Все золото муисков!

В XVI в. незадолго до европейского вторжения на территорию нынешней Колумбии достигли своего расцвета несколько близких друг другу культур индейцев-«металлургов»; Калима, Кимбайя, Нариньо, Сину, Тайрона, Толима и Муиска.

Одной из наиболее известных и развитых среди них была культура индейцев муисков, или чибча-муисков, живших в благоприятных для человека и занятий земледелием условиях долины реки Боготы. Там не слишком тепло, почти нет лесов, но зато очень плодородная почва и регулярные дожди.

Используя в сельскохозяйственных работах мотыгу, муиски выращивали многие культурные растения. Им было известно 13 сортов кукурузы: с желтыми, белыми, розовыми, светло-красными, пурпурными и даже черными зернами. Из нее делали лепешки (больос) и вино (сапкуа или чичу), которое разрешалось пить только в дни великих побед и праздников. В другие дни это считалось проступком и подлежало суровому наказанию, вплоть до прилюдного избиения палками. Они выращивали несколько видов картофеля (белый, желтый, фиолетовый и др.). Сажая его два раза в год, муиски получали два урожая, и картофеля всегда было вдоволь. Кукурузу, картофель и кинса[53] высаживали на горных склонах, а фасоль, тыкву, помидоры, батат, маниок[54], фрукты, хлопчатник и табак — в теплой долине. Помимо этого, им были известны репа, ямс, брюква (рубио) и другие полезные растения. Особым спросом пользовались листья кустарника коки — наркотика народов Андского горного массива. Севом обычно занимались женщины, так как по народному поверью их детородные способности благоприятно сказывались на урожае, делая его обильным и богатым.

Домашних животных и птиц, кроме собак и особого вида жирных уток, не было. Зато широкое развитие получили пчеловодство, рыболовство (наибольшим спросом пользовалась небольшая рыбешка — гуапуча) и особенно охота как основной источник мясной пищи. На крупных животных (оленей, диких свиней — пекари и др.) разрешалось охотиться только знати. Простой люд промышлял кролика (Фуко) и птицу, да и то лишь с позволения знатных лиц. Поэтому простолюдинам обычно приходилось довольствоваться мясом крыс кури и пресмыкающихся.

Ремесла. Среди ремесел наибольшее развитие получили ткачество (особенно хлопковых полотен) и металлургия. У муисков ткали только женщины, изготовлявшие разные ткани: и очень тонкие, и грубые, толстые полотна, не пропускавшие воду. Незнатные муиски ходили босиком, одеваясь в грубые белые плащи, а надевшего цвет-но. I плащ без разрешения ждало суровое наказание. Только особо отличившиеся, например лучшие певцы, бегуны или прославленные воины, награждались расписными плащами — бой. Такие плащи расписывали от руки различными узорами, простыми, но очень красивыми. Вдоль всей его длины наносили полосы, узкие ленты, чаще всего красные или черные. Чем больше было полосок на плаще, тем дороже он ценился. Но обычно их было не больше четырех, и цена за каждую была строго определена, Краски же на ткани были столь яркими и прочными, что ни время, ни дождь ничуть не вредили им. Плащи не обертывали вокруг тела, а набрасывали на плечи так, что концы их свободно волочились, подметая землю, поверх надевали второй маленький плащ — чиркате. Большая (золотая, серебряная, медная или костяная) заколка (топо) соединяла концы чиркате. Плащи-бой очень ценились. Один из потомков местных индейских правителей, переживший конкисту и принявший христианство и испанское имя дон Хуан де Гуатавита, писал:

«Захватив в плен правителя провинции Тунхи и его дворец, испанцы выбросили бесчетное множество плащей, тканей… Только потом христиане поняли, что на них они приобрели бы втрое больше золота, чем награбили».

 (Гомес Л.Д. Золото Колумбии. Ювелирное искусство индейцев. М., 1962. С. 7).

Индейцы древней Колумбии оказались настоящими кудесниками в металлургии, их техника обработки металлов — ценнейший вклад в самобытную металлургию народов древней Америки. Из металлов им было известно лишь золото и его сплавы с медью, серебром и платиной.

Платина, месторождения которой встречаются около стока рек в Тихий океан, требует высокой по сравнению с золотом (815 градусов по Цельсию) температуры плавления— от 1650 градусов до 1775 градусов, что затрудняло ее применение. Однако индейцы научились сплавлять ее с золотом, предварительно смешивая эти металлы в порошкообразном состоянии.

Золото, расплавленное при помощи так называемой паяльной трубки, обволакивало частицы платины, сплавляя их с собой. Полученный сплав можно подвергать горячей ковке.

Чаще всего использовался томпак или тумбага — сплав золота (30 %) с медью (70 %). Его популярность объясняется самой низкой (всего лишь около 200 градусов), а значит, наиболее доступной, температурой плавления, к тому же изделие из этого сплава отличалось большой прочностью. Томпак ценился во многом еще и потому, что можно было получать различные оттенки, варьируя соотношение компонентов. Индейцы, очевидно, рассматривали комбинацию металлов как плодотворное соединение мужского и женского начал. Не исключено, что желтое золото символизировало мужскую силу, красноватая медь — женственность. В процессе создания изделия из томпака его нагревали до тех пор, пока медь, соединяясь с кислородом воздуха, не давала окисного покрытия. Затем его окунали в кислотный раствор (использовали сок растений или мочу, которую предварительно выдерживали), чтобы удалить окалину. Так удаляли медь с поверхности, оставляя рыхлый, обогащенный золотом слой, который можно было полировать до получения благородного золотого блеска. Благодаря томпаку индейцы изготовляли предметы исключительной красоты и необычайно сложной формы.

Каждой из «металлургических» культур Колумбии были присущи свои особые приемы и способы обработки золота. Применялись массивная отливка и плющение, штамповка и чеканка, накладка листами и пайка, золочение и чернь и др. Интересно, что при шлифовке поверхности золотых изделий нередко использовалось растение, чем-то напоминающее щавель. Филигранная работа, точность углов выступающих частей, безупречная шлифовка плоскостей, совершенство граней, простота одних линий в сочетании со сложными переплетениями других — все это свидетельствует о высоком эстетическом вкусе древних мастеров, стремлении к совершенству.

Совершенные по технике исполнения и тонкому вкусу изделия из золота: диадемы, подвески для носа, ожерелья, брас-меты, серьги (порой столь массивные, что они оттягивали до плеч уши знати и воинов), броши, ложки, булавки, статуэтки людей и животных, сосуды, чаши, луки, копья, шлемы, панцири, изображения глаз, носа, ртов и даже половых органов и многое другое — бесценные шедевры ювелирного искусства, к тому же металлурги некоторых культур золота не жалели (например, одно из изделий ювелиров Кимбайя — «бюстгальтер» из золотых пластин — весит 685 г).

Особенно дорого ценились браслеты и бусы из нанизанных на золотые шнурки малюсеньких фигурок лягушек, ящериц, змей, всевозможных птиц, обезьян, рыб. Эти золотые фигурки считались священными, ибо многие древнеколумбийские божества, по поверью, принимали облик тех или иных зверей. Каждый, кто жаждал заслужить благосклонность богов, имел обыкновение сплошь увешивать свою грудь и руки этими священными связками.

Золотые украшения считались привилегией родовитой знати. В шестнадцатилетнем возрасте знатному юноше позволялось прокалывать уши и ноздри. В растянутые мочки ушей вставляли крупные золотые украшения, похожие на плоские катушки, а в ноздри — проволоку, на которой висела пластина, закрывавшая рот. (Эффект от ее использования был абсолютно поразителен: в звучавшем из-под нее голосе появлялось нечто таинственное и металлическое.) После такого «посвящения» юноша имел право носить золотые нагрудные украшения и браслеты.

Помимо знати, имели право украшать себя золотом воины: они вставляли в мочки ушей тончайшие золотые трубочки по числу убитых и плененных врагов. У самых заслуженных бывало так много побед, что золотые трубочки вставлялись в крылья носа, губы и щеки, и лицо воина «щетинилось» золотыми блестками. Вообще же золота на воинах было столько, что звон украшений и «доспехов» порой заглушал все другие звуки битвы: глухой стук деревянных палиц, щитов, воинственные крики сражавшихся и стоны раненых.

По обычаю, в могилу соплеменников древние индейцы Колумбии клали множество разнообразных золотых украшений, а особо знатным покойникам в желудок, глазные впадины, рот, ноздри и уши закладывали золотые шарики и изумруды. Разнообразие и обилие золотых украшений, сохранившихся в их могилах, просто трудно себе вообразить. Вполне естественно, это привело к появлению целого промысла — кладоискателей-грабителей древнеиндейских могил. Их называют уакерос, Все началось еще с испанцев. Теперь этот промысел нередко становится основным источником существования индейских поселений Колумбии. Благодаря их «труду» замечательные золотые изделия перекочевывают в музеи (Берлин, Чикаго, Мадрид, Париж, Лондон и др.) и частные коллекции всего мира. Лучшая коллекция колумбийского золота (около 30 тыс. экспонатов) хранится в Музее Золота в Боготе (Колумбия), но это лишь малая часть огромного ювелирного наследия древнеколумбийских мастеров, избежавшая переплавки ненасытными конкистадорами.

«Горнорудное дело» и торговля. Месторождений золота в долине Боготы, у муисков, не было. Им приходилось выменивать золото на соль и изумруды у окрестных племен или брать в качестве дани с покоренных соседей. Один из крупнейших центров добычи золота находился на западе Колумбии, в районе Буритики. Золото здесь добывали без всякого труда: после полноводья реки в ущельях высыхали, золото, смытое с горных отвесов вниз, оставалось на поверхности в виде крупных зерен (по преданиям, достигавших размеров апельсина или кулака!) и гладких пластин. Использовался и другой способ добычи золота: ждали, пока в горах высохнет трава, поджигали ее, давали выгореть и с выжженной поверхности собирали большое количество золота в виде самородков красивой формы.

Торговля играла огромную роль в жизни чибча-муисков. Напомним, что за золото они предлагали изумруды, соль и готовые хлопковые ткани, вывозя их на чаете устраивавшиеся базары или ярмарки. (Самый известный рынок располагался в окрестностях города Велес.) Белоснежную соль выпаривали из соленой минеральной воды, взятой из многочисленных минеральных источников. Огромные глиняные сосуды или чаши (гача) наполняли водой и устанавливали на огонь. Топливом служил имевшийся в достатке каменный уголь. Именно из-за соляных разработок не раз вспыхивали войны между правителями провинции Тунха и Богота (Ба-ката). В последней находились целые горы каменной соли и соляные озера. Тот, кто владел солью, был всесилен.

По некоторым данным, чибча-муиски в торговле использовали вместо денег золотые пуговки — чагуаль. Испанские хронисты называли их техуэлос. За одну золотую индейскую «монету» давали 6—10 испанских песо!

Любопытно, что именно в древней Колумбии получили распространение своеобразные сосуды-копилки, в которых хранились жертвоприношения. Эти сосуды изготовляли в виде человеческих фигур. Обычно они имели отверстие на голове или на животе, куда и складывались жертвоприношения — золотые чунсо или тунхо (человеческие фигурки размером с ладонь) и изумруды. Одни копилки стояли вдоль стен храмов, другие закапывали по шею в пол. Как только такая копилка наполнялась доверху, жрецы прятали ее в потайном месте…

Общественное устройство. Очевидно, общество чибча-муисков стояло на пороге разделения на классы или же оно уже началось. Общество возглавлял правитель (сила, или саке), до такой степени обожествленный согражданами, что на него запрещалось даже смотреть. За право взглянуть на правителя полагалось платить золотом, «неоплаченный» взгляд считался святотатством. Например, вора, пойманного во второй раз, насильно заставляли взглянуть в глаза повелителя, после чего провинившийся сам искал себе смерть. Даже слюна сипы считалась священной, и ее благоговейно собирали в специальные салфетки. При его дворе всем подданным полагалось иметь тяжкий груз на спине, заставлявший постоянно быть перед ним — повелителем — в полусогнутом, приниженном положении. А являться к владыке с прошением можно было лишь с богатым подарком. При этом вошедший должен был упасть на колени поодаль от трона, затем повернуться спиной к правителю и пасть ниц. Он был полновластным хозяином страны, как в политическом, так и в религиозном отношении.

К роли сипы будущий престолонаследник готовился шесть лет. Все это время он жил в храме, покидая его лишь на ночь, воздерживался от употребления мяса, соли, перца, хранил целомудрие. Наследование власти было весьма своеобразным: преемником правителя был сын его старшей сестры, а не его собственный или его брат. Другими словами, наследование передавалось не по мужской, а по женской линии. Одно из преданий повествует о том, как выбирался новый правитель, если по какой-то причине не было законного наследника. Претендентам приходилось выдерживать весьма необычный экзамен. На заполненной народом площади абсолютно голые кандидаты на престол выстраивались перед чрезвычайно соблазнительной обнаженной красавицей, исполнявшей эротический танец. Побеждал тот, кто дольше всех не позволял себе проявить даже малейшего признака полового возбуждения, — он, по мнению чибча-муисков, был способен управлять своими инстинктами…

Колумбийские правители имели неограниченное число жен. Самых красивых девушек муиски отдавали в виде дани в его гарем, где нередко насчитывалось до 500 наложниц. Окруженный ими, он ежегодно выезжал летом на курорт, например в уединенное местечко Табио, где предавался неге, купаясь в целебных горячих источниках.

Когда сипа умирал, его тело переходило во власть жрецов. Они извлекали внутренности и искусно высушивали тело на медленном огне. Затем его натирали смолой мокоба. В глаза, рот, ноздри, уши усопшего владыки и вообще куда только можно было закладывали золотые шарики и изумруды. Благородные останки обертывали погребальными мантиями, строго по числу прожитых владыкой лет. Потом тело клали в чехол из оленьих шкур. Чехол обвязывали часто-ячеистой сетью, а сверху к нему прикрепляли восковую маску почившего в бозе сипы. Затем то же самое проделывали с телами не только его умерщвленных жен, но и вообще всех (!) любимых им (в плотском смысле) в течение жизни женщин, — они должны были сопровождать сипу и одаривать его любовью в бесконечном и таинственном путешествии, из которого нет возврата. И хотя велика была честь последовать за своим хозяином в мир иной, расставаться с жизнью никому не хотелось. Чтобы облегчить женщинам прощание с земной жизнью, их опаивали настоем из табака, дурман-травы (тектек и сапкуа). Но случалось, и этого было мало, тогда жертвы получали смертельные удары по голове, находясь в полном сознании…

Обычно мумии правителей и его женщин хоронили в сидячей позе в потаенных пещерах, вход в которые заваливался гигантской каменной глыбой. Реже его тело помещали внутри выдолбленного ствола огромной священной пальмы. При этом снаружи и изнутри ствол покрывали тонкими золотыми пластинами в три слоя. Затем этот своеобразный гроб опускали в глубокую яму и засыпали тонким слоем песка. Сверху же укладывали всех остальных. После чего на тщательно заровненную яму отводили воды ближайшего ручья, чтобы навсегда утаить от людских глаз место успокоения очередного владыки.

Сипу (или саке) окружали жречество — хеке, игравшее главную роль в обществе, и родовитая знать — усаке. Первые лица при дворе назывались глашатаями, военачальники — чеча.

Знатные муиски имели право носить длинные волосы и постоянно заботились о том, чтобы они всегда были иссиня-черного цвета. Ведь седина считалась неприличной, так как напоминала о приближающейся старости и близкой смерти.

Знать и сипа отличались одеждой и украшениями, но роскошные мантии — одеяния, сплошь увешанные золотыми пластинами, ожерелья и диадемы надевал только правитель. Его, а возможно, и некоторых представителей родовитой знати носили на носилках, выложенных несколькими слоями золотых пластин, носильщики из числа знатных юношей. Они подолгу учились атому делу, чтобы и в воздухе правитель чувствовал себя столь же незыблемо, сколь, земле. Перед носилками шла многочисленная свита, разгонявшая встречных. Рабы и слуги очищали дорогу от камней и мусора, покрывая ее плащами и цветами.

Рабами обычно становились военнопленные, значительно реже люди попадали в рабство за долги. Если простых военнопленных делали рабами-разнорабочими, то со знатными поступали весьма жестоко — чаще всего им выкалывали глаза и оставляли в живых для глумления и издевательств в дни великих праздников и ритуальных торжеств.

Существовала и такая категория рабов, как купкуа или «у входа сидящие», т. е. те, кому разрешалось лишь сидеть около входа во дворец правителя и ждать, когда его по прихоти владельца в одночасье… принесут в жертву!

Архитектура. Древние колумбийцы жили в круглых хижинах с высокими остроконечными соломенными крышами. Стены строили из глины, смешанной с измельченным тростником. Снаружи и изнутри стены хижин обшивали матами из выбеленной и окрашенной в различные цвета осоки. Пол был земляной. Стены и ограда главного храма и «дворца» правителя сооружались из огромных стволов гуайакана — дерева с твердой древесиной, плохо поддающейся горению. Эти почти огнеупорные бревна доставляли из отдаленных районов страны в подножьях Анд. (Каменных построек у муисков не было. Они даже крепости на скалистых вершинах строили из мощнейших бревен.)

Деревянные «дворцы» правителей были облицованы золотом и богато украшены резьбой и росписью. Постройке нового «дворца» предшествовал очень жестокий обряд. Прежде чем опустить опоры дома в заготовленные для них ямы, обязательно приносили человеческую жертву, чтобы умилостивить всемогущих богов. Под центральный столб нового дома правителя закапывали, предварительно окуренную вонючим благовонием меже» живую молодую знатную девушку, что для нее считалось великой честью.

Крупные укрепленные селения («города») служили административными, религиозными центрами, местом пребывания знати и крепостями на случай набегов воинственных соседей. Как уверяют испанские хронисты (историки) XVI–XVII вв., столица муисков Богота насчитывала около 20 тыс. домов. Основная часть древнеколумбийских индейцев проживала в небольших селениях от 10 до 50 домов в каждом.

Налоги и законы. Все население, кроме жречества, платило подати продовольствием, золотом и изумрудами. По преданию, если случалась недоимка, в доме должника поселялся посланец правителя — чиновник, собирающий налоги, с дрессированным медведем или пумой (для устрашения), и жил там до тех пор, пока должник полностью не уплачивал долг. Все это время провинившийся должен был кормить зверя кроликами и голубями, слугу правителя одевать и ублажать. Вполне естественно, что должник старался как можно быстрее разделаться с долгами.

Если при дворе правителя по какой-либо причине не оказывалось диких зверей, пользовались другим способом, не столь экзотическим, но весьма эффективным: в дом должника приходил сборщик податей и заливал водой очаг. Огонь не разрешалось разводить до тех пор, пока долг не погашался полностью. Должник торопился уплатить: ведь без огня нет и жизни.

В древней Колумбии любое нарушение законов каралось очень строго. Если мужчина совершал незначительный проступок, то он был обязан поститься дней пять или же его заставляли стоять на коленях с вытянутыми вперед руками. Стоило ему опустить руки, слуги били его по локтям. Провинившихся женщин сажали на два часа на холодный с острыми выступами камень. Воров лупили палкой и заливали им глаза водой с перцем. Случалось, преступникам отрубали руки, носы и уши. Трусов заставляли носить женскую одежду и выполнять женскую работу. Воинов, покинувших поле боя раньше своих военачальников, бросали на съедение диким зверям… При дворцах правителей строили особый загон, что-то вроде зоопарка, со свирепыми хищниками. Нередко в этот загон бросали приговоренного к особо мучительной смерти. Не меньшие страдания выпадали на долю тех, кто был обречен умереть в глубокой яме с водой, в ко-горой плавали ядовитые змеи. Яму с заживо погребенным накрывали тяжелой каменной плитой-крышкой. Наиболее опасному преступнику сразу отрубали голову или сажали его на кол. Покоритель Колумбии испанский конкистадор Гонсало Хименес де Косада считал, что здесь он чаще встречал столбы-колы с жертвами, чем в Испании виселицы с повешенными…

Религия. Жертвоприношения. Муисское жречество считалось святым и непорочным. Сан жреца переходил по материнской линии от дяди к племяннику, сыну его старшей сестры. Высшие жрецы молились за целые племена и народы. Каждая община выделяла лучшие земли, чтобы кормить жреца, женскую прислугу и всех его помощников. Жрецы не могли марать себя простой земной работой, ведь они разговаривали с великими богами!

Будущих жрецов готовили по-особому. С детства они жили в специальных домах при храмах в строгом уединении, вдали от людей, не зная мирских забот. И питались они одной лишь кукурузной кашей без соли. Старые жрецы наставляли их в обрядах и церемониях, толковали верования, предания далеких предков, обучали времяисчислению, врачеванию, беседам с богами и прочему.

Достигнув 16 лет, юноши прокалывали нос и уши для золотых украшений. Затем сам правитель посвящал их в жрецы. Они были обречены на безбрачие, иначе лишались своего высокого сана. Индейцы полагали, что святой человек, служитель бога, не должен предаваться похоти. Обычно жрецы на людях говорили мало и редко, часто постились, подвергая свое тело истязаниям и теряя при этом много крови. Сон их был краток, так как большую часть ночи они проводили, жуя листья наркотика коки, чтобы вызвать образы богов и беседовать с ними.

Муиски свято верили, что одним из любимых развлечений могущественных богов были священные бега. Индейцы считали, что в беге человек набирается мужества и силы, уподобляется птицам небесным — ближайшим помощникам богов. Именно поэтому с самого нежного возраста они обучали своих детей искусству бега. Священные бега устраивались на всех празднествах — строили ли новый дом правителя, радовались ли хорошему урожаю, поклонялись ли озерам.

Индейцы Гуатавиты имели обычай устраивать в честь великих богов состязания по бегу вокруг священного озера Гуатавита, особенно среди девушек-девственниц. На состязание, как на праздник, стекались жители окрестных селений. Холмистые берега большого озера, расположенного высоко в горах (приблизительно в 50 км к северо-востоку от Боготы, столицы Колумбии), становились своеобразными трибунами этого природного «стадиона». Толпы празднично одетых индейцев наблюдали за стремительным бегом абсолютно обнаженных лучших «спортсменок»-бегуний, неистовыми криками поддерживая своих избранниц. И бежали они столь легко и стремительно, что со стороны казалось, будто они парят над землей. Между прочим, борьба часто была столь ожесточенной, что порой участницы падали замертво: ведь неслись они на пределе сил 22 с лишним километра… Промчавшаяся вокруг озера первой считалась победительницей. Ее, распростершуюся ниц у ног правителя, поднимал сам «царь» и, прикрыв наготу разгоряченной и запыхавшейся бегуньи шестью великолепными плащами, возлагал на ее голову золотую «корону», напоминавшую полумесяц с высоко поднятыми краями. Она получала право носить свои плащи так, чтобы края их подметали за ней землю. И все расступались перед ней, потому что такие девушки считались у индейцев отмеченными божьей благодатью. Недаром по обычаю эта девушка становилась одной из многочисленных служительниц-«весталок» в главном храме бога солнца…

Пантеон чибча-муисков к моменту испанского завоевания сложиться окончательно не успел, что соответствовало еще только начавшемуся процессу образования классов.

Общим для всех чибча-муисков был миф, согласно которому бог — демиург (создатель) Чиминигагуа (Вместилище света) распространил свет в темный до того мир, затем создал все вещи, растения, животных, людей, а из самых прекрасных — мужчины и женщины — сделал солнце и луну. Небо у чибча-муисксв считалось необитаемым. Они полагали, что земля держится на очень больших гуайякау (кустарнике с исключительно твердой древесиной). В страну мертвых, располагавшуюся, по их представлениям, в центре земли, души умерших переправлялись через бурную реку в лодках и на плотах, сплетенных из паутины, а затем спускались по крутым, обрывистым дорогам через желтую и черную земли (возможно, символизировавшие день и ночь).

Чибча-муиски поклонялись многим богам: богине земли и плодородия — Бачуе (Выступающие груди); ее божественному супругу, покровителю всех чибча — богу Бочике; покровителю ювелиров — Чибча-чуму (Чибчочуму); покровительнице больных — богине Кучавира; богу веселья и вина — Ненкатоке, принимавшего в жертву только чичу; грозным и жестоким богам вой-мы — Гигвае и Чиба-Фруиме, чьи ненасытные утробы требовали голов военнопленных; богам торговли, ткачей, художников по раскраске плащей и др. Естественно, очень популярен был покровитель бегунов — легконогий Чакен (Бегущий).

Особо почитался бог солнца — Суа и его супруга — богиня луны — Чиа. Солнце полагалось «кормить» человеческой плотью и кровью — иначе мог наступить конец света и все живое исчезло бы с лица земли.

Столицу муисков окружала четырехугольная деревянная ограда. В каждом из четырех углов ограды возвышались ярко-красные столбы, оканчивавшиеся деревянными клетками. Эти сверкающие пурпуром столбы, видные издалека, называли «красными руками солнца», а клетки, уел роенные на их вершинах, — «сиденьями солнца». Ведь в них помещались знатные рабы, чтобы отдать по капле свою кровь владыке вселенной — Суа (Солнцу). Для этого выбирали самого красивого и родовитого пленника. Связанного по рукам и ногам, жрецы поднимали его и усаживали в «сиденье солнца» таким образом, чтобы открытой оставалась только грудь и голова жертвы. Затем самые прославленные стрелки из лука… начинали стрельбу-состязание… Тот, кто первым ярко оперенной стрелой попадал в сердце или глаз, награждался знаками отличия. О его подвиге пели весь год на праздниках и торжествах. Как только жертва испускала дух, воины бросали свои священные луки. Тем временем жрецы, что стояли у подножия «руки солнца», собирали по капле жертвенную кровь, И была эта кровь угодна и приятна великому Солнцу, и люди поэтому радовались от всей души. Вот каково (!) было назначение красных столбов, которые так удивили впоследствии испанских конкистадоров…

И все же лучшими, самыми угодными солнцу жертвами считались мальчики, которых покупали далеко на востоке у чужих племен. Называли этих мальчиков моха, или гуеса — бездомные. Энергичные торговцы живым товаром покупали шести-семилетних моха и обращались с ними с таким почтением, что всюду переносили их исключительно на своих плечах, не разрешая касаться грешной земли. Гуеса стоили очень дорого. Только правители могущественных и богатых племен позволяли себе роскошь приобрести гуеса для того, чтобы испросить у солнца благоденствие и достаток своему народу. И лишь самые богатые правители, например сипы Боготы, покупали сразу двух или даже трех «солнечных мальчиков».

Моха жили, окруженные вниманием и поклонением, в специально построенных для них храмах. Считалось, что только гуеса умели беседовать с солнцем и передавать ему просьбы жрецов, моливших о благе людей. Одной из главных обязанностей мальчиков было пение священных гимнов во время торжественных церемоний. По утрам жрецы на руках выносили моха к родникам или на речку для омовения лица и тела. Вообще, гуеса невероятно нежили, и никто, даже сам правитель, не имел права питаться с ним из одной посуды. Если же жрецы узнавали, что кто-то из «солнечных мальчиков» согрешил — познал женщину, они изгоняли его из храма и он становился рядовым членом индейского общества.

Наконец наступала пятнадцатая весна гуеса — он достигал того возраста, когда бог солнца Суа призывал его к себе, дабы, испив невинной крови и отведав молодой плоти, восстановить свою беспредельную силу и невероятное могущество. Для всех индейцев наступал великий праздник: «солнечный мальчик» уходил к самому Суа.

Тело юноши умащивали благовониями и маслами, надевали на него самые богатые одежды. Длинная вереница жрецов, подняв «солнечного мальчика» на руках высоко над головой, торжественно и степенно несла его в последний путь к священному холму. Ничто не должно было мешать восхождению божественного посланника на небо — к солнцу, поэтому для церемонии выбирали ясный, солнечный день, когда на небе не было ни облачка. Гуеса усаживали на расстеленный на восточном склоне холма роскошный плащ. Точно в час восхода солнца раздавались протяжно-грустные звуки флейт, и одетые в черное жрецы рассекали грудь жертвы, извлекая из нее сердце. Его спешно помещали в священный сосуд, окропляя кровью сердца склоны холма. Тело юноши хоронили с великими почестями в пещере либо оставляли непогребенным на вершине холма. Если через несколько дней жрецы не находили останков гуеса, они приходили в неистовый восторг, считая, что бог солнца остался доволен своей жертвой, а значит, людям по-прежнему будут обеспечены свет, тепло и достаток…

Не меньшее почтение оказывалось и богу (богине Фуратене?) священного озера Гуатавита. Это круглое тихое озеро с зеркально гладкой поверхностью, окруженное лесной чащей, знаменито как никакое другое. Именно с этим озером связаны две поэтические легенды. Об одной, всемирно известной, вызвавшей бурю страстей и домыслов и повлекшей цепь событий, слышали многие. О другой, более древней, послужившей основой первой, знают единицы — о ней и пойдет речь.

Согласно этой легенде, давным-давно в окрестностях озера Гуатавита правил могучий и богатый муискский правитель. Изделия его золотых дел мастеров были известны далеко за пределами подвластных ему земель. Однажды главная жена правителя изменила ему. Разгневанный муж-рогоносец приказал умертвить ее любовника, а жену приговорил к позорному наказанию: заставил публично съесть гениталии прелюбодея. Оскорбленная его местью и не в силах вынести позора, она схватила в объятия свою малолетнюю дочь, убежала к озеру и утопилась в холодных водах. Узнав об этой трагедии, правитель приказал верховному жрецу, жившему на берегу озера, опуститься на дно, найти тела несчастных и с помощью магии вернуть их к жизни. Однако все оказалось напрасным: осветив дно факелами, жрец увидел, что жена правителя живет там в прекрасном дворце у дракона и не желает возвращаться. Правитель попросил жреца вернуть хотя бы дочь, но тот выплыл, неся мертвую девочку, — дракон выел у нее глаза, и пришлось ее возвратить назад. А бывшая жена правителя стала могущественной богиней, от которой зависела судьба местных индейцев.

С тех пор каждый новый правитель Гуатавиты совершал в ее честь «золотое» жертвоприношение на озере Гуатавита. Это жертвоприношение происходило во время самой пышней церемонии муисков — «коронации» нового правителя.

Благодаря рассказу одного из родственников последнего гуатавитского правителя, записанному испанским хронистом начала XVII в. Хуаном Родригесом Фрейле, мы располагаем описанием этой «золотой» церемонии на священном озере Гуатавита.

«Церемония состояла в том, что на этом озере из тростника строили большой плот, который богато украшали. На него ставили четыре жаровни, в которых сжигалось большое количество моке — местного благовония, а также скипидара, смешанного с различными ароматическими веществами…

По берегам озера скоплялись несметные толпы мужчин и женщин в украшениях из перьев… и в золотых коронах. Вокруг разводилось множество огней; и в то время, когда благовония начинали жечь на плоту, их сжигали и на берегу, причем в таком количестве, что дым нередко затягивал дневной свет.

В этот момент наследника раздевали донага, намазывали клейкой землей и осыпали его золотым песком и золотым порошком так, что он оказывался полностью покрытым толстым слоем золота. («Стоявшие на берегу подданные, видя, как тело их повелителя сверкает в лучах солнца, должны были, по-видимому, увериться в происхождении «принца» от дневного светила. — Прим. Я.Н.) Затем помещали на плот, на котором он находился стоя, а у его ног складывали гору золота и изумрудов в дар божеству. Вместе с ним на плот всходили четыре его наиболее знатных подданных, наряженные в украшения из перьев, золотые короны, браслеты, нагрудники и серьги, со своими собственными подношениями богам.

Как только плот отплывал от берега, начинали звучать музыкальные инструменты и крики толпы заполняли долины и горы. И этот шум продолжался до тех пор, пока плот не достигал середины озера, откуда с помощью флага подавался сигнал к молчанию.

Индеец, покрытый золотом, совершал свое жертвоприношение, бросая в воду все имевшееся при нем золото с изумрудами и смывая его (золотой порошок, прилипший к телу. — Прим. Я.Н.) с себя, а его сопровождающие делали то же самое. Затем они опускали флаг, который был поднят все время, пока шло жертвоприношение. Тогда вновь начинались крики, музыка, танцы и пляски. Такова была церемония, во время которой наследник становился правителем».

(Гомес Л. Д. Золото Колумбии. Ювелирное искусство индейцев. С. 35).

Именно эта церемония легла в основу легенды об Эльдорадо (в переводе с испанского — золоченый, золотой), со временем обраставшей все новыми и новыми красочными описаниями и домыслами. Легенда будоражила умы алчных до золота искателей приключений еще многие столетия спустя, а ее название стало синонимом сказочного богатства. Сказка об Эльдорадо, одна из самых притягательных на сеете, оказалась также и одной из самых жестоких, если вести счет жизням искателей золота и судьбам уничтоженных в погоне за сокровищами народов. Но об этом чуть позже…

Сведения об фольклоре и мифологии древнеколумбийских индейцев весьма фрагментарны. Большая часть их мифологического наследия безвозвратно утрачена. Известны лишь два основополагающих сюжета мифов — о создании первых людей и восстановлении страны муисков после потопа.

Муиски накануне конкисты. Перед испанским вторжением муиски так и не создали единого государства, существовали лишь небольшие удельные «княжества». Наиболее сильными среди них были Баката (или Богота), Тунха, Гуатавита и Согамосо (Сагамосо). До нас дошли немногочисленные устные предания, повествующие о некоторых событиях в истории муисков кануна конкисты.

Вскоре после 1470 г. между двумя крупными «княжествами» — Бакатой и Гуатавитой — развязалась война. Сипа Гуатаииты осадил сипу Бакаты — Сагуанмачика или Саганмачика (Разъяренная пума) в его столице Боготе, но был разбит и отступил. Длительное перемирие прервалось вскоре после новой войны Сагуанмачика со своими соседями. На этот раз с саке «княжества» Тунхи — Мичуа. А затем и с людоедами панчами, ходившими в атаку сомкнутыми рядами, прикрываясь с ног до головы огромными щитами. Вступая в бой, они оглашали округу леденящими душу криками, а закончив сражение… поедали тела убитых и раненых врагов тут же на поле боя (по первобытному поверью, таким образом они приобретали непобедимость).

Только около 1490 г близ селения Чоконты, расположенного на самой границе владений Бакаты и Гуатавиты, произошла долгожданная встреча грозных соперников. На высоких холмах лицом к лицу сошлись два войска — 50 тыс. воинов сипы и 60 тыс. солдат саке. Однако битва длилась недолго. Схватка была столь ожесточенна, что оба правителя пали убитыми в первые же минуты боя. А после смерти вождей сражение прекращалось — таков был стародавний обычай.

Сагуанмачика сменил его племянник Немекене (Кость пумы), прославившийся среди муисков как смелый воин и мудрый сипа. Его соперником был 18-летний Кемуинчаточа — новый правитель Тунхи. Хитростью покорив Гуатавиту, в 1522 г. Немекене начал войну с саке Тунхи. Во главе большой армии он вторгся на ее территорию. Его воины были вооружены тяжелыми боевыми палицами из пальмовой древесины, длинными пиками и копьями с острыми наконечниками из обожженного черного дерева. У каждого через плечо была переброшена длинная толстая веревка, ею надлежало вязать пленников. С поясов свешивались панцири броненосцев — в них лежали камни для пращей и маленькие стрелы копьеметалок. Перед битвой, по обычаю, воины подкрепились копченой олениной — дело предстояло нешуточное, враг был силен, и сражение могло затянуться надолго. Каждый воин запасся деревянным щитом, обтянутым шкурой ягуара, оленя или пумы. У многих были такие же шлемы. Многочисленные знаменитые воины и прославленные военачальники поверх простеганных хлопковых накидок надевали золотые «доспехи» и шлемы, не столько для защиты тела, сколько для того, чтобы покрасоваться в богатом облачении. Особой роскошью отличались «латы» старших полководцев.

Каждый отряд имел свои знамена и знаки различия — флажки на пиках. Главной ударной силой были отряды воинов — телохранителей вождя, высокого роста и богатырской силы — своего рода «гвардия» правителя общей численностью до 5 тыс. человек. Этих солдат звали гуеча (приносящий смерть). Гуеча не имели права отступать и бесстрашно сражались с пикой в одной руке и боевой палицей в другой. От других воинов они отличались бритой наголо головой (волосы сбривали с помощью обсидианового ножа). Такая прическа (вернее, отсутствие ее) позволяла избежать пленения в бою — враг не мог схватить их за волосы. Гуеча сражались отрядами по 50 человек под красно-черными знаменами (цвета, символизирующие кровь и смерть).

По старинному обычаю, в сражении «принимала участие» разряженная мумия (иногда несколько) выдающегося правителя (нередко он был и прославленным воином). Воины-носильщики носили ее на золотых носилках, появляясь в тех местах сражения, где их соплеменники терпели поражение, как бы вдохновляя и призывая их усилить натиск…

И вот грозные армии достойных противников встретились и окрестностях Боготы, на равнине, разделенной небольшой речкой. Сражались столь отчаянно и ожесточенно, что уже вскоре поле боя было густо покрыто коронами и щитами из золота, плюмажами из перьев редких птиц вперемешку с трупами воинов. Крики и стоны раненых заглушались звоном оружия и золотых «доспехов» и могучим ревом морских боевых раковин. Сипа и саке находились в самой гуще боя, вдохновляя своих бойцов. Телохранители и стражи защищали владык, которые восседали на отделанных золотом носилках. Неожиданно острая стрела вонзилась Немекене прямо в грудь. Выдернув стрелу, сипа понял, что ранен смертельно.

Победа казалась близкой, но горестная весть о тяжелом ранении сипы вызвала смятение в его войсках. Несмотря на все усилия военачальников, подбадривавших воинов, они дрогнули и отступили с поля жаркой сечи. Немекене доставили в Боготу, где он вскоре скончался.

Племянник и наследник убитого сипы — Тискесуса (Тускесуса) долго и тщательно готовился к возобновлению войны с Кемуинчаточей, но когда он наконец в 1536 г «вступил на трону войны», хитростью победил Кемуинчаточу и уже собирался развить свой успех… началось вторжение европейских завоевателей…

От золотых дел мастеров древней Колумбии не осталось ничего, кроме золота в могилах их предков. А ведь к началу конкисты именно здесь была самая высокая плотность населения во всей доколумбовой Америке: 60–70 человек на 1 кв. км…

…Ибо было то не заселение и не покорение, а осквернение и опустошение земель.

Гонсало Фернандес де Овьедо, испанский хронист XVI в.