всего в 1,5 метра. Возможно, поэтому за ним закрепилось народное название «канава Клинтона».

В честь открытия канала 25 октября 1825 года на всем его протяжении были устроены празднества. От озера Эри до самого Нью-Йорка торжественно протянули вереницу барж, запряженных лошадьми, и привезли два бочонка с озерной водой, которые символически выплеснули в воды Атлантики. Как только канал начал работу, предсказания Морриса сбылись. Транспортные тарифы сократились на десять процентов, а на территории, прилегающей к каналу, резко возросла деловая активность. За первые же десять лет расходы на строительство окупились, и за Нью-Йорком окончательно закрепился статус первого порта страны. Ежедневно в Детройт по каналу прибывало тысяча двести иммигрантов, а Чикаго из деревеньки превратился в город. В 1852 году в Нью-Йорк прибыло триста тысяч переселенцев, значительная их часть отправилась дальше на запад по каналу Эри. Строительство воспел в стихах поэт Филип Френо:

Сердца их из дуба, натружены руки,

Лопатой земля перекопана вся.

Работу их помнят и дети, и внуки,

Пока светит солнце и всходит луна.

Оптимист Френо не мог знать о сокрушительных переменах, которые произойдут позже. Всего через двадцать лет после открытия канала начнется строительство принципиально нового маршрута для будущих иммигрантов, и канал Эри, равно как и другие каналы, утратит свое значение. Железная дорога в два счета обставит их по всем пунктам: она будет прямой, ее постройка на пересеченной местности обойдется дешевле, она не потребует постоянной подачи воды, будет менее затратной в обслуживании и самое главное — она станет первым грузовым транспортом быстрее лошадиной повозки.

В 1845 году железнодорожная компания «Нью-Йорк энд Эри» открыла сообщение между озером Эри и Гудзонским заливом. Она же создала прообраз современной модели ведения бизнеса. Один из первых управляющих железной дороги «Эри» Чарльз Мино был тем самым человеком, который придумал решение проблемы, ставшей головной болью первых железнодорожников, — проезда встречных составов по одному пути. (Один из составов должен был пропустить другой, стоя на боковом пути, что вызывало задержки.) Оглядываясь назад, мы можем сказать, что решение, конечно, лежало на поверхности — в 1851 году вдоль путей были протянуты телеграфные провода^{114 — 30, 235, 275}, а по ним передавались команды приближающимся составам — продолжать им движение или ждать в сторонке. Это нововведение положит начало кодовой системе регулирования движения, которая просуществует еще тридцать лет.

В 1854 году новый управляющий Дэниел Маккаллум поразился хаосу, царившему в управлении железной дороги. Он разработал новую структуру подчинения и взаимодействия подразделений компании и «маршрутов» обмена деловой информацией, организованную в виде пирамиды. Схема произвела столь яркое впечатление, что даже поступила в свободную продажу за доллар, о ней говорили в английском парламенте и писали в журнале «Атлантик мансли». Маккаллум также разработал регламент ежедневных, еженедельных и ежемесячных отчетов и предписал управляющим общаться с сотрудниками по телеграфу.

В тот самый момент, когда Маккаллум вступил в должность, открылась новая железная дорога «Пенсильвания». Ее президент Дж. Эдгар Томсон видел главную задачу железнодорожных перевозок (и главный фактор их прибыльности) в том, чтобы забрать груз в начальной точке и напрямую без проволочек доставить его к месту назначения. Он стал автором концепции линейно-функциональной системы менеджмента и дивизионной структуры компании. Эти разработки оказались настолько эффективны, что пенсильванская железная дорога стала крупнейшей бизнес-структурой в Америке — к 1880 году в ней работали пятьдесят тысяч человек.

Руководство железной дороги «Балтимор энд Огайо» объединило опыт Маккаллума и Томсона и построило компанию, состоящую из независимых подразделений: административного, эксплуатационного, финансового и юридического. Наконец в 1869 году вице-президент железной дороги «Луисвилл энд Нэшвилл» Альберт Финк нашел способ получения самой важной информации — стоимость одной тонно-мили. Для этого он запросил статистические и финансовые данные из бухгалтерии и транспортного отдела и перегруппировал сметы по характеру затрат. Затем Финк распределил данные по четырем категориям и смог сопоставить, насколько и по какой причине отличались аналогичные затраты на разных станциях.

Все эти управленческие новшества стали основой американской дивизионной структуры управления. Начальники местных отделений получили полномочия для самостоятельного контроля за перевозками, что обеспечивало гибкость в принятии срочных решений. При этом многие отделения компании находились на расстоянии сотен миль от головной конторы. Именно в железнодорожной отрасли появилась иерархия профессиональных менеджеров, решающих масштабные задачи (часто дистанционно) по обслуживанию тысяч клиентов и перемещению сотен видов грузов. Именно железные дороги создали прообраз структуры современных корпораций.

Практически тут же этот опыт перенял другой крупный бизнес, процессы в котором выстраивались сходным образом и который самим фактом своего существования обязан железным дорогам. Речь идет об универсальных магазинах. Как и в железнодорожном бизнесе, здесь сочетались огромные объемы материальных ресурсов и инвестиций, гигантский товарооборот при небольшом коэффициенте прибыльности, тысячи покупателей, приобретающих товары в сотнях торговых точек. Это требовало быстрой логистики и точной своевременной передачи информации о состоянии складов и денежных потоках.

Универсальные магазины вызвали революцию в сфере торговли. В их распоряжении были телеграф, почта, пароходы и паровозы. Взяли они на вооружение и дивизионную структуру управления железнодорожных компаний. Если в 1870-х годах такие магазины, как «Маршалл-филд» в Чикаго или «Стюартс» в Нью-Йорке, занимались в основном оптовой торговлей и розница составляла лишь пятнадцать процентов их оборота, то к 1880-м годам по мере развития городов, транспорта^115 — 35, появления надземного метро и увеличения численности городского населения розничная составляющая оказалась доминирующей.

Магазины превратились в настоящие «дворцы торговли» — c люстрами, мраморными полами, отделкой в неоклассическом стиле, огромными стеклянными окнами, ротондами и галереями. Поход в такой торговый центр мог сравниться с культурным событием. Ассортимент товаров был очень широк — от бакалеи, с которой большинство магазинов и начали свой бизнес, до мебели. В универсальных магазинах продавались изделия из стекла и серебра, чулки и трикотаж, перчатки, платки, предметы роскоши и ювелирные украшения, книги, часы, даже перья и искусственные цветы.

Торговые центры «удобной торговли» были гигантскими заведениями, штат которых частенько равнялся населению небольшого американского города. Покупателей именовали «гостями», баловали и завлекали салонами красоты, ресторанами, живой музыкой, службой доставки, почтовыми отделениями и пунктами ремонта одежды, расположенными прямо в магазине. При невысокой норме прибыли затраты на дополнительные услуги, зарплату сотрудников, строительство зданий и их отделку были огромны. Как нельзя более остро стояла задача заставить покупателей тратить больше денег.

Как это сделать, показал Генри Кроуэлл из Равенны, Огайо. В 1881 году он по дешевке купил обанкротившуюся мельницу и стал убеждать людей есть то, чем раньше питались только шотландские и немецкие бедняки да лошади, — овес. Удалось это при помощи первой настоящей рекламной кампании в современном смысле этого понятия. Каждый ее элемент был тщательно проработан и таргетирован. Для начала Кроуэлл создал, как бы мы сейчас сказали, образ бренда — улыбающееся лицо квакера. Квакеры имели репутацию порядочных, честных и чистоплотных людей. Он так и назвал овсянку — «Квакер-оутс». В рекламной кампании нового продукта были задействованы все доступные на тот момент носители. В печатной рекламе акцент ставился на пользу и питательность овсянки, использовались слоганы «В жизни нет ничего важнее здоровья» и «Народы, которые питаются злаками, более выносливы, чем те, что едят мясо». Кроуэлл впервые применил такие рекламные приемы, как подарок за покупку, гарантия возврата денег, бесплатные купоны на упаковке, рекомендации знаменитостей и экспертные заключения ученых. Он придумал даже специальный «Квакерский поезд», который колесил по стране с подарками.

Деятельность Кроуэлла по сути заложила основы современного маркетинга. Самым большим его вкладом в развитие торговли и продвижения товаров стала упаковка. «Квакеры» продавались в коробках. Для домохозяек плюсы упакованной овсянки заключались в том, что коробка имела стандартизированный вес, обеспечивала чистоту продукта и подразумевала контроль за его качеством на производстве. Такие коробки было удобно выставлять в витрине и перевозить, что делало их также привлекательными для магазинов и торговых компаний.

Итак, покупателей убедили больше тратить, теперь осталось дело за малым — убедить рабочих больше производить. В 1924 году было проведено исследование трудовой мотивации, которое окажет огромное влияние на все аспекты производственной и управленческой деятельности в будущем. В течение пяти лет на фабрике компании «Вестерн электрик» в Хоторне проводились эксперименты с целью определения степени влияния условий труда на производительность. Проводились опыты с уровнем освещенности, температурой и влажностью в помещениях, режимом труда и отдыха, рационом питания, расписанием сна, длиной рабочей недели и количеством выходных дней, также варьировалась сама технология производства.

Результаты, полученные за первые два года экспериментов, вроде бы подтверждали изначальную гипотезу о том, что главный фактор, влияющий на производительность труда, — это усталость. Однако затем начались странности. Одной группе испытуемых пообещали, что условия труда станут более комфортными, и ее производительность увеличилась (хотя на самом деле условия остались прежними). В других случаях, после того как улучшение условий действительно стимулировало выработку, об этом сообщали рабочим, а затем незаметно возвращали прежние условия, но производительность оставалась по-прежнему высокой. Только после серии изнурительных собеседований с работниками исследователи поняли, в чем было дело. Информированность испытуемых о ходе эксперимента и их вовлеченность в обсуждение результатов сами по себе уже способствовали повышению производительности труда. Также на нее влияли позитивные ожидания и надежда на изменения к лучшему, даже если их не наступало. Этот феномен получил известность как эффект плацебо или хоторнский эффект. Веры в происходящие перемены к лучшему было достаточно для улучшения физического и эмоционального состояния рабочих.

Эти результаты послужили подтверждением выводов Уолтера Кеннона, профессора-физиолога из Гарварда. За несколько лет до этого он увлеченно исследовал глотательные движения человеческого пищевода при помощи рентгена^{116 — 39, 226}. Своим пациентам Кеннон давал пищу, смешанную с сульфатом бария, так называемую бариевую кашицу. Движение кашицы по пищеварительному тракту, видимое в рентгеновских лучах, позволило выявить волнообразные движения мышц желудка. Когда Кеннон в дальнейшем исследовал феномен голода, то пришел к выводу, что он вызван сокращениями мускулатуры желудка и сухостью во рту.

Опыты на лабораторных животных показали, что сокращения желудочной мускулатуры резко прекращаются, если животное напугать или отвлечь. Так Кеннон пришел к теме влияния эмоционального состояния на физические процессы в организме. Когда он дезактивировал симпатическую нервную систему животного, оно переставало реагировать на физические раздражители. При этом из крови исчезало вещество, обычно присутствующее в состоянии возбуждения. Из чего Кеннон вывел, что это вещество, адреналин, является своего рода «посланником», который помогает телу адекватно вести себя в различных физических и эмоциональных состояниях.

Кеннон обратил внимание, что физиологические реакции часто длятся еще достаточно долго и после завершения такой химической стимуляции. Это помогло ученому выявить механизм действия адреналина в условиях стресса. В ситуациях, когда необходима мобилизация, адреналин, выделяемый надпочечниками, вызывает резкое повышения уровня сахара в крови. Происходит отток крови из органов брюшной полости (где она необходима для процессов пищеварения), кровь в больших количествах поступает в сердце, легкие и конечности. В 1920 году Кеннон выдвинул предположение, что высшие млекопитающие обладают целым набором функций, которые обеспечивают стабильность организма в разных обстоятельствах. В 1932-м вышла его книга «Мудрость тела», где он назвал поддержание такого баланса термином «гомеостаз».

Верным сподвижником Кеннона на протяжении пятнадцати последних лет работы был физиолог из медицинской школы Гарварда Артуро Розенблют. В начале Второй мировой войны Розенблют обсуждал исследования Кеннона с Норбертом Винером, светилом математики, профессором Массачусетского технологического института. В то время Винер^{117 — 122} и его ассистент Джулиан Бигелоу занимались проблемой, связанной с противовоздушной обороной, и с большим воодушевлением отнеслись к теме гомеостаза. В частности, их интересовало, каким образом информация от наших глаз и рецепторов поступает в мозг и почему, беря со стола карандаш или стакан, мы не промахиваемся.

Винер сформулировал концепцию, которую назвал кибернетика (он греческого «управление») и использовал в работе, посвященной системам наведения зенитного огня^{118 — 238}. В соответствии с положениями кибернетической теории были созданы математические алгоритмы для обработки данных радаров. С их помощью на основании данных о траектории и движении цели можно было вычислить ее будущее местоположение в момент подлета снаряда.

Так, в 1944 году эта система Винера получила реализацию в приборе для управления зенитным огнем M-9. С самого начала он показал свою высокую эффективность в перехвате немецких ракет Фау-1 в районе Ла-Манша. В начале последнего месяца ракетных ударов^119 — 43 зенитчики сбивали около двадцати четырех процентов выпущенных ракет. В день последнего налета из ста восьми ракет, поднявшихся в воздух, шестьдесят четыре было уничтожено с применением системы управления огнем.

В послевоенный период кибернетика стала основой вычислительной техники и автоматизации, а принцип обратной связи широко использовался в машиностроении. Одно из самых замечательных применений — инерциальная навигационная система с обратной связью. В состав такой системы входит гироскоп и акселерометр. С помощью гироскопа^{120 — 182} определяется направление движения самолета или ракеты, а акселерометр фиксирует все изменения скорости. Оба прибора работают в связке с электромоторами, которые возвращают приборы в изначальное положение с частотой тысячу раз в секунду. Необходимый для этого электрический заряд зависит от того, насколько велико отклонение приборов от изначальных значений. Используя эти данные в определенный момент времени, можно вычислить текущее положение объекта.

В результате этой истории, которая началась с лука, мы имеем современные высокоточные ракеты, которые благодаря обратной связи сами реагируют на препятствия в пространстве (например, на атмосферные явления или особенности рельефа) и безошибочно долетают до цели за сотни километров. Оборудованные инерциальными системами навигации ракеты поражают цель с точностью до метра, что наверняка оценил бы Робин Гуд.

Современная война высокотехнологична и ведется на расстоянии, и задолго до того, как в игру вступят живые люди, активно работает разведка и принимаются предупредительные контрмеры. Подобная тактика обязана своим существованием слишком частому повторению одного неприятного инцидента…