Александр Григорьевич Юрченко Смерть последнего халифа

Зимой 1258 г. Багдад был сокрушен монгольской армией, а багдадский халиф ал-Муста‘сим (1242–1258) был предан. Весть об этом событии в лагерь Людовика в Палестине, укреплявшего город Сайетту (Сидон, Сайда), принесли купцы. Сообщалось, что хан приказал посадить халифа в клетку и морить голодом. Назидательный характер беседы между этими персонажами является самым поразительным моментом драмы. Хана интересует, почему его противник не потратил золото на воинов. Жан де Жуанвиль принимает этот эпизод за чистую монету. Нас же интересует, почему эта версия нашла столь широкий отклик. Ссылка Жана де Жуанвиля на источник сведений, являясь единственной в своем роде, указывает на два обстоятельства: смерть халифа была мифологизирована почти мгновенно и произошло это в подвижной культурной среде.

Всех современников, без исключения, в истории смерти последнего халифа интересовала судьба его сокровищ. Сочувствия к халифу не проявил никто. Уступив монголам, халиф утратил реальный облик. Бездарный и слабовольный персонаж почти мгновенно стал жертвой старинной легенды. Легенда без остатка поглотила то немногое, что делало халифа исторической фигурой.

Как выглядит насильственная смерть наместника Аллаха через призму магического противостояния рода Аббасидов и рода Чингис-хана? Кто и с какой целью сочинил нелепую историю о смерти халифа в клетке, наполненной золотом? Ситуация с историческими свидетельствами такова: открытому, публичному варианту назидательного наказания противостоит сообщение осведомленного придворного историка Рашид-ад-Дина о тайном умерщвлении халифа ал-Муста‘сима и его сыновей.

Был ли у халифа шанс остаться в живых? Согласно так называемому пророчеству Чингис-хана касательно сроков войны и покорения мира знатные противники должны уничтожаться. Пророчество было записано францисканцем Бенедиктом Поляком летом 1246 г. в кочевой ставке великого хана Гуюка. Оно гласит: «И приходят они, чтобы сражаться непрерывно в течение восемнадцати лет, и они не остановятся до тех пор, пока не останется [в живых] ни знатного, ни императора, ни королей»; «Он [Чингис-кан] также установил, чтобы [тартары] покорили все земли мира, и не заключали бы мира ни с кем, разве только те сами открыто и безоговорочно не сдадутся им, и на этот случай приказал щадить простых людей, а всех более знатных умерщвлять»[874].

Зимой 1258 г. халиф сдался на милость победителей. По требованию ильхана Хулагу (1217–1265) хозяин сокровищ указал на секретные золотохранилища. Судьба халифа была предрешена. Вскоре последовала развязка, однако, что произошло на самом деле, мы не знаем, поскольку современники настаивают на разных сценариях драмы.

Версия армянского историка Киракоса Гандзакеци (1200–1271) опирается на рассказ свидетеля событий, князя Гасана, который принимал участие в штурме Багдада на стороне монголов. С позиции христиан, падение Багдада и смерть халифа событие всемирного масштаба, причем событие благое.

Армяне полагали, что ильхан собственной рукой убил халифа, что исключено. Хулагу не был столь кровожаден. Загадочно выглядит приказ хана принести в жертву реке Тигр одного из сыновей халифа. Если такой акт, действительно, имел место, то за ним стоят хорезмийские «консультанты», разъяснившие монголам важность жертвоприношения реке. По сведениям Джувайни, мать последнего хорезмшаха, Теркен-хатун, приказывала топить в Амударье знатных заложников, чтобы власти ее сына не угрожали соперники[875].

«Город был полон войск и народа. Семь дней [татары] провели на стене, и никто из них — ни из города, ни из татарского войска — не выстрелил из лука, не пустил в ход меча. Спустя семь дней горожане стали просить мира и выходить к нему (Хулагу) с [изъявлением] любви и покорности. И приказал Хулагу так и сделать. Из городских ворот стали выходить несметные толпы людей, перегоняя друг друга — кто раньше добежит до него. И он распределил пришедших между воинами, приказал увести подальше от города и потихоньку уничтожить, чтобы другие не знали. И всех их убили. Спустя четыре дня вышел и халиф с двумя сыновьями и со всей знатью, взяв с собой очень много золота и серебра, драгоценных камней и дорогой одежды, чтобы преподнести Хулагу и его вельможам. [Хулагу] первым приветствовал его, укоряя за промедление и за то, что не пришел к нему тотчас же, затем спросил: „Кто ты, Бог или человек?" И тот сказал: „Человек и слуга божий". Хулагу спросил: „Так это Бог велел тебе оскорбить меня, назвать собакой и не дать мне, собаке божьей, есть и пить? И вот я, собака божья, от голода съем тебя". И он собственноручно убил [халифа], приговаривая: „Это большая честь для тебя, что убиваю тебя я, а не кто-либо другой". И сыну своему приказал убить одного из сыновей халифа, а другого сына — принести в жертву реке Тигр, „ибо она не согрешила против нас, — сказал он, — а содействовала нам при уничтожении нечестивцев". Затем он сказал: „Этот человек своим высокомерием заставил нас пролить много крови, пусть пойдет даст ответ Богу, а мы не виноваты". Были умерщвлены и другие вельможи. Затем он приказал войскам, охранявшим городские стены, сойти [вниз] и истребить обитателей города от мала до велика. И они убили несметное и бесчисленное множество мужчин, женщин и детей, как будто скосили колосья на поле. Сорок дней не переставая трудились мечи, так что убийцам надоело, они бросили это дело, руки их устали; тогда стали нанимать за плату других и [продолжали] безжалостно убивать. Старшая жена Хулагу, которую звали Тохуз-хатун, была христианкой. Она сжалилась над христианами, проживавшими в Багдаде, несторианами по исповеданию, а также и [представителями] других народов и попросила своего мужа не убивать их. И их вместе с имуществом и достоянием [Хулагу] оставил. Он приказал воинам захватить все имущество и добро горожан. На долю каждого досталось очень много золота и серебра, драгоценных камней и жемчуга, дорогой одежды, ибо город тот был очень богат и не было равного ему на всем свете. Сам Хулагу завладел сокровищами халифа и нагрузил ими три тысячи шестьсот верблюдов, а лошадям, мулам и ослам не было счета. Другие дома, полные сокровищ, он запечатал своим перстнем, приставив к ним стражу, ибо не мог увезти все — [сокровищ] было слишком много. Ведь город на реке Тигре выше Катисбона, на расстоянии около пяти дней пути от Вавилона, был построен 515 лет назад в 194 (745) г. армянского летосчисления измаильтянином Джафаром и все это время был в государстве ненасытной пиявкой, высасывающей [кровь] всей вселенной. Нынче же, в 707 (1258) г. армянского летосчисления, он должен был воздать за пролитую кровь и за содеянное зло, когда переполнилась мера грехов его перед всеведущим Богом, который воздает воистину справедливо: нелицеприятно и праведно. Так пресеклось грозное и буйное царство мусульманское, просуществовавшее 647 лет»[876].

В расхищении монголами богатств халифа не было ничего необычного; с 945 г. существовал обычай при смерти или смещении халифа грабить дворец, пока в нем ничего не оставалось[877]. По сведениям персидского историка ал-Джузджани (1193 — после 1260), находившегося вдалеке от места событий, в Дели, Хулагу «забрал все сокровища багдадские, исчисление и счет которых не могут быть начертаны пером и не поддаются человеческому определению. Из денег, драгоценных камней, редкостей и дорогих украшений он все увез в свой лагерь <…>. Кое-что, в виде подарка и доли, отослал к Берке, мусульманину, а часть утаил. Люди, заслуживающие доверия, рассказывали следующее: „То, что дошло до Берке, последний не принял, умертвив послов Хулаву. По этой причине возникла вражда между Берке и Хулаву"»[878]. По абсолютно невероятному утверждению собеседников ал-Джузджани, сокровища халифа послужили причиной смерти послов Хулагу. На самом деле вражда между монгольскими правителями вспыхнула намного позже и по иному поводу.

Рассказ ал-Джузджани отражает ситуацию переживания катастрофы, ибо мусульманский мир лишился лидера. Неприглядная повседневность вытеснена достоверностью мифа. Мусульмане полагали, что богатства царствующего дома могут принадлежать только Аббасидам. Почему эта тема так волновала современников?

Переход халифских сокровищ в руки монгольского хана означал утрату халифом жизненной силы и сакральной составляющей его власти, ибо золото и драгоценные камни — это светлая противоположность разлагающейся плоти. Сокровища перешли к истинному царю. В таком случае приказ уморить халифа голодом, заперев его в сокровищнице, или попытка заставить его съесть золотые монеты пародирует его прежнюю сакральную чистоту и неуязвимость. Мифологический сценарий казни никогда не был реализован на практике. В планы Хулагу не входило давать назидательный урок халифу, по крайней мере, придворный историк Рашид-ад-Дин ни говорит об этом ни слова. Каким бы образом ни казнили халифа, предварительно он был лишен сияющих золотом великолепных одеяний и изолирован. Перемещение фигуры из условного центра на периферию происходило в несколько этапов и преследовало снятие сакрального ореола. В свои дворцы халиф уже не вернулся, за городом для него были поставлены шатры. В ритуальном плане повелитель правоверных должен был превратиться в простого смертного. Возможно, таким образом монголы пытались избежать вредоносного следствия, предсказанного звездочетом Хусам-ад-Дином. Однако эти подробности, известные официальным историкам, были недоступны или не заинтересовали внешних наблюдателей. Для христианского мира гибель халифа была гибелью сакральной фигуры. Это обстоятельство объясняет устойчивый характер легендарной версии совершенно немыслимого события.

Версия армянского церковного писателя Григора Акнерци совмещает два плана воображаемой драмы. Хан приказывает три дня морить халифа голодом, а затем бросить под копыта всадников. Фольклорный вариант смерти от голода в сокровищнице вскоре вытеснил все остальные сценарии. Наша задача — ответить на вопрос, почему смерть в золотой темнице стала популярной версией? К тому же в исследовательской литературе не учитывается множественность версий смерти халифа, а фольклорный вариант, например, использован ?. Н. Крадиным как исторический аргумент: «Монгольские ханы неоднократно демонстрировали подданным свою щедрость и презрительное отношение к богатству. Достаточно сослаться на хрестоматийный пример, приведенный еще Рашид-ад-Дином, когда в 1258 г. Хулагу пытался заставить плененного халифа есть золото из сокровищниц Багдада»[879]. Такого примера в сборнике Рашид-ад-Дина нет, но он есть в книге Марко Поло, а это разные вещи. Более того, если верить Рашид-ад-Дину, золото халифа очень даже интересовало Хулагу.

По сведениям Киракоса Гандзакеци, для вывоза сокровищ, присвоенных Чингизидами, понадобилось несколько тысяч верблюдов.

В хронике Григора Акнерци сказано: «Созвав великий сейм, в котором приняли участие старые и новые войска, конница армянская и грузинская, монголы в несметном числе пошли на Багдад и вскоре взяли этот великий и славный город, полный множества жителей, великих сокровищ, бесчисленного количества золота и серебра. Они без всякой пощады умертвили жителей; только часть их увлекли в неволю. На долю всадников досталось множество превосходных одежд и большое количество золота из халифской сокровищницы. Татары, схватив халифа, тучного и разжиревшего владетеля Багдада, со всеми его сокровищами привлекли к Гулаву, который спросил его: „Ты владетель Багдада?" Тот отвечал: „Я самый". Гулаву приказал бросить его в темницу на три дня без хлеба и воды. Через три дня он приказал привести перед себя халифа и спросил его: „Как поживаешь?" Халиф гневно отвечал, как бы желая устрашить Гулаву: „Так в том состоит ваша человечность, что вы в течение трех дней морили меня голодом?" Дело в том, что еще до начала осады халиф говорил жителям города: „Не бойтесь ничего! Как только татары придут, я вынесу против них знамя Магометово, от которого убегут все татарские всадники, и мы спасемся". После того Гулаву приказал подать блюдо, наполненное червонцами и поставив перед халифом, сказал ему: „Бери, ешь золото, чтоб утолить свой голод и жажду, и насыться им!" На это халиф сказал: „Не золотом бывает жив человек, а хлебом, мясом и вином". Гулаву сказал халифу: „Если ты знал, что человек живет не сухим золотом, но хлебом, мясом и вином, что же ты медлил прислать ко мне все это золото? Тогда бы я не разгромил твоего города и не захватил бы тебя. Вместо того ты сидел себе беззаботно, ел да пил". После того Гулаву приказал бросить его под ноги войску, и таким образом умертвил мусульманского халифа. Совершив это татары с несметною добычею и с сокровищами воротились в восточную страну»[880].

Подробный рассказ Рашид-ад-Дина (1247–1318), отражает монгольскую версию событий. В начале 1257 г. монгольские войска достигли Асадабада и Хулагу еще раз послал гонца с приглашением халифу. Халиф отказывался, отправив письмо с обещаниями, посулами и просьбой, чтобы Хулагу-хан повернул назад. Халиф обязался вносить в монгольскую казну назначенную сумму. Хулагу пошутил в ответном послании: «Раз мы прошли такой путь, то как можно, не повидавшись возвращаться обратно. После приема, свидания и беседы мы с его разрешения пойдем назад».

Мусульмане, бежавшие от монголов в Индию, рисовали утопическую картину, которая сегодня воспринимается как неудачная шутка. Ал-Джузджани, рассказывая об осаде Багдада, сообщает следующее: «Когда эмир Абу-Бакр [сын багдадского халифа ал-Мустасима] вышел и прибыл в лагерь Хулаву [Хулагу], то все его войско — неверные и мусульмане, устроило [торжественную] встречу и соблюло обычаи почетного приема. По прибытии его во дворец Хулаву, последний шагов на сорок вышел ему навстречу, оказал ему почет и, усадив его против собственного места, присел перед эмиром Абу-Бакром на колени уважения и сказал: „Я пришел выразить покорность и намерен подчиниться. Берка, дядя мой, принял мусульманство из рук шейха Сейф-ад-Дина Бахарзи Сахури (?). Я также хочу сделаться мусульманином и спросил своих эмиров, кто самый великий из мусульман. Они указали мне на его величество халифа. Я пришел [сюда], чтобы принять мусульманство из рук повелителя верующих"»[881].

Вернемся к рассказу Рашид-ад-Дина. В конце января 1258 г. монголы сомкнули кольцо вокруг багдадских стен, набросали вал, установили камнеметы и начали осаду. Обстрел крепостных стен велся железными пороховыми снарядами (те хо пао)[882]. Для мусульман это было ошеломительной новостью, на которую современные историки не обратили внимания[883].

Хулагу приказал написать шесть ярлыков: «Мы-де пощадим казиев, ученых, шейхов, потомков Алия, аркаунов[884] и тех людей, что не будут воевать с нами». Грамоты привязали к стрелам и пустили с шести сторон в город. Такая рассылка посланий породила ситуацию, в которой одна подробность кажется вымышленной. От града монгольских стрел нельзя было укрыться даже в халифском дворце. Багдадский историк Ибн ал-Фувати, очевидец событий, сообщает: как-то халиф сидел и играл с маленькой арабкой, вдруг в окно влетела стрела и убила малышку. На стреле было написано: «Когда Аллах желает вынести свой [окончательный] приговор, он отнимает у мыслящих разум их»[885].

В первых числах февраля монголы овладели верхом всей стены восточной стороны. Халиф отчаялся и заявил о желании покориться. Он выслал к монголам послов со скудными дарами на том основании, что если послать их множество, то это будет доказательством страха, и враг осмелеет. Хулагу не обратил внимания на послов и они вернулись ни с чем. На следующий день вышел старший сын халифа с множеством даров, но пользы от этого не было. Вскоре вышло багдадское войско, и в нарушение договоренности было перебито за пределами города. Ханду-битикчи, одному из старших эмиров, попала стрела в глаз, и Хулагу приказал поспешить взятием Багдада. Он повелел ходже Насир-ад-Дину отправиться к Воротам Ристалища для дарования пощады народу. Сулейман-шаха, главного звездочета халифа, казнили со всеми подначальными людьми и последователями. Группа, обеспечивавшая астрологическими прогнозами противников монголов, была уничтожена.

Халиф вышел из города со всеми тремя сыновьями. С ним было три тысячи человек сейидов, имамов, казиев, вельмож и сановников города. «Он повидал Хулагу-хана, и государь не проявил никакого гнева, а ласково и любезно расспросил [о здоровье] и затем промолвил халифу: „Скажи, чтобы жители города сложили оружие и вышли, дабы мы произвели им счет". Халиф послал в город, чтобы кликнуть клич сложить жителям оружие и выходить. Горожане толпами, сложив оружие, выходили, и монголы их убивали. Было повелено, чтобы халиф, [его] сыновья и родичи разбили шатры у ворот Кальваза, в лагере Китбуга-нойона. К ним приставили нескольких монголов. Халиф уже воочию видел свою гибель и сожалел о своем неблагоразумии и что не слушал советов. Среда 7 числа месяца сафара [13.11] была началом поголовного грабежа и убийства. Войска разом вошли в город и предавали огню сырое и сухое, кроме домов немногих аркаунов и некоторых чужеземцев. В пятницу 9 числа месяца сафара [15.11] Хулагу-хан въехал в город для осмотра дворца халифа. Он расположился во [дворце?]… и пировал с эмирами. Он повелел призвать халифа и сказал: „Ты-де хозяин, а мы гости, покажи-ка, что у тебя есть для нас подходящего". Халиф понял правду этих слов, задрожал от страха и так перепугался, что не мог припомнить, где ключи от хранилищ. Он приказал сломать несколько замков и поднес на служение две тысячи халатов, десять тысяч динаров и сколько-то редкостных предметов, усыпанных драгоценными камнями украшений и жемчуга. Хулагу-хан не оказал им внимания, все подарил эмирам и присутствовавшим и сказал халифу: „Богатства, которые у тебя на земле, они явны и принадлежат моим слугам, а ты скажи о схороненных кладах, каковы они да где". Халиф признался в [существовании] водоема полного золота посредине дворца. Его разрыли, и он оказался полным червонного золота, все в слитках по сто мискалей. <…> Вышел указ, чтобы впредь резню и грабеж приостановили, потому-де, что Багдадское царство наше. Всем сидеть [на месте] по-прежнему и каждому заняться своим делом. Уцелевшим от меча багдадцам жизнь была пощажена. Из-за смрадного воздуха Хулагу-хан в среду 14 числа месяца сафара [20.11] выехал из Багдада и остановился в селениях Вакф и Джалябийя. Он отправил эмира Абд-ар-Рахмана на завоевание области Хузистан и приказал призвать [к себе] халифа. Тот воочию узрел злые признаки своей судьбы, очень испугался и спросил вазира: „Как помочь нашему делу?" [Вазир] в ответ сказал: "Борода наша долга". Он имел в виду то, что в начале события, когда он посоветовал отправить богатый груз и отразить [тем] бедствие, даватдар сказал: "Борода у вазира долга" — и предостерегал от этого дела, а халиф послушал его слова, и мероприятие вазира отменил. Словом, халиф потерял надежду на жизнь и попросил разрешения отправиться в баню и свершить положенное по закону омовение. Хулагу-хан приказал, чтобы он отправился с пятью монголами. [Халиф] сказал: „Я не прошу сопровождения пяти ангелов, мучающих грешников в аду", — и прочел два-три стиха из касыды, начало которой таково: „Поутру у нас был дом словно рай, а вечером мы оказались без дома, как будто вчера не были так богаты". В конце дня, в среду 14 числа месяца сафара лета 656 [20.11.1258] в деревне Вакф дело халифа прикончили вместе со старшим сыном и пятью слугами, которые при нем состояли. На другой день казнили прочих, которые стояли с ним у ворот Кальваза. Ни одного Аббасида, кого нашли, не оставили в живых, кроме немногих, которых включили в счет. Мубарекшаха, младшего сына халифа, подарили Олджей-хатун. Хатун отослала его в Мерагу, чтобы он находился [там] при ходже Насир-ад-Дине. Ему дали в жены монголку, и он от нее имел двух сыновей. В пятницу, 16 числа месяца сафара [23. II], среднего сына халифа отправили к отцу и братьям, и власть халифов из рода Аббасидов, которые восседали [на престоле] после рода Омейядов, пресеклась»[886].

Багдадский историк Ибн ал-Фувати полагает, что Хулагу приказал убить халифа без пролития крови. Ал-Муста‘сима казнили 14 сафара. Закатав в грубошерстный ковер, его забили насмерть ногами, а затем закопали, сровняв могилу с землей[887]. Убийство знатного лица без пролития крови — это магический акт. Чингизидов по приговору родственников казнили без пролития крови. Вот типичный пример из книги Марко Поло. В военном конфликте Хубилая с его младшим родичем Наяном, последний был разбит. «Узнал великий хан, что Наян взят в плен, и приказал его умертвить. Убили его вот как: завернули в ковер, да так плотно свили, что он и умер. Умертвили его так, потому что не хотели проливать на землю крови царского роду, на виду у солнца и неба»[888]. Если принять на веру сообщение Ибн ал-Фувати, то можно заключить, что халифа умертвили и секретно захоронили по-монгольскому обычаю. Возможно, таким способом хотели избежать активизации вредоносной силы. Как в таком случае объяснить, что монголы не побоялись разграбить мавзолеи аббасидских халифов?

Смерть через удушение была привилегией знатных лиц. Согласно «Тайной истории монголов», конфликт между Чингис-ханом и Джамухой закончился ритуальной смертью последнего. «Чингис-хан сказал: „Передайте Джамухе, что позволено ему умереть без пролития крови, согласно его просьбе!" И отдал приказ: „Дайте ему умереть без пролития крови, и не бросайте на позорище его прах и предайте погребению с подобающей почестью". Тут же после кончины Джамухи и погребли его прах, „подняли кости его"».

Григор Акнерци описывает случай, когда монгольские царевичи отказались признать приказ каана Менгу о назначении Хулагу правителем Ирана и были преданы смерти. «Когда аргучи Мангу-хана убедились в том, что эти четверо [из царевичей] не только не желают повиноваться, но еще намерены сопротивляться Гулаву, то приказали: подвергнуть их ясаку, т. е. задушить тетивой лука: по их обыкновению, только этим способом можно было предавать смерти лиц ханского происхождения»[889]. Возвращаясь к ритуальному убийству халифа, приведу выразительное свидетельство ан-Насави: когда хорезмийский султан Джалал-ад-Дин приказал убить своего взбунтовавшегося вазира Шараф ал-Мулка, то гибель последнего, по словам ан-Насави, была смертью, достойной знатного человека. Слуги султана спросили вазира: «Что ты предпочитаешь — удушение или меч?». Он ответил: «Меч лучше!». Они сказали: «Владык не убивают мечами, и удушение для тебя легче!». Вазира задушили, а затем отрубили ему голову и отнесли ее султану[890].

Согласно версии грузинского анонима, халифа казнили позорным способом, разрубив пополам, причем казнь собирался совершить сам Хулагу. В героической биографии хана Менгу, написанной Джувайни, есть эпизод пленения кипчакского предводителя Бачмана, который также был разрублен на две части. Наличие взаимопротивоположных вариантов этого эпизода заставляет задуматься об истинном историзме рассказа о Бачмане[891]. Создается впечатление, что окружение монгольских ханов было озабочено созданием их героического прошлого.

«В эту же пору соизволил Уло (Хулагу) казн идти в поход на Вавилон, который есть Багдад, и на царя вавилонян — халифа. И созвал он всю рать свою и отправился в Багдад. А казн обступил и осадил его. С одной стороны приступил сам казн с этого [берега] реки, а с другой — Элга-ноин, а со стороны одной — царь Давид, потому как при нем была вся именитая знать грузинская. И воевали мощно и немного дней, но примерно, через дней двенадцать забрали Багдад.

Царь Давид велел воинам своим вырыть [проход] под оградой [города]. И они прорыли его, проникли сквозь стену грузины и произошла мощная схватка, и истребляли воинов багдадских, и жуткий страх обуял багдадцев. И так отверзли грузины врата городские, и [затем] вторглись татары. Узнав о том, что татары ворвались в город, халиф бежал на судне по той же реке, которая течет через город. Заприметил его Элга-ноин, что был по ту сторону реки, ринулся на него; он не в силах был бежать и вернулся в свои палаты. И так легко прибрав к рукам прославленный оный город, кому под силу поведать об испытаниях и бедствиях, которые выпали Багдаду? Истребили мечами такое множество, коему не было меры, кварталы, улицы и дома были переполнены трупами. А о богатствах и добыче, найденных тогда, кто бы мог рассказать? Ибо преисполнились татары и грузины злата и серебра, каменьев и жемчугов честных, тканей и облачений, сосудов золотых и серебряных емкостей, так что никто не брал ничего кроме золота, серебра, благородных каменьев, тканей и одеяний.

Прочие сосуды, созданные в Китае и Кушане и оттуда привезенные, красная медь и железо валялись без призрения. И так нагрузились воины, что битком набили седла и курданы и прочие дешевые емкости каменьями и жемчугами и червонным золотом, некоторые отламывали рукоятки от мечей и ножны набивали червонным золотом и сверху прикрывали отломанной рукоятью. Некоторые потрошили убитого багдадца и запихивали в него червонное золото и каменья и под видом собственного покойника вывозили за город. И так грабили, истребляли и полоняли.

Вступили во дворец халифа, вывели халифа и сына его и все сокровища их дивные и представили казну Уло. И как представили их пред ним, говорил халифу, чтобы поклонился он казну, но тот не снизошел, предстал и сказал: „Я — царь самодержавный, никогда никому я не бывал в покорности. Ежели отпустишь меня — покорюсь, а ежели не отпустишь — умру, не став ни у кого в покорности". Но те понуждали его поклониться, сбили его с ног, и пал он навзничь и не поклонился. [Хулагу] велел вывести его вон в сопровождении Элга-ноина, чтобы казнить халифа и сына его. И сказал халифу, мол, „казн пощадил тебя", обрадовались они, и говорил [халиф]: „Ежели помилует, пусть отпустит и отдаст мне Вавилон". Но Элга-ноин сказал: „Нет, но казн сам собственными руками и мечем своим казнит тебя, а сын казна Абага казнит сына твоего". И говорил изумленный и произнес: „Ежели казнить, то пусть убьет меня хоть пес, хоть человек". Таким образом был казнен халиф со всеми домочадцами его»[892].

Византийский историк Георгий Пахимер (1255–1308) записал версию, далекую от действительных событий, зато близкую к способам расправы с врагами в самой Византии. Следуя литературной традиции, монголов историк называет тохарцами. «Тогда же Персию, будто реки, наводнили тохарцы, которых в просторечии называют атариями и которые умертвили калифа, влив ему в горло распущенное золото. Они так поступили не для того, чтобы только убить его, а для того, чтобы надругаться над ним; ибо тогда как употребив золото, он мог бы победить врагов, у него оказалось больше любви к золоту, чем к себе; потому от золота должна была произойти и его смерть, как бы то есть он сам себя таким образом осудил на нее»[893].

Георгий Пахимер заблуждается. Так был казнен владетель Отрара, Гаир-хан, позарившийся на сокровища торгового каравана, посланного Чингис-ханом в земли хорезмшаха. Караван из пятисот верблюдов, нагруженных золотом, серебром, шелком, мехами, индийской медью, китайским фарфором и другими дорогими предметами, сопровождали четыреста пятьдесят человек, не считая послов и лазутчиков Чингис-хана. В середине 1218 г. караван прибыл в город Отрар, на правом берегу Сырдарьи. Правитель Отрара, родственник Теркен-хатун, матери султана, Гаир-хан Йиналчук, обеспокоенный странным для торговцев поведением людей из этого каравана, объявил, по словам ан-Насави, что прибывшие в Отрар, хотя и имеют облик купцов, — не купцы. То ли с ведома хорезм-шаха, то ли самовольно он задержал купцов, а затем истребил их. Караван был разграблен. Гаир-хана настигло возмездие. Ан-Насави, отнюдь не сторонник Чингис-хана, отнесся к ситуации с пониманием. Когда Чингис-хан завладел Отраром, он велел привести к нему Гаир-хана, «затем приказал расплавить серебро и влить ему в уши и глаза. Так он был убит в мучении и был наказан за позорный свой поступок, за гнусное дело и за происки, осужденный всеми»[894]. Расплавленное серебро не стоит сопоставлять с похищенным серебром торговцев. Дело не в знаковой ценности этого металла, а в том, что серебро хорошо плавится.

Когда Георгий Пахимер пишет о символическом характере смерти от золота, он приближается к истинному пониманию ситуации. Условность того, что принято называть исторической действительностью, здесь раскрывается с особой силой. По версии Георгия Пахимера, монголы влили в горло халифу расплавленное золото, что с известной оговоркой может означать превращение халифа в «золотого человека». В мифологическом плане золото воплощает космическую полноту и завершенность. Византийская версия есть зеркальная или кощунственная реализация космической полноты. Духовная функция золота — защищать жизненные силы царя, сворачивается и золото становится орудием смерти. В восприятии современников магическая сторона казни была вытеснена темой золота.

Версия Марко Поло (1254–1324) совпадает с той, что услышали крестоносцы в 1258 г. от купцов, посещавших Египет. Согласно этой версии, халиф умер от голода, запертый в своей сокровищнице. Фольклорный вариант гибели халифа разнесли по всему свету купцы.

«У бодакского калифа, по истинной правде, золота, серебра и драгоценных камней более, нежели у кого-либо. Вот в 1255 г. от Р. X. Алау (Хулагу), великий царь татар, брат того хана, что ныне царствует, набрал большую рать, напал на Бодак (Багдад), да и взял его силою. Великое то было дело. В Бодаке, не считая пеших, было сто тысяч одних конных. И когда Алау взял город, открыл он калифскую башню, и была она полна золотом, серебром и другими богатствами; никогда, нигде не видено было зараз столько богатства. Посмотрел Алау на эти богатства и подивился. Позвал он к себе калифа, да и говорит ему: „Калиф, на что ты собрал столько богатства? Что ты задумал с ним делать? Иль ты не знал, что я твой враг и иду с большой ратью уничтожить тебя? Если же ты это знал, так почему не роздал ты этого богатства конной и пешей рати, чтобы они защищали и тебя, и твой город?" Молчал калиф и не знал, что отвечать. Сказал тогда Алау опять: „Вижу я, калиф, что любишь ты свое богатство, отдаю его тебе, кормись им". Приказал Алау заключить калифа в ту самую башню с казною и запретил давать ему есть и пить. „Калиф, — говорит он ему потом, — ешь свое богатство, сколько хочешь, полюбилось оно тебе сильно, и не будет тебе никогда другой еды!м. Умер калиф через четыре дня после того, как посадили его в башню. И было бы калифу лучше, если бы роздал свое богатство воинам, чтобы защитили они и страну, и народ, и не погиб бы он ограбленный, вместе со всеми своими. После него не было более калифа»[895].

Почти одновременно, в 1307 г., армянский принц Гайтон излагает всем известную в Европе версию о смерти халифа в сокровищнице. И вновь ильхан дает назидательный урок скупому халифу[896]. Из сочинения Гайтона этот сюжет заимствовал флорентийский историк Джованни Виллани: «В 1254 г. племянник татарского хана и императора Хоккаты Маньо, поддавшись уговорам и наставлениям армянского царя Айтона, принял крещение и вместе с этим царем отправил своего брата Алоона на отвоевание Святой земли для христиан, дав ему огромное войско из конных татар. Это войско вторглось в Персию и разгромило багдадского халифа (то есть сарацинского папу), захватив его в плен и заняв город Багдад, в древности именовавшийся Вавилоном Великим. Халифа поместили в его сокровищницу, где он собрал множество золота, серебра и драгоценных камней, так что богаче ее не было в мире, но из скупости не позаботился обзавестись солдатами, рыцарями и войском для защиты своих богатств. Поэтому татарский полководец сказал ему, чтобы он питался собранными сокровищами и другой еды не просил, и халиф умер от голода среди стольких богатств. Это произошло в 1256 г.»[897].

Слухи о том, что халиф не осуществил раздачи денег своим войскам, имели основание. Монголы не в одночасье появились под стенами Багдада, около года шла дипломатическая переписка. Высшие лица в окружении халифа, вазир и даватдар, испытывали взаимную неприязнь, и перед лицом монгольского вызова настаивали на противоположных планах. Вазир предлагал отправить в дар монголам тысячу верблюдов, нагруженных редкостными товарами. Даватдар пообещал ограбить этот караван. Тогда халиф распорядился произвести подсчет своих войск, чтобы обогатить их дирхемами и динарами. Вазир понимал, что халиф денег не даст, но назло недругам приказал, чтобы начался смотр войскам и чтобы молва о большом скоплении рати при халифе дошла до ближних и дальних мест и охладила злой умысел врагов. «Через пять месяцев ‘ариз объявил вазиру, что собралось множество отрядов и громадная рать и что наступил час раздачи халифом денег. Вазир доложил, а Муста'сим уклонился отговоркою. Вазир совсем отчаялся в его обещаниях, смирился с судьбою и стал терпеливо ожидать, что же судьба [теперь] извлечет из-за завесы»[898]. За завесой скрывалась драма халифского дома.

Воображаемый диалог между победителем и побежденным, Хула-гу и ал-Муста’симом, восходит к архетипу, где разворачивается диалог между правителем-воином и правителем, накопившим великолепные сокровища. Эти фигуры символизируют противоположные жизненные стратегии. Обозначенный конфликт целей был хорошо известен в придворных кругах всего Среднего Востока. Ал-Бируни (973-1048) вспоминает подобную историю в трактате «Собрание сведений для познания драгоценностей», рассказывая о свойствах горного хрусталя. Приведу ее полностью, поскольку в ней присутствуют все элементы интересующей нас легенды: назидание поверженного, которого обвиняют не в алчности, а в излишней любви к сокровищам, помещение правителя в клетку и, наконец, попытка избежать фатума, что указывает на широкую известность сюжета.

«Как прекрасны слова Йакуба ибн Лайса[899], [сказанные им], когда, внезапно напав на Нишапур, он захватил Мухаммада ибн Тахира[900], правителя Хорасана, неодетым и заставил его обойти с ним казнохранилище и показать ему все то, что в них было. Когда они дошли до хранилища посуды, Мухаммад начал перечислять стоимость предметов из гладкого и резного хрусталя; тогда Йа’куб приказал своему гуламу разбить их палицей, и тот разбил их. Затем Йа’куб напился из своей кружки, которая была из латуни толщиной в мизинец, а напившись, бросил ее оземь, так что она зазвенела и покатилась. И сказал он Мухаммаду: „О сын распутницы, разве принесло тебе пользу то, что ты растратил деньги на эти сосуды, а я обходился без них! Почему ты не потратил деньги, уплаченные за них, на наем мужей, которые защитили бы тебя от меня?". Затем он велел посадить Мухаммада в сундук (клетку?), повез его с собой в Ирак, и не выпустил бы его из рук, если бы ему не нанес поражение ал-Муваффак[901]. У Йакуба на жизненном пути был [успех], к которому, как известно, привела его молодость его державы и счастье, сопутствовавшее его делу; об этом говорит тебе [также] история его брата Амра. Воцарившись после Йакуба, он передал своему доверенному лицу для отправки в Багдад много денег и приказал ему истратить их на драгоценные хрустальные сосуды и [сам] выбрал их. А тот человек наслышался рассказов наподобие тех, что были приведены [здесь] и сердце не позволило ему погубить золото; тогда он отлил из него сосуды, чаши и кувшины. И когда он доставил их, Амра огорчило нарушение приказа, и он велел во время приема дать этому человеку пить в одной из тех чаш, под видом благоволения. Виночерпию же он приказал поместить в чашу крестовую змею, что тот и сделал, а эта змея имела обыкновение прыгать на голову человека. Она прыгнула на него и укусила его в кончик носа, и человек тут же упал замертво»[902].

Большая часть версий смерти халифа, равно как и случай с горным хрусталем из казнохранилища Мухаммада ибн Тахира, описывают фигуру поверженного правителя, царствующего в призрачном мире сокровищ. Священный царь и должен был обладать предметами, недоступными простым смертным. Сокровища подчеркивают его божественный статус и никак не связаны с такими прозаическими вещами, как выплаты войскам. Что касается заключения халифа в клетку, то обещание посадить в железную клетку было обычной угрозой в отношениях между правителями Ближнего Востока[903].

Следует различать простые вещи: из того обстоятельства, что в книги Марко Поло и Жана де Жуанвиля включены сведения о трагической участи последнего халифа, вовсе не следует, что версии событий принадлежат этим авторам. Жан де Жуанвиль называет свой источник: рассказы купцов, приехавших из Багдада в Египет. Марко Поло сам вращался в среде персидских торговцев. Ясно, что версия смерти халифа, запертого в сокровищнице, имеет «багдадское» происхождение, а не европейское. Настаивать на обратном — это просто не понимать суть вопроса[904].

Аббасидский халифат, т. е. вторая династия халифов (749-1258), прямых потомков Аббаса, дяди пророка Мухаммада, был уничтожен в 1258 г. Мамлюкский правитель Египта Бейбарс (1260–1277) счел необходимым для придания авторитета своей власти восстановить Аббасидский халифат и формально признать себя его вассалом. Некий беглец из Багдада, выдававший себя за одного из членов фамилии Аббасидов и пребывавший в Дамаске, был приглашен в Каир и в начале 1261 г. в торжественной обстановке провозглашен халифом под прозванием Мустансир. Бейбарс торжественно принес присягу новому халифу; со своей стороны халиф Мустансир утвердил Бейбарса султаном (светским правителем) всех мусульманских областей.

В армии Хулагу, осаждавшей Багдад, были и отряды Берке, поскольку поход против Ирана был общим мероприятием Чингизидов. Когда же между Хулагу и Берке произошел разлад, то последний приказал своим отрядам в армии Хулагу уйти в Египет в 1261 г.

Первое посольство Бейбарса к Берке было снаряжено с большой пышностью, а отправка сопровождалась поразительной церемонией. На торжественное собрание прибыл халиф, была зачитана его родословная, якобы восходящая к Пророку, что было подтверждено главою казиев Тадж-ад-Дином. Поскольку родословную составили специально для отправки Берке, она была раззолочена[905]. Неизвестно, чему стоит поражаться: почти мгновенному воскрешению халифа, либо тому, что мнимая родословная халифа вручается Чингизиду. Врагом Египта и Золотой Орды был объявлен многобожник, т. е. покровитель буддистов, Хулагу.

Египетский халифат просуществовал до 1517 г.; но в мамлюкском государстве аббасидские халифы, действительные или мнимые, не обладали властью. Однако, по мусульманским представлениям, халиф оставался единственно законным главой всех мусульман, источником всякой власти в мусульманском мире, и признание египетского халифа считалось наиболее ярким признаком разрыва с монгольскими традициями. Из вассалов монгольских ханов, кто одним из первых обратился к египетскому халифу с просьбой об инвеституре и принес ему присягу был Мубариз-ад-Дин Мухаммад (ум. 1359), основатель династии Музаффари-дов в Южной Персии, эмир ильханов и муж монгольской царевны.