НОТР-ДАМ — СОБОР ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ

В начале XII века в Париже существовало множество строительных проектов, но ему недоставало большого храма. Город был полон паломников и священных реликвий, но так и не стал центром религиозной жизни страны. Громкие заявления священников и простых парижан о том, что столица является священным градом великой веры, без воплощения символа этой веры в камне были пустым звуком. Не менее серьезен был аргумент горожан о том, что без собора Париж не сможет стать настоящим оплотом христианства.

Епископ Парижский долго добивался от властей решения построить новый собор; о том же мечтал аббат Сюжер, который за год до собственной смерти, в 1150 году, передал строящемуся храму витражи (витражное окно с изображением Девы Марии случайно разбили в 1731 году). Решение построить собор имело и политическую подоплеку: Париж продолжал соперничать с Римом, и парижане не могли проигрывать в архитектуре. Чтобы Париж воспринимали как религиозную столицу, ему нужен был новый собор.

За два года до рождения Филиппа-Августа, в 1163 году, на глазах крестьянского сына Сюлли, рожденного в долине Луары и ставшего епископом Парижским, в фундамент собора Нотр-Дам были заложены первые камни.

Сюлли не только осуществлял надзор за стройкой, посещая ее ежедневно, но и из собственного кармана финансировал часть работ, тратил ренту, полученную от владений, разбросанных вокруг Парижа. Первым делом следовало разобрать развалины церкви Сен-Этьен, построенной еще при Меровингах, и прилегавшего к ней рынка. В 1180 году работы по расчистке территории и строительству начались и наконец появились очертания трансепта.

Строители планировали возвести собор, который «станет над водами словно огромный и величественный корабль». Внимательный взгляд заметит, что храм определенно возведен в парижском стиле, с акцентом на детали декора, а не на целостную монументальность образа (парижские мастера особенно гордились своим умением обрабатывать камень). В этом лее стиле сооружены расположенные неподалеку храмы Сен-Дени и Сенли.

Камень для строительства доставляли из Вожирара и Монружа. Для того чтобы обеспечить пути подвоза строительных материалов с берегов Сены, в лабиринте острова Ситэ проложили новые улицы. Лишь через 10 лет Сюлли увидел алтарь, а сам собор строили два века, но с самого начала стройки жизнь на площади, на Паперти Нотр-Дам, и по сей день считающейся центром Франции, била ключом.

Условия этой жизни были грубы и жестоки. Окрестности кишели проститутками, нищими и ворами, здесь часто вспыхивали эпидемии. Сена несла холеру, и болезнь частенько наведывалась в город, а запах мертвых тел разносился на десятки километров вверх по реке. Сюлли, вопреки бедствиям, гордился своим достижением. В 1180 году сюда стеклись толпы, чтобы поглазеть на крестины Филиппа-Августа.

Нотр-Дам-де-Пари изменил Париж. Собор был самым высоким зданием, когда-либо возведенным в Париже, слава о нем быстро разнеслась по всей Европе. Парижане получили возможность подняться на галерею и впервые разглядеть свой город во всех деталях.

Один из сюжетов, развернутых в романе Гюго «Собор Парижской Богоматери», затрагивает мистическую ауру, присущую собору. В 1830-х годах к работам над собором привлекли архитектора Эжена Эммануэля Виолле-лё-Дюка. Под присмотром специально образованной комиссии, в которой состоял и Виктор Гюго, архитектор завершил реконструкцию к 1846 году. Несколько лет проект реконструкции критиковали за излишнее копирование средневекового готического стиля.

Идея организовать действие вокруг собора Парижской Богоматери отражала увлечение того старинной архитектурой и его деятельность в защиту памятников Средневековья.

Особенно часто Гюго посещал собор в 1828 году во время прогулок по старому Парижу со своими друзьями — писателем Нодье, скульптором Давидом д'Анже, художником Делакруа. Он познакомился с первым викарием собора аббатом Эгже, автором мистических сочинений, впоследствии признанных официальной церковью еретическими, и тот помог ему понять архитектурную символику здания. Колоритная фигура аббата Эгже послужила писателю прототипом для злодея-архидьякона Клода Фролло. В это же время Гюго штудирует исторические сочинения — «История и исследование древностей города Парижа» Соваля (1654), «Обозрение древностей Парижа» Дю Бреля (1612), средневековые «Хроники» Пьера Матье и многие другие. Ни одно из имен второстепенных действующих лиц, в том числе Пьера Гренгуара, не придумано Гюго, все они взяты из старинных источников.

Гюго занимала старинная легенда о том, что архитектура храма является примером воплощения сакральной геометрии. Молва утверждала, что окна, двери, главные входы и характер постройки в целом — это аллегорическая проекция тайн древней науки, которую иногда называют духовной алхимией или герметической философией.

Воплощением зла в романе Гюго является священник Клод Фролло, попытавшийся разгадать тайну центральной части собора — символического портала. Здесь Фролло «даже поставил свою душу на карту ради того, чтобы принять участие в мистической трапезе алхимиков, астрологов и герметиков за столом, во главе которого в Средние века стояли Аверроэс, Гильом Парижский и Никола Фламель, а с другого края — затерявшиеся на Востоке и освещенные семисвечником Соломон, Пифагор и Зороастр».

Традиции подобного мировоззрения существовали на протяжении всей христианской истории и восходят к дохристианским временам, к эпохе греческих мифов, к поклонению почитавшемуся алхимиками Гермесу Трисмегисту, иначе египетскому Тоту, богу магии и письма, которому приписывалось авторство множества текстов, каковые маги Средневековья и Возрождения применяли в качестве наставлений для экспериментов и изысканий. Целью устремлений алхимика считалось получение философского камня, иногда именуемого также «зеленый лев». Говорят, что угол, под которым внутрь собора смотрит статуя ворона на левом портале, указывает точное местонахождение философского камня, якобы спрятанного в здании одним из первых епископов собора Гильомом Парижским.

В 1926 году в Париже была опубликована книга Фульканелли «Загадки соборов», раскрывающая тайны Нотр-Дам. Существование реального Фульканелли не доказано, хотя достоверно, что карточка с этим именем появлялась в кабаре «Ша Нуар» на Монпарнасе и в других модных местах того времени.

Фульканелли сказал, что собор Нотр-Дам есть альфа и омега Парижа и «памятник концу времен». Он писал: «Интересно также толкование символики центрального (западного) круглого витража на фронтоне собора — такие круглые витражи иногда называют розеткой. Зодиакальные знаки этого витража, а также символы зодиака, высеченные из камня на центральном портике с фигурой Девы Марии, обычно толкуют как символ годичного цикла. Однако зодиакальный цикл, изображенный на большом круглом витраже, начинается не со знака Тельца, как это принято в западной астрологической традиции, а со знака Рыб, соответствующего началу индуистского астрологического цикла. Согласно греческой традиции, знаку Рыб соответствует планета Венера. Другой астрологический символ — лунарный цикл — воспроизводит так называемая галерея царей, 28 скульптурных фигур изображают, как считается, царей Иудейских, но, по Библии, их было 18 или 19 — тогда как лунный месяц имеет 28 дней — что вы на это скажете?»

Приверженцы эзотерических учений утверждают, что архитектура и символика собора Нотр-Дам — своего рода зашифрованный свод оккультных учений. Именно в этом смысле Виктор Гюго говорил о Нотр-Даме как о «наиболее удовлетворительном кратком справочнике оккультизма».

Земля, на которой воздвигнут храм, издревле почиталась как священная: здесь друиды творили свои таинства, язычники поклонялись богам. Образы древних богов и верований, продолжавших жить в предрассудках обывателей или практиках тайных обществ, нашли отражение на фасаде и в интерьере собора. Праздник Шутов — четырехдневная сатурналия, отголосок языческих ритуалов — проходил в соборе вплоть до второй половины XVI века — и при этом часто заканчивался оргиями или потасовками.

Створки ворот Нотр-Дама украшены замечательным узором из кованого железа со столь же удивительными железными замками. Выковать их было поручено некоему кузнецу по имени Бискорне. Когда кузнец услышал, что ему нужно будет выковать фигурные замки и узоры для ворот самого красивого собора Парижа, то решил, что ему никогда с этим не справиться, — и призвал на помощь дьявола. На следующий день, когда каноник Нотр-Дама пришел поглядеть на работу, кузнец был без чувств, а его законченная работа была восхитительна. Фигурные замки, накладные кованые узоры с ажурными переплетающимися листьями — от них невозможно было оторвать взгляд. Но, поскольку к ним приложил руку нечистый, то в день, когда отделка ворот была закончена, а замки врезаны, ворота было невозможно открыть. Пришлось окроплять их святой водой.

Никто не знал, как были сделаны узоры, — то ли это было литье, то ли ковка. Бискорне после договора с дьяволом потерял дар речи и оставался немым до самой смерти. Тайну он унес с собой в могилу.