1. Комплектование

Конскрипция. Теоретически каждый римский гражданин, достигший призывного возраста, считался военнообязанным. По оценкам специалистов, население империи в период принципата составляло 50–60 млн чел., в то время как армия насчитывала 300–400 тыс. солдат, из которых как минимум 200 тыс. служили во вспомогательных войсках. Таким образом, ежегодно требовалось около 5 % рекрутов, достигших призывного возраста. Но для легионов, где могли служить только граждане, этот процент мог возрастать до 10[5].

Один легион нуждался не более чем в 240 новобранцах в год, а 25 легионов, существовавших в I в., требовали ежегодно около 6 тыс. чел. пополнения. При учете вспомогательных подразделений, флота и подразделений, размещенных в столице, общее количество новых рекрутов возрастало до 18 тыс. чел.[6] Во II в. оно могло составлять от 9 до 14 тыс. чел. для легионов и от 10 до 18 тыс. для вспомогательных подразделений[7]. Таким образом, не было никакой необходимости во введении поголовной воинской повинности, и правительство предпочитало пополнять армию добровольцами. Однако уже в I столетии стало ощущаться отсутствие необходимого количества новобранцев, желавших добровольно отправиться на военную службу, а те, кто приходил в военные лагеря, были обычно нищими или бродягами. Поэтому от данного правила приходилось порой отступать и прибегать к принудительному набору (Тас., Ann., IV, 4). Принудительный набор давал армии солдат еще более низкого качества. Производившие его должностные лица отпускали за взятки годных для армии новобранцев, заменяя их заведомо непригодными для службы увечными или стариками (Тас., Ann., XIV, 18). Впрочем, в это время трудности пополнения армии не были еще столь ощутимыми, как это станет позднее. Привлечение на службу рабов и вольноотпущенников было эпизодическим и происходило, как правило, после периода гражданских войн[8].

Непрекращающиеся внешние и внутренние войны, тяжелые поражения, понесенные римской армией в III столетии, привели к тому, что в глазах римских граждан, военная служба окончательно утратила свою привлекательность: она стала гораздо более опасной, в отличие от периода принципата солдатское жалованье было невелико, да и выплачивали его крайне нерегулярно; военная добыча становилась все более редкой, а размеры ее все менее значительными. Поэтому правительство не могло более рассчитывать на приток добровольцев, и главным способом пополнения армии становится принудительный набор. Принципиальные изменения в системе комплектования армии происходят в период правления Диоклетиана. До конца III в. еще существовал такой же призыв (dilectus), как и в период принципата. Военная служба считалась обязательной для всех граждан империи, а потому римские должностные лица, производившие набор в городах, могли отправить в армию любого молодого человека, которого они считали пригодным для исполнения своего воинского долга[9]. Диоклетиан решил отказаться от этой системы и ввел на всей территории империи конскрипцию[10].

В составе конскрипции можно выделить два основных элемента: protostasia и prototypia. Вопреки утвердившемуся в науке мнению они обозначали не две различные системы поставки в армию рекрутов, но два типа повинности (munus), одна из которых носила фискальный характер и ее должны были нести все без исключения, а другая имела форму литургии и лежала только на куриалах[11]. Конскрипция была возложена главным образом на земледельцев среднего класса, которые были обязаны поставлять армии одного или нескольких рекрутов, точно также как они поставляли ей продукты или выплачивали деньги фиску[12]. Количество отправляемых в армию новобранцев определялось размером земельного надела, которым располагал посессор (CTh, VII, 13, 7, I)[13]. Минимальной единицей обложения было capitulum (temonis). Размеры capitulum точно неизвестны. В 370 г. они могли составлять от 500 до 750 гектаров[14]. В каждом capitulum за отправку рекрута отвечал посессор (capitularius, или temonarius)[15].

Землевладельцы, размер имущества которых был признан недостаточным для отправки рекрута, должны были объединяться в консорциумы (consortia), обязанные отправлять в армию по одному рекруту. В этом случае термин capitularius обозначал главу консорциума, отвечавшего своим имуществом за поставку рекрута[16]. Посессоры в таких сообществах становились капитулариями по очереди. Семья землевладельца, выставлявшая рекрута, получала за это деньги, собранные остальными консортами[17]. Из каждой семьи могли брать только по одному рекруту (Cl, X, 62, 3). Деревни, обычно поставляли также по одному новобранцу. Крупные собственники земли могли самостоятельно выставить по несколько рекрутов.

Уже при Диоклетиане была введена новая форма повинности, предусматривавшая определенные годовые платежи золотом. Она получила название сотраratio tironum. Исследователи отмечают, что в эпоху тетрархии praebitio tironum (отправка рекрутов) лишь эпизодически осуществлялась в форме денежного налога, в то время как с первой половины IV в. она существует в основном в виде денежного налога (aurum tironicum)[18]. Это особенно наглядно отражено в папирусах, фиксирующих поставку рекрутов и выплату вместо них aurum tironicum. Наиболее поздний папирус, в котором речь идет о поставке реального рекрута, датируется 324 г. (Р. Оху., XLV, 3261)[19]. Некоторые видят в этом изменения существовавшей прежде системы конскрипции[20]. Впрочем, вряд ли мы имеем достаточно веские основания говорить о каких-то глобальных переменах, произошедших в системе. Замена рекрутов деньгами была предусмотрена уже реформой Диоклетиана[21]. Две формы военной повинности существовали параллельно и, вероятно, в обычное время у землевладельцев было право выбора, какой из них отдать предпочтение, однако в случае необходимости государство могло потребовать денег либо поставки рекрутов[22].

Мы не знаем, с какой регулярностью требовали рекрутов с каждого капитула. Судя по одному из указаний Аммиана, призыв был ежегодным (Аmm., XXXI, 4, 4). Однако, по всей видимости, ежегодно требовали не рекрутов, а денежный взнос. Закон 380 г. (CTh, VII, 18, 3) освобождает на два года от protostasia темонария, выдавшего дезертира. По мнению Ж.-М. Карье, в данном случае мы имеем дело с минимальным сроком освобождения от этой повинности, поэтому можно предположить, что поставка рекрута давала освобождение на четыре-пять или даже более лет[23].

Законы не требовали, чтобы сообщества, ответственные за поставку рекрутов, обязательно брали их из числа населения, проживавшего и работавшего на территории данного капитула. Можно было выставить заместителей. Подобная практика никогда не прекращалась в системе всеобщей конскрипции. Роль темонария чаще всего состояла в том, чтобы найти рекрута-добровольца. Однако злоупотребления, вызванные завышенными требованиями, предъявляемыми кандидатами на военную службу, вызвали появление закона 375 г. (CTh, VII, 13, 7), требовавшего поставлять рекрутов из числа собственных колонов (ex agro ас domo propria)[24]. Кроме того, закон устанавливал фиксированную сумму, которую землевладельцы должны были платить вместо рекрута (CTh, VII, 13, 7, 2)[25]. Это было сделано, чтобы пресечь злоупотребления должностных лиц, наживавшихся, как об этом говорит анонимный автор трактата «De rebus bellicis», на покупке рекрутов (Anon., De reb. bell., 4, 4). Ответственность перед государством за поставку рекрутов в армию была возложена на куриальных прокураторов (procurators tironum).

Кроме регулярных отправок рекрутов или выплаты вместо них денег в случае военной необходимости правительство могло потребовать выполнения экстраординарных повинностей, известных как praestatio или collatio tironum (iuniorum)[26]. В отличие от регулярной повинности, которая была возложена на всех землевладельцев, экстраординарное требование рекрутов касалось только привилегированных групп населения (honorati и officiales)[27].

В соответствии с тем, что утверждает Аммиан, набор рекрутов проводился по всем провинциям империи (Amm., XXXI, 4, 4)[28]. Тем не менее не было никакой необходимости проводить его повсеместно: количество новых рекрутов, которое получала бы армия, в этом случае было бы чрезмерным, а на полях не хватало бы рабочей силы. На практике рекрутов брали лишь из тех провинций, которые были отмечены в императорских указах (CTh, VII, 18, 4, 2). Из уже упоминавшегося указа Валентиниана I и Валента (CTh, VII, 13, 2) ясно, что все провинции империи делились на те, которые должны были поставлять людей[29], и те, которые обязаны были выплачивать деньги (aurum tironicum)[30]. Закон 380 г. требует пополнять армию рекрутами, призванными «из наиболее удобных областей» (CTh, VII, 13, 9)[31]. В данном случае, очевидно, речь идет о провинциях, где непосредственно располагались воинские части, или же о тех, которые отличались хорошими качествами молодежи, отправляемой в армию[32]. Набор в этих провинциях мог проводиться каждые 4–5 лет[33].

Согласно трактату «Expositio totius mundi et gentium», составленному в середине IV в., восточная армия получала боеспособных рекрутов из Галатии, дававшей императорам «превосходных воинов», из Малой Армении, славившейся своими всадниками и лучниками (Ехр., 43), а также из Фракии (Ехр., 50). О последней анонимный автор говорит, что она населена «рослыми и отважными в битвах людьми» и что именно отсюда обычно и вербуют воинов[34]. Его слова подтверждает и Аммиан, по свидетельству которого император Констанций И, проводя зиму в Константинополе, пополнял местной фракийской молодежью свои отборные подразделения (Amm., XX, 8, 1).

Западная армия черпала силы в основном за счет галльских провинций (Ехр., 58). Среди остальных провинциалов галлы пользовались славой отчаянных храбрецов. Юлиан пишет, что галльский солдат никогда не обращался в бегство перед врагом (Iul., Ad Const., 29, 18). Аммиан сообщает, что никто из галлов «из страха перед военной службой не рубил себе на руке большой палец, как это бывает в Италии» (Amm., XV, 12, З)[35]. Галлы служили не только на западе, но и на востоке империи (Amm., XVIII, 6, 16; 9, 3).

Кроме колонов и детей крестьян очень важным источником пополнения армии были сыновья ветеранов. Утверждение принципа наследственной военной службы считается одной из наиболее значимых военных реформ, проведенных Константином. Первое постановление по этому вопросу датируется 319 г.[36]. Если в III в. дети ветеранов были обязаны поступать на военную службу только в том случае, когда их родители в виде особой милости получали от государства землю, что носило случайный характер, то со времен Константина это положение изменилось коренным образом[37]. Отныне все сыновья ветеранов считались военнообязанными и были внесены в списки воинских частей, в которых служили их отцы (CTh, VII, 1, 11)[38]. По достижении призывного возраста они должны были явиться к чиновникам, отвечавшим за поставку рекрутов (CTh, VII, 22, 7)[39]. За сокрытие обязанных служить сыновей их отцы подвергались наказанию (CTh, VII, 22, 7)[40].

Такой порядок вел к возникновению наследственного военного сословия[41]. Кодекс Феодосия содержит целый ряд законов, подтверждающих обязанность военной службы для детей ветеранов. Основание для обязательного привлечения детей солдат к военной службе законодатель видит в тех привилегиях, которыми пользовались ветераны[42]. С 319 по 400 г. было издано двадцать два закона с требованием несения военной службы детьми ветеранов; при этом наибольшее число постановлений приходится на период после 365 г.[43]. Это говорит о том, что ветеранские дети были на протяжении всего IV в. важным элементом пополнения римских войск личным составом. По мнению С. А. Лазарева, сыновья ветеранов образовывали «костяк римской армии»[44]. Рекруты, набранные путем конскрипции, составляли не более 1/5 от общей численности армии[45].

Лица не желавшие отправляться на военную службу, имели возможность уклониться от нее. В этом случае вместо себя они могли отправить нанятого за деньги добровольца. Такой доброволец назывался vicarius[46]. В 370 г. Валентиниан I и Валент издали закон, запрещавший сыновьям ветеранов отправлять вместо себя викариев (CTh, VII, 13, 6, I)[47].

«Относительная варваризация» армии. Одним из наиболее типичных для Поздней империи способов обеспечить армию необходимым количеством рекрутов было поселение варваров на римской территории. Вплоть до 70-х гг. IV в. это неизменно давало положительные результаты. Подобные поселения активно создавались уже во второй половине III столетия. При тетрархии, когда в борьбе с варварами наступил перелом, эта практика стала применяться в еще более широких масштабах. В течение всего правления Диоклетиана насильственное перемещение варваров было центральным звеном в политике римского правительства. Главной целью таких мер было заселение заброшенных и обезлюдивших пограничных территорий. Не менее важной задачей, которую правительство намеревалось решить в результате подобных действий, было обеспечение притока необходимого количества рекрутов[48]. Побежденных и насильственно перемещенных в империю варваров селили на основе колонатного права (SHA, Claud., 9, 4[49]; cf.: Zos., I, 71, 1; Amm., XIX, 11, 6; XXVIII, V, 15; CTh, V, 6, 3).

Особую категорию поселенцев, на которых лежала обязанность отправки в римские войска своей молодежи (praebitio), образовывали леты и гентилы. На сегодняшний день не существует единого мнения относительно того, кем были леты и каков был их правовой статус[50]. Т. Моммзен считает их побежденными варварами, насильственно поселенными в империи на правах крепостных. А. X. М. Джонс находит, что леты были германцами, добровольно переселившимися в Галлию в поисках защиты[51]. К подобной гипотезе склоняется и Р. Франк[52]. Согласно мнению А. Барберо, термин laeti идентичен тому, который в Салической правде (Lex Salica) обозначает освобожденного раба. По всей видимости, ставшая обычной практика заключения договоров между империей и вождями варваров при условии освобождения римских пленных способствовала тому, что этот германский термин вошел в латинский язык и получил официальный юридический статус[53].

Единовременная репатриация тысяч или даже десятков тысяч человек ставила перед правительством серьезные проблемы. Невозможно предположить, что все эти люди получали назад свое имущество и свои земельные наделы, поскольку многие территории были опустошены, а деревни сожжены. Поэтому более вероятным представляется, что в период тетрархии предпочитали не обращать внимание на юридические тонкости и освобожденных провинциалов селили коллективно на заброшенных императорских землях, получавших статус terrae laeticae, на тех же условиях, что и пленных варваров. Именно эту картину и рисует нам автор панегирика Максимиану, когда говорит о галльских летах, обрабатывающих поля вместе с франками[54]. Эти бывшие военнопленные образовывали новые сообщества, получая права государственных колонов, т. е. лично свободных, но обязанных платить налоги и нести военную службу. Возникновение поселений летов потребовало от правительства создания административного органа, который осуществлял бы управление ими, — praefecturae laetorum. Согласно Notitia, в Галлии было 12 префектур летов (ND, Ос., XLII, 33–44). Анализ показывает, что большая часть этих поселений была образована из галлов или германцев, проживавших в приграничных районах, затронутых варварскими вторжениями в III столетии[55].

На основании различных свидетельств наших источников мы можем сделать вывод, что в течение IV в. поселения летов продолжали активно создаваться в прирейнских областях Галлии, при этом статус летов стал распространяться на иммигрантов-варваров, которые никогда не были подданными империи[56]. Нашим главным свидетельством, подтверждающим этот факт, является сообщение Аммиана, согласно которому леты-варвары сохраняли свои дикие нравы и при случае промышляли грабежами на территории Галлии (Amm., XVI, 11, 4; cf.: XX, 8, 13). Уточнив, что речь идет именно о варварах, историк тем самым подчеркнул, что нельзя смешивать этих летов с теми репатриантами, которые были возвращены в империю в III в. Несомненно, что под летами-варварами подразумеваются аламанны, о которых говорит Кодекс Феодосия (CTh, VII, 20, 12 рг.). По всей видимости, колонии из аламаннов были образованы во времена правления Константа, который вел успешные войны на Рейне против этого племени (Amm., XXX, 7, 5).

Кажется вполне логичным, что именно в Галлии администрация прибегла к устоявшейся уже терминологии, определяя правовое положение новых колонистов: освобожденные от оков варварского невежества аламанны, став летами, обрели счастье жить в империи (Romana felicitas) под отеческой опекой императора[57]. Репатриация пленных и поселение варваров контролировались должностными лицами в ранге префектов или препозитов (CTh, VII, 20, 10)[58].

Леты, подобно другим категориям римских граждан, должны были поставлять для регулярной армии рекрутов, которых могли зачислять в любые воинские подразделения. Согласно сообщению Аммиана, Юлиан обещал отправлять рекрутов-летов на восток в гвардейские подразделения императора Констанция (Amm., XX, 8, 13)[59]. Зосим утверждает, что император Валентиниан I собрал многочисленную армию из римлян и варваров, живущих в приграничных районах и римских провинциях (Zos., V, 12, 5). Л. Варади справедливо отмечает, что под варварами здесь, несомненно, подразумеваются не зарейнские германцы, а леты-аламанны, поселенные в пограничных областях империи[60]. Наконец, преамбула к закону от 400 г., требующая, чтобы рекруты из числа летов-аламаннов были включены в состав «сильнейших легионов» (florentissimis legionibus inserendus), также подтверждает этот факт (CTh, VII, 20, 12 рг.).

Среди исследователей нет единого мнения относительно того, каков был правовой статус летов. Упоминавшийся выше закон Гонория (400 г.) называет аламаннских летов первыми из числа тех, кто был обязан государству военной службой, и требует, чтобы они, как и сыновья ветеранов, не избегали рекрутских наборов. На основании этого Л. Варади приходит к выводу, что, в сущности, наследственная служба летов ничем не отличалась от службы потомственных военных, а потому вполне вероятно, что их гражданские привилегии были аналогичны привилегиям ветеранов или солдат, состоявших на действительной военной службе[61].

Другой группой поселенцев-варваров, снабжавших армию новобранцами, были гентилы (gentiles). Статус гентилов, так же как и статус летов, вызывает много вопросов. По мнению Л. Варади, различие между двумя этими категориями поселенцев заключалось главным образом в их религиозной принадлежности: гентилы были язычниками, в то время как леты были христианами[62]. Впрочем, подобное предположение представляется необоснованным, поскольку среди летов было много аламаннов, в массе своей придерживавшихся языческих верований.

Согласно гипотезе А. Барберо, гентилы обладали теми же правами и имели те же обязанности, что и леты, и разница между этими двумя категориями поселенцев заключалась только в названии: термин gentiles был общепринятым, а laeti использовался исключительно в Галлии. Присутствие двойной терминологии (laeti gentiles) объясняется тем, что в IV в. летами стали называть не только и не столько возвращенных из плена провинциалов, сколько иммигрантов-германцев. Поэтому для имперской администрации было вполне естественно объединить оба термина, чтобы подчеркнуть, что речь идет об особой категории летов[63]. Префектуры сарматов-гентилов (praefecturae Sarmatarum gentilium), также расположенные в Галлии, были, очевидно, аналогичны по своему устройству префектурам летов-гентилов. Статуса летов сарматы не имели, поскольку были переведены в Галлию Констанцием II из других провинций, где они были квалифицированы просто как gentiles[64].

^{Префектуры летов в Северной Галлии (Perin Р., Feffer L. СИ. Les Francs. Paris: Armand Colin, 1987. P. 67)}

Однако, вряд ли у нас есть достаточно веские основания, чтобы ставить знак равенства между летами и гентилами. Сведения, содержащиеся в наших источниках, показывают, что гентилы представляли собой особый тип поселенцев. Как отмечает Ю. А. Кулаковский, само название gentiles указывает на то, что колонисты-варвары жили на выделенных им землях, сохраняя свое родовое устройство[65]. Гентилы были совершенно чуждым для римлян элементом. Они не только не подверглись хоть в какой-нибудь степени романизации, но и получили от правительства право вести обособленное существование. Главное, что отличало в глазах римской администрации гентилов от остального населения, — это их традиционные языческие культы, которых они могли придерживаться вполне открыто (CTh, XVI, 5, 46; XVI, 10, 21)[66]. Центральная власть стремилась по мере возможности не допускать контактов гентилов с местными жителями. Один из указов Валентиниана I (368 г.) запрещал браки между гентилами и римлянами. Нарушившего это постановление ожидала смертная казнь (CTh, III, 14, I)[67]. Несмотря на право жить в соответствии со своими обычаями, предоставленное гентилам, они, однако, контролировались римскими офицерами в ранге префектов (ND, Ос., XLII, 46–70).

Большинство колоний гентилов находилось в Италии, а также в Галлии. По всей видимости, гентилы являлись так называемыми дедитициями (dedititii), т. е. варварами, соглашавшимися под давлением обстоятельств занять местность, которую им выделяли для жительства римские власти (Amm., XVII, 13, 21–23). Закон от 406 г., изданный в Равенне, причисляет дедитициев к военному сословию наряду с солдатами и федератами (CTh, VII, 13, 16)[68]. В законе не сказано ни слова о сарматах-гентилах, размещенных в Италии, и это служит свидетельством того, что именно эти последние и являлись дедитициями, о которых упоминает законодатель[69].

Закон Гонория от 409 г. свидетельствует о том, что охрану африканского лимеса правительство возложило на местные племена, обозначенные как gentiles. Наделы, отнятые посторонними лицами у гентилов, законодатель позволяет передавать ветеранам, а это значит, что на эти земли распространялись налоговые льготы. Как отмечает Л. Варади, тот факт, что гентилы упоминаются рядом с ветеранами, позволяет сделать вывод, что в правовом отношении gentiles были «очень ценным и уважаемым этническим элементом»[70].

В современной историографии сложилось мнение, что система набора, оформившаяся в конце III — начале IV в., имела один крупный недостаток: она не давала армии людей, в наибольшей степени пригодных для военной службы, поскольку капитуларии, естественно, стремились отправлять тех колонов, которые были наименее полезны в их хозяйстве (Veg., I, 7)[71]. Кроме того, вместо своих колонов землевладельцы часто посылали на службу бродяг или беглых рабов. Поэтому среди законов о воинской повинности наиболее многочисленными являются те, которые предусматривают exhibitio, praebitio, или oblatio iuniorum (tironum), т. e. предоставление полноценных рекрутов[72].

В. И. Холмогоров полагает, что сыновья ветеранов и колоны являлись, «в сущности, почти никуда не годным боевым материалом». Поэтому правительство направляло таких подневольных рекрутов в пограничные войска. Подразделения же «полевой армии» комплектовались исключительно из наемников-варваров внеимперского происхождения[73]. Кроме того, рекрутов-провинциалов необходимо было обучать и тренировать в течение достаточно долгого времени, прежде чем они становились солдатами. Для варваров же военное дело было занятием, к которому они приучались с детства. «Варвары, — пишет Вегеций, — и ныне считают, что только ему и нужно предаваться; они уверены, что все остальное состоит в этом искусстве и все через него они могут достичь» (Veg., III, 10)[74].

В действительности подобные выводы могут быть справедливы для ситуации, сложившейся в системе комплектования во второй половине IV в., но они являются совершенно необоснованными для первой половины того же столетия. Успешные войны, проводившиеся в период тетрархии и при Константине, обеспечивали непрерывный приток поселенцев-варваров. Будучи обязанными praebitio, они отправляли в армию всю свою молодежь. Например, согласно сообщению Евсевия, после поселения сарматов на римской территории те из них, которые были пригодны к военному делу, тут же были приняты на военную службу и зачислены в регулярные римские подразделения (Euseb., Vita Const., IV, 6). Это были первоклассные рекруты, уже готовые к участию в боевых действиях.

Как только новобранцы-варвары становились солдатами, они сразу же превращались в римских граждан, т. е. должны были нести все положенные повинности, но вместе с этим пользовались всеми привилегиями, гарантированными государством военным. В зависимости от необходимости их либо распределяли в уже существовавшие регулярные воинские части, в том числе и легионы, либо из них образовывали новые подразделения[75]. После службы иммигранты-варвары становились ветеранами, а их дети наследовали военные повинности отцов[76]. Поселение варваров на пустовавших пограничных землях гарантировало не только приток в армию необходимого числа рекрутов, но и поступление в казну значительных денежных сумм, полученных от провинциалов, не желавших идти на военную службу.

Чужеземные наемники, федераты и рекруты из внеимперских варваров. Уже во второй половине III в. римляне очень часто стали использовать наемников. Практика усиления действующей военной группировки отрядами наемников, распускавшимися после окончания военной кампании, была традиционной для империи. Она существовала со времен Марка Аврелия и не таила в себе никакой опасности до тех пор, пока наемники сражались против внешнего врага. В период кризиса III в. варварские вспомогательные войска также принимали участие в походах римской армии. Однако частые военные мятежи привели к тому, что претенденты на императорскую власть стали использовать варварские отряды как дополнительное средство в борьбе против своих противников[77].

Вовлечение варваров в гражданские войны стало особенно ощутимо после 260 г., когда римская армия понесла поражение от персов, а император Валериан был пленен. Известие об этой катастрофе послужило сигналом для начала многочисленных военных восстаний. Постум, объявивший себя императором в Галлии, призвал на помощь многочисленные вспомогательные войска кельтов, франков (SHA, Gall., 7, I)[78] и других германцев (SHA, Trig, tyr., 6, 2)[79]. Количество варваров было в армии Постума столь велико, что Аврелий Виктор называет его предводителем варваров в Галлии (Aur. Viet., Caes., 33, 7)[80]. По мнению А. Барберо, речь в данном случае идет не о рекрутах для регулярной армии, а об отрядах наемников под командованием собственных вождей. Эти контингенты были предоставлены Постуму в соответствии с договорами, заключенными в то время, когда он стоял во главе воинских сил, защищавших рейнскую границу[81]. В IV столетии система усиления римской армии отрядами чужеземных варваров для борьбы с внешним или внутренним противником оставалась в принципе той же. Накануне каждой военной кампании, римляне всегда привлекали в армию большое количество наемников-варваров. Так, например, известно, что Магненций пополнял свою армию франкскими и саксонскими наемниками (Iul., Ad Const., I, 28), а Констанций II — готами (Amm., XX, 8, 1).

Особой формой привлечения военной силы варваров на помощь римским войскам стал федеративный договор, в соответствии с которым варвары-федераты получали от римлян определенное содержание в виде денежных выплат (tunera stipendia) или поставок продовольствия (annonae foederaticae)[82], в обмен на которое они были обязаны оказывать военную помощь римским войскам. В доадрианопольский период контингенты федератов были малочисленными и поддерживали римскую армию, как правило, только тогда, когда она вела наступательные действия на территории противника[83]. Это было обусловлено, с одной стороны, относительной стабилизацией внутри империи, а с другой — слабостью варварского мира[84]. При Диоклетиане не было заключено ни одного федеративного договора с зарейнскими или задунайскими племенами, и в источниках не упоминается о выплате им субсидий[85]. Данный факт объясняется тем, что успехи, достигнутые в конце III в. в борьбе с варварами позволили империи диктовать противнику условия мира с позиции силы. При Диоклетиане разгром варваров сопровождался, как правило, их переселением на римскую территорию (Eutrop., IX, 25). Победоносные войны сопровождались усиленным фортификационным строительством на лимесах. Все это делало ненужным заключение договоров с ослабленным врагом. Нет никаких сведений о федеративных договорах, заключенных с варварами, и в первые годы правления Константина. Однако ситуация меняется в начaле 30-х гг. IV в. В 332 г. Константин нанес решительное поражение готам. Результатом одержанной победы стало заключение договора, продемонстрировавшего изменение политики империи в отношениях с варварским миром. Готы-тервинги стали клиентами империи[86]. Согласно условиям заключенного соглашения, готы получали от римлян ежегодное содержание, доставляемое на кораблях дунайского флота. К этому добавлялись денежные выплаты и ценные подарки готским вождям. Продовольствие, которое отправлялось готам, становилось все более и более необходимым для их существования. Со своей стороны варвары были обязаны оказывать римлянам военную помощь (Euseb., Vita Const., IV, 5; Eutrop., X, 7; Excerpta Val., 6, 31; Aur. Viet., Caes., 41, 12; Them., Or., X, 101 1; lord., 21). Готские отряды неоднократно использовали Констанций II и Юлиан[87]. Готы оставались практически единственными постоянными федератами на северных границах империи[88].

Кроме создания наемных отрядов или привлечения федератов, действовавших лишь во время проведения одной военной кампании, римское правительство вербовало чужеземных варваров для пополнения ими регулярных воинских частей. Такие волонтеры набирались индивидуально и служили на определенных условиях[89]. В соответствии с заключенным договором римляне могли также потребовать от варваров отправки в армию своей молодежи. Подобные поставки рекрутов либо имели единовременный характер (Amm., XXVIII, 5, 4; XXXI, 10, 17; ср.: SHA, Prob., XIV, 7), либо совершались с определенной периодичностью (Amm., XVII, 13, 3). Возможно уже в III в. полученные от варваров рекруты попадали в подразделения, укомплектованные римскими гражданами. По сообщению Зосима, Клавдий II пополнял регулярные воинские части пленными готами (Zos., I, 46, 1). В жизнеописании Проба сообщается, что этот император потребовал у побежденных германцев 16 тыс. молодых рекрутов, которые были распределены по 50–60 чел. в различные воинские части римской армии (SHA, Prob., XIV, 7)[90].

Весьма вероятно, что установление федеративных отношений с готами также способствовало тому, что регулярные подразделения римской армии стали очень активно пополняться рекрутами готского происхождения. Как отмечает А. Барберо, неслучайно именно с этого времени в эпиграфических и папирологических источниках упоминаются римские солдаты и офицеры, носящие готские имена[91]. Многие из готов на римской военной службе сделали блестящую карьеру и достигли самых высоких должностей в империи[92].

Несомненно, что при Константине в римскую армию попадало достаточно много варварских рекрутов. Известно, например, что, готовясь к войне с Максенцием, император пополнял свои войска военнопленными варварами особенно из германских и кельтских племен (Zos., II, 15, 1). Отрывочные сведения наших источников послужили основанием для историков XX в. говорить о массированной варваризации, а точнее германизации армии, произошедшей в период правления Константина[93]. Предполагается, что основу римской армии при этом императоре стали составлять подразделения нового типа (auxilia), комплектовавшиеся исключительно зарейнскими германцами[94].

Количество солдат германского происхождения в армии Константина было весьма значительным. Об этом свидетельствуют дошедшие до нас данные эпиграфики[95]. Однако данный факт еще не является неоспоримым доказательством того, что германские солдаты были чужеземными наемниками и что ауксилии были наиболее распространенным типом подразделений в римской армии. Надписи, относящиеся ко времени кампании Константина против Максенция, свидетельствуют о том, что его армия состояла из старых воинских частей, существовавших до его прихода к власти[96]. У нас нет вообще никаких доказательств того, что новые ауксилии были созданы именно при Константине[97]. По мнению А. Барберо, мы можем выделить всего 8 отрядов, появившихся в период после Диоклетиана и до Юлиана[98]. Однако все они могли быть созданы в правление сыновей Константина[99]. К тому же только две из этих ауксилий носят этнические названия: Sagittarii Nervii и Sagittarii Tungri. Но и нервии и тунгры населяли территории северо-восточной Галлии и были романизированы уже с давних пор[100]. К. Цукерман насчитывает пятнадцать подразделений auxilia, появление которых он относит к первой половине IV в.[101] Из них, по мнению ученого, только Эрулы были набраны за пределами римского государства, остальные же были сформированы из местных уроженцев.

У нас вообще нет достаточно веских оснований утверждать, что правительство придерживалось принципа, по которому подразделения auxilia должны были формироваться из внеимперских элементов. Хотя Вегеций и утверждает, что ауксилии комплектовались из варваров (Veg., II, 2), это вовсе не означает, что под варварами мы должны понимать чужеземных наемников. Многие слабо романизированные племена, сохранявшие свой родовой уклад (кельты, фракийцы, исавры, мавры и др.), хотя и являлись исконными жителями римских провинций, однако могли также считаться варварами[102]. Кроме того, варварами считались те иммигранты, которых правительство селило на пустовавших землях (Laterculus Veronensis, XIII). Не было смысла нанимать на военную службу живших за Рейном германцев, когда большое их количество находилось на территории Галлии. Поэтому логично предположить, что в доадрианопольский период auxilia по большей части формировались именно из «варваров», живших в самой империи[103]. Аммиан прямо указывает на то, что некоторые из частей auxilia, например Петуланты, вербовались из жителей пограничных римских областей (Аmm., XX, 4, 10)[104].

По мнению Е. М. Штафман, эпиграфические данные, которыми мы располагаем, позволяют утверждать, что даже после издания эдикта Каракаллы в прирейнских областях оставались лица, на имевшие римского гражданства и получавшие его только после прохождения военной службы. Ничего не доказывает, что это были варвары, лишь недавно переселившиеся на территорию империи (Штаерман Е.М. К вопросу о dedititii в эдикте Каракаллы // ВДИ. 2002. № 2. С. 82). Аналогичная ситуация прослеживается и в придунайских провинциях, где некоторые фракийские племена не получили прав гражданства (Там же. С. 86). «Судя по приведенным надписям, сельское население Рейнских и Дунайских областей продолжает еще в течение нескольких десятилетий получать римское гражданство за военную службу… Возможно, что исключение, сделанное из эдикта Каракаллы и затрагивавшее главным образом те области, которые доставляли наибольшее число солдат, имело целью сохранить некоторую притягательную силу за военной службой, дававшей римское гражданство» (Там же. С. 88).

По мысли А. X. М. Джонса, подразделения с племенными названиями, которые появились в III — начале IV в., через одно или два поколения утрачивали свой определенный племенной характер и позднее их состав мало чем отличался от других частей римской армии; при этом в большинстве случаев в подразделения auxilia могли попадать как римляне, так и варвары[105]. Это было, несомненно, так в том случае, когда подразделение, сформированное из варваров, отправлялось на службу в отдаленную провинцию. Однако ситуация совершенно меняется, когда речь идет о римских воинских частях, созданных из местных жителей. Выше уже отмечалось, что Кодекс Феодосия требует, чтобы сын ветерана зачислялся в часть, в которой служил его отец. При соблюдении этого условия национальный состав подразделений мог длительное время оставаться одним и тем же. И хотя Вегеций утверждает, что перед рекрутами была возможность выбора, в каких частях им служить — в легионах или ауксилиях (Veg., II, 3), очевидно, что это не влияло на общее положение дел, ибо большая часть подразделений римской армии, в том числе и auxilia, несла службу именно в тех местах, где данные подразделения были созданы и где проживали их соплеменники. Например, Петуланты отказались отправляться на Восток, мотивируя это тем, что их жены и дети попадут в рабство к аламаннам (Amm., XX, 4, 10). А когда император Грациан отправил на помощь восточным войскам несколько своих отрядов, то многие из его солдат дезертировали, не желая оставлять Галлию без защиты (Amm., XXXI, 7, 4).

О. Шмитт полагает, что была еще одна причина, по которой в ауксилии не могло попадать большого количества чужеземных варваров, в особенности германцев. В подразделения auxilia должны были брать либо жителей империи, либо варваров, обитавших в сильно романизированных областях. Это было необходимо хотя бы потому, что гарантировало соблюдение дисциплины и чувство общности в отряде. Поэтому римское командование стремилось не допустить, чтобы процент иноземных солдат в ауксилиях был слишком высок[106]. Таким образом, на практике в IV столетний рядовой состав армии, защищавшей рейнскую границу, рекрутировался почти исключительно из галлов и германцев, проживавших в империи.

Командный состав в большинстве отрядов auxilia назначался императором, а потому офицеры могли и не состоять в племенном родстве со своими солдатами (Amm., XXV, 10, 9)[107]. Особенно это касалось трибунов[108]. Согласно Аммиану, еще в 378 г. во главе всех восточных частей (а следовательно, и auxilia) стояли офицеры-римляне (Amm., XXXI, 16, 8)[109].

Как отмечалось выше, данные эпиграфики свидетельствуют, что вопреки сложившемуся мнению основу армии Константина во время борьбы за Италию по-прежнему составляли подразделения старого типа, рекрутировавшиеся среди римских подданных. Шесть надписей этого периода, обнаруженных в Турине и Милане, принадлежат солдатам, носящим родовое имя Аврелий, что является доказательством получения их предками римского гражданства после появления эдикта Каракаллы. Все эти солдаты служили в подразделениях далматских всадников, существовавших задолго до Константина (numerus Dalmatarum Divitensium, numerus Dalmatarum Fortensium). Четыре других надписи принадлежат легионерам Второго Италийского легиона и Четвертого Флавиева. Армия, с которой Константин воевал против готов в Дакии, также состояла преимущественно из легионов (Седьмого Клавдиева, Тринадцатого Сдвоенного и Пятого Македонского)[110].

Даже в кризисные периоды количество чужеземцев в армии по сравнению с общей численностью вооруженных сил было незначительным. Принципы комплектования оставались теми же, что и раньше, и военная служба считалась обязанностью и привилегией граждан империи. Уже один факт учреждения принудительного поместного набора нагляднее всего свидетельствует в пользу того, что правительство стремилось пополнять армию римскими подданными, избегая массированного привлечения в ее ряды чужеземных варваров[111].