Александр Григорьевич Юрченко Восток в описании Жана де Жуанвиля

Царь Киликийской Армении и конийский султан. Комментарий к § 143

События в Закавказье подробно описал армянский историк Киракос Гандзакеци (1200–1271). Если верить Киракосу, последовательность событий была иной. В 1242 г. монгольский полководец Бачу-хурчи (Байджу-нойон) завершил покорение земли румского султана из династии Сельджукидов Гийяс-ад-Дина Кай-Хусрау II (1237–1246)[813]. Собственно война шла на территории Армении, подвластной тюркам-сельджукам. Узнав о разгроме войск румского султана, царь Малой Армении покорился монголам в 1242 г. По словам Киракоса, «царь Хетум, владевший Киликией и тамошними областями, видя, что султан понес поражение от них [татар], отправил к ним посланцев с богатыми приношениями, чтобы заключить с ними соглашение о мире, и покорился им. [Посланцы], прибыв к Великому двору, благодаря содействию князя Джалала[814] были представлены Бачу-нойону, жене Чармагуна Элтина-хатун и другим великим вельможам. Выслушав посланцев царя [Хетума], приняв дары, [татары] потребовали у него выдачи матери султана, жены и дочери его, убежавших и скрывшихся [в Киликии]. Узнав об этом, царь Хетум очень огорчился и молвил: „Лучше бы сына моего Левона они потребовали у меня, нежели их“. И так как он очень боялся их, [боялся], как бы это не стало поводом к большому несчастью, то волей или неволей выдал [татарам] их, а также богато одарил тех, кто приехал за ними. <…> [Татары] заключили с царем союз и, по обычаю своему, дали грамоту, называемую эль-тамгой. И в таком положении они ожидали наступления весенней поры, чтобы еще раз совершить нападение на султана и его страну»[815].

Райская река Нил и специи. Комментарий к § 189

Родиной дерева алоэ (Aquillaria agallochum L.) является Юго-Восточная Азия. Древесина алоэ, шедшая на изготовление курений, — это тяжелая, темная, переболевшая древесина, отличающаяся от более светлой и легкой вокруг нее. Она насыщена смолой и сильно пахнет. Иногда такие патологически благоуханные выросты очертаниями напоминали людей или животных, что сильно увеличивало их рыночную стоимость. Арабские купцы закупали ароматную древесину в индийских портах, различая пять видов алоэ[816].

Египетская Александрия была одним из мировых центров торговли пряностями. Казалось бы, здесь легко было выяснить происхождение алоэ, но это не так.

Для европейцев область произрастания алойного дерева была загадкой, которая имела бесспорное решение. Считалось, что куски алоэ и другие пряности приплывают в Египет по Нилу, берущему начало в раю. Эта идея не столь наивна, как может показаться с первого взгляда. Дело в том, что такие реки существуют, например, на Цейлоне, который арабы считали местом пребывания Адама. «Все побережье страны Цейлон, — рассказывает марокканский путешественник Ибн Баттута, — покрыто стволами коричного дерева, которое приносят сюда горные реки. Великое множество стволов громоздится у берега. Жители Мабара и Ма-лабара берут их на дрова и ничего за это не платят, только преподносят султану ткани для одежды в качестве ответного подарка»[817].

В христианской географии существовала теория подземных рек, связывавшая четыре библейские реки с раем[818]. Ранний вариант этой теории представлен в сочинении Филосторгия (IV в.), сохранившейся в выписках патриарха Фотия. «Рай, пишет Филосторгий, расположен по линии восточного солнцестояния… Он основывается на том, что река, ныне называемая Фасисом, а в Священном Писании именуемая Фисоном, беря начало в рае[819], устремляется затем от северо-востока преимущественно на юг и впадает в прилегающий к тем берегам океан напротив острова Тапробана[820]. Там по берегам реки находят так называемый кариофилон (гвоздику) — не то плод, не то цветок, и местные жители убеждены, что он — от одного из райских древ. Действительно, вся земля, лежащая выше их края, совершенно пустынна и поражает бесплодностью. Поэтому цветок, приносимый рекой, явно свидетельствует, что она все время течет по земле, нигде не спускаясь в ее недра, иначе цветок сей никоим образом не мог бы быть вынесен на поверхность. <…> То же самое справедливо и в отношении Нила, а о том, что он вытекает из рая, свидетельствуют сказания Моисеевы, в которых он назван Гионом, греки же прежде называли его Египтием. Нил, как можно предположить, проистекал из рая, прежде чем достичь обитаемых мест, поглощается землею, и далее, проложив себе путь под Индийским морем и, таким образом, обойдя его кругом (поверить в это возможно, но кто из людей знает наверняка?), проходит под всей срединной землею; он течет в недрах земли вплоть до Красного моря и под самым морем и выходит на поверхность на левом его берегу у подножия гор называемых Лунными»[821].

Буквальное понимание теории подземных рек приводило к неожиданным умозаключениям. Жан де Жуанвиль, описывая Нил, полагает, что в водах этой райской реки египтяне с помощью сетей вылавливают имбирь, ревень, дерево алоэ и корицу.

В средневековом латинском травнике упоминается дерево Aloen lignum: на иллюстрации изображен человек с сачком на берегу реки, текущей из рая[822]. В «Книге о простейших лечебных средствах» Платеария Маттеуса (XIII в.) изображена такая же сцена. По Платеарию, алоэ — дерево, растущее в лесах Вавилонии. Человек сачком ловит плывущие по реке веточки этого чудодейственного растения[823].

Индийский имбирь (Amomum zingiber) — крупное растение на высоком стебле, напоминающем стебель тростника. Используются только корневища: они имеют продолговатую форму, размером с большой палец руки, очень узловатые; распространяют сильный ароматический запах и имеют жгучий вкус. После цветения корневища откапывают, очищают и высушивают на солнце. Благодаря содержанию эфирных масел многие имбирные издавна используют как пряные и лекарственные растения. Имбирь аптечный происходит из Южной Азии.

Ревень (Rheum palmatum L.) находил широкое применение в арабской медицине. Использовали освобожденные от наружной коры высушенные корни и корневища. В травниках Хильдегарды Бингенской и Одо из Мены это китайское растение не упоминается. Однако в средневековом латинском травнике он изображен под названием Reubarbarum[824].

Корица представляет собой сушеную кору определенных разновидностей лавра (Laurus Cinnamomum), растущих в Индии, на Цейлоне и в Китае.

Младший современник Жана де Жуанвиля, Марко Поло, не заблуждается относительно роли Нила: товары из Индии приходят морским путем в аравийский порт Аден, затем их перегружают на суда, плавающие в Красном море, затем вьючат на верблюдов и за месяц доставляют к Нилу. «По этой реке товары легко сплавляются до Александрии. Вот так-то, этим путем получают сарацины в Александрии и перец, и пряности, и дорогие товары»[825].

Истоки Нила. Комментарий к § 190

Рассказ о попытках египетских правителей выяснить истоки Нила традиционен для арабской географической литературы. Отвесные скалы — это ничто иное, как пороги в Асуане. Арабские путешественники проникали значительно дальше. Шихаб-ад-Дин Ахмад ан-Нувайри (1279–1331), начальник канцелярии в одной из египетских провинций, написал географическое сочинение «Предел желания относительно дисциплин адаба», где ссылается на книгу Кудама ибн Джафара (ум. между 922 и 948 гг.), крупного чиновника Багдадского халифата: «Кудама ибн Джафар говорит, что его истоки — с горы ал-Кумр за экватором, из источника, из которого вытекают десять рек. По пять из них сливаются в озеро, и затем из каждого озера вытекает по две реки, и эти четыре реки сливаются в одно большое озеро в первом климате. Из этого озера вытекает река Нил.

Автор книги „Развлечение жаждущего путешествовать по дальним странам"[826] говорит, что это озеро называется озером кура, по племени черных, обитающих вокруг него. Это дикари, которые едят попадающих к ним людей. Из этого озера вытекает река Ганы, а также река ал-хабаша. Выйдя из него, Нил пересекает страну Кура, затем страну нана (тоже племя черных, живущих между Канимом и Нубией) и когда доходит до Дункулы, столицы Нубии, отклоняется от западных пределов Нубии к западу и переходит во второй климат. По обоим берегам его поселения нубийцев, а посреди него несколько обширных островов, обитаемых, с городами и деревнями. Затем он пересекается порогами, и суда нубийцев спускаются до них, а суда из Верхнего Египта поднимаются до них. Там зубчатые скалы, через которые суда могут пройти только во время подъема Нила. Затем Нил течет к северу. На восточном берегу его из городов Верхнего Египта Асуан»[827]. Если сравнить эти описания с рассказом Жана де Жуанвиля, то становится ясным, что представления крестоносцев об истоках Нила не простирались дальше Асуана, исходной точки арабских поисков.

Орден ассасинов. Комментарий к § 249

Исмаилитов Сирии и Ирана со времени первого крестового похода их оппоненты сунниты, а вслед за ними и западные рыцари, считали сектой убийц. Крестоносцы по аналогии со своими орденами назвали их орденом ассасинов. В восприятии европейцев это был опасный и таинственный противник, умеющий любым путем настичь намеченную жертву. Практика политических убийств не была изобретением ассасинов. Всеобщее неприятие вызвало то, что, исмаилиты, вернее, низариты, открыто признали убийство политическим средством борьбы. В первую очередь, их жертвами становились государственные деятели, военачальники или правители провинций, препятствовавшие распространению исмаилитской пропаганды.

Горным старцем крестоносцы называли главу сирийских исмаилитов, чей замок — Масйаф — находился в горах Северного Ливана. Другим центром исмаилитов был Аламут в Кухистане. Повелитель Аламута Ала-ад-Дин Мухаммад (1221–1255) был вождем всех исмаилитских общин. Западным наблюдателям известна суть идейных расхождений между суннитским большинством и исмаилитским меньшинством. Низариты — представители одного из направлений шиитского ислама — приписывали Али божественную сущность. Это обстоятельство известно Жуанвилю, что же касается его утверждения, что Али был дядей Мухаммада, то оно ошибочно. Али ибн аби Талиб (ум. 661) — двоюродный брат Мухаммада, муж его дочери Фатимы, четвертый праведный халиф. Шииты считают Али наделенным божественной силой, благодатью — баракой — которой обладали пророки Адам, Ибрахим, Муса, Иса и Мухаммад.

В ожидании Истинного имама низариты объявили период скрытых имамов. Аш-Шахрастани исследовал учение исмаилитов: «Они говорили, что земля никогда не лишена живого ка'има, имама — видимого, открытого, или тайного, скрытого. Если имам был видимым, то допустимо, что его доказательство (худжжа)[828] будет скрытым. Если же имам был скрытым, то его доказательство и его эмиссары непременно будут видимыми. Они говорили, что постановления имамов обращаются по семи, как дни недели, семь небес, семь планет. Постановления накибов[829] обращаются по двенадцати. Отсюда у имамитов-катитов имело место недоразумение, поскольку они число накибов установили для имамов. Затем после скрытых имамов было появление Ведомого Аллахом по правильному пути, Исполнителя повеления Аллаха и его потомков как последовательный ряд указаний одного имама на другого. Согласно их учению, кто умер, не познав имама своего времени, тот умер языческой смертью. Равным образом, кто умер, не исполнив свой долг — присягу имаму, тот умер языческой смертью. <…> Самое известное их прозвище — батиниты. Это прозвище закрепилось за ними именно из-за признания ими того, что всякое явное имеет скрытое (батин), каждое откровение имеет толкование»[830].

В то же время на практике отношение суннитов к исмаилитам было резко отрицательным. Благочестивый паломник Ибн Джубайр в 1183 г. проехал через приморские горные области Ливана. Его рассказ демонстрирует всю степень нетерпимости суннитов: «На склонах горы Ливан располагаются крепости еретиков-исмаилитов — секты, отделившейся от ислама; они приписывают человеческому существу божественные черты. Судьба послала им дьявола в образе человеческом по имени Синан, который увлек их ложью и выдумками и очаровал их таким образом, прибегнув к этой хитрости. И они сделали его своим обожаемым божеством, вверив ему свои души и полностью подчинившись ему и исполняя его приказы; так что если он велит кому-либо из них броситься с высокой горы, тот так и поступает, спеша к своей гибели в угоду ему. Аллах сводит с пути кого хочет, и наказывает, кого хочет, по своему всемогуществу»[831].

Сторонним наблюдателем, каким был раби Вениамин Тудельский, совершивший поездку по Ближнему Востоку (в середине XII в.), сирийские ассасины воспринимались как сплоченная диссидентская группа: «Вблизи Гевала живет народ, называемый хашишины, который не принимает учения Магомета, а признает своим пророком некоего Канбата: ему эти горцы во всем повинуются на жизнь и на смерть. Зовут его шейх ал-Хашишин: он их старейшина, и его приказания исполняются всеми безусловно. Место его жительства город Кармос [Кадмос]: это [древний] Кедемоф, в земле Сихона. Означенные горцы питают друг к другу неограниченное доверие, следуя правилам своего старейшины. Этих людей все страшатся, потому что они готовы убивать даже властителей, если приказано это сделать. Земля их обнимает пространство восьмидневной ходьбы. Они ведут войну с эдомитянами, которых зовут франками[832], и с властителем Триполи»[833].

Мамлюки Египта. Комментарий к § 280–286

Войско египетских султанов включало тюркскую конницу. Это были мамлюки (рабы), кипчаки, попавшие в плен к монголам и проданные в рабство купцам, которые вывозили их в Сирию и Египет. Да и сам мамлюкский султан Египта Бейбарс (1260–1277) был родом из кипчакской степи. В свое время он был куплен эмиром Айдакином ал-Бундукдари, а 1254 г. аййубидский султан Салих назначил его командиром одной из частей своей личной гвардии. Опытный полководец, Бейбарс разгромил крестоносцев Людовика IX при Мансуре (1250) и монгольский арьергард под командованием нойона Китбука при Айн-Джалуте (1260). Не получив должную награду за эту победу, он вступил в сговор с эмирами и убил султана Кутуза, после чего был провозглашен правителем Египта. «Когда во главе управления Египтом стал скиф (т. е. кипчак), то еще более потребовалось [в Египте] скифское племя, из них составлялось войско», — писал византийский историк Георгий Пахимер (1242 — ок. 1310).

Кипчакские юноши проходили специальную подготовку и становились профессиональными военными. Было две категории тюркских мамлюков — бахриты, купленные аййубидским султаном Салихом и размещенные им в казармах на острове Рода в дельте Нила (бахр — «море, река»); и бурджи-мамлюки — организованный султаном Калауном мамлюкский корпус из монголов и черкесов, размещавшийся в башнях (бурдж) каирской цитадели.

Средневековый египетский ученый, автор последней большой энциклопедии мамлюкской эпохи Шихаб-ад-Дин Абу-л-Аббас Ахмед ибн Али ал-Калкашанди (1355–1418) в разделе о Дешт-и Кипчаке кратко излагает историю этого явления: «Говорит он: у них (кочевников-кипчаков) нет ни приверженности к религии, ни уравновешенности разума. Затем, вслед за этим, он говорит: вместе с тем они относятся к лучшим из тюрков по характеру из-за своей верности, смелости, избегания вероломства, совершенства станов, миловидности, безупречности достоинств. Потом он говорит: из них состоит большинство войска Египта: его цари, эмиры, воины. Так, когда ал-Малик ас-Салих Наджм-ад-Дин Аййуб хотел купить мамлюков, [он покупал] из них. Затем из [этих] мамлюков происходили и те, кто достигал [сана] царя и султана. Так один народ склонялся к другому, и возникло стремление к их умножению, так что в Египте по внешнему облику люди стали похожими на них, и охрану всех границ [его] осуществляли они. Из них [происходят] луны его шествий, сердца его меджлисов, вожди его войск, великие люди его земли. Ислам превозносит их отношение к защите веры, ведь они ради Аллаха отдавали все силы своего народа.

Говорит он: достаточно [сказать об их] первой победе в день [битвы] при Айн Джалуте, когда ал-Малик ал-Музаффар Кутуз, тогдашний владыка Египта, в 658 г. хиджры [1260 г.] сломил войска Хулагу, царя татар. И это после того, как войска всех стран были не в силах одолеть их и когда они смогли уничтожить [силу] султана Джалал-ад-Дина Мухаммада ибн Хорезмшаха и перебили его войско. И это притом, что египетская армия по сравнению с войском Джалал-ад-Дина была подобна одной точке от круга и одному глотку от моря. Но Аллах одаривает победой того, кого захочет.

Что же касается этого нашего времени, то после того как стал [править] султан ал-Малик аз-Захир Баркук из рода черкесов, он предпочел [брать] мамлюков из своего рода. Тогда уменьшилось [число] мамлюков-тюрок в краях Египта, так что уцелело их очень мало, только остатки и потомки их»[834].

Доктрина исмаилитов. Комментарий к § 445

Возможно, в 1250 г. во времена Тадж-ад-Дина, главы сирийских исмаилитов, было отправлено посольство к королю Людовику, прибывшему в Сирию. Жан де Жуанвиль говорит об ответном посольстве к исмаилитам, и благодаря этому мы располагаем свидетельством из первых рук о положении дел в Сирии. Доминиканец Ив Бретонский отправился с исмаилитскими посланцами и посетил их вождя в горной цитадели в Масйафе. Ив говорил по-арабски и обсуждал с сирийским предводителем религиозные вопросы во внутренних покоях его резиденции. Жуанвиль писал спустя 50 лет после того, как Ив представил свой отчет; когда он сообщает со слов Ива, что исмаилитский предводитель возводил душу Петра через Авраама, Моисея и Авеля, не вполне ясно, какая именно исмаилитская доктрина имеется в виду. Однако судя по описанию вождя сирийских исмаилитов, этот человек обладал открытым характером и учтивыми манерами. У его ложа была книга, которую Ив принял за христианскую, и, похоже, он спокойно воспринимал попытки доминиканца исправить его теологические взгляды. Любопытно, не восходит ли рассказ Жуанвиля о шиизме в целом к впечатлениям Ива от его визита в Масйаф. Жуанвиль включает в эту категорию не только исмаилитов, но и бедуинов (батинитов?) Египта. В его изложении первоначально Али возвысил Мухаммада, но Мухаммад отверг Али, так что последний установил новый, свой собственный закон. Он включал принцип фатализма и благоприятной реинкарнации, если человек погибал, выполняя приказ своего господина. Существует предположение, что Ив обладал доступом к каким-то литературным источникам: именно из этих источников он, должно быть, позаимствовал пример, который, по словам Жуанвиля, действительно произошел на египетских улицах — женщина, очевидно, знаменитая Рабия древних мистиков, которая несла воду в Ад и огонь в Рай, чтобы люди не имели никакой корысти в служении Господу[835]. Разговор брата Ива со старухой — это метафора, в простых и ясных образах закодирован главный пункт мистической доктрины исмаилитов.

Обмен дарами. Комментарий к § 451

По мысли М. Дж. С. Ходжсона, поведение исмаилитского имама по отношению к королю Людовику никак нельзя назвать очень любезным. В качестве предостережения имам послал к королю, высадившемуся в Акре, трех человек: главу посольства, человека с кинжалами, а за ними следовал человек с саваном. Мне кажется, то была эпоха символов, когда ритуальный обмен загадками входил в дипломатический церемониал. Загадки следовало разгадывать. По крайней мере, эта мысль следует из теории игры Йохана Хёйзинга[836]. Три кинжала, последовательно вложенные один в рукоять другого, демонстрировали не только мастерство кузнеца, но и превосходство дарителя, обладающего необыкновенными вещами. Одновременно три кинжала были символом, разгадав который, нужно было дать ответ в символической форме. Почти такой же обмен дарами-символами между Александром и Дарием описан в поэме «Искандер-наме» Низами Гянджеви[837], что отражает реальную практику дипломатических контактов средневекового Востока. Неясно, на каких основаниях Ж. Ле Гофф назвал исмаилитских послов террористами, ведь они не под покровом ночи заявились в шатер короля: «И хотя эти террористы (terroristes), до самой смерти верные своему Старцу Горы, прибыли со страшной миссией, все же в них воплотилось то, что христиане феодального мира ценили больше всего: вера и верность. Ужасный и восхитительный Восток»[838]. Вопреки мнению Ж. Ле Гоффа, в рассказе Жака де Жуанвиля нет ни ужаса, ни восторга. Участникам диалога ясно, что три кинжала означают вызов, поскольку за кинжалами следует саван. На этот вызов французский король дал симметричный ответ: на следующей аудиенции он появился не один, а с двумя великими магистрами, представлявшими орден госпитальеров и орден тамплиеров. Имаму было известно, что эти ордена не боялись кинжалов исмаилитов, поскольку на место убитого великого магистра тут же был бы избран новый.

Пресвитер Иоанн и Чингис-хан. Комментарий к § 476

В знаменитой литературной мистификации 1145 г., адресованной императору Византии Мануилу Комнину, пресвитер Иоанн предстает могущественным правителем трех Индий[839].

Миф об этом царе с неожиданной силой возродился во время Пятого крестового похода, а именно в период сражений под Дамьеттой в 1219–1221 гг. Среди крестоносцев распространился слух о необычайном союзнике, который нанес сокрушительное поражение мусульманам на востоке и скоро объявится у границ Египта[840]. Ясно, что речь шла о военной кампании Чингис-хана против хорезмшаха. Чингис-хан в воображении лидеров крестоносцев рисовался царем Давидом, потомком пресвитера Иоанна, и эту ассоциацию подкрепляли сведения о военных успехах монголов в Хорезме и Хорасане.

Л. Ольшки убедительно показал существование двух фаз в развитии легенды о пресвитере Иоанне — западной и азиатской[841]. По его мнению, новая тенденция получила толчок в середине XIII в. и была связана с политической мифологией Монгольской империи. В силу дипломатических контактов между Западной Европой и Монгольской империей легенда о пресвитере Иоанне, царе Великой Индии, претерпела существенные изменения. Считалось, что Чингис-хан покорил Индию и убил пресвитера Иоанна.

Доминиканец Андре де Лонжюмо, вернувшись из Малой Азии, в донесении Лионскому собору 1245 г. утверждал, что нынешний монгольский хан — сын христианки, «ибо отец его, когда покорил себе всю Индию и того, кто называется пресвитером Иоанном (имя, которое дается всем царям Индии), убил, то взял в жены его дочь, а от нее родился тот царь, что ныне правит у тартар». Сведения из донесения брата Андре вошли в хронику Матфея Парижского. В 1246 г. царь Малой Армении Хетум отправил своего брата парона Смбата Спарапета в Монголию, к Гуюк-хану. В письме, посланном из Самарканда, Смбат сообщает кипрскому королю Генриху Лузиньяну о том, что христианский царь Индии признал владычество монголов. Этот трактовка событий полностью совпадает с известиями, принесенными с Востока послами Людовика IX в 1248 г.

В историческом обзоре доминиканца Винцента де Бове (ум. 1264), Чингис-хан в грандиозной битве побеждает царя Давида, сына пресвитера Иоанна. Вильгельм де Рубрук, исследуя вопрос о пресвитере Иоанне во время своего путешествия по Центральной Азии, пришел к мысли о бессодержательности этой темы, поскольку несториане «говорили о нем больше, чем в десять раз превышает истину. То же самое делают несториане, прибывающие из этих стран, то есть они производят много шума из ничего»[842].

Миф о пресвитере Иоанне оказался столь значимым для Запада в силу простого обстоятельства: царь Индии считался христианином и рассматривался как потенциальный союзник в мировой битве с исламом. Именно это обстоятельство не позволило легенде (или надежде) исчезнуть под напором реальных фактов. В XIV в. царство пресвитера Иоанна было перенесено в Эфиопию. Оно вновь рисовалось непобедимым и недостижимым.

Коронация Чингис-хана. Комментарий к § 476

Подробности коронации Чингис-хана неизвестны[843]. Неизвестен, собственно говоря, внутренний сценарий искомого события. Это означает, что на коронации не присутствовали представители других политических культур, чьи наблюдения только и дают материал для историко-культурных сопоставлений. Спустя почти сорок лет от предполагаемой даты коронации в Монголию прибыли послы французского короля Людовика IX. В их отчете 1248 г. изложена монгольская имперская легенда о том, как 52 рода избрали Чингиза ханом посредством случайного выбора стрелы с именем претендента. Мирное соглашение не привело к смерти ни одного племенного вождя или старейшины, и все они поклялись соблюдать законы Чингис-хана.

Есть основания полагать, что Чингис-хан взял власть силой, а не отдался на волю случая. Его главные соперники — хан кереитов и хан Найманов — были убиты, а их владения, скот и люди перешли к Чингис-хану. Ни о каком мирном объединении племен, за исключением небольшого числа групп, и речи не шло. Автор «Тайной истории монголов» не питает иллюзий на этот счет. Сюжет о стрелах конструирует идеальное прошлое, мирный договор 52 родов, следующих пути, предначертанному Вечным Небом. Выбор глав родов подтверждает выбор Неба. Эту политическую мифологию разрабатывали тюрки-несториане, они же и сообщили версию коронации послам Людовика IX. Остается неясным, почему названы именно 52 рода.

Наша задача — указать ранние материалы, подтверждающие практику избрания царя у тюрков путем случайной выборки. Михаил Сириец (XII в.) передает следующие легендарные сведения: «Когда они [тюрки] вторглись в области персов и начали занимать города, они захотели избрать себе царя. И собрались главы племен, по человеку от племени, приблизительно, 70 человек, знатных и наиболее уважаемых среди них, из 70 племен. И когда они уселись в круг, каждый со своей палкой в руке, они начертили на земле круглую фигуру, т. е. круг, и все условились твердо: тот, чья палка упадет в центр фигуры, будет царем. Каждый из них бросил свою палку так высоко, как мог, и все упали вне круга. Одна упала на середину [круга] и стала стоймя, прямо воткнувшись в землю. Это была [палка] человека из незначительного племени, и он воцарился»[844].

В текстах, собранных Н. Я. Бичуриным, сообщается, что в 610 г. китайский император Да-е (династия Тан) пожаловал тюрскому старейшине Шегую звание главного хана и передал ему через посланника бамбуковую стрелу с белым пером. Тюркский хан Шаболо Хилиши в 634 г. разделил свои владения на десять аймаков и в каждом поставил одного начальника, снабженного одной стрелой. Эти управители именовались десять ше и также десять стрел. Стрела выступает знаком власти[845].

Законы Чингис-хана. Комментарий к § 478

У Жана де Жуанвиля, персидского историка Джувайни и армянского писателя Григора Акнерци речь идет о законах (Ясе Чингис-хана), которые, по теории Т. Барфилда, радикально изменили степное кочевое общество[846]. У Винцента де Бовэ Чингиз, избранный ханом, называет три греха, а именно: ложь, воровство и прелюбодеяние, за которые с тех пор положена смертная казнь. То же самое о законах Чингис-хана сообщают послы Людовика IX: «Его установления должны были держать народ в мире, так чтобы никто не отнимал чужого добра и не бил других людей, если не хочет лишиться руки; и чтобы никто не вступал в связь с чужой женой или дочерью, если не хочет лишиться руки или жизни. Много прочих добрых заповедей он им дал, дабы жили в мире» (Жан де Жуанвиль. § 478). В свою очередь, Джувайни отмечает, что до прихода Чингис-хана к власти «они не были едины, и между ними не стихали войны и не прекращалась вражда. Некоторые из них считали воровство и насилие, разврат и безнравственность занятиями, свидетельствующими о мужественности и превосходстве. <…> Он установил новые законы и заложил фундамент правосудия; и те их обычаи, что были неподобающими, как пьянство или прелюбодеяние, искоренялись»[847].

Монгольская имперская мифологема известна и Григорию Акнерци, который записал ее со слов самих монголов. Божественные заповеди, переданные золотым орлом Чингизу, называются Ясой, их нарушение карается смертью. Христианский контекст избранничества Чингиза указывает на несторианскую обработку сюжета. Эту историю следует отнести к низовому классу имперских легенд, находивших сочувствие в тюрко-монгольской кочевой среде, вовлеченной в круговорот мировых событий. «Тогда, по повелению Бога, явился им ангел в виде орла златокрылого, и, говоря на их языке, призвал к себе их предводителя, которого звали Чангыз. Он пошел и остановился перед ангелом в виде орла, на расстоянии брошенной стрелы. Тогда орел сообщил им на их языке все повеления Божии. Вот эти божественные законы, которые он им предписал и которые они на своем языке называют Яса: во-первых, любить друг друга; во-вторых, не прелюбодействовать; не быть предателями; почитать старых и нищих; и если найдется между ними кто-либо нарушающий эти заповеди, таковых предавать смерти. Дав эти наставления, ангел назвал предводителя кааном, который с тех пор стал прозываться Чангыз-Каан. И повелел ему ангел господствовать над многими областями и странами и множиться до безмерного числа. Так это и случилось»[848]. География распространения мифа выглядит поразительно: о нем узнали и в Лионе, и в Багдаде, и в Сисе, столице Киликийской Армении, и в лагере французского короля Людовика в Палестине.

Яса, в первую очередь, регулировала отношения внутри «золотого рода» Чингис-хана: коллективный способ принятия важных решений; выборы преемника, которому должны были подчиняться все остальные; иерархию; организацию войска и охоты, как подготовки к войне; способы управления завоеванными землями, что подробно изложено только в сочинении Джувайни. Цель Ясы — в сохранении единства Монгольской империи, которое мыслилось как единство рода. Никакого отношения к жизни населения завоеванных территорий эти правила не имели.

Правило Чингис-хана. Комментарий к § 479

Что отличало монгольскую военную систему от предшественников, так это ее железная дисциплина. Хуннская и тюркская кавалерийские армии были склонны к дезорганизации во время боя, так как каждый дрался для своей личной выгоды. Монгольская армия была обучена воевать как скоординированная группа, следующая сигналам флагов и горнов. Те, кто ломал ряды либо для продвижения, либо для отступления, те, кто организовывал личный бой, не обращая внимания на приказы, или те, кто останавливался для грабежей, жестоко наказывались. Согласно имперской легенде, запрет заниматься захватом добычи во время боя был введен Чингис-ханом перед битвой с пресвитером Иоанном.

По сведениям Жуанвиля, приказ Чингис-хана звучал так: «А если победим мы, приказываю, чтобы преследование длилось три дня и три ночи и чтобы никто не дерзнул протянуть руку к какой-нибудь добыче, но все только убивали бы людей; ибо после того, как мы одержим победу, я поделю добычу между вами столь хорошо и справедливо, что будет удовлетворен каждый».

В «Тайной истории монголов» имеется следующая параллель к сюжету о военной добыче: «<…> на осень в год Собаки Чингис-хан положил воевать с татарами <…>. Прежде чем вступить в битву при урочище Далан-нэмургес, Чингис-хан, с общего согласия, установил такое правило: „Если мы потесним неприятеля, не задерживаться у добычи. Ведь после окончательного разгрома неприятеля добыча эта от нас не уйдет. Сумеем, поди, поделиться. В случае же отступления все мы обязаны немедленно возвращаться в строй и занимать свое прежнее место. Голову с плеч долой тому, кто не вернется в строй и не займет своего первоначального места!" В сражении при Далан-нэмургесе мы погнали татар. <…> В нарушении указа задержались, оказывается, у добычи трое: Алтай, Хучар и Даритай. За несоблюдение приказа у них отобрано, через посланных для этого Чжебе и Хубилая, все, что они успели захватить, как то: отогнанные в добычу табуны и всякие захваченные вещи»[849].

Алтай и Хучар по генеалогической иерархии были выше Чингис-хана, а Даридай-отчигин был младшим из братьев его отца — их непослушание было обусловлено претензией Чингис-хана на более высокий статус. Помня об этом, Чингис-хан неизменно опирался не на родственников, а на своих нукеров.

Правило Чингис-хана было известно и Рашид-ад-Дину: «Он издал указ, чтобы никто не [смел] заниматься захватом добычи, а чтобы забрали добычу [только] после того, как будет покончено с войною и враг будет уничтожен, [только тогда] все бы полностью мирно разделили между собою. Все согласились на этом»[850].

Этому правилу следовало войско Вату во время венгерского похода, чем, видимо, поразило воображение венгров: «Татары же, видя, что войско венгров обратилось в бегство, как бы открыли им некий проход и позволили выйти, но не нападали на них, а следовали за ними с обеих сторон, не давая сворачивать ни туда, ни сюда. А вдоль дорог валялись вещи несчастных, золотые и серебряные сосуды, багряные одеяния и дорогое оружие. Но татары в своей неслыханной жестокости, нисколько не заботясь о военной добыче, ни во что не ставя награбленное ценное добро, стремились только к уничтожению людей»[851].

«Правило Чингис-хана» сохраняло свое значение и в последующую эпоху. Степные войны всегда велись для грабежа, что обычно было чревато потерей контроля над боем и поражением. Ибн Рузбихан (1457 — до 1533), персидский хронист, приближенный и историограф Мухаммада Шейбани-хана, правителя кочевых узбеков, устами предводителя разъясняет гвардии, чем может обернуться поиск добычи во время сражения: «В то время когда ханская гвардия, [состоявшая] из славных амакчиев и храбрых чухраев, намеревалась выступить, с вдохновенных уст высокостепенного ханского величества сошли слова: „Вы, которые являетесь воинами и амакчиями [моей] гвардии, должны мужественно выступить на врага и никоим образом вы не должны обращать внимания на добычу и грабеж и во время сражения не стремиться к мирским благам. Вашим полем зрения должно быть сражение с врагом и победа над ним, и не следует, завидев добычу и предмет грабежа, тотчас же набрасываться на них. Если вы поступите так, то останетесь без помощи и не увидите лица победы [даже] во сне. Если же вы под сенью знамени его высочества Мухаммад-Тимур-султана проявите терпеливость и не направитесь никуда, кроме как на врага, на битву и сражение, то Всемилостивый и Всевышний Господь удостоит вас поддержки, а ханское величество сочтет своим долгом выдать вам из казны благоустройства равную долю того, что другие узбеки унесли с помощью набегов и грабежа, потому что вы во время битвы под сенью счастливого знамени его высочества Тимур-султана, проявляя терпение, выжидаете и совсем никуда не отклоняетесь для набегов и захвата добычи. Ханские наместники вознаградят вас из ханских урожаев и имущества".

В общем, им было указано стать в день боя под сень знамени его высочества Султан-Мухаммад-Тимура, совершенно отказаться от разбоя и грабежа имущества и захвата добычи и никоим образом не отделяться от султанского высочества, если даже воины разграбят все богатства мира»[852].

Несторианская легенда. Комментарий к § 481–486

Легенда о вознесении на небо князя из войска Чингис-хана демонстрирует видение грандиозной битвы народов кочевниками-несторианами. Для них Чингис-хан был некой эмблемой, символом, точкой кристаллизации собственных мифологем. Здесь нет достоверности в ее бытовом понимании, но есть достоверность высшего порядка.

Вечное Небо, которое покровительствовало Чингис-хану и возложило на него право управлять миром, в воображении несториан превратилось в небесного царя с великолепной свитой. Культ Тенгри в несторианских декорациях породил фантастическую феерию. В новой картине мира планы земных побед Чингис-хана составлялись на небесах. Истинной войной была небесная война. В противном случае все превращалось в банальный грабеж и вымогательство. Для внешних наблюдателей так оно и было.

Современные историки реконструируют внешний ход событий, полагая, что в этом и заключается смысл истории. Война Чингис-хана с мусульманским миром не сводима только к битвам людей, — сталкивались мифологемы. Средневековые описания этих событий, как правило, воспроизводят ту мифологему, что придает событиям смысл. Если диалог понимать как совмещение мифологем, то, скорее всего, он невозможен. На практике это означает невозможность описать события одновременно глазами противоборствующих сторон. Мусульманский историк ан-Насави называет Чингис-хана врагом Аллаха[853] и тем самым переводит реальное событие в разряд метафизического. Монголы не вели религиозных войн.

Несторианская легенда была осмыслена в крестоносном ключе, что отчасти объясняет ее католический блеск и рыцарскую этикетность. В легенде говорится о битве Чингис-хана с христианским царем Индии. О такой же грандиозной битве сообщает и Марко Поло. В обоих повествованиях победу одерживает Чингис-хан. На этом сходство завершается.

Некий предводитель кочевого племени, подданный пресвитера Иоанна, перешел на службу к монголам. Вскоре с ним произошла удивительная история. Он поднялся на высокую гору и был восхищен на небо. Вертикальное перемещение вверх знаменует попадание в божественный мир. Там он видит короля, восседающего на золотом троне. По левую руку преклонил колена Георгий в рыцарском облачении.

У небесного короля уже была готова программа: «Отправишься отсюда к своему королю и скажешь ему, что ты узрел меня, Того, кто является Владыкой неба и земли; и скажешь ему, чтобы он возблагодарил меня за победу, которую я ему послал над пресвитером Иоанном и его народом. И еще передашь от меня, что я дарую ему могущество, дабы подчинить всю землю». При желании здесь можно увидеть интерпретацию монгольской легенды о Теб Тенгри, загадочной личности в истории возвышения Темучина. «И в то время появился человек, о котором я слышал от надежных монголов, — сообщает Джувайни, — что в лютые холода, которые преобладают в тех краях, он обнаженным ходил по степи и горам, а потом возвращался и рассказывал: „Всевышний говорил со мной и сказал: „Я отдал все лицо земли Темучину и его детям и нарек его Чингис-ханом. Велите ему вершить правосудие так-то и так-то“»[854].

Небесный король предсказывает победу монголов над «императором Персии» (возможно, речь идет о султане Джалал-ад-Дине). Анализируя этот сюжет, Л. Фридман показал, что смысл легенды заключается в получении Чингис-ханом божественного мандата на завоевание мира, что нашло подтверждение в реальных военных успехах[855]. По наблюдению Л. Фридмана, интерес пророчества в том, что это не простое изложение мифа или фольклорный сюжет, а идеологическая легенда, связанная непосредственно с политическими событиями в Святой земле.

Точно такая же имперская программа известна и Григору Акнерци. Повеления Бога Чингис-хану передает золотокрылый орел. «Когда этот безобразный и злонравный народ узнал о том, что Господь повелел ему властвовать на земле, то, собрав войско, он пошел на персов и взял у них один город. Но персы, собрав силы, взяли этот город назад и отняли у них еще их собственный. Тогда татары, сделав воззвание по всем местам, где жили их племена, бросились на персов, победили их и овладели городом и всем их имуществом»[856]. Создается впечатление, что в XIII в. на просторах Евразии не осталось историков, незнакомых в том или ином варианте с монгольской мифологемой Вечного Неба. Спорадические военные кампании монголов были частью космической войны во исполнение воли Неба.

Вернемся к несторианской легенде. Согласно высшей инструкции, предводитель может отобрать для битвы с «императором Персии» всего триста воинов. Против него же выступит триста тысяч воинов. Победа малого числа над великим и будет знаком воли Владыки неба и земли. Соотношение численности войск следует понимать так: триста верных всадников получат поддержку небесного воинства. Мириады невидимых помощников обрушатся на врага и принесут победу. Обычные сообщения средневековых хроник о 100 000 или 500 000 армиях являются проекцией небесных битв на земные сражения. Стотысячные армии — это армии Бога.

Если речь идет о «божественном» послании, как в нашем случае, то небесное воинство останется незримым на земле. Если же послание будет перекодировано и превратится в историческое известие, то мы получим фантастические цифры как реальные. Обычно происходит совмещение тех и других текстов, и тогда свои воины не видят небесных помощников, а враги с ужасом их обнаруживают. Как вариант: свои видят одинокого всадника, громящего вражью силу. Отсюда самый известный ритуал: поединок двух всадников перед началом сражения, который обе стороны расценивали как божий суд.

Как действуют армии Бога, покажу на примере битвы русских со шведами из «Жития Александра Невского»: «Было же в то время чудо дивное, как в прежние дни при Езекии-царе. Когда пришел Сеннахириб, царь ассирийский, на Иерусалим, желая покорить святой град Иерусалим, внезапно явился ангел Господень и перебил сто восемьдесят пять тысяч из войска ассирийского, и когда настало утро, нашли только мертвые трупы. Так было и после победы Александровой: когда победил он короля, на противоположной стороне реки Ижоры, где не могли пройти полки Александровы, здесь нашли несметное множество убитых ангелом Господним. Оставшиеся же обратились в бегство, и трупы мертвых воинов своих набросали в корабли и потопили их в море. Князь же Александр возвратился с победою, хваля и славя имя своего Творца»[857].

В вялотекущих исследовательских спорах о численности средневековых армий, как правило, не учитывается божественная арифметика. Триста тысяч воинов «императора Персии» — число, достойное Владыки неба и земли. Арабский и христианский мир расценил монгольские победы как кару Бога, что и породило миф о несусветных полчищах Чингис-хана.

Несторианскому сюжету о небесном воинстве Чингис-хана соответствует персидский вариант, где Чингис-хан ожидает помощи от ангелов и дивов[858].

В несторианской легенде есть поразительный, на мой взгляд, момент. Из описания неясно, какой Бог сидит на золотом троне. Правда, он представился: «Я, Тот, кто является Владыкой неба и земли». Священники и монахи, верующие в этого Бога, совершают крещение. Очевидно, что небесный король есть Бог христиан-несториан. А где же тогда Тенгри? Функции Тенгри взял на себя небесный король, и теперь он покровительствует Чингис-хану. В этой функциональной размытости образа и заключается болевой момент. Тенгри вытеснен фигурой небесного короля, но замещение не прошло даром: небесный король озабочен успехами только Чингис-хана. Внешне ничего не изменилось, роковые перемены коснулись содержания образа. Несторианский Бог сохранил свой небесный трон и сверкающую свиту взамен на исполнение функций Тенгри. Монгольскую элиту, как известно, внешнее разнообразие чужого религиозного опыта не волновало. Вот как несторианские опыты отразились в практике дипломатических контактов с европейцами. Архиепископ Петр на вопрос о вероисповедании монголов «ответил, что они веруют в единого владыку мира, и когда отправили посольство к рутенам, поручили [сказать] такие слова: „Бог и сын его — на небе, Чиархан — на земле"»[859]. Католическая Европа не поняла сути несторианской утопии. Никакого Бога на небе у монголов не было, поклонялись они Вечному Небу.

Последние хорезмийцы. Комментарий к § 486

Появление монголов в Персии и на Кавказе в 1240 г. в качестве доминирующей военно-административной силы изменило геополитическую ситуацию всего региона. Для тех из современников, кто задумывался о сути перемен, она породила трудно принимаемые вещи. Как в новых условиях ощущали себя местные элиты? Ресурсы и амбиции князей (армянских ишханов, грузинских эриставов и румских султанов) на фоне монгольской мощи выглядели крайне ничтожно. Все их помыслы не шли дальше захвата каких-нибудь соседних крепостей. Грозой для них был хорезмийский султан Джалал-ад-Дин, разбивший грузинское войско[860] и внушавший трепет правителям Рума, однако султан был сметен монголами. Остатки хорезмийского войска, после гибели султана в 1231 г., бежали в Сирию и Египет, где 17 октября 1244 г. нанесли поражение крестоносцам[861]. Это обстоятельство не могло не взволновать западных наблюдателей, поскольку рыцари проиграли хорезмийцам, в свою очередь проигравшим монголам.

Летом 1247 г. западная разведка в лице главы дипломатической миссии доминиканца Асцелина изложила широкий взгляд на ситуацию: «Хорезмийцы, спасаясь от преследования, бежали в пределы Персии, и особенно наводнили город Грузии, Тифлис, где были убиты семь тысяч человек. После того же, когда тартары вошли в эти пределы, хорезмийцы вновь обратились в бегство, пока не нашли убежища в землях султана Турции. А затем, приглашенные султаном Вавилона, правителем Египта, направились в царство Иерусалимское и разбили христиан под Газой, и с соизволения Божьего, множество франков истребили, и святейший Гроб Господень разрушили, а также внутри и за пределами святого города убили еще большее число христиан, и произошло это в 1244 г. от Рождества Христова. Эти же хорезмийцы, после того как сотворили сие с соизволения Божьего и прочую нечестивость, были наконец самим Господом рассеяны по разным местам и уже почти все обратились в ничто»[862]. Святой Град был навеки утрачен для латинского мира[863].

Сей прискорбный факт был отмечен и крестоносцем Жаном де Жуанвилем, который дополняет рассказ королевских послов о разгроме султана Джалал-ад-Дина (названного императором Персии) князем, возглавлявшим несторианское войско у монголов: «Он отделил 300 воинов и велел их исповедовать и подготовить к бою и отправился сражаться с императором Персии, и победил его и изгнал из королевства; тот, бежав, добрался до Иерусалимского королевства; и это был тот самый император, который разбил наших людей и взял в плен графа Готье де Бриенна, как вы услышите позднее» (Жан де Жуанвиль. § 486). На самом деле, Джалал-ад-Дин давно уже был мертв, а хорезмийцами командовали несколько эмиров.

События выглядели так. После смерти Джалал-ад-Дина его эмиры и предводители отрядов поступили на службу к конийскому султану Ала-ад-Дину Кей-Кубаду. Это произошло в августе 1231 г. Конийский султанат, используя хорезмийцев, расширил свои владения за счет земель Аййубидов, владетелей Египта. 4 мая 1237 г. Ала-ад-Дин Кей-Кубад был отравлен, а новый султан заточил хорезмийского эмира в тюрьму, где тот и умер вскоре. Войско хорезмийцев поступило на службу к владетелю ал-Джазиры аййубиду ал-Малику ас-Салиху. В течение десяти лет (1237–1246) хорезмийские военные силы играли важную роль в событиях, происходивших на Ближнем Востоке. В основном они занимались грабежами и вымогательством. В 1241 г. хорезмийцы были разгромлены объединенными силами сирийских наместников. В 1244 г. их вновь пригласил на службу владетель Египта ал-Малик ас-Салих, против которого выступили владетель Дамаска и владетель Хомса в союзе с крестоносцами. Конное войско хорезмийцев стремительно прошло через Палестину, разгромив несколько городов. 11 июля 1244 г. хорезмийцы захватили Иерусалим, перебили в нем всех христиан, извлекли из церквей мощи святых и сожгли как церкви, так и мощи. В цитадели Иерусалима укрылось шесть тысяч госпитальеров и тамплиеров. При посредничестве владетеля Карака ал-Малика ан-Насира они выговорили себе возможность уйти из города. Но когда рыцари удалились от Иерусалима, хорезмийцы напали на них и перебили почти всех. До Яффы добралось только 300 рыцарей.

Сирийские Аййубиды в войне с египетской ветвью Аййубидов пошли на военный союз с крестоносцами. Противники встретились в сражении 17 октября 1244 г. близ Газы. На правом фланге сирийских Аййубидов стояли крестоносцы: 1500 конных рыцарей. Этим войском командовал правитель Тира Филипп де Монфор и граф Яффы Готье де Бриенн. Левый фланг занимали войска владетеля Карака, а центр — войска владетеля Хамы. Когда хорезмийцы и египтяне разгромили войско Хамы, они окружили крестоносцев и взяли в плен 800 рыцарей. Тогда же попал в плен и Готье де Бриенн.

В мае 1246 г. взбунтовавшиеся хорезмийцы потерпели сокрушительное поражение в битве с войсками Египта, часть отрядов подалась в Египет, а часть перешла на службу к монголам. На таком фоне начался крестовый поход Людовика IX (1245–1254).

Охота на львов. Комментарий к § 494

Арабский шейх Усама ибн Мункыз (середина XII в.), не раз охотившийся на диких кошек в сирийской пустыне, рассказывает несколько удивительных случаев со львами. Охота на львов была истинным мужским развлечением. Всадники встречали льва, вооружившись копьем. «Я выдержал со львами много боев, которых мне не перечесть, — признается Усама ибн Мункыз, — и убил из них стольких, что никто не может в этом сравниться со мной, хотя во многом другом у меня есть соперники; я приобрел такой опыт и умение в бою со львами, какого не имеет никто, кроме меня. Скажу еще, что львы, как и другие дикие животные, боятся сынов Адама и бегут от них. Лев беспечен и ленив, пока не ранен, а когда поллучит рану, то действительно становится львом; тогда-то и следует его бояться»[864]. Охотничий прием, описанный Жуанвилем, он не упоминает.

Клятва на крови. Комментарий к § 496

1. Обычай клятвы на крови не был ни половецким, ни монгольским; это общестепной обычай. Еврейский путешественник XII в. раби Петахия Регенсбургский описывает обычай клятвы на крови, который он наблюдал у половцев, кочующих около Днепра: «В этой земле не ходят иначе, как с провожатым. Вот каким образом каждый из сынов Кедара (половцы) связывает себя клятвою со своим спутником. Он втыкает иголку в свой палец и дает тому, кто должен с ним идти, высосать выступившую кровь, и с той минуты он становится как бы его плотью и кровью. Есть у них еще и другой род клятвы: наполняют медный или железный сосуд в форме человеческого лица, и пьют из него оба, странник и провожатый; после чего провожатый никогда не изменит своему спутнику»[865].

Рашид-ад-Дин также утверждает, что «монгольский обычай таков, что они приносят друг другу клятву кровью», и описывает, как Он-хан, налив в рог немного крови, послал одного из своих нукеров к Джочи-Касару для заключения клятвы[866]. Клятва на крови редко описывается в монгольских письменных источниках, скорее всего, в силу своей широкой известности[867].

2. В приписке к Люксембургской рукописи книги Иоанна де Плано Карпини сохранились сведения венгерских послов о том, что великий хан Гуюк начал подготовку к западному походу. «А король Бела, взволнованный и устрашенный этими услышанными разговорами, дал своего сына, [уже] избранного королем, в мужья дочери короля команов[868], причем свадьба была заново отпразднована в Венгрии. А во время этой свадьбы десять команов сошлись для клятвы над собакой, разрубленной надвое мечом, по их обычаю, — [клятвы в том], что будут отстаивать землю венгров также, как верные [люди венгерского] короля, против тартар и варварских народов»[869].

Рашид-ад-Дин описывает клятву, «крепче которой нет среди монгол. Клятва эта заключается в следующем: они вместе зарубают мечом жеребца, быка и кобеля и [при этом] говорят: „О господь неба и земли, слушай, какую клятву мы приносим! Эти [самцы] — корень и мужское начало этих животных. Если мы не сдержим своего слова и нарушим договор, пусть мы станем такими же, как эти животные"»[870].

Тюркские знамена. Комментарий к § 537

Речь идет о кипчакском войске, которым предводительствовал хорезмийский султан Джалал-ад-Дин, поэтому франки называли их хорезмийцами. Красный цвет полотнищ знамен был излюбленным цветом у тюрков[871]. Навершие делалось из конских грив. Влияние степной культуры отразилось на древнерусских знаменах, на которых ниже навершия крепился яркого цвета бунчук (челка стяговая). На миниатюрах она окрашена в багряный цвет[872].

Манна небесная. Комментарий к § 567

У Жуанвиля речь идет о растении под названием асклепиада (Calotropis procera R. Br.); сахаристая манна выделяется в ее узлах и соцветиях. Сахаристую манну также собирали с тамариска и верблюжьей колючки. Дело в том, что эти растения не выращивали, они произрастают сами по себе. То есть это дикие растения.

В 1279 г. францисканец Салимбене видел собрата по ордену, Иоаннина ди Олле, который вернулся из Египта и среди прочих чудесных вещей привез в стеклянном сосуде манну. Это обстоятельство подтолкнуло Салимбене к сравнениям манны со многими вещами: «Манна похожа на росу и на иней, и на белое семя кориандра, и на муку, и на мед. Все это не лишено тайны и прекрасно может соответствовать Сыну Божию»[873] (Салимбене де Адам. Хроника, с. 372).