Глава 8 Мария Фёдоровна на родине

13 апреля 1919 года линкор «Мальборо» прибыл в Константинополь. Там Мария Фёдоровна и её спутники пересели на пароход «Бермудион» и отправились на Мальту, где провели месяц в роскошном особняке в Ла-Валетте, предоставленном британскими властями. Вдовствующая императрица осматривала достопримечательности острова и посещала Слимские казармы, куда англичане поместили большую часть русских беженцев. 10 мая она села на пароход «Нильсон», направлявшийся в Англию.

В Англию Мария Фёдоровна прибыла тайно. Княгиня Мария Павловна младшая, находившаяся в числе встречавших её, писала: «В каком-то порту она сошла с корабля, по-моему, тогда же встретилась с сестрой, королевой Александрой, и обе отправились поездом в Лондон. О времени прибытия поезда нас известили в последнюю минуту. По пути на платформу офицеры полиции останавливали нас на каждом углу, мы называли себя и после препирательств шли дальше. На платформу мы поспели прямо к поезду. Встреча напомнила прежние времена, но какая же была разница! И в помине не было блеска и суеты, ни хотя бы формального радушия. Впереди стояли король и королева с семейством, чуть поодаль приближённые. А мы вообще держались в тени. Не было людской толпы, на платформе было пусто и тихо. Мягко подкатили вагоны. В одном окне первого вагона стояла королева Александра, в другом — императрица Мария Фёдоровна. Поезд остановился. Королевская семья с сопровождающими прошла вперёд, и вскоре из вагона спустились обе престарелые сёстры. Обменялись приветствиями, и возглавляемая обеими королевами и императрицей группа пошла вдоль платформы. Потом мы присоединились к ним, поцеловали императрице руку, и она сказала нам несколько слов.

Она не сильно изменилась за те два с половиной года, что я не видела её. На ней был строгого покроя костюм и отделанная блёстками шляпка, вокруг шеи горжетка, схваченная на горле булавкой. Она не казалась нервной или расстроенной, была совершенно спокойна, выдержанна и даже улыбалась. Сравнивала она нынешнюю встречу с прежними? Отметила, что вокзал пуст, а окружающие растеряны? Ощутила, с какими смешанными чувствами её принимают? Неизвестно, а мы отметили и почувствовали, и нам было горько.

Королева Александра отвезла сестру в свою резиденцию, в Мальборо-хаус, где предполагала жить с нею. Сёстры, одной за семьдесят, другая чуть моложе, ещё со времён детства в родительском доме питали друг к другу девичью привязанность. На протяжении многих лет ежедневно обменивались письмами и телеграммами, мучились, потеряв связь в войну и особенно в революцию, когда королева теряла голову, переживая за сестру. И вот они снова вместе. Обе выглядели моложе своих лет, сохранили цвет волос — королева блондинка, императрица шатенка, у обеих ясные глаза; обе невысокого роста, гибкие, подвижные. На удивление бойкие, быстрые в движениях, всем вокруг интересующиеся. За исключением политических интриганов, все нормальные люди удовлетворились мыслью, что любящие сёстры счастливы быть вместе. Но прошли недели, потом месяцы, и мало-помалу положение менялось. День за днём оставаясь с глазу на глаз, две дамы почтенных лет не могли не понимать, что, даже побеждая возраст и не позволяя себе выглядеть дряхлыми, они — старые, измученные жизнью женщины и общего у них очень мало, только возраст. Более полувека они жили каждая своей жизнью, и у каждой в жизни были свои, отличные от другой, интересы, отчего и взгляды у них развились разные. Положим, в прошлом они часто виделись, но то были краткие, по-светски суматошные встречи, они могли прийти, когда им заблагорассудится, и так же уйти, а тут они были привязаны друг к другу. Императрицу утомляла глухота королевы, королеву раздражало, что в её упорядоченное хозяйство лезет свита императрицы. С оглядкой обе жаловались друг на друга, виня во всём испоршившийся характер сестры. Им не хватало прежнего согласия во всём, и они не могли понять, что их развело, если они так же привязаны друг к другу»[22].

В итоге Мария Фёдоровна 19 августа 1919 года поднялась на борт рейсового парохода «Фиония», следовавшего в Копенгаген. Её сопровождал брат — датский принц Вальдемар и двое казаков охраны, оставшиеся ей верными до самого конца.

Первые несколько месяцев после прибытия в Данию Мария Фёдоровна жила в королевском дворце Амалиенборг в Копенгагене. Она разместилась в той части здания, где раньше жил её отец король Кристиан IX. В правом крыле дворца раньше жила её мать — королева Луиза-Вильгельмина, а напротив, через площадь, была резиденция короля Кристиана X.

Тихон Николаевич Куликовский-Романов, внук Марии Фёдоровны, вспоминал о бабушке: «Сколько я себя помню, я всегда питал глубокое уважение к Амама, как мы её назвали в семье. Она, мне казалось, была «всех главней». Дом, сад, автомобиль, шофёр Аксель, два камер-казака, при кинжалах и револьверах, дежуривших в прихожей, и даже датские гвардейцы, бравшие на караул у своих красных будок, — вообще всё, всё, всё было бабушкино и существовало для неё. Все остальные, включая и меня самого, были «ничто»! Так мне казалось, и так, до известной степени, оно и было».

Увы, вскоре у Марии Фёдоровны начались конфликты с королём Кристианом X. Тётушка всё ещё воображала себя императрицей великой страны, а племянник был до предела мелочен и скуп. Так, у них возникла война за экономию электроэнергии в королевском дворце. Однажды вечером к Марии Фёдоровне пришёл слуга и передал настойчивую просьбу короля погасить часть ламп, поскольку последний счёт за электроэнергию оказался слишком большим. В присутствии королевского слуги императрица послала за своим камердинером и приказала ему зажечь все лампы во флигеле, от подвала до чердака.

Историк Стаффан Скотт отметил, что эта сцена сделала бы честь Шекспиру, а я, грешный, вспомнил Васисуалия Лоханкина, которого выпороли в «Вороньей слободке» из-за непогашенных лампочек в местах общего пользования.

Слухи о скандалах и склоках в Датском королевстве перешли в прессу. В конце концов, британский король Георг V назначил Марии Фёдоровне ежегодную пенсию в 10 тысяч фунтов стерлингов, и к огромной радости Кристиана X она тут же переехала из Амалиенборга в небольшой дворец Видёре, принадлежавший ей и её двум сёстрам. Дворец располагался на берегу моря в 10 километрах к северу от центра Копенгагена, рядом с ипподромом Клампенборг.

Но и с переездом в Видёре конфликты Марии Фёдоровны с Кристианом X не закончились. Так, во время визита итальянского короля Виктора-Эммануила с королевой Еленой в Данию Кристиан X заявил, что королевская чета будет принята вдовствующей императрицей в её дворце в Видёре. А когда итальянские гости прибыли туда, Мария Фёдоровна даже не соизволила выйти к ним. Якобы вдовствующая императрица обиделась за то, что 7 февраля 1924 года Италия установила дипломатические отношения с Советской Россией, а затем итальянская эскадра посетила Ленинград, а советские эсминцы — Неаполь.

В 1921 году в курортном городе Рейхенгале в Баварии состоялся общероссийский монархический съезд, на котором присутствовали 150 человек. Съезд избрал Высший монархический совет в составе бывшего члена Государственной думы Н.Е. Маркова, А.А. Ширинского-Шихматова и А.Н. Масленникова. Представители монархической эмиграции занялись поисками кандидата на пост «временного блюстителя престола до окончательного решения вопроса о его замене законным государем Императором». Митрополит Антоний (Храповицкий), генерал-адъютант В.М. Безобразов и Н.Е. Марков обратились с этим вопросом к Марии Фёдоровне, но она уклонилась от того, чтобы возглавить монархическое объединение.

«5 марта Высший Монархический Совет в Копенгагене по вызову Марии Фёдоровны послал графа Палена. Его командировка связана с предстоящей поездкой к генералу Врангелю для переговоров о привлечении армии на сторону монархистов. По поручению Марии Фёдоровны граф Пален должен быть на аудиенции у Сербского короля и от имени Марии Фёдоровны просить короля воздействовать на Врангеля для монархического выступления»[23].

Осенью 1922 года датское правительство начало переговоры с СССР об установлении дипломатических отношений. Мария Фёдоровна интриговала как могла, но остановить дипломатический процесс было невозможно. В итоге вдовствующая императрица в конце ноября 1922 года покинула Данию и отправилась в Англию, чтобы обосноваться там навсегда.

В декабре 1922 года датское правительство объявило о закрытии старой русской миссии в Копенгагене и через находящегося в Лондоне на конференции Г.В. Чичерина обратилось к советскому правительству с предложением об урегулировании советско-датских отношений. 23 апреля 1923 года было подписано предварительное соглашение, которое вскоре было одобрено ригсдагом и королём Кристианом X. 15 июня 1923 года состоялся обмен ратификационными грамотами.

Но, увы, в Англии опять начались конфликты с сестрой и другими родственниками. Мария Фёдоровна стала подумывать о возвращении в родную Данию. И тут ей оказало серьёзную материальную помощь «Большое северное телеграфное общество». В апреле 1923 года руководство общества провело сбор денег в пользу Марии Фёдоровны, собрав при этом 20 тысяч крон. В конце августа 1923 года императрица вернулась в Данию и вновь вселилась в Видёре. Кстати, покинула она туманный Альбион вовремя — 6 декабря 1923 года на парламентских выборах одержали убедительную победу лейбористы, а 2 февраля следующего года Англия установила дипломатические отношения с СССР.

В Дании финансовое положение Марии Фёдоровны заметно улучшилось. «Большое северное телеграфное общество» тайно выплачивало ей ежегодно по 45 тысяч крон.

21 сентября 1924 года Мария Фёдоровна написала великому князю Николаю Николаевичу о своём негативном отношении к манифесту о принятии в 1922 году великим князем Кириллом Владимировичем императорского титула: «Болезненно сжалось моё сердце, когда я прочла манифест великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя Императором Всероссийским. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России. Если Господу Богу, по Его неисповедимым путям, надо было призвать к себе моих любимых сыновей и внука, то я полагаю, что Государь Император будет указан нашими основными законами, в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом. Молю Бога, чтобы Он не прогневался на нас до конца и скоро послал нам спасение путями, Ему только известными. Уверена, что Вы, как старший член Дома Романовых, одинаково со мной мыслите. Мария».

К этому времени престарелая императрица играла в эмигрантских кругах роль свадебного генерала. Это подтверждает и информация, переданная в Москву первым советским послом в Дании Рубининым в октябре 1924 года: «…за последнее время эта публика [монархические организации. — А.Ш.], по-видимому, утихла, потому что я о них ничего не слышу. В смысле своего политического удельного веса эти люди не представляют никакого интереса»[24].

Императрица Мария Фёдоровна скончалась 30 сентября (13 октября) 1928 года в своём дворце Видёре. Как писал великий князь Александр Михайлович, императрица «так никогда и не поверила советскому официальному сообщению, которое описывало сожжение тел царя и его семьи. Она умерла в надежде всё ещё получить известие о чудесном спасении Ники и его семьи».

Отпевали Марию Фёдоровну 19 октября в русской церкви Александра Невского, расположенной в центре Копенгагена невдалеке от королевского дворца Амалиенборг. Присутствовавшая на похоронах Мария Павловна младшая писала: «На отпевании присутствовали только русские, к погребению подошли датская королевская семья, норвежский король, шведский кронпринц и герцог Йоркский, соответственно представлявшие своих монархов, многие делегации. Русский храм вновь вместил блистательное собрание: мундиры, на мужчинах — российские ордена, на княгинях — ленты ордена Святой Екатерины, возложенного на них самим царём. За десять лет изгнания мы впервые присутствовали на церемонии, в мельчайших подробностях воскрешавшей прошлое, впервые — и в последний раз. Уже никогда не будет случая надеть эти ордена и медали.

Сложный ритуал погребения российских монархов предусматривал круглосуточный почётный караул из числа придворных сановников и военных, офицеров и солдат, выставленный у гроба в дни прощания и похорон. Когда хоронят императрицу, в караул встают также придворные дамы и фрейлины. Перед выносом у гроба императрицы Марии Фёдоровны встали датский почётный караул и в затылок им попарно русские офицеры: хотя и в штатском, они настояли на том, что это их исконное право и долг перед покойной государыней. В карауле стояли также две остававшиеся при императрице фрейлины и два казака, разделившие с ней изгнание…

Вечером того же дня король и королева Дании устроили приём в честь высоких гостей. По случаю печального события музыки не было, и все дамы надели траур. И дамы, и мужчины опять надели ордена. Пятнадцать лет мне не доводилось бывать на столь торжественном приёме. С кем-то мы были незнакомы, кого-то не видели с довоенных лет. В прежние годы мы жили примерно одинаковой жизнью, у нас были одни интересы; теперь всё стало другим. Для скандинавов мир мало чем изменился, зато для немцев и особенно нас, русских, он изменился неузнаваемо. Кроме дежурных фраз, какими обмениваются после долгой разлуки, нам нечего было им сказать»[25].

А вот информация из другого лагеря. 5 ноября 1928 года полномочный представитель в Дании Михаил Кобецкий в депеше на имя заместителя наркома по иностранным делам СССР М.М. Литвинова докладывал: «Похороны бывшей царицы Марии Фёдоровны были, по желанию короля, организованы как «семейное событие», из дипломатов приглашён был только дуайен. Вообще король и МИД проявили в этом случае по отношению к нам полную корректность: нигде не было вывешено ни одного старого русского флага, эмигрантам-офицерам было запрещено стоять в почётном карауле в мундирах и т.д. Друг эмигрантов, латышский генконсул датчанин В. Хрисиансен вывесил было трёхцветный флаг, но мы позвонили в МИД, и флаг был убран… Смерть старухи, несомненно, будет способствовать дальнейшему разложению местной белой колонии. Большинство газет по поводу похорон писало, проливая слёзы умиления, что это похороны старой России»[26].

Несколько иными словами, но то же самое записал ещё один очевидец — секретарь самозваного императора Кирилла Г.К. Граф: «Торжественные похороны вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны стали последним большим общесемейным событием в российской императорской фамилии, на которое собрались почти все члены династии. Оно стало прощанием не только с умершей императрицей, но и с величием и блеском российского Императорского Дома и его равновеличием с царствующими династиями. После этого большого съезда русская императорская фамилия в целом уже ни разу не принимала участия в семейных событиях других царствующих династий»[27].