Образ власти

Жители белорусско-польского Пограничья в XX в., не меняя места проживания и не имея права выбора, несколько раз изменяли свое гражданство. При этом официальная пропаганда государства-победителя всеми силами стремилась показать приверженность местного населения политическим переменам. В познейших исторических работах эта приверженность трактовалась уже как неоспоримый исторический факт, хотя зачастую историки опирались только на данные пропаганды военных лет.

Ярким примером превращения истории в политическую пропаганду являются работы белорусских советских историков, которые трактовали агрессию СССР против Польши в сентябре 1939 г. как «освободительный поход». Юрий Афонин, например, отмечал, что «население Западной Беларуси встречало советских воинов, как родных братьев, с цветами, "хлебом-солью". Повсюду в городах и деревнях происходили многочисленные митинги, на которых трудящиеся горячо приветствовали своих освободителей» [15]. Именно этими «штампами» советского прошлого переполнена сегодня учебная литература.

А вот современная белорусская историография отошла от советских идеологем. Например, Евгений Миронович обратил внимание на похожесть церемонии приветствия в разных местностях, что, по его мнению, свидетельствует о существовании специально разработанных сценариев. Триумфальные ворота в честь Красной Армии, как правило, сооружали там, где когда-то существовали ячейки Коммунистической партии Западной Беларуси и население подвергалось полицейским репрессиям [16]. По мнению историка Захара Шибеко, в сентябре 1939 г. большинство белорусского населения «проявило безразличие и нерешительность, ожидало дальнейшего развития событий» [17].

В июне 1941 г. в Западную Беларусь вступали уже немецкие «освободители». Их пропаганда также стремилась показать радость белорусов по поводу очередного «освобождения». В самом деле, в немецкой пропаганде правды было не больше, чем в сообщениях Советского информбюро, которое на шестой день войны известило, что белорусские колхозники уничтожили большой отряд немецких десантников. Кстати, сводки Совинформбюро и сегодня являются источником для некоторых белорусских авторов. Например, Яков Трещенок однозначно заявил, что «сопротивление врагу на белорусской земле началось буквально с первых дней оккупации... Очень скоро оккупанты почувствовали всю силу народного сопротивления» [18]. Иной взгляд, по его мнению, могут высказывать только «коллаборационисты и их идейные потомки» [19].

Однако реконструкция средствами устной истории отношений жителей белорусско-польского Пограничья к политическим переменам свидетельствует об ином.

Практически для всех респондентов война началась в сентябре 1939 г.:

— Вайна пачалася з приходу «рускіх» (житель д. Шинковцы, 1916 г.р., АС.2002);

— У 1939 г. над самую восень пайшлі рускія на палякаў (жительница д. Василевичи, 1920 г.р., АС.2002).

В то же время для большинства населения Беларуси «благодаря» советской пропаганде война началась в июне 1941 г. с нападения гитлеровской Германии на СССР...

Следует также отметить, что при характеристике польской, советской и немецкой властей местоимения «своя» или «наша» практически не употреблялись. Сравнение разных властей обычно люди делали сами без просьбы исследователей. Похоже, что этим сравнением они занимались всю жизнь. Доминировало критическое отношение ко всем властям. В иерархии критериев оценки советской и польской властей чаще всего фигурировал материальный достаток и объем физической работы, которую приходилось выполнять. Личная безопасность жизни и здоровья была на втором месте. Культура (включая) и религия находились на последних местах этой иерархии. Правда, в период так называемых «вторых Советов», когда началась насильственная атеизация населения, которая сопровождалась репрессиями против католического духовенства и закрытием костелов, религия (особенно для католиков) вышла на одно из первых мест и конкурировала с коллективизацией.

При этом даже католическое население белорусско-польского Пограничья не скупилось на критические замечания по адресу II Речи Посполитой, которую в негативном плане сравнивали с «первыми Советами»:

— Што мы бачылі пры гэтай Польшчы? Нічога. Пры паляках нават цукру не было дзе купіць. Не было ніякіх заробкаў. Уся праца — у панскім маентку. Плацілі 70 грошай у дзень. I тое не адразу дастанеш (житель д. Радинилки, 1928 г.р., АС.2002);

— За Пілсудскім было яку няволі. Грошы былі танныя, a ўсе вельмі дарагое. А пры Саветах людзі адразу навучыліся жыць — сталі красці, сталі піць (житель д. Василевичи, 1914 г.р., АС.2002);

— Розніцы паміж Саветамі i палякамі не было. Падаткі плацілі i адным i другім... Пры паляках шмат працавалі. Хто багаты, той жыў добра... А бедным было кепска (жительница д. Василевичи, 1918 г.р., АС.2002).

Припоминалось разочарование новой властью, от которой ожидали улучшения жизни:

— A прыйшлі Саветы, пабылі... Маці кажэ: Не тыя Саветы! Не тыя Саветы, што мы чакалі! Бо зара абавянзковэ даставы, у лес ісцірабіць, пляны, дзерава вывазіць (житель д. Валилы, 1930 г.р., P05B.Wal.SZ/AS.NS.WS, 2001).

Изредка люди с одобрением говорили о «первых Советах»:

— Людзі рускіх не баяліся. Яны ў маёнтку пачалі калгас рабіць. Людзі пачалі хадзіць туды на працу. Унасжа нічога не было. A ў маёнтку ўсе было. Пры Саветах добра было. Начальнікі былі добрыя (жительница д. Шинковцы, 1920 г.р., АС.2002);

— Саветы прыйшлі i далі землю. Яны падзялілі маёнтак, які арэндавалі два жыдкі. Людзям гэта спадабалася (житель д. Василевичи, 1912 г.р., АС.2002).

Также редко звучало уверенное мнение, что лучше всего было в Польше:

— Калі б яшчэ пабыла Польшча, то было б яку Амерыцы. Лепей за ўсё было ў Польшчы. Хлеба заўсёды хапала (жительница д. Асташа, 1902 г.р., АС.2002);

— На немцаў глядзелі як на Саветаў — аднолькавы вораг (житель д. Селивановцы, 1929 г.р., АС.2002);

— Каб Саветы Бога прызнавалі, то не былі б пакараныя [...] Мы нежадалі далучэння да СССР, бо Саветы былі чужымі, а Польшча — усё ж такі свая краіна (жительница д. Ковняны, 1921 г.р., АС.2003). (Кстати, это был один из редких случаев, когда одно из государств (Польша) было названо «своим».)

Люди также сравнивали «первые Советы» со «вторыми» («вторые» пришли в 1944 г.). Сравнение всегда было в пользу «первых». Причем в этом случае главным критерием оценки выступала продолжительность существования власти:

— Першыя бальшавікі былі лепшыя, бо пабылі трохі ды адышлі. A другія як прыйшлі, то чэрці завылі (житель д. Чарнуха, 1916 г.р., АС.2003);

— Для нас «першыя Саветы» былі лепшымі, бо прыйшлі i хутка пайшлі адсюль. «Другія» былі горшымі, бо пачалі арганізоўваць калгасы (житель д. Селивановцы, 1929 г.р., АС.2002).

Сравнение Советов с немцами всегда было в пользу первых. В этом случае важнейшим критерием становилась личная безопасность:

— Саветы ўсё раздалі, а немцы зямлю пазабіралі. Пакінулі ўсім пa 15 сотак. Калі не пойдзеш на працу, немцы білі за гэта, маглі да смерці забіць (жительница д. Шинковцы, 1920 г.р., АС.2002);

— Немцаў баяліся больш, чым Саветаў. Немцы былі страшнейшымі. ...Гаспадарку лягчэй было весці пры немцах, бо не забіралі ўсё так нахабна, як бальшавікі. Але ж было страшней. Адзін стары казаў, што ехаў у Друскеніках i не прывітаўся з немцам. Той запыніў яго i як даў!.. Зуб выбіў. Пepaд немцам заўсёды трэба было запыніцца i вітацца. Пры Советах такога не было (жительница д. Чарнуха, 1916 г.р., АС.2003);

— Немцаў баяліся больш. Немцы людзей білі, вывозілі, забіралі. Саветы таксама вывозілі. З гэтай вёскі (Запурье Поречского сельсовета. — А. С.) вывезлі тры сям'і гаёвых (жительница д. Запурье, 1921 г.р., АС.2003).

О репрессиях «первых Советов» также говорили много, но лишь в редких случаях воспоминания носили очень эмоциональный характер:

— С приходом большевиков начались «чистки» местного населения. Люди не могли понять, в чём провинились? Одни говорили, что причина в том, что город (Гродно. — А.С.) защищался. Другие считали, что уничтожат всех, кто ходит в костёл. Напуганные люди стали прятать иконы [...] Людей забирали обычно ночью. Приезжала полуторка, кузов которой был закрыт брезентом [...] Людей загоняли в машины и везли на железнодорожный вокзал. Мы в то время жили недалеко от вокзала и ночью слушали плач и крики. Это страшно вспоминать. Иногда ещё доносился рёв обеспокоенных львов из зоопарка. Такой жестокости не дай Бог кому-нибудь видеть и слышать [...] В городе говорили, что в Пышках (лесопарк в пределах Гродно. — А.С.) расстреливают людей. Расстреливали и в городской тюрьме. Наша соседка, напуганная переменами, сняла иконы, на дверях нарисовала три пятиконечные звезды. Она скоро вышла замуж за советского служащего, надзирателя в тюрьме. Муж приносил с дежурства полотняные мешочки, наполненные крестиками, ружанцами, кольцами и серьгами. Я приходила играться к её дочке, и мы часто доставали эти мешочки и рассматривали то, что там находилось. В то время я ничего не понимала, а теперь знаю, что это были вещи людей, которых осудили на смерть (жительница г. Гродно, 1934 г.р., АС.2004);

— У вёску заехалі сем савецкіх танкаў. Застрэлілі польскага афіцэра. Як пазналі, што афіцэр? У яго рукі былі белыя, без мазалёў. Прыйшлі нелюдзі (житель д. Радзивилки, 1929 г.р., АС.2002).

Многие респонденты довольно спокойно говорили о советских репрессиях 1939-1941 гг. Возникало чувство, что после ужасов немецкой оккупации советские репрессии уже не казались чем-то очень страшным:

— Першыя Саветы раскулачылі Макара, які меў 12 кароў. Але таксама раскулачылі i Вайцахоўскага, які ні храна не меў (жительница д. Радзивилки, 1936 г.р., АС.2002);

— Саветы тут нічога не рабілі. Толькі солтысоў пазабіралі i пасадзілі. Гэта быў 1940 г. 3 нашай вёскі Саветы не вывозілі. У нас немцы вывозілі. Немцы былі горшыя i страшнейшыя за Саветаў. Рускіх мы так не баяліся. Немцы строгія былі. Як хто не пайшоў на працу, то конем гналі па вуліцы. Бабам то не, а мужчынам даставалася. Саветы былі лепшымі (жительница д. Василевичи, 1918 г.р., АС.2002);

— Спачатку, як Саветы прыйшлі, то яшчэ было добра, а потым пачалося раскулачванне ды яшчэ чорт ведае што... (житель д. Чарнуха, 1916 г.р., АС.2003).

Жительница г. Гродно, 1922 г.р., отвечая на вопрос, которая оккупация была более страшной, отметила, что советские репрессии всегда происходили тайно, а немцы убивали так, чтобы все видели и запомнили:

— Калі бальшавікі вывозілі, то людзі паміралі недзе далека. A іншым разам прыходзілі лісты, i мы ведалі, што яны жывуць у цяжкіх умовах, але ж жывуць. А немцы проста забівалі i скідвалі ўсіх у ямы... Адным словам, жыццё палякаў было несалодкім i пад бальшавікамі, i пад немцамі (AC.2004).

Отчужденность человека от государств, которые в период 1939-1945 гг. боролись за владение белорусско-польским Пограничьем, подтверждается также отношением местного населения к воюющим сторонам. Вспоминая военные действия, жители Сопоцкинского поселкового совета, преимущественно католики по конфессиональной принадлежности, почти не употребляли слов «свои», «наши». Только в двух случаях «своими» были названы солдаты и офицеры Войска польского. Житель деревни Шинковцы, 1916 г.р., который оказался свидетелем ареста красноармейцами бригадного генерала Юзефа Олыпин-Вильчинского, рассказывал, что с появлением «русских» «наши» солдаты начали разбегаться (АС.2002). Жительница д. Василевичи, 1920 г.р., вспоминала об отступлении польских войск:

— Нашыя палякі не мелі чым ваяваць [...] Нашыя не стралялі, a толькі адступалі (АС.2002).

Отношения к немецким и советским войскам располагались в диапазоне от страха до обычного ожидания: а что же теперь будет? Никто не вспоминал о «радости населения», которое будто бы «освобождали» в 1939 или в 1941 г. Но и сожаление о разгроме польских войск высказывалось очень редко:

— Рускіх сустракалі i ні добра, i ні дрэнна. Чакалі, што будзе (житель д. Василевичи, 1914 г.р., АС.2002);

— Як сустракалі Саветаў? Ніяк не сустракалі. Была нейкая дзіўная армія. Мы ix называлі «чубарыкамі», бо шапкі мелі дзіўныя. ...Але мы ix разумелі, 6о потым прыйшлі немцы, якіх ніхто не разумеў. ...Людзі не хаваліся, бо не баяліся Саветаў. Адразу знайшліся свае дэпутаты, свае міліцыянеры. Пераважна гэта былі бяднейшыя людзі (житель д. Селивановцы, 1922 г.р., АС.2002);

— Удзень было спакойна, а ўначы прыйшлі Саветы. Мы кінуліся ўцякаць i хавацца. У вёску мы вярнуліся праз два дні (жительница д. Василевичи, 1918 г.р., АС.2002);

— Ніхто Чырвоную Армію не сустракаў. Па вёсках хадзілі чуткі, што недзе ix сустракалі вельмі ўрачыста. Але ў нас нічога падобнага не было. Страха таксама не было. Каменная Русата — гэты была польская, каталіцкая веска. Заехалі салдаты на наш хутар. Мы ix пачаставалі малаком, i яны паехалі далей (жительница г. Гродно, 1924 г.р., АС.2002).

О радости рассказала только жительница Гродно 1934 г.р. По ее словам, многие гродненцы обрадовались известию о начале войны между Германией и СССР, так как надеялись, что больше никогда не будут вывозить людей к «белым медведям». Она же припомнила разговоры о том, что кто-то встречал немцев «хлебом-солью» (АС. 2004).

Воспоминания о послевоенном переселении значительной части католического населения белорусско-польского Пограничья в Польшу также свидетельствуют об отношении к политической власти. Главной причиной многочисленного переселения с территории БССР в Польшу в первые послевоенные годы был страх перед Советами и нежелание принимать советские нормы жизни, в частности идти в колхозы и платить большие налоги:

— Пры другіх Саветах шмат народу паехала ў Польшчу, бо тут зусім задавілі падаткамі (житель д. Радзивилки, 1928 г.р., АС.2002);

— Баяліся бальшавікоў. Прадавалі ўсё. ...Людзі ехалі самі, ніхто не гнаў, бо не жадалі ісці ў калгас (жительница д. Ковняны, 1921 г.р., АС.2002);

— Вёска Гадуны выехала амаль уся. Засталося не болей 15 гаспадароў з 70. Чаму выязджалі? Не хацелі ісці ў калгасы. Людзі прывыклі жыць самастойна, мець сваю гаспадарку (жительница д. Запурье, 1928 г.р., АС.2003).

Большинство респондентов также готовились к выезду, но по семейным обстоятельствам или потому, что власти не разрешили выезд, остались на территории БССР. Очень редко звучали и другие причины:

— Пасля вайны шмат народу выехала ў Польшчу. А я не паехала. Не хацела жыць пры паляках (жительница д. Ковняны, 1921 г.р., АС.2002); Пасля вайны шмат людзей выехала з вёскі ў Польшчу. Я не паехала, бо мела пяцерых дзетак, а мы пачулі, што будуць «садзіць» на нямецкую зямлю [...] Я не шкадую, бо тут мая Радзіма (жительница д. Шинковцы, 1920 г.р., АС.2002);

— Чаму не выехала? Дык палякі горшыя за бальшавікоў! (жительница д. Усеники, 1919 г.р., АС.2003).

Исследование устной истории среди православного населения белорусско-польского Пограничья проводилось на территории Поречского сельского совета Гродненского района (2003) и Деревновского сельского совета Слонимского района (2005). Было записано более 30 воспоминаний.

Очевидно иное, чем у католиков, отношение к приходу «первых Советов». Почти все респонденты говорили о радости населения.

— Як Саветы прыйшлі ў 39 г., то радасць была... Тады Саветаў не распазналі (житель д. Нагуевичи, 1923 г.р., АС.2005);

— Як сустракалі Саветаў? Ой, што вы!.. Усёй дзярэўняй не спалі, чакалі. Ой, радаваліся, што прыдуць. Як рады былі, вам не расказаць! I мужыкі, i бабы. Усе. Па дзярэўне бярозы павысякалі, кідалі веткі i цвяты. Гэта ж свае людзі ішлі. Встрачалі очэнь! Ішлі з музыкай да салдат. Праважалі ix пешша да самага Слоніма. А потым усім сялом ішлі дахаты (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005);

— У 1939 г. да нас прыйшлі, як казалі, «першыя Саветы». Савецкія салдаты нам спадабаліся. Былі прыемныя, вясёлыя. Песні для нас, дзяўчатаў перапісвалі [...] A людзі ўсе былі радыя, што прыйшлі Саветы. Нават мая цёця, якая яшчэ ў тую вайну страціла мужа i жыла даволі цяжка, неяк сказала: «Як будзе, так i будзе, але ўсё ж такі свае людзі!» (жительница д. Поречье, 1924 г.р., АС.2003);

— Супраць Саветаў ніхто не выступаў. Немцаў баяліся, а як прыйшлі Саветы, то думалі, што гэта свае людзі (жительница д. Старая Руда, 1919 г.р., АС. 2003).

Интересно, что местоимение «наши» было также использовано при пересказе позиции белорусов в 1939 г.:

— Калі немец напаў, то польскае войска ўцякло. Немец у грудзі, а бальшавікі ў спіну ўдарылі полъскаму солдату. Беларусы казалі: Нашыя ідуць. Гаварылі, каб здаваліся не немцу, a бальшавікам (житель д. Усеники, 1931 г.р., АС.2003).

Главной причиной этого недовольства был уровень жизни в межвоенной Польше. У православного населения белорусско-польского Пограничья недовольство было более сильным, чем у католиков. Православные также были более всего озабочены материальным уровнем жизни:

— Што людзі чакалі ад Саветаў? Пры Польшчы людзі ў дзераўнях жылі плоха (житель д. Хорошевичи, 1926 г.р., АС.2005);

— Страдалі людзі пры Польшчы. У нас тутака ў двары быў паляк, то ўсе ў яго рабілі (жительница д. Хорошевичи, 1930 г.р., АС.2005);

— Падаткі былі цяжолыя за Польшчай. Вучасткі былі маленькія, пясок... За Польшчай цяжалавата была... Ніякіх зарабаткаў у дзярэўне не было. Усё кармілі свае пяць пальцаў... Цяжало было (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005);

— Рускіх сустракалі нармальна. ... Калі прыйшлі Саветы, бацька неяк пажартаваў: «Каб яны прыйшлі гадоў на дзесяць раней, то я хоць бы адпачыў, а то ўсё праца ды праца» (житель д. Поречье, 1923 г.р., АС.2003);

— З прыходам Чырвонай Арміі нам стала жыць лягчэй. Бацька працаваў у сувязі, меў добрыя заробкі. На стале з 'явіліся цукеркі, мяса (житель г. Гродно, 1931 г.р., АС.2004);

— Гродзенцы па-рознаму аднесліся да прыходу Чырвонай Арміі. Палякі аднесліся вельмі варожа. Яны ўсе былі супраць. Ну, а беларусы? Беларусам не вельмі добра жылося пры паляках. Не было працы. Не ведаючы, што будзе потым, сустракалі больш-менш добра. Мой дзед казаў: «Хто ix ведае? Тут трэба яшчэ паглядзець!» [...] У размовах паміж сабой адныя пракліналі новую ўладу, іншыя прыглядаліся i нічога не казалі. Было так: палякі ўсе былі супраць, а беларусы яшчэ не ведалі, што будзе. Прыезжыя абяцалі «залатыя горы». Асабліва на першых выбарах казалі, штоўсё будзе нашае, заводы адыдуць рабочым, не будзе гэтых капіталістаў (жительница г. Гродно, 1926 г.р., АС.2004).

Слова «свои» и «наши» употреблялись православными респондентами значительно чаще, чем католиками, и только в отношении красноармейцев. Но и среди православных доминировали термины «Советы» (или «Первые Советы») и «русские». С каждым прожитым при советской власти днем она все более воспринималась как чужая.

— Арыштаванняў у вёсцы не было, але было страшнавата, бо мы нават ix гаворкі не разумелі (жительница д. Старая Руда, 1919 г.р., АС.2003);

— У 1939 г. людзі не верылі, што гэта надоўга (жительница г. Гродно, 1926 г.р., АС.2004).

Собеседники также много говорили о репрессиях, вспоминали о жертвах депортаций, ососбенно 10 февраля 1940 г.:

— Асаднікаў вязлі на вузкакалейку ў Новаельню. Павозкі бралі ў дзярэўне. Нашыя людзі адвазілі ix туда. Тады паабмарожвалі насы, вушы... А як там дзеці ехалі, паняцце не мею [...] У тое врэмя ніхто не мог нічога сказаць. Я цяпер удзіўляюся, што гэта за начальнік такі быў, што загадаў ix у такое врэмя вывозіць...А людзі да іх нармальна адносіліся. Да іх хадзілі ў зарабаткі. Ніякага вражаства да ix не было. Яны такія самыя трудзяшчыяся (житель д. Хорошевичи, 1926 г.р., АС.2005);

— У Рудні жылі палякі. Ix у 40-м гаду (сорак градусаў быў мароз) вывозілі вазамі. Гэта быў Цеслік i Шымчык з сем'ямі. Гэта ix павязлі на некія «белыя мядзведзі». А што людзі? Людзі, як бараны. А гэта жудасць. А тыя Саветы самі не ведалі, што яны робяць. Думалі, што можа тут усіх будуць вывозіць (жительница д. Загритьково, 1922 г.р., АС.2005);

— Выступлений против Советов я не помню. А вот, что хорошо помню, так это «чистки». Многих отсюда вывезли. Вывозили в Казахстан бывших военных пенсионеров, учителей, врачей, всех чиновников, часть духовенства. Забрали практически всю местную интеллигенцию. Мужа моей сестры, бывшего военного, арестовали, и он пропал без следа. Тётку с семьёй вывезли в Казахстан (житель г. Гродно, 1931 г.р., АС.2004).

Тема репрессий не ограничивалась трагической судьбой соседей-поляков. Люди вспоминали о репрессиях среди белорусов и других народов:

— [...] Вельмі хутка ўсе зразумелі, што можна казаць, а што нельга. Размаўлялі паміж сабой ціхенька, каб ніхто не чуў. Збіраліся групкамі. Белорусы асобна, i палякі асобна. У Гродне яшчэ шмат было яўрэяў. Калі Саветы прыйшлі, ім стала лепш. Яўрэі сябе ўзвысілі. Праўда, не ўсе. Добра стала бедным яўрэям, якія былі рабочымі. A ў багатых, што мелі дамы... пачалі ўсё забіраць i выганяць на вуліцу (жительница г. Гродно, 1926 г.р., АС.2004).

Отношение жителей православных деревень Слонимщины к немецким войскам в большей степени определялось бандитизмом партизан отряда имени П. Пономоренко, который действовал на территории Деревновского сельского совета в 1942-1944 гг. Люди рассказывали страшные истории о партизанских насилиях над жителями «лесных» деревень. На этом фоне о немцах говорили без чрезмерной враждебности:

— Немцы былі розныя. Некаторыя немцы былі харошыя. Як выгналі пад крэст (карательная акция в деревне. — А.С.), мама расказвала, то некаторыя немцы стаялі i плакалі. Жэншчыны плакалі, маліліся, i яны плакалі (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005).

Следует признать, что население белорусско-польского Пограничья с большим недоверием относилось ко всем политическим властям периода войны: католическое население иногда как чужую воспринимало польскую власть, а православное — «русскую» (или советскую). Люди сохраняли своеобразную «тутэйшасць», которая проявлялась в определенном изоляционизме. «Своей» власти здесь не было никогда. Даже если и появлялась надежда на «свою» власть, то реальная жизнь очень быстро ее разрушала. При этом главными оценочными критериями той или иной власти являлся уровень благосостояния и личная безопасность. Культурные и конфессиональные проблемы первоочередными не были. Жители Пограничья прекрасно владели мастерством быстрой адаптации к чужому языку и чужой вере. Правда, последнее более относится к населению православных деревень.

Анализ записанных воспоминаний позволяет также высказать мнение, что «тутэйшасць» католического населения как его доминирующая идентичность в период войны активно разрушалась. В воспоминаниях о послевоенном времени большое внимание уделялось судьбе католического костела и духовенства. Людей волновала проблема польскоязычной школы для собственных детей. Очень эмоционально вспоминали о коллективизации, которая активно разрушала традиционный уклад жизни. Перемены в сознании православного населения происходили не быстро. Однако и тут война нанесла сильный удар как по «тутэйшасці», так и по восприятию мира в категориях «свои» и «чужие». На последнее очень сильно повлияли белорусские партизаны.