ГЛАВА XXXIX Восточные императоры Зенон и Анастасий. — Происхождение, воспитание и первые подвиги остгота Теодориха. — Он нападает на Италию и завоевывает ее. — Готское королевство в Италии. — Положение Запада. — Военное и гражданское управление. — Сенатор Боэций. — Последние дела и смерть Теодориха.

ГЛАВА XXXIX

Восточные императоры Зенон и Анастасий. — Происхождение, воспитание и первые подвиги остгота Теодориха. — Он нападает на Италию и завоевывает ее. — Готское королевство в Италии. — Положение Запада. — Военное и гражданское управление. — Сенатор Боэций. — Последние дела и смерть Теодориха. 455-526 г.н.э.

Пятидесятилетний промежуток времени между падением римского владычества на Западе и достопамятным царствованием Юстиниана лишь слегка отмечен негромкими именами и неполными летописями Зенона, Анастасия и Юстина, вступавших один за другим на константинопольский престол. В тот же период времени Италия ожила и расцвела под управлением готского короля, который был бы достоин того, чтобы ему поставили статую наряду с лучшими и самыми благородными из древних римлян.

Остгот Теодорих, происходивший в четырнадцатом колене от царственного рода Амалиев, родился неподалеку от Вены, через два года после смерти Аттилы. Победа, одержанная незадолго перед тем остготами, восстановила их независимость, и три брата Валамир, Феодемир и Видимир, сообща управлявшие этим воинственным народом, жили отдельно друг от друга в плодородной, хотя и опустошенной, Паннонийской провинции. Гунны все еще искали случая наказать этих возмутившихся подданных, но их опрометчивое нападение было отражено военными силами одного Валамира, а известие об этой победе было получено в отдаленном лагере Феодемира в ту счастливую для него минуту, когда его любимая наложница разрешилась от бремени сыном, который должен был наследовать своему отцу. Когда Теодориху было восемь лет, его отец неохотно расстался с ним ради общей пользы, отдав его в качестве заложника за соблюдение мирного договора, который был куплен восточным императором Львом ценой ежегодной субсидии в триста фунтов золота. Царственный заложник был воспитан в Константинополе с нежной заботливостью. Его тело было приучено ко всем военным упражнениям, а его ум развился от привычки проводить время в обществе образованных людей; он посещал школы самых искусных преподавателей, но гнушался или пренебрегал греческими искусствами и до такой степени всегда оставался несведущим в начальных основах знания, что подпись безграмотного короля Италии обозначалась лишь грубыми условными знаками. Когда он достиг восемнадцатилетнего возраста, император возвратил его остготам в надежде, что этим актом великодушия и доверия приобретет их расположение. Валамир пал в сражении; младший из трех братьев, Видимир, направился во главе варварской армии в Италию и в Галлию, и весь народ признал своим королем Теодорихова отца. Его свирепые подданные восхищались физической силой и осанкой своего юного принца, который скоро доказал им, что он не утратил мужества своих предков. Он тайно вышел из лагеря во главе шести тысяч волонтеров и отправился искать приключений; спустившись по Дунаю до Сингидуна или Белграда, он скоро возвратился к отцу с добычей, собранной во владениях одного сарматского короля, которого он победил и убил. Впрочем, триумфы этого рода доставляли лишь славу, а непобедимые остготы были доведены до крайне стесненного положения тем, что нуждались и в одежде, и в пище. Они единодушно решились покинуть свои лагерные стоянки в Паннонии и смело проникнуть в теплые и богатые страны, окружавшие Византию, которая уже содержала в чести и в достатке несколько отрядов союзных готов. Когда неприязненные действия остготов убедили императора, что эти варвары могут быть опасными или по меньшей мере беспокойными врагами, он купил дорогой ценой их преданность; они приняли в подарок земли и деньги, и им была поручена защита Нижнего Дуная под начальством Теодориха, вступившего после смерти отца на наследственный престол Амалиев.

Герой, который вел свое происхождение от царского рода, должен был питать презрение к незнатному исавру, который был возведен на императорский престол, несмотря на то, что не имел никаких - ни умственных, ни физических - достоинств, не имел преимуществ царского происхождения и не отличался никакими выдающимися дарованиями. После пресечения Феодосиева рода выбор Пульхерии и сената мог быть в некоторой степени оправдан личными достоинствами Маркиана и Льва; но последний из этих императоров упрочил и опозорил свое царствование вероломным умерщвлением Аспара и его сыновей, которые слишком настойчиво требовали от него изъявлений признательности и покорности. Льву наследовал в звании восточного императора его малолетний внук, сын его дочери Ариадны, а муж Ариадны счастливый исавр Траскалиссей переменил свое варварское прозвище на греческое имя Зенон. После смерти своего тестя Льва он приближался к трону своего сына с притворным благоговением, смиренно принял за особую милость второй пост в империи и вскоре вслед за тем навлек на себя общие подозрения вследствие внезапной и преждевременной смерти его юного соправителя, жизнь которого уже не могла содействовать удовлетворению его честолюбия. В Константинопольском дворце господствовало влияние женщин и бушевали женские страсти; вдова Льва Верина, смотревшая на империю как на свою собственность, постановила приговор о низложении недостойного и неблагодарного слуги, который был обязан одной ей скипетром Востока. Лишь только до Зенона дошли слухи о восстании, он торопливо спасся бегством в горы Исаврии, а раболепный сенат единогласно провозгласил императором брата Верины Василиска, уже обесславившего себя африканской экспедицией. Но царствование узурпатора было и непродолжительно, и беспокойно. Василиск имел неосторожность умертвить любовника своей сестры и осмелился оскорбить любовника своей жены, тщеславного и наглого Гармация, который, живя среди азиатской роскоши, старался подражать Ахиллесу в манере одеваться и себя держать и даже присвоил себе его имя. Вследствие составленного недовольными заговора Зенон был вызван из изгнания; измена отдала в его руки и армию, и столицу, и особу Василиска, и все семейство этого последнего было осуждено на продолжительные страдания от холода и голода по воле безжалостного победителя, у которого не было достаточно мужества ни для того, чтобы вступать в борьбу с врагами, ни для того, чтобы прощать их. Впрочем, высокомерная Верина по-прежнему не была способна подчиниться чужой власти и жить в покое. Своими происками она восстановила против императора одного из его любимых полководцев, и, лишь только этот полководец впал в немилость, она назначила нового императора над Сирией и Египтом, набрала семидесятитысячную армию и до конца своей жизни поддерживала бесплодное восстание, которое, по обыкновению того времени, было предсказано христианскими пустынниками и языческими колдунами. В то время как страсти Верины волновали Восток, ее дочь Ариадна отличалась женскими добродетелями - кротостью и супружеской верностью; она сопровождала мужа в изгнание и, когда он снова вступил на престол, вымолила у него прощение для своей матери. После смерти Зенона, дочь, мать и вдова императора - Ариадна -отдала свою руку вместе с императорским титулом престарелому дворцовому служителю Анастасию, который пережил свое возвышение двадцатью семью с лишним годами и о характере которого свидетельствовали возгласы народа: "Царствуйте так же, как вы до сих пор жили!"

Зенон щедро награждал короля остготов всем, чего можно ожидать от страха или от милостивого расположения - и званиями патриция и консула, и главным начальством над Палатинскими войсками, и конной статуей, и несколькими тысячами фунтов золота и серебра, и названием сына, и обещанием богатой и знатной невесты. Пока Теодорих соглашался быть слугою, он с мужеством и с преданностью вступался за интересы своего благодетеля; его быстрое выступление в поход способствовало тому, что Зенон снова вступил на престол, а во время вторичного восстания так называемые валамиры преследовали и теснили азиатских мятежников так, что императорским войскам нетрудно было одержать решительную победу. Но этот верный слуга внезапно превратился в грозного врага, разливавшего пламя войны от Константинополя до Адриатического моря; много цветущих городов было обращено в груды пепла, а земледельческие занятия во Фракии почти совершенно прекратились от жестокосердия готов, отрезавших у взятых в плен крестьян правую руку, которая управляет плугом. По этому поводу на Теодориха сыпались громкие и, по-видимому, основательные упреки в измене, неблагодарности и ненасытной алчности - упреки, в которых могли служить оправданием лишь трудности его положения. Он царствовал не как монарх, а как уполномоченный свирепого народа, который не утратил в рабстве своего мужества и который был раздражен действительными или мнимыми оскорблениями. Бедность готов была неизлечима, потому что они скоро истрачивали на пустую роскошь самые щедрые подарки и оставляли невозделанными самые плодоносные земли; они презирали трудолюбивых провинциальных жителей и в то же время завидовали им, а когда у остгота не было, чем кормиться, он по старому обыкновению прибегал к войне и к грабежу. Теодорих желал (по крайней мере он сам это заявил) жить в спокойствии, неизвестности и покорности на границах Скифии до тех пор, пока византийский двор не склонил его, при помощи блестящих и обманчивых обещаний, напасть на одно союзное племя готов, принявшее сторону Василиска. Он выступил в поход из своего лагеря в Мизии, полагаясь на формальное уверение, что, прежде чем он достигнет Адрианополя, ему доставят большой обоз со съестными припасами и подкрепления из восьми тысяч всадников и тридцати тысяч пехотинцев, а стоявшие лагерем в Гераклее азиатские легионы будут содействовать его военным операциям. Взаимное недоверие помешало исполнению этого плана. Продвигаясь внутрь Фракии, сын Феодемира находил негостеприимную пустыню, а следовавшие за ним готы, стесненные в своих движениях множеством лошадей, мулов и повозок, заблудились среди утесов и пропастей горы Сондис, куда их завели вероломные проводники; там им пришлось выдерживать нападения и выслушивать оскорбительные упреки Триариева сына Теодориха. Этот лукавый соперник короля остготов обратился с высоты соседнего холма к валамирам с речью, в которой клеймил их вождя оскорбительными названиями мальчишки, безумца, клятвопреступного изменника и врага своего рода и своего племени. "Разве вам неизвестно, - восклицал сын Триария, - что политика римлян всегда стремилась к тому, чтобы истреблять готов одних другими? Разве вы не понимаете, что на того из нас, который выйдет победителем из этой противоестественной борьбы, обрушится, и поделом обрушится, их непримиримая ненависть? Где те воины, мои и твои одноплеменники, вдовы которых оплакивают утрату своих мужей, павших жертвами твоего безрассудного честолюбия? Где те сокровища, которыми обладали твои солдаты в то время, как, увлекшись твоими обещаниями, они впервые покинули свои жилища, чтобы стать под твое знамя? У каждого из них было в ту пору по три или по четыре коня; теперь они следуют за тобой по фракийским пустыням пешком, точно рабы; а ведь те храбрецы, которых ты соблазнил надеждой, что они будут отмеривать золото четвериками, такие же вольные и благородные люди, как и ты сам".

Слова, так хорошо приспособленные к характеру готов, вызвали громкие выражения неудовольствия, и сын Феодемира, из опасения быть всеми покинутым, нашелся вынужденным перейти на сторону своих собратьев и последовать примеру римского вероломства.

Несмотря ни на какие превратности фортуны, Теодорих всегда был одинаково благоразумен и мужествен - и тогда, когда он угрожал Константинополю во главе союзных готов, и тогда, когда он с небольшим отрядом своих приверженцев отступил к горам и к берегам Эпира. Равновесие между готскими вождями, которое так тщательно поддерживали римляне, было, наконец, уничтожено случайной смертью Триария; тогда весь готский народ признал верховную власть Амалиев, а византийский двор подписал постыдный и невыгодный мирный договор. Сенат уже заявил о необходимости избрать между готами какую-нибудь партию, так как содержать их всех государство было не в состоянии; за самую незначительную из своих армий они требовали субсидии в две тысячи фунтов золота и жалованья на тринадцать тысяч человек, а исавры, охранявшие не империю, а императора, пользовались, кроме привилегии грабежа, ежегодной пенсией в пять тысяч фунтов. Прозорливый Теодорих скоро заметил, что римляне ненавидят его, а варвары не доверяют ему; до его слуха дошел общий ропот на то, что его подданные выносят в своих холодных лачугах тяжелые лишения, тогда как их король утопает в заимствованной от греков роскоши, и он решился устранить от себя трудный выбор между двумя крайностями - между необходимостью сражаться со своими соотечественниками в качестве защитника интересов Зенона и необходимостью выступить во главе готов врагом императора. Теодорих задумал такое предприятие, которое было достойно и его мужества, и его честолюбия, и обратился к императору со следующими словами: "Хотя ваш слуга живет в достатке благодаря вашей щедрости, я прошу вас благосклонно выслушать мое душевное желание! Наследственное достояние ваших предместников - Италия - и даже глава и повелитель мира - Рим - томятся в настоящую минуту под жестоким и тираническим управлением наемника Одоакра. Прикажите мне выступить против тирана во главе моих национальных войск. Если я погибну, вы избавитесь от дорого вам стоящего и беспокойного союзника; если же, с помощью Божией, я буду иметь успех, я буду от вашего имени и для вашей славы руководить решениями римского сената и управлять той частью республики, которая будет избавлена от рабства моими победоносными армиями". Предложение Теодориха было принято и, быть может, даже внушено византийским двором. Но формула этого поручения или разрешения была, как кажется, составлена с такой предусмотрительной двусмысленностью, которую можно было истолковывать сообразно с исходом предприятия, так что оставалось нерешенным, в качестве ли наместника, вассала или союзника восточного императора будет царствовать завоеватель Италии.

И репутация вождя, и заманчивость предприятия воспламенили умы варваров; к валамирам стали толпами присоединяться готы, как те, которые уже состояли на императорской службе, так и те, которые поселились в провинциях империи, и каждый отважный варвар, знавший по слухам, как богата и красива Италия, готов был идти на самые опасные предприятия, лишь бы достигнуть обладания такой волшебной страной. На поход Теодориха следует смотреть как на переселение целого народа; вслед за готами ехали их жены, дети, престарелые родители и самые ценные пожитки, а о том, как велик был следовавший за их армией обоз, можно составить себе некоторое понятие из того факта, что во время войны в Эпире они потеряли только в одном сражении две тысячи повозок. Для своего пропитания готы рассчитывали на запасы зернового хлеба, который обращался их женами в муку при помощи ручных мельниц, на молоко и мясо от своих стад крупного и мелкого скота, на случайные продукты охоты и на контрибуции, которые они надеялись собрать с тех, кто попытался бы воспрепятствовать их наступательному движению или отказал бы им в дружеском содействии. Несмотря на эти предосторожности, они едва избегли мучительного голода во время перехода в семьсот миль, предпринятого среди суровой зимы. Со времени упадка римского могущества Дакия и Паннония уже не представляли роскошного зрелища многолюдных городов, хорошо возделанных полей и удобных больших дорог; там снова водворились варварство и разорение, а занявшие вакантную провинцию племена болгар, гепидов и сарматов препятствовали движениям неприятеля и вследствие своей природной свирепости, и вследствие настоятельных просьб Одоакра. Теодориху пришлось одерживать много негромких, хотя и кровопролитных, побед, прежде чем он превозмог своим искусством и непоколебимым мужеством все препятствия и, спустившись с Юлийских Альп, развернул свои победоносные знамена на границах Италии.

Одоакр был не такой соперник, которым можно бы было пренебрегать; он уже занял во главе сильной армии выгодную и хорошо известную позицию на реке Изонцо подле развалин Аквилеи; но служившие в этой армии независимые короли или вожди пренебрегали обязанностями субординации и благоразумными требованиями осмотрительности. Дав своей измученной кавалерии непродолжительный отдых, Теодорих смело напал на неприятельские укрепления; остготы сражались за обладание Италией с большим пылом, чем защищавшие ее наемники, и наградой за первую победу было приобретение Венецианской провинции до самых стен Вероны. Неподалеку от этого города, на крутых берегах быстрого Адижа, Теодориха остановила новая армия, усиленная прибывшими к ней подкреплениями и не упавшая духом от первого поражения; борьба была более упорна, но ее исход был еще более решителен; Одоакр бежал в Равенну, Теодорих подступил к Милану, а разбитые войска приветствовали своего победителя громкими выражениями уважения и преданности. Но их непостоянство или вероломство скоро поставило Теодориха в крайне опасное положение; его авангард, при котором состояло несколько готских графов, неосторожно положился на одного дезертира, был заведен в засаду и истреблен близ Фаэнцы вследствие этой двойной измены проводника; Одоакр снова взял верх, а сильно укрепившийся в своем лагере близ Павии Теодорих нашелся вынужденным просить помощи у своих единоплеменников - живших в Галлии вестготов. Всех этих подробностей, полагаю, достаточно, чтобы удовлетворить самых страстных любителей войны, и я не очень сожалею о том, что неясность и неполнота сведений не дают мне возможности более подробно описать бедственное положение Италии и ход упорной борьбы, которая была доведена до окончательной развязки дарованиями, опытностью и мужеством короля готов. Перед самым началом битвы под Вероной Теодорих вошел в палатку своей матери и сестры и потребовал, чтобы в этот день, который он считал самым праздничным днем своей жизни, - они надели на него те богатые украшения, которые были приготовлены их собственными руками. "Наша слава, - сказал он, - обоюдна и нераздельна. Вас все знают за мать Теодориха, а я должен сам доказать, что я достойный потомок тех героев, от которых веду мое происхождение". Жена или наложница Феодемира напоминала своим мужеством тех германских матерей, которые ценили честь своих сыновей гораздо дороже их жизни; рассказывают, что в одном неудачном сражении обратившиеся в бегство готы увлекли вместе с собой самого Теодориха, но что его мать встретила беглецов у входа в лагерь и своими благородными упреками заставила их снова устремиться на неприятеля.

От Альп до самых отдаленных оконечностей Калабрии Теодорих стал царствовать по праву завоевания; вандальские послы передали ему остров Сицилию, как законно принадлежащую ему часть его королевства, а сенат и народ заперли ворота Рима перед спасавшимся бегством узурпатором и приветствовали в Теодорихе избавителя Рима. Одна Равенна благодаря своим естественным и искусственным укреплениям выдерживала осаду, продолжавшуюся около трех лет, а своими смелыми вылазками Одоакр нередко вносил в лагерь готов смерть и смятение. Но в конце концов недостаток съестных припасов и невозможность рассчитывать на какую-либо помощь заставили этого несчастного монарха преклониться перед ропотом его подданных и мятежными криками его солдат. Через посредство Равеннского епископа был заключен мирный договор. Остготы вступили в город, а враждовавшие между собой короли под присягой условились управлять италийскими провинциями с равной и нераздельной властью. Нетрудно было предвидеть, к чему приведет такое соглашение. По прошествии нескольких дней, проведенных в притворных выражениях радости и дружбы, Одоакр был убит на торжественном банкете рукой или по меньшей мере по приказанию своего соперника. Заранее были разосланы тайные приказания, которые были с точностью исполнены; вероломные и жадные наемники были повсюду преданы смерти в один и тот же момент и без всякого с их стороны сопротивления, а Теодорих был провозглашен готами королем с запоздалого, вынужденного и двусмысленного согласия восточного императора. Низвергнутого тирана, по обыкновению, обвиняли в составлении заговора; но о его невинности и о виновности победителя ясно свидетельствует выгодный мирный договор, на который не согласился бы без тайного намерения его нарушить тот, на чьей стороне была сила, и которого не стал бы нарушать тот, кто был бессилен. Нежелание делиться своей властью и зло, причиняемое внутренними раздорами, могли бы в этом случае служить более приличным оправданием и смягчить суровый приговор над таким преступлением, которое было необходимо для того, чтобы доставить Италии то благосостояние, которым она наслаждалась при следующем поколении. Виновника этого благосостояния превозносили при его жизни и в его собственном присутствии как церковные, так и светские ораторы; но история (в его время она безмолвствовала) не оставила нам беспристрастного описания ни тех событий, в которых обнаружились доблести Теодориха, ни тех недостатков, которыми омрачались эти доблести. До нас дошел только один письменный памятник его славы - сборник публичных посланий, написанных от имени короля Кассиодором; но эти послания не заслуживают того слепого доверия, каким до сих пор пользовались. В них описаны не столько существенные особенности, сколько внешние формы Теодорихова управления, и мы тщетно старались бы познакомиться с непритворными убеждениями варвара из декламации и ученой болтовни софиста, из выраженных римскими сенаторами пожеланий, из черновых копий с официальных бумаг и из тех неопределенных заявлений, которые при каждом дворе и при всяком случае исходят из уст осмотрительных министров. Для славы Теодориха служат более надежной опорой спокойствие и благоденствие тридцатитрехлетнего царствования, единодушное уважение современников и глубоко запечатлевшееся в умах готов и италийцев воспоминание о его мудрости и мужестве, о его справедливости и человеколюбии.

Раздел италийских земель, из которых Теодорих раздал третью часть своим солдатам, ставится ему в лестный для него упрек, как единственная несправедливость, какую он совершил в течение всей своей жизни. Но и для этой меры могли служить оправданием примеры Одоакра, права завоевателя, правильно понимаемые интересы италийцев и священная обязанность доставить средства существования целому народу, который переселился в отдаленную страну, положившись на данные ему обещания. Под управлением Теодориха и под прекрасным небом Италии число готов скоро разрослось до двухсот тысяч человек, а всю цифру готского населения нетрудно определить, присовокупив соразмерное число женщин и детей. Этому захвату земель, часть которых, вероятно, и без того не была никем занята, было дано благовидное, но неподходящее название гостеприимства; эти непрошеные гости рассеялись по Италии, а земельный участок каждого варвара соответствовал своими размерами его знатности или официальной должности, числу его последователей и количеству его рабов и домашнего скота. Различие между людьми благородного происхождения и плебеями было признано законным; но земля каждого вольного человека была освобождена от налогов, и он пользовался той неоценимой привилегией, что подчинялся лишь законам своей страны. Ради моды и даже ради собственного удобства, завоеватели скоро усвоили более изящную одежду туземцев; но они все еще держались своего родного языка, а их презрение к латинским школам поддерживалось самим Теодорихом, который удовлетворял их предрассудки или свои собственные, когда утверждал, что ребенок, дрожавший при виде розги, никогда не будет в состоянии без страха смотреть на меч.

Нищета иногда заставляла римских уроженцев усваивать свирепые нравы, от которых мало-помалу отвыкали богатевшие и приучавшиеся к роскоши варвары; но эти обоюдные заимствования не находили поощрения в политике монарха, старавшегося поддерживать разобщение между италийцами и готами тем, что первым из них предоставлял мирные занятия, а на вторых возлагал обязанности военной службы. С этой целью он поощрял трудолюбие своих подданных и сдерживал запальчивость, но старался не ослаблять воинственного духа солдат, которым была поручена охрана общественной безопасности. Эти последние пользовались своими землями и бенефициями как платой за службу; при первом звуке военных труб они были готовы выступить в поход под предводительством своих местных начальников, и вся Италия была разделена на несколько кварталов правильно организованного военного лагеря. Службу во дворце и на границах войска несли по выбору или по очереди и за всякий усиленный труд награждались увеличением жалованья и единовременными подарками. Теодорих объяснил своим храбрым ратным товарищам, что владычество сохраняется теми же средствами, какими приобретается. По его примеру они упражнялись в искусстве владеть не только копьем и мечом, которые были орудиями их побед, но также метательными снарядами, к которым сначала относились с большим пренебрежением, а ежедневные упражнения и ежегодные смотры готской кавалерии представляли живое подобие настоящей войны. Твердая, хотя и не очень строгая, дисциплина приучала к скромности, повиновению и воздержанности, и готы научились щадить народ, уважать законы, понимать обязанности членов гражданского общества и отвыкать от варварской привычки к судебным поединкам и личной мести.

Между западными варварами торжество Теодориха возбудило общее смятение. Но лишь только они убедились, что он довольствуется своими завоеваниями и желает мира, их страх уступил место уважению, и они стали прибегать к его могущественному посредничеству, которое постоянно имело целью прекращение их внутренних раздоров и смягчение их нравов. Послы, приезжавшие в Равенну из самых отдаленных стран Европы, восхищались его мудростью, роскошью и любезностью, и, если он иногда принимал от них в дар рабов или оружие, белых коней или редких животных, он давал взамен или солнечные часы, или водяные часы, или музыкантов, а по этим подаркам галльские монархи могли составить себе некоторое понятие об искусстве и трудолюбии его италийских подданных. Его жена, две дочери, сестра и племянница соединяли его узами родства с королями франков, бургундов, вестготов, вандалов и тюрингов и способствовали поддержанию в великой западной республике если не гармонии, то равновесия. Трудно проследить по мрачным лесам Германии и Польши переселения герулов - свирепого народа, пренебрегавшего употреблением лат и не позволявшего вдовам переживать мужей, а престарелым родителям - упадок физических сил. Король этих диких воинов искал дружбы Теодориха и был возведен в звание его сына с соблюдением варварских обрядов военного усыновления. Эсты и ливонцы приходили с берегов Балтийского моря, чтобы положить добываемый на их родине янтарь к стопам монарха, слава которого побудила их предпринять через неведомые для них страны опасное путешествие в тысячу пятьсот миль. С той страной, откуда готское племя вело свое происхождение, Теодорих поддерживал частые и дружеские сношения; жители Италии носили богатые собольи меха, которые привозились из Швеции, а один из царствовавших в этой стране королей, после своего добровольного или вынужденного отречения от престола, нашел гостеприимное убежище в Равеннском дворце. Он стоял во главе одного из тринадцати многолюдных племен, возделывавших ту небольшую часть великого скандинавского острова или полуострова, которой иногда давали неопределенное название Фулы (Туле). (В 40-м примечании английский издатель отозвался с большим, но неоправданным скепсисом о сообщениях древних авторов о плавании Пифея в IV в. до н. э. к о. Туле (Stra. V. 5.5; Plin. Hist. nat. IV. 104). Современная наука относится с большим доверием к этим данным, хотя мнения ученых расходятся в локализации Туле: Исландия, Шетландские острова и Средняя Норвегия (см., например: Хенниг Р. Неведомые земли. Пер. с нем. М., 1961, т. 1, с. 185-190). Открытия Пифея отодвинули границу ойкумены более чем на 1500 км на север.) Эта северная страна была населена или по меньшей мере исследована до шестьдесят восьмого градуса северной широты, где для жителей полярного круга солнце непрерывно светит во время летнего солнцестояния в продолжение сорока дней, а во время зимнего солнцестояния ни разу не показывается в течение такого же числа дней. Продолжительный мрак, который причиняло его отсутствие, был печальной эпохой скорби и тревог, продолжавшейся до той минуты, когда взобравшиеся на горную вершину посланцы возвещали жителям равнины о появлении первых лучей света и о радостном наступлении дня.

Жизнь Теодориха представляет редкий и достохвальный пример варвара, вложившего свой меч в ножны среди блеска побед и в полном цвете своих физических сил. Его тридцатитрехлетнее царствование было посвящено на дела гражданского управления, а войны, в которые он иногда по неволе вовлекался, оканчивались скоро или усилиями его полководцев, или дисциплиной его войск, или содействием его союзников, или страхом, который внушало его имя. Он подчинил строгой и правильной системе управления не доставлявшие никаких выгод страны - Рецию, Норик, Далмацию и Паннонию, от устьев Дуная и территории баварцев до маленького королевства, основанного гепидами на развалинах Сирмия. Его благоразумие не позволяло ему оставлять оплот Италии в руках таких слабых и буйных соседей, а его справедливость могла заявлять притязания на находившиеся под их гнетом земли или как на составную часть своего королевства, или как на отцовское наследие. Величие подданного, которого называли изменником потому, что его предприятие увенчалось успехом, возбудило зависть в императоре Анастасии, и на границе Дакии вспыхнула война вследствие того, что король готов оказал свое покровительство (таковы превратности человеческих судеб) одному из потомков Аттилы. Генерал Сабиниан, славившийся и своими личными заслугами, и заслугами своего отца, выступил в поход во главе десяти тысяч римлян, а съестные припасы и оружие, наполнявшие длинный ряд повозок, роздал самым диким между болгарскими племенами. Но на полях близ Марга восточная армия была разбита более малочисленной армией готов и гуннов; цвет и даже будущие надежды римских армий были безвозвратно уничтожены, а Теодорих приучил своих солдат к такой сдержанности, что богатая добыча, отбитая у неприятеля, лежала нетронутой у их ног до тех пор, пока их вождь не подал сигнала к грабежу. Раздраженный этой неудачей византийский двор отправил двести кораблей и восемь тысяч человек для опустошения берегов Калабрии и Апулии; эта армия осадила древний город Тарент, прекратила торговлю и земледелие в наслаждавшейся благоденствием стране и отплыла обратно к Геллеспонту, гордясь своей хищнической победой над жителями, которых она все еще считала своими римскими братьями. Это отступление, вероятно, было ускорено военными приготовлениями Теодориха; он окружил берега Италии флотом из тысячи легких судов, построенных с невероятной быстротой, и за свое мужество был скоро награжден прочным и почетным миром. Он поддерживал своей мощной рукой равновесие на Западе, пока оно не было нарушено честолюбием Хлодвига, и, хотя он не был в состоянии оказать помощь своему опрометчивому и несчастному родственнику, королю вестготов, он спас остатки его семейства и его народа и остановил франков в их победоносном наступлении. Я не намерен ни входить в новые подробности об этих военных событиях, ни повторять старые, так как это всего менее интересные события Теодорихова царствования; я ограничусь упоминанием о том, что алеманны прибегали к его покровительству, что он строго наказал бургундов, осмелившихся вторгнуться в его владения, и что взятие Арля и Марселя открыло ему свободное сообщение с вестготами, которые уважали в его лице и своего национального покровителя, и опекуна над его внуком, малолетним сыном Алариха. Под этим почтенным титулом король Италии восстановил в Галлии преторианскую префектуру, уничтожил в Испании некоторые злоупотребления гражданских властей и принял ежегодную дань и выражения придворной покорности от местного военного губернатора, благоразумно отказавшегося прибыть в Равеннский дворец, где его жизнь не была бы в безопасности. Владычество готов утвердилось от Сицилии до Дуная, от Сирмия или Белграда до Атлантического океана, и сами греки признавали, что Теодорих царствовал над лучшей частью Западной империи.

Дружные усилия готов и римлян могли бы надолго упрочить благоденствие, которым наслаждалась в ту пору Италия, а отличительные достоинства тех и других могли бы, при взаимном соревновании, мало-помалу создать из свободных граждан и просвещенных воинов новый народ, который был бы первой из всех наций. Но высокая заслуга исполнения или подготовки такого переворота не была уделом Теодорихова царствования; ему недоставало или дарований законодателя, или благоприятных условий для законодательной деятельности, и, между тем как он позволял готам наслаждаться их грубой свободой, он рабски подражал учреждениям и даже злоупотреблениям политической системы, введенной Константином и его преемниками. Из деликатного уважения к старым и уже почти совершенно заглохшим римским предрассудкам он, в качестве монарха варварского происхождения, отказался от титула, багряницы и диадемы императоров, но присвоил себе, вместе с наследственным титулом короля, прерогативы императоров во всей их сущности и полноте. Его послания к восточному императору были почтительны и двусмысленны; он напыщенным слогом восхвалял гармонию между двумя республиками, превозносил свою собственную систему управления, которая, по своему сходству с системой, введенной на Востоке, упрочивала единство и нераздельность империи, и требовал для себя такого же первенства над всеми царствовавшими на земле королями, какое он скромно признавал за личностью или рангом Анастасия. О единстве Востока с Западом ежегодно свидетельствовали их правители тем, что избирали с общего согласия двух консулов; но назначавшийся по выбору Теодориха италийский кандидат, как кажется, утверждался в своем звании Константинопольским монархом. Равеннский дворец, в котором жил король готов, был верным отражением того, как был организован двор Феодосия или Валентиниана. Преторианский префект, римский префект, квестор, государственный министр (Magister Officiorum), государственный казначей и личный государев казначей, обязанности которого ритор Кассиодор описал такими блестящими красками, - все эти должностные лица по-прежнему пользовались властью министров. Считавшиеся менее важными заботы об отправлении правосудия и о финансовом управлении лежали на семи консулярах, трех корректорах и пяти президентах, которые в управлении пятнадцатью италийскими округами придерживались принципов и даже форм римской юриспруденции. Медленность судебной процедуры сдерживала запальчивость завоевателя или делала ее безвредной; обязанности гражданского управления, вместе со своими почетными отличиями и денежными окладами, возлагались исключительно на италийских уроженцев, а местное население сохраняло свою национальную одежду и язык, свои законы и нравы, свою личную свободу и две трети своей земельной собственности. Август старался сделать незаметным введение монархической формы правления, а политика Теодориха склонялась к тому, чтобы заставить забыть, что престол был занят варваром. Если его подданные иногда пробуждались из своего сладкого заблуждения, будто живут под римским управлением, то они еще более ценили достоинства готского монарха, который имел достаточно прозорливости, чтобы понимать, в чем заключаются и его собственные интересы, и интересы его подданных, и достаточно твердости, чтобы их отстаивать. Теодорих ценил в других добродетели, которыми сам был одарен, и дарования, которых сам не имел. Либерий был возведен в звание преторианского префекта за свою непоколебимую преданность несчастному Одоакру. Теодориховы министры Кассиодор и Боэций озарили его царствование блеском своего гения и учености. Кассиодор, будучи более благоразумен или более счастлив, чем его сотоварищ, умел сохранить милостивое расположение короля, не изменяя своим собственным убеждениям, и после тридцати лет, проведенных в наслаждении мирскими почестями, спокойно провел столько же лет в Сцилацее, занимаясь в своем уединении делами благочестия и учеными трудами.

В качестве протектора республики, король готов должен был, и из личных интересов, и по чувству долга, стараться расположить к себе и сенат, и народ. Римскую знать он пленял теми же звучными эпитетами и почтительными выражениями, которые когда-то более уместно расточались ее достойным и влиятельным предкам. Народ наслаждался, без всякого страха или опасения, тремя благами, которые обыкновенно выпадают на долю столичного населения, - порядком, достатком и общественными удовольствиями. Что число этого населения уменьшилось, было ясно видно из размера королевских щедрот; тем не менее Апулия, Калабрия и Сицилия наполняли римские житницы продуктами своих жатв; бедным гражданам раздавали в установленном количестве хлеб и мясо, и всякая должность, учрежденная для попечения об их здоровье и благосостоянии, считалась почетной. Публичные зрелища, достаточно блестящие для того, чтобы один греческий посол мог из вежливости отозваться о них с похвалой, представляли бледную и слабую копию с тех великолепных зрелищ, которые устраивались Цезарями; впрочем, искусства музыкальное, гимнастическое и пантомимное еще не были преданы полному забвению; африканские дикие звери еще доставляли бойцам случай выказывать в амфитеатре их мужество и ловкость, а снисходительный гот или терпеливо выносил, или мягко сдерживал вражду между политическими партиями синих и зеленых, которые так часто предавались в цирке бесчинствам, доходившим до пролития крови. На седьмом году своего мирного царствования Теодорих посетил древнюю столицу мира; сенат и народ вышли в торжественной процессии навстречу монарху, в лице которого они приветствовали второго Траяна и нового Валентиниана, а он, со своей стороны, благородно оправдал такое сравнение, не побоявшись произнести публичную речь, в которой обещал справедливое и основанное на законах управление и содержание которой он приказал вырезать на бронзовой доске. Во время этой внушительной церемонии Рим осветился последними лучами своей угасавшей славы, а благочестивая фантазия святого, который был очевидцем этой великолепной сцены, могла успокоиться лишь на той мысли, что это великолепие будет превзойдено небесной пышностью Нового Иерусалима. Во время своего шестимесячного пребывания в Риме король готов приводил римлян в восторг блеском своей славы, своими личными достоинствами и обходительностью и осматривал уцелевшие памятники их прежнего величия с удивлением, которое было так же велико, как и его любопытство. Он ступил ногой завоевателя на вершину Капитолийского холма и откровенно сознался, что каждый день смотрит с новым удивлением на форум Траяна и на его величественную колонну. Театр Помпея даже в своем разрушении казался ему громадной горой, раскопанной, отделанной и украшенной человеческим трудолюбием, а глядя на колоссальный амфитеатр Тита, он рассчитывал, что нужно было исчерпать целую реку золота, чтобы воздвигнуть такое здание. Четырнадцать водопроводов в изобилии снабжали все части города чистой водой; в том числе Клавдиев водопровод, начинавшийся в Сабинских горах на расстоянии тридцати восьми миль от города, достигал вершины Авентинского холма по легкой покатости под сводом из прочно построенных арок. Длинные и просторные своды, которые были выстроены вместо водосточных труб, существовали, по прошествии двенадцати столетий, в своей первоначальной прочности, и подземные каналы Рима многими предпочитались всем его бросающимся в глаза чудесам. Готские короли, которых так неосновательно обвиняли в разрушении древних сооружений, заботились о сохранении памятников покоренного ими народа. Они издавали эдикты с целью воспрепятствовать злоупотреблениям, небрежности и хищничеству со стороны самих граждан, возложили постоянную заботу о поддержании городских стен и публичных зданий на особого архитектора и назначали ежегодно на этот предмет сумму в двести фунтов золота, двадцать пять тысяч кирпичей и доход с таможни Лукринского порта. С такой же заботливостью относились они к металлическим и мраморным изображениям людей и животных. Варвары восхищались пылом тех коней, которые дали Квириналу его теперешнее название; они с большим тщанием реставрировали бронзовых слонов на Via sacra; знаменитая телка работы скульптора Мирона по-прежнему вводила в заблуждение коров, проходивших по площади Миpa, и на особого чиновника была возложена обязанность охранять произведения искусства, составлявшие, по мнению Теодориха, самое благородное украшение его владений.

По примеру последних императоров Теодорих отдавал предпочтение равеннской резиденции, где собственными руками возделывал фруктовый сад. Всякий раз, как варвары грозили нарушить спокойствие его владений (в которые ни разу не вторгался ни один враг), он переезжал со своим двором на северную границу в Верону, а сохранившееся на одной медали изображение его дворца представляет самый старинный и самый подлинный образчик готической архитектуры. Эти две столицы, равно как Павия, Сполето, Неаполь и другие италийские города, были украшены в его царствование великолепными церквами, водопроводами, банями, портиками и дворцами. Но о благосостоянии его подданных более ясно свидетельствовали оживленные картины труда и роскоши, быстрое увеличение народного богатства и ничем не стесняемое наслаждение им: с наступлением зимы сенаторы покидали тенистые сады Тибура и Пренеста и отправлялись в Байи, пользоваться тамошним теплым климатом и целебными источниками, а из своих вилл, построенных на прочных молах и выдвигавшихся внутрь Неапольского залива, они могли наслаждаться разнообразным зрелищем небес, земель и вод. На восточном берегу Адриатики, в красивой и плодородной Истрии, возникла новая Кампания, которую отделял от равеннского двора удобный морской переезд в сто миль. Богатые произведения Лукании и соседних провинций выменивались у Марцилианского источника во время ежегодной ярмарки, на которую съезжались многочисленные посетители для заключения торговых сделок и для удовлетворения своих влечений к разгулу и к суевериям. В уединении гор. Кома, которое когда-то было оживлено симпатичным гением Плиния, прозрачный бассейн длиною в шестьдесят с лишним миль отражал в своих водах деревенские домики, разбросанные по берегам озера Лария, а склоны возвышавшихся в виде амфитеатра холмов были покрыты виноградниками, оливковыми и каштановыми деревьями.

Земледелие ожило под сенью мира, а число землепашцев возросло вследствие выкупа пленников. Железные руды Далмации и золотая руда Бруттия тщательно разрабатывались, а Понтинские и Сполетские болота были высушены и возделаны частной предприимчивостью, которая могла ожидать в далеком будущем барышей только в том случае, если бы ничто не нарушало общего благоденствия. Когда погода не благоприятствовала урожаю, принимались меры предосторожности, хотя и редко достигавшие цели, но во всяком случае свидетельствовавшие о заботливости правительства, - устраивались запасные склады зернового хлеба, определялась его высшая продажная цена и запрещался его вывоз за границу; но изобилие продуктов, добывавшихся народным трудолюбием из благодарной почвы, было так велико, что галлон вина иногда стоил в Италии менее трех четвертей пенса, а четверть пшеницы - около пяти шиллингов шести пенсов. Страна, обладавшая такими ценными предметами мены, скоро стала отовсюду привлекать к себе купцов, а Теодорих оказывал поощрение и покровительство таким выгодным сношениям. Он восстановил и расширил сухопутные и морские сообщения между провинциями; городские ворота никогда не запирались - ни днем, ни ночью, и вошедшая в ту пору в обыкновение поговорка, что оставленный в поле кошелек с золотом не пропадет, была выражением общего сознания своей безопасности.